— Хорошо. Давай с другой стороны? Что, по-твоему, она ждет от этой встречи?
Джек пробурчал нечто среднее между "Что?", "Отвали" и пожеланием мучительной смерти от потери крови после кастрации.
— Я думаю, она хочет увидеть, что ты все еще жив после вторжения. Надеется, что ты больше не пьешь, в состоянии позаботится о себе и нашел какую-нибудь работу. И абсолютный максимум, о котором может мечтать — что сможет разглядеть в тебе что-то от того человека, за которого когда-то давно вышла замуж.
Даже не дослушав до конца, Джек сгорбился, склонился над столешницей и легонько стукнулся лбом о дерево:
— Охрененно низкие стандарты.
— Ты можешь обвинить ее в этом?
— Нет, — вздохнул он. — И что, тогда самый тупой совет для свиданий: "Будь собой"?
— Лучшей версией себя, скорее. Просто постарайся не облажаться на десять из десяти.
— Восемь?..
— Тоже лучше не стоит.
— Ладно. Облажаться меньше чем на восемь из десяти — это я могу.
Джек фыркнул. Глубоко вздохнув, он выпрямился и с усилием расправил плечи...
— Это хорошо. Она здесь.
— Что?!
— Три...
Джек вновь схватил нож, в сотый раз всмотрелся в отражение...
— Два...
Нож со звоном упал на столешницу. Вместо прически он принялся поправлять галстук.
— Один...
Чинно уложив руки на стол, Джек выпрямился в самую идеальную стойку "Смирно!", на которую только был способен человек, ни дня не служивший в армии.
Прошла секунда, другая... Я боролся с соблазном сказать: "Шутка!", Джек, судя по движению век, косился на меня все более и более подозрительным взглядом... а потом дверь крохотного кафе, пустого в это раннее воскресное утро, открылась, звонко прозвенев колокольчиком.
Я был моментально забыт. Джек замер, впившись взглядом в вошедшую, перестал даже моргать и дышать. Уверен, будь у меня глаза — гладко выбритое лицо было бы белее самого чистого снега. Астра, его жена, тоже не собиралась двигаться с места — я не успел посадить ей на лицо пылинки, но готов поспорить — выражение лица у супругов было одинаковым: полнейшая неподвижность оленя, озаренного светом фар.
Через пару секунд мне стало ясно — они так и будут стоять и смотреть друг на друга, пока один из них не струсит. Прокашлявшись, я встал на ноги, подхватив лежащую на столе трость.
— Астра Маккой?
— Да, — несколько запоздало ответила женщина, вынырнув из ступора.
Я шагнул к ней ближе, вытаскивая из кармана визитку.
— Меня зовут Ахилл. Я, — я замялся, пытаясь подобрать слово, которым можно было описать наши с Джеком отношения, — поручитель вашего мужа. Просто хочу, чтобы вы понимали: что бы не происходило между вами сегодня, завтра и всегда, ваша — и именно ваша — безопасность — мой приоритет.
— Эммм... — протянула Астра, осторожно беря протянутую визитку. — Спасибо. Но вы... я не хочу быть невеживой...
— Я слепой, — избавил я ее от необходимости произносить это вслух. — Это не проблема. Первый номер — мой, если по какой-то причине я не отвечаю, ниже — номер моей девушки.
-...Хорошо.
Судя по замешательству в ее тоне, она решила просто смириться со странностями. Улыбнувшись на прощание, я обошел ее по кругу и двинулся к двери, помахивая тростью в воздухе. Единственная моя роль — проследить, чтобы Джек не струсил раньше времени, была завершена. Дальше — дело за ними.
Может быть, из этого ничего не выйдет. Может быть, Астра уже успела найти нового ухажера, и не пожелает ничего менять. Может быть, Джек сорвется и снова запьет, возможно — вновь поднимет руку на жену или дочь. Может быть — этой семье уже ничего не поможет, и им просто не судьба быть вместе.
Но, несмотря на все это, я не мог не улыбаться, шагая по тротуару, улыбаться так, словно это я получил второй шанс на счастье, любовь и семью.
Потому что может быть... может быть, у них все получится. Может быть, одна семья станет счастливее. Один человек станет лучше. Одна дочь вернет отца, жена — мужа, а Джек вернет сразу обеих. И если это произойдет... если даже такой как Джек может получить свой счастливый финал...
То может быть... просто... МОЖЕТ БЫТЬ... счастливый конец возможен и для такого как я.
Часть 4. Границы невозможного
— Готовность три.
Куру не пошевелилась. Это все равно были пустые формальности — все приготовления давно завершены. Да и нечего там было готовиться — рюкзак уже висел за спиной, а больше никакого груза с собой не было.
Вместо этого она лишь крепче схватилась за поручень, глядя вниз на проносящиеся внизу деревья, щурясь зябкому весеннему ветру, трепавшему волосы и уши.
Безусловно, летать с открытой аппарелью было нарушением правил, но, увы, две недели назад при отступлении другой группы гидравлика вышла из строя (точнее, была сломана особо резвой Урсой), а потом, прежде, чем корабль успели отремонтировать, случился новый аврал и пришлось лететь так.
Здесь, в Хоффнуне, любили говорить, что уставы — для слабаков. Преувеличивали, конечно, но реальность была такова, что никакие уставы не могли охватить все прихотливые извивы обстоятельств в хаосе фронтира. И на сломанном транспорте приходилось летать, куда полагалось летать на целом, и изолентой чинить то, что следовало чинить иначе, и работать на износ, зачерпывая из тех резервов тела и души, что должны оставаться нетронутыми, потому что альтернативой служила смерть.
Темно-зеленые хвойные леса сменились пустой каменистой равниной, блеснули и пропали беспокойные воды реки, замелькали плоские крыши складов. Транспорт задрал нос, переваливая через стену, постепенно сбавляя скорость, полетел над крышами домов: ярких и цветных, но с узкими окнами-бойницами, выстроенными перепадом высот и конфигурацией улиц так, что небольшой городок превращался в одну неприступную крепость.
— О Близнецы, наконец-то! — простонали за ее спиной.
Напарница, всю дорогу назад продрыхшая на лавке, привязав себя к ней веревкой, пристроилась рядом, с хрустом потянулась, балансируя на самом краю сломанной аппарели. Куру стоило бы ее одернуть, но до крыш всего было метров пятнадцать, аура полная — так что переживет как-нибудь, впредь наукой будет. Никакого физического вреда, зато целый вагон насмешек, бьющих по гордости куда сильнее любых переломов.
— Кровать, жратва, пойло, мальчики... — мечтательно протянула Охотница. — Ванна! Мы целую неделю ловили этого ублюдка!
Куру неопределенно пожала плечами. С одной стороны, конечно, она понимала — эта охота на Болотника, портящего жизнь северному аванпосту города, одному из перевалочных пунктов на воздушном пути в Атлас, вымотала и ее. Это были трое суток на жесткой лавке продуваемого всеми ветрами транспорта с уродской сломанной аппарелью, гнилые болота и орды комаров, а еще — одной хитрой древней тварью, которую следовало выследить и убить любой ценой. С другой стороны... она скучала по своей команде, годам в Биконе и годам совместной работы в Вейл. После того, через что они прошли за эти годы, люди становятся ближе, чем просто семья или просто друзья — они становятся частью друг друга. И теперь любые временные напарники, хоть бы и трижды компетентные и приятные, воспринимались с глухим подсердечным раздражением. У нее была одна единственная команда и одна единственная напарница.
Это никогда не изменится.
К сожалению, те деньки давно остались в прошлом. Сначала Жанна с Кардином остались в Вейл, когда Вайс приняла решение вернуться в Атлас (трехлетняя общая дочь как-то не располагает к таким кардинальным переменам), потом...
— А как же отчет? — спросила Куру вслух.
Ответом ей был тяжкий стон.
— О Прах, еще же уродский рапорт!
— Я доложу генерал-губернатору сама, — смилостивилась Куру.
— Спасибо! Я твоя должница!
— Расквитаемся, — пожала плечами фавн.
Мысленно она улыбалась. На самом деле это она должна была благодарить Харриет — свидетели "доклада" ей были не нужны. И так чудо, что они до сих пор не вляпались в скандал...
Быстрый звонок секретарю подсказал Куру, что у нее есть час, пока генерал-губернатор на встрече. Это значило, что будет время хотя бы принять душ и переодеться. Она, конечно, использовала бутылку воды, чтобы быстро помыть хотя бы подмышки перед вылетом, но глупо было думать, что это могло компенсировать неделю в болотах.
Подписав все бумажки на стойке регистрации в воздушном порту и отправив нетерпеливо притаптывающую Харриет домой, Куру поторопилась домой, благо до дворца, где ей, как главе спецотряда (так в Атласе называли Охотников), полагалась комната, было рукой подать.
Внутри ее ждала ловушка, столь же коварная, сколь и необоримая: диван. Большой и мягкий, он моментально заставил вспомнить о неделе в болотах, о сне на жесткой лавке, о холодном весеннем ветре, гуляющем по гребанному транспорту, о бессонной ночи на обратном пути, потраченной на то, чтобы набрать на планшете этот поганый рапорт.
"Всего на минутку" — решила она, зная, что совершает ошибку.
Проснулась Куру от того, что кто-то стягивал с нее ботинок. Подавив первую реакцию — оторвать наглецу голову — она осторожно приоткрыла глаза, уже догадавшись, кого увидит.
Конечно, она оказалась права. Белоснежная макушка, странный гибрид платья и военного мундира — светло-голубой с темно-синими вставками; хозяйка всего этого великолепия, самый молодой генерал-губернатор собственноручно созданного города, встав на колени, как раз стягивала с Куру носки. Когда тонкие, чуткие пальчики коснулись обнаженной кожи, проскользив по голени к лодыжке и ступням, Куру не выдержала — тихо застонала от удовольствия. Прах, как она скучала по этим пальцам!
Ее стон, разумеется, заметили. Довольно засмеявшись, Вайс отдернула пальцы и принялась за вторую ногу, повторив операцию с ботинком, носком и — о да! — прикосновением. На этот раз Куру сдержалась, надеясь, что это подстегнет напарницу стараться больше.
Это оказало эффект, пусть и не тот, на который она рассчитывала. Вайс подняла голову, и Куру с трудом удержала дрожь — столько голода было в этих огромных голубых глазах.
— Неделя, — медленно произнесла Вайс, осипшим, словно умирающим от жажды, голосом. — Мне кажется, это самый долгий срок, что мы провели порознь после тех каникул на третьем курсе.
— Это были ужасные три недели, — согласилась Куру.
— Я едва не накричала на Винтер.
— Еще неделька, и я бы, наверно, начала войну, потому что тогда ты бы вернулась.
Куру потянулась было к ней, чтобы затащить на диван, но Вайс отбросила ее руку. Вместо этого она повернулась к тазику, который стоял рядом — Куру не заметила его, сосредоточившись на более важном. Самом важном.
Под ее любопытным взглядом Вайс достала из тазика губку, отжала ее и принялась вытирать ступню, которую все еще держала на ладошке. Куру, склонив голову, наблюдала за ней, пытаясь понять, что это значит.
— Какой-то старый обычай? — наконец, предположила она, оценив всю глубину серьезной торжественности на лице напарницы.
— Да, — загадочно улыбнулась Вайс.
— Что-то с мужем и женой?
Улыбка стала шире.
— Да.
— И я — муж? — дождавшись, когда улыбка превратиться в ухмылку, Куру поморщилась. — Почему я постоянно в этой роли?!
Вайс медленно облизала губы, прекрасно осведомленная, какой гипнотический эффект это оказывает.
— Ну, ты действительно любишь быть сверху.
Если задачей Вайс было свести ее с ума, то она замечательно справилась. Рванувшись вперед, Куру увернулась от брошенной губки, повалила смеющуюся Вайс на пол и нависла над ней, прижав перехваченные руки к полу над ее головой.
— Вот так? — промурлыкала Куру, свободной рукой медленно скользя по бедру напарницы.
— Тело хорошей жены принадлежит мужу, — тоном, словно что-то цитировала, ответила Вайс. — Согласно закону, со своей собственностью можно делать все, что пожелает владелец.
Рука Куру добралась до молнии на штанах напарницы.
— Сегодня я желаю, чтобы ты не произносила ни звука, — проинструктировала Куру, расстегнув ширинку и возясь с поясом. — Кто первым закричит — тот проиграл.
"Это будешь ты, — одними губами ответила Вайс, пока с нее стаскивали штаны, — я знаю, как правильно двигать язы..."
Куру заткнула ей рот языком прежде, чем напарница смогла продолжить.
...В конце концов, они проиграли обе.
Трижды.
Уже сильно после, на утро следующего дня, Куру держала в своих руках величайшее сокровище этой планеты. Маленькое, тонкое тело, словно ей до сих пор было семнадцать, а не двадцать шесть. Молочно-белая кожа, неуязвимая для любого солнца, гладкая и сияющая в темноте. Длинные платиновые волосы, укрывающие все это великолепие плотным одеялом. Спокойное, расслабленное выражение лица придавали ей тот особый вид исключительно чистой невинности, на который обычно способны только дети. Тоненький шрам на лице за эти годы поблек и теперь был едва различим, заметный только, если знать, что и где искать.
Никто бы не узнал, в этом прекрасном видении вечно строгую генерал-губернатора. Без своего обычного ореола безжалостной строгости и ледяного высокомерия, грозный и несгибаемый лидер, держащей в железном кулаке развеселую вольницу фронтира, исчез, приоткрывая завесу над настоящей Вайс, такой, какой ее знали только самые близкие друзья: чистой, заботливой, доброй и еще тысяча эпитетов на тему.
— Я знаю, что ты проснулась.
Вайс приоткрыла один глаз.
— Что, уже пора?.. Мы должны были сделать тайный ход пошире!
Секунду Куру колебалась, не пошутить ли на тему того, что это не ход узкий, а кто-то слишком широкий, но удержалась. Это было бы весело, но затянулось бы слишком надолго... а у них был разговор, который и так слишком долго оттягивали.
— Ты подумала о том, о чем мы с тобой тогда говорили?
Ей не надо было уточнять, о чем. Расслабленное, преувеличенно капризное выражение лица моментально исчезло, сменившись коронной бесчувственной маской истинной Шни.
Вайс отвернулась и села на кровати, кутаясь в одеяло.
— Мы не можем игнорировать это вечно.
— Я знаю, — проворчала напарница.
— Через два года этот город официально будет признан успешной колонией, и придет время следующего шага. Возвращение в столицу...
— Я знаю, — чуть тверже, с нотками искренней злобы ответила Вайс.
— Твой отец поставил условие.
Ледяной голос, полный тщательно взвешенной злобы, мгновенно сменился рычащим гневом:
— Я знаю!
— Наследник, Вайс. Или ты даешь ему это, или ты теряешь право на SDC. Кодекс старых семей на его стороне.
— Это даже не закон!
— Но ему следуют с тем же прилежанием.
На секунду Куру показалось, что напарница взорвется — так выразительно она зарычала, мелко дрожа от ярости.
Но это длилось недолго. Исчерпав запасы воздуха, Вайс поникла, тихо закашлявшись от перенапряжения связок. Одеяло, которая она перестала удерживать, воспитанно прикрыв рот, соскользнула с плеча, подставляя лунному свету белоснежную кожу.
Привстав с кровати сама, Куру придвинулась ближе, обняла Вайс со спины, прижалась губами к ключице.
