Это уже — слишком серьёзно. АПБ тобой крайне недовольна как ближним кольцом контроля и охраны. Виктория уже чует любое присутствие агентов этой милой службы за десять километров, а это резко осложняет известную тебе задачу АПБ и цивилизации в целом. Так что тебе не следует особо радоваться своему новоприсвоенному званию...
Ты лишаешь другого человека радости получения должного воздаяния за каторжный, без малейшего снисхождения и скидки, труд. И делаешь это по собственной воле, уж извини за прямоту. Это жестоко, ведь она — прежде всего женщина, Саша, а от женской сути она убежать никуда и никак не сможет. Это — её наиглубинная суть.... Суть, понял, ты...— Михаил в своем стремлении убедить друга достиг наивысшей тональности проникновенности. — Неужели ты полагаешь, что женщины, раз за разом на протяжении тысяч безрадостных и рутинных для них лет делающие нас, мужиков, а точнее — дремучих мужланов, всё лучше и лучше, способны отказаться или изменить то, что фактически является их основой, фундаментом? А если принять, что и они вправе не стараться исподволь менять нас в лучшую сторону, а просто потребовать и приказать нам, охламонам и чурбанам измениться самим? Ты уверен, что ты сможешь без оскорблённости скачкообразно и очень круто, предельно круто измениться? Измениться не в чём нибудь, а в своей основе?...
Александр молча слушал доводы друга, распалявшегося все больше и больше. Он не собирался прерывать его и только внимательным взглядом изучающе смотрел в глаза Михаила, горевшие неподдельной тревогой.
Воссоединение Александра и Виктории
— Ладно, Миша. Я немного отстал от жизни, хотя о многом я думал и догадывался. Восток — другая стихия и там — многое по-другому. Не надо меня обвинять во всех смертных грехах, Миша, я тоже не раз думал о Вике в короткие минуты отдыха от работы... Но я — слабый, земной человек, я — не посол и — не уникум, я не могу быть богом... Мне тоже было тяжело весь этот год — я думал и о Вике, и о Лене... Попробуй их совместить в своей собственной памяти и ты поймёшь, насколько это тяжело... И ещё — работа, которой у нас всегда хватает... И я хотел сделать все наилучшим образом... Хотел ещё в Ашхабаде... Но я сейчас дома, в нашем Космоцентре.
— А раз дома — изволь и действовать по-домашнему. Станислав! Олег!
Вошёл сержант с таким ослепительным и пышным букетом цветов, какой Александру ещё не приходилось видеть. Следом вошел ещё один сержант с уложенными в пакет несколькими десятками скромно оформленных непрозрачных контейнеров. Они поставили всё это на журнальный столик, кивнули Михаилу. Тот кивнул в ответ. Сержанты вышли.
— И что это значит? — спросил Александр, обозревая принесенные дары.
— И этот человек целый год был на Востоке... — встрепенулся Михаил и снова вперил в друга пронизывающий до глубины души взгляд. — Бери в охапку всё это великолепие и сломя голову, со всех ног, на самой полной скорости, какую только сможешь из себя выжать, беги в расположение астронавигационного потока! На коленях перед великомученицей Викторией стой, со слезами горючими её умоляй, униженно и слёзно её проси, пол, по которому она ходит, многократно целуй, стихи или прозу со всем выражением и мелодикой читай, оды слагай, песни пой, танцуй гопака или лезгинку... Что хочешь делай, но сделай так, чтобы Виктория снова стала знакомым нам человеком!
Ты... — голос Михаила прервался от неподдельного возмущения...— Ты без всякого суда и следствия вынес ей строжайший приговор в виде года сверхсуровой каторги более чем плутонианского уровня... Ты до сих пор за весь год и даже по возвращении не нашёл в себе мужества предстать перед ней в позе покаяния за то, что она и дальше планирует разрушать себя... Теперь пора кончать эту затянувшуюся трагедию. — в голосе Лосева прорезался металл. — Это великолепие — сущий пустяк, у нас такого добра — навалом, но ты должен показать ей полностью, подчеркиваю — полностью и во всём блеске и всей силе — свой главный, внутренний маячный огонь. И если она не пойдёт на него... Что-ж. Значит, сувенир из другой галактики ошибся в своем выборе... Значит, твой огонь недостаточно силён и должен найтись другой. И, не дай бог, она его сама не выберет... Лёгкой жизни тогда — не жди. И я первый отвернусь и осужу тебя по всей строгости...
— Ты и это знаешь? — Александр округлившимися глазами смотрел на своего друга, которому оказалась ведома главная часть тайной информации.
— Корреспондент я или кто? — не понял выражения лица друга Михаил.
— Тогда, будь добр, убери всё это великолепие обратно, где взял. Ромашки у нас на территории есть? — Александр вскочил.
— У входа в ваш командирский корпус — преприятнейшая поляна. — Лосев понял, что разговор, а точнее — монолог, достиг своей цели.
— Сказал тоже. Жди здесь. — Иванов пулей вылетел за дверь.
Мимо ошеломлённых столь непривычно стремительным ходом коллег по факультету Александр вихрем пронёсся к выходу, чуть не задев опешивших дневальных, едва успевших открыть створки дверей и с ходу собрал цветы почти с половины газона. Тем же вихревым потоком он вернулся в свою комнату, уже освобождённую от букета и горы подарков. Михаил стоял у окна, выходившего на плац.
— Всё, Миша. Ждать меня здесь — не надо. Или я вернусь со щитом...— сказал Александр, обхватывая букет ромашек поудобнее.
— Или — на щите... — грустно заметил Лосев.
— Или — вообще не вернусь в Космоцентр... — серьёзный тон Александра не давал ни малейшего повода усомниться в его намерениях. — Пока я вихрил по переходам, я многое решил.
— Я тебя всё же подстрахую...
— Ни в коем случае. Как ты сам сказал, твое присутствие ей смертельно надоело. Не надо.
— Как хочешь. — Михаил повернулся и прямо взглянул в глаза Александру. — Ты должен и обязан вернуть Викторию к полнокровной нормальной жизни...
— Или я незамедлительно подам рапорт об увольнении из рядов Астроконтингента и уйду отсюда в простом гражданском комбинезоне. Уйду прежде, чем она и вы все успеете очнуться и что-либо предпринять, чтобы меня остановить... Устроюсь на плот и буду выращивать в Тихом хлореллу.
— А вот таких речей — не надо, Саша. Иди. Вижу, ты готов. Даю ориентировку — сейчас...
— Знаю, два часа до обеда. Или я себе испорчу аппетит навсегда или он у меня всегда будет просто волчьим. — схватив букет, Александр испарился.
Слух о вихре, прибывшем из Ашхабада, разнёсся по Космоцентру с быстротой молнии. Завидев Александра, ему все уступали дорогу, ни о чём не спрашивая. Александр уже полчаса кружил по обширной территории, ища Викторию, но её нигде, ни в одной из обычных точек не было.
— Белова на территории? — спросил Иванов, влетев в дежурную часть Космоцентра, перебросив букет в левую руку и козырнув сидевшему за пультом подполковнику Службы командования Астрофлота.
— Да, старший лейтенант. За периметр она не выходила. — дежурный по Космоцентру в числе первых знал о проблеме и, оторвавшись от записи в журнал дежурства, взглянул на явно нервничавшего офицера Службы командования. — Точно, не выходила.
— Ладно. — Александр развернулся на месте с такой скоростью, что подошвы ботинок взвизгнули. Через две минуты Иванов был у расположения городка потока астронавигации. Дневальные еле успели распахнуть пластиковые створки дверей, как Александр, едва касаясь носками ботинок кромок ступеней буквально вознёсся по весьма крутой лестнице на второй этаж главного корпуса и пошёл кружить по переходам. Ему незамедлительно уступали дорогу и провожали долгими взглядами.
Наконец ноги вынесли Иванова на переход к общежитию астронавигаторов и тут в противоположном конце перехода он увидел Викторию. Казалось, что кроме её фигуры в поле зрения Иванова ничего не было, хотя их разделял достаточно длинный и неширокий переход. Её вид поразил Александра больше, чем всё ранее виденное и прочувствованное. Она шла не в переход, а мимо, он её видел в профиль, но такого сильного и страшного излучения от обычных людей он точно не ощущал никогда в своей жизни. Он сразу понял, что Виктория требует незамедлительной помощи, иначе дело могло кончиться очень плохо. Решение пришло мнгновенно, мышцы напряглись и Александр, не замечая никого и ничего вокруг, ринулся в коридор перехода.
На преодоление двухсотметрового тоннеля Иванову потребовалось ровно пять секунд и, спустя ещё секунду он, даже не ощутив последствий ужасающего скоростного марш-броска через переход, упал на оба колена прямо на пути Виктории, подняв снизу вверх полные неизбывной мольбы глаза. Виктория запнулась на полушаге и замерла, увидев Александра в подобной позе перед собой.
В её глазах мелькнул сильный испуг, но она достаточно быстро справилась с нахлынувшими чувствами и покрылась холодом. Выпрямленные совершенно инстинктивно пальцы вытянутой по направлению к визитёру левой руки сами сложились в заграждающий жест. Видевшие эту сцену и находившиеся поблизости несколько курсантов и преподавателей в первый момент остолбенели и с минуту находились в оцепенении.
— Вика, прости меня... — выпалил Александр, сердце которого с околосветовой скоростью ухнуло куда-то вниз, пытаясь справиться с перегрузкой: холод Виктории и её жест показали Иванову, что лёгкого прощения не будет никогда. Но даже на тяжёлое и нескорое прощение подобная реакция не давала ни малейшей надежды.
Оцепенение у невольных свидетелей прошло, но теперь поспешно проходившие мимо астронавигаторы и преподаватели старались побыстрее освободить пространство перехода и тамбура. На шлюзовых "коробках" внезапно засветились запрещающие проход неяркие огни. — Михаил добрался до Поста Контроля и принялся страховать друзей. К работе подключилась Медслужба Космоцентра:
— Капитану Юльевой. Приказ начальника Космоцентра. Приказываю вам, как дежурному врачу Космоцентра, обеспечить безопасность старшего лейтенанта Иванова и младшего лейтенанта Беловой. В ваших руках — все полномочия и возможности. Полный формат. Боевое применение всех сил и средств.
— Приказ поняла. Выполняю. — Юльева переключила каналы на режим боевого оповещения. Её всегда мягкий, но убедительный голос обрёл жёсткий командный тон. — Дежурному реанимационно-спасательному гравилёту медслужбы Космоцентра. Опробуйте машину. Возможна эвакуационно — реанимационная операция.
— Приказ понял. Выполняю. — откликнулся водитель. Гравилёт приподнялся над местом дежурной стоянки. Засветились прожектора, щёлкнули замки дверей и люков. — Машина готова к работе, капитан. Жду приказа. Бригада специалистов к вылету на операцию готова.
— Открыть эваковыходы этажа. Обеспечить возможность скоростной эвакуации двух человек. — продолжала Юльева, глядя на развернувшуюся на главном экране карту-схему Космоцентра и быстро увеличивая нужные квадраты, выводя их в отдельные экранные области.
Приглушённо щёлкнули, открываясь, замки эвакуационных дверей на этаже, где находились Виктория и Александр.
— Эваковыходы этажа два-аш пятнадцать открыты. — доложил пост управления эвакоработами Космоцентра.
Тягостное молчание затягивалось. Не зная, что ещё сказать, юноша сложил весь букет к ногам Виктории и склонил голову. Он понял, что Виктория теперь его не простит никогда и был готов выслушать любую отповедь или приговор, получить пощёчину, догадываясь и о возможности её быстрого и безмолвного ухода. Бешено стучавшее сердце устроило набатный звон в висках Александра и ему показалось, что ещё минута — и он просто умрёт прямо здесь, перед Викторией. Чем ещё ему можно было искупить вину — альтернативы он просто не находил.
— Господи... Сашка... — услышал он такой знакомый голос и внезапно увидел огромные, бездонные глаза Виктории прямо перед собой, чуть ниже своих собственных — она тоже опустилась на колени, презрев все условности, приличия и запреты. — Ты вернулся... — её ладони прошлись по его волосам, вискам, щекам и пальцы сомкнулись в неразрывный узел на его шее. Виктория еле сдерживала рыдание... Она крепко обняла его за плечи, прижала к себе и вдруг ослабела, тяжело навалившись на него. Александр едва успел напрячься, чтобы она не свалилась на пол.
Решение пришло мнгновенно и, вставая на ноги, выпрямляясь, Александр поднял невесомую — так ему показалось в ту минуту — Вику на руки и понёс к себе в корпус по другому, широкому и большому переходу.
Он не знал, но догадывался, что за ним сейчас наблюдает едва ли не весь Космоцентр, но наблюдает не в праздном любопытстве, а в стремлении помочь, подстраховать, защитить и уберечь...
— Внимание по Космоцентру. Особой срочности для факультета Астронавигации и для факультета Командования. Немедленно. Освободить от всех людей, техники и оборудования тоннель аш-двадцать пять и аш-тридцать, освободить переходы бета-восемь и игрек-двенадцать. Освободить пандусы тета-сорок пять и гамма-сто двадцать. Обеспечить возможность скоростной эвакуации двух человек с любой точки зачищенного маршрута. Включить указатели безопасного прохода в режим прямой трансляции. Повторяю... Немедленно освободить тоннель аш-двадцать пять... — дежурный по Космоцентру поглядывая на схему, видел движущуюся удвоенную красную точку и последовательно закрывал доступ на её маршрут всем остальным обитателям космоцентра, одновременно упреждая движение красных точек и направляя их на безопасные пути.
— Коридор игрек-сорок пять освобождён. Патруль пять-сорок.
— Принял.
— Переход бета-восемь освобождён. Патруль четыре-двенадцать.
— Принял.
— Прошли пандус тета-сорок пять. Всё в пределах нормы. К эвакуации всё готово. Патруль два-сорок пять.
— Дежурный по Космоцентру принял.
"Господи, какая же она лёгкая... Как пушинка... Да она совершенно себя истощила за этот треклятый год и теперь у неё едва ли остался последний резерв... Или она уже его заканчивает... Только бы не упасть, слёзы на глаза наворачиваются, а мне плакать нельзя: если она ненароком откроет глаза и увидит меня плачущим, то нет никаких сомнений в том, что она сама тогда разревётся в полный голос и это... Это взорвёт всю её защиту...— так думал Александр, пока нёс Викторию по бесчисленным непривычно пустынным коридорам, тамбурам, переходам.
Постоянный Космоцентр славился запутанностью и одновременно — тщательной продуманностью связей между составными частями.
— Господи, скорей бы мой этаж... Она не выдержит долго такой гонки, она еле держится. — его взгляд мягко касался лица Виктории и каждый раз, натыкаясь на страдальчески сомкнутые веки, Александр внутренне содрогался, чувствуя, что жизнь Виктории балансирует на грани — увидев его, она за доли секунды побывала в трёх мирах и это добило её почти окончательно: сначала — радость от того, что он поспешил к ней, потом — режущее душу воспоминание о моменте разрыва и потом — великодушнейшее — в тот момент Александр не был уверен, смог ли бы он в подобной ситуации так же простить другого человека — прощение. Чёткий аналитический ум подсказывал, что подобного прощения не должно быть в принципе, но Виктория решила по-другому и простила его прежде, чем обессилеть окончательно после скачков с ураганной скоростью из одного психологического состояния в другое.
