— Верно мыслишь, Юниус, — согласился Адриан, — кстати, ты слышал новости? Повстанцы сделали заявление несколько часов назад. Они сформировали временное военное правительство, провозгласив создание нового государства. Теперь они не просто Скиллианская Освободительная Армия, а вооруженные силы Скиллианской Народной Республики.
— Угу, я прямо прыгаю от счастья, — сухо заметил Вакариан, — и что теперь? Они стали лучше воевать?
— Не совсем, — покачал головой Виктус, — понимаешь, раньше их движение даже партией назвать было тяжело. Так, мятежники и бандиты. А теперь они создали собственное государство, пусть и непризнанное. Так что теперь с ними можно вести переговоры на официальном уровне и даже признать их существование как суверенного гособразования.
— И люди это сделают, — продолжил трибун, — и тогда война, вместо того, чтобы прекратиться, начнет новый виток. Да, если к концу войны Примарх не достигнет успеха, Совет Легатов его распнет. Так что для Примарха допустить существование этого государства — значит стать политическим, если не реальным трупом. Он это прекрасно понимает, а потому будет класть солдат до полной победы.
— Или пока Цитадель не решит, что проще сохранить за собой хоть что-то, чем отправлять на заклание своих граждан без гарантии на успех, — заметил Адриан, — да, прав был Кастис, говоря, что эта война для Иерархии ничем хорошим не кончится. И в этом его поддержал даже законченный нацист Артериус.
Юниус усмехнулся. Да, в коалиции, сформированной его братом, этот момент был камнем преткновения между фракциями. Если Вакариан считал, что независимая политика Иерархии может быть подкреплена если не союзом, то взаимовыгодным сотрудничеством с людьми, то Артериус спал и видел, как бы насолить Альянсу. И тот факт, что даже отец Десоласа осознавал бесперспективность войны, был более чем красноречивым показателем. Жаль, что не для Примарха.
— Тогда у нас еще большие проблемы, — продолжил мысль старшего товарища трибун, — если Альянс вступит в войну, а он вступит, то нам надо в течение этого месяца свести все к победе. А нашему дорогому и многоуважаемому руководителю нужна именно победа. Как считаешь, может, потому нас и послали сюда, чтобы, в случае неудачи, избавиться от политического оппонента?
— Такой вариант я не рассматривал, — признался Адриан, — но мысль интересная. Жаль только, что изменить мы уже ничего не можем. Разве что сохраним как можно больше жизней нашим легионерам, чтобы не вышло, как на Шаньси и Меноре.
Два солдата молча стояли на разбитой войной площади, освещенной недавно вставшим солнцем. Каждый думал о чем-то своем. Через минуты турианцы, словно очнувшись, озадаченно посмотрели друг на друга, и разошлись по сторонам.
* * *
Через двое суток Эрсбат окончательно был взят. Эта планета была одним из первых миров, который вернулся под контроль Гегемонии в ходе контратаки миротворческого корпуса. Бои на других планетах продолжались еще неделю, завершившись полной победой войск Цитадели. Повстанцы, стремясь быстрее закончить войну, бросили практически все имеющиеся войска на штурм последних миров, контролируемых лоялистами, оставив на планетах чисто символический гарнизон. Контрудар миротворцев был страшен — как и планировал Курил, это наступление полностью отрезало основную группировку войск армии и флота прочеловеческих сил, оставив тех без снабжения. По факту, вся армия оказалась в огромном кольце, которое неумолимо стало сжиматься. Волна за волной войска Цитадели, поддерживаемые лоялистами, накатывали на отходящую Освободительную армию, несущую в ходе отхода колоссальные потери — прорваться из котла удалось немногим, и в масштабе войны эти остатки некогда огромной армии сделать ничего не могли. А с гибелью последнего корабля флота стало невозможным даже отступление — солдаты Освободительной армии оказались заперты на занимаемых мирах, уйти с которых они уже не могли. Да, наземные группировки еще представляли довольно серьезную угрозу, но вести могли исключительно оборонительные бои. На тридцать девятый день войны большинство войск повстанцев было разбито, а немногие уцелевшие прятались под землей, в лесах, горах и руинах городов, уже и не помышляя ни о каком ведении боевых действий.
На захваченных планетах батарианцы тут же развернули масштабные контрпартизанские мероприятия. Недобитых солдат отлавливали и добивали. Те же, кто додумался сдаться в плен, рассчитывая на снисхождение, вскоре позавидовали мертвым. Озверевшие от крови и ненависти лоялисты, что называется, ушли в отрыв, отыгрываясь на пленных за все поражения и страх, что довелось испытать в первый месяц войны. А миротворцы в компании немногих оставшихся в стороне солдат Гегемонии с оторопью смотрели на показательные казни, в которых карательные войска проявляли выдумку, достойную лучшего применения. И если лоялисты, отказавшиеся марать руки кровью пленных мятежников, тихо, между собой, говорили, что их сослуживцы перегибают палку, то в головах солдат Цитадели начало закрадываться подозрение в правильности выбранной стороны. Все страшилки про жестоких варваров-батарианцев, которыми СМИ Цитадели пичкали свое население до появления людей, внезапно получили реальное подтверждение. Тем не менее, бросать дело было уже поздно, но свидетели расправы над пленными поневоле ощущали себя если не измазавшимися в дерьме по самую макушку, то уж точно оплеванными.
А на сороковой день недовольство миротворцев нашло свой выход.
* * *
Сороковой день войны. Кхар'Шан.
— Доблестные солдаты пространства Цитадели, — вещал с трибуны батарианец в форме генерала, — от имени правительства Батарианской Гегемонии и Мансена Ишкая лично, передаю вам благодарность и признательность всего народа свободного батарианского государства за помощь в усмирении гнусного мятежа, подстрекаемого вероломным человечеством...
— Да пошел ты со своей признательностью, — едва слышно прошипел кто-то из строя, — и благодарность свою в жопу гегемону засунь.
Виктус не стал одергивать подчиненного — сам легат был, мягко говоря, не в восторге от творящегося действа. Действа, которое он, да и большинство командиров иначе, как фарсом, назвать не мог. Адриан даже не знал, что его бесило больше — что награды выдают за то, за что в офицерской среде Иерархии негласно объявляли парией, лощеная и самодовольная морда толкающего речь батарианца в идеально выглаженной форме, или то, что рядом с представителем Гегемона стоял Пермис Курил, благосклонно и степенно кивая на каждой паузе.
— Вы посмотрите, как гладко стелет, — с плохо скрываемым раздражением просвистел стоящий рядом Вакариан, — выблядок форму нацепил, а сам, наверное, ничего тяжелее омнитула в руках не держал.
— А наш и рад стараться, — поддержал разговор, уже практически не скрываясь, командир "Кабала", — как у него еще голова не отвалилась.
Тем временем, батарианец отошел в сторону, предоставив слово легату. Курил, подойдя к трибуне, откашлялся, и вызвал первого награждаемого:
— Трибун Ликтор Вирнус.
— Я, — турианец вышел вперед и, чеканя шаг, подошел к трибуне.
— За проявленную храбрость и профессионализм, по достоинству оцененный командованием Гегемонии, вы награждаетесь Орденом Чести Нации, — объявил батарианец, прикрепляя к мундиру трибуна батарианскую награду.
— Благодарю за службу, — добавил Пермис.
— Служу Цитадели и Иерархии, — рявкнул Вирнус и, отдав честь, вернулся в строй.
Курил выкликнул еще двух солдат, которые приняли награды, а на третьей фамилии процедура награждения дала осечку.
— Трибун Юниус Вакариан!
Из строя никто не вышел.
— Трибун Юниус Вакариан, выйти из строя! — повторил легат, повысив голос.
— Ну чего ждешь, Юниус, выходи. — подтолкнули трибуна сзади, но Вакариан с места не сдвинулся.
Прошипев в микрофон что-то невразумительное, Пермис Курил спустился с трибуны и, подойдя к Юниусу, прорычал тому в лицо:
— Ты что, трибун, страх потерял?! Да тебя, урода, из армии вышвырнут, когда я им скажу, что...
Терпение Виктуса закончилось. Распрямившись, от чего фигура турианца прибавила сантиметров пять, Адриан вышел на три шага из строя, и повернувшись влево, пронзительно посмотрел на легата. Курил, не ожидавший такого демарша, отошел в сторону, давая сослуживцу дорогу. Строевым шагом пройдя к трибуне, турианец, чуть не снеся дернувшегося к нему штабного хлыща, проверил микрофоны и четким голосом, в котором знающие разумные могли бы расслышать нотки ярости, произнес:
— Желающие принять батарианские награды — два шага вперед!
Из всего строя вышло от силы пятнадцать легионеров. Внимательно осмотрев вышедших, Виктус усмехнулся, и продолжил:
— Легион, слушай мою команду! — по строю пробежала волна — турианцы, услышав голос одного их самых уважаемых командиров, моментально встали так, как предполагал Устав, — Нале-во! — строй слитно развернулся, — Покогортно, в расположение части, шагом, МАРШ!
Слитно ударили о площадь сотни армейских ботинок, от грохота которых некоторые присутствующие вздрогнули, заставив Виктуса усмехнуться. Сойдя с трибуны, легат прошел во главу колонны, возглавив марш. И среди грохота ног уходящего легиона никто не услышал полные ярости и ненависти крики Курила:
— ВИКТУС!!! СТОЙ, СУКА!!! СГНОЮ УРОДА!!!
* * *
Некоторое время спустя.
— Легат, ты что, охренел?! — разоряющийся в кабинете Пермис для какого-нибудь опциона может, и выглядел грозным, но у Адриана Виктуса он ничего, кроме усмешки, не вызывал. И эта наползавшая против воли ухмылка бесила легата примариса еще больше, — ты, урод, понимаешь, что ты сотворил?!
— Еще как понимаю, — нагло развалился в кресле Адриан, показывая свое презрение к собеседнику, — я сохранил нашим бойцам честь и репутацию.
— Сохранил?! — Курил, казалось, скоро перейдет на фальцет, — нет, засранец, ты, бл*ть, нарушил церемонию награждения нашего легиона! И как мне теперь, с*ка, объяснять батарианцам твои действия, а?! Об этом ты подумал?!
— Нет, не подумал, — признал Виктус, хотя в голосе легата не было ни капли раскаяния, — да и плевать мне на то, что там думают работорговцы и мясники. Я пришел в армию по контракту не для того, чтобы воевать на стороне тех, от кого я давал присягу защищать Иерархию.
— Ты давал присягу защищать Иерархию от ЛЮБОЙ угрозы, внешней и внутренней, — взревел Пермис, — а сейчас наш общий враг — люди! И очень жаль, что ты этого, похоже не понимаешь!
— Да?! — терпение Виктуса тоже было небезграничным, — а ты подумал, ублюдок, чем же таким провинились люди? Может, тем, что не хотят плясать под дудку азари и саларианцев, как это делаем мы?!
— Ты, видимо, забыл, кто именно бомбил Менору, — Курил никак не желал успокаиваться, — но я прекрасно помню! Это люди превратили наш аванпост на границе Цитадели в радиоактивное пепелище! Уже за это их стоит вбомбить, как кроганов, в каменный век!
— И откуда же ты это помнишь? — издевательски пропел Адриан, — что-то я не видел тебя среди моих солдат. И я тебе напомню, что это мы первые начали бомбить их планету.
— Они нарушили закон, незнание которого не освобождает от ответственности, — отрубил Курил, — и нам следовало показать людям их место...
— Какой закон, полудурок?! — вскипел Виктус, — Цитадели, в чью юрисдикцию они не входят до сих пор?
— Они напали на нас...
— А теперь послушай меня, дерьмо в мундире, — прошипел от ярости Виктус, заставив легата заткнуться, — ты, му**к, видимо, не понимаешь того простого факта, что у турианцев есть такая штука, как честь легионера. Ты наверное, не ходил по полям боя, иначе бы с удивлением обнаружил бы, что три солдата противника из десяти — турианцы, причем это не те, что выросли в рабстве, а наши граждане, захваченные батарианцами. И вся их вина в том, что им хватило смелости взять в руки оружие и пойти воевать за свою свободу. И когда до победы осталось совсем немного, прилетели мы и, вместо того, чтобы помочь своим гражданам, как того требует долг легионера, мы начали в них стрелять. Не знаю, как ты, но лично я после того, что сотворил, не смогу объяснить их родственникам, почему солдаты Иерархии вместо того, чтобы привести их отцов, братьев и сестер домой, перебили их всех. Это преступление, совершенное нами, не оправдать никакой политической необходимостью, ибо в тексте военной присяги прямо сказано, что "вступая на военную службу, клянусь никогда не предавать свой народ и свою страну". А расстрел своих граждан в данной ситуации я иначе, как предательством, назвать не могу. Впрочем, кому я это рассказываю. Гололицые, вроде тебя, никогда не поймут смысла такого понятия, как честь...
В этот момент Виктус невольно прервался — последняя фраза была весьма болезненной для легата, и тот, не выдержав, выхватил пистолет, и, направив его в лоб Адриану, заорал:
— Заткни свою пасть, ты, благородный выблядок! Я, в отличие от тебя, добился в этой жизни всего сам, не имея никаких влиятельных родственников за спиной! А ты, пыжачий выкормыш, пришел на все готовое! Так что замолчи, или...
— Или что? — улыбнулся Виктус, которого явно не смутил приставленный ко лбу пистолет, — выстрелишь? Ну давай, стреляй. Докажи всем, что я прав. Только вот что учти — весь легион знал, куда и зачем я пошел, так что мой тебе бесплатный совет — подумай, что с тобой сделают легионеры, увидев, как из твоего кабинета выносят мой труп.
Спокойный тон легата остудил Курила, он убрал пистолет после секундного колебания и произнес, устало опускаясь в кресло, с которого он в запале спора вскочил:
— Свободен, легат. Только учти — меня командующим назначил Примарх, и мой тебе бесплатный совет — подумай, что он с тобой и твоими протеже сделает, когда узнает о том, что здесь произошло.
— Уже учёл, — ухмыльнулся Адриан, выходя из кабинета.
Только выйдя на улицу, турианец облегченно выдохнул — одним духам известно, чего ему стоило сохранять спокойствие в разговоре. Конечно, спровоцировать Курила было довольно просто, благо тема отсутствия татуировок на лице оставалась для него болезненной, но вот сделать так, чтобы этот гад не выстрелил, вышло не в пример труднее. Впрочем, его цель достигнута, и запись со скрытого диктофона вскоре отправится, куда следует, а уж его друзья смогут извлечь из нее выгоду.
— "Не только у тебя есть друзья в Совете легатов, Пермис", — мстительно подумал Адриан.
— Командир, это было круто! — крик над ушным отверстием чуть не заставил легата подпрыгнуть. Оглянувшись, Виктус увидел трех солдат, широким шагом идущих к нему, во главе которых стоял Юниус Вакариан.
— Вы что, подслушивали? — нейтральным тоном осведомился легат.
— И подглядывали, — улыбнулся Вакариан, складывая снайперскую винтовку, с которой не расставался, даже став трибуном, — или вы правда думали, что мы позволим этому гололицему выродку прикончить вас?
