— Разве не для блага страны мы собираемся крушить грозного врага, который вслед за Морией сокрушит эрлинов, западные города-государства которых уже давно платят золото правителю Ал-Мира Ал-Гаруну?! Империя гарунов доберется и до наших границ, они приберут к своим рукам наше небольшое царство за несколько дней. Но там на западных берегах мы можем отодвинуть их удар, вымотать и обессилить бессчетное войско иноверцев! А разве не послужит на благо нашему народу, если об отваге и храбрости его солдат заговорят правители всех государств вокруг южных и западных вод? Я поведу воинов через владения степняков, где по заслугам покараю тех, кто нападет на наши деревни на восточных берегах Алдана! А в могущественном Пелессе встречусь с самой королевой, которой поведаю о доблести моего народа. Вместе с ней мы возрадуемся небесному Уритрею и опустимся на колени на черную землю, что прославляют горцы, ведь не даром в её недрах расположено царство Таидоса, уже принявшего в свои палаты сотни героев!
— Мой сын, ты одержим мечтой познать весь мир и явить свое величие всем его богам, — сокрушенно покачал головой царь. — Как бы тщеславие не загубило твою жизнь! Ступай в мире там, где это возможно, Рулле. Хорошо, что хотя бы твой брат, царевич Немер, остается подле меня. Он не поддался пылким речам, похоже, лишь от того, что нынче его голова одурманена любовной страстью... Но за ним я сумею присмотреть, тебя же пусть берегут боги, — Даней крепко пожал на прощание руку сына и отпустил его, уже стремившегося поскорее вскочить в седло.
Возле городских ворот его остановила сгорбленная нищенка, которая, как поговаривали в народе, говорила гласом самих богов. Она преследовала его уже целый месяц, поджидая около дворца, на улицах города. Она протянула к нему костлявые руки, умоляя остаться на родине:
— Сынок, обещай мне, что я дождусь твоего возвращения! Ты не потеряешь свою жизнь в далеких краях. А ежели оставит она тебя, то и мне не жить более ни дня!
Но царевич лишь обрушил на её спину жесткий кнут. Он более ценил не жизнь. Он желал славы, а она стяжается в жарком бою, а не на пашне или скотобойне, в мирных странствиях или пустых переговорах. Он вернется домой, будучи известным всему свету. А даже если не вернется, то сумеет по чести распрощаться с жизнью. Ведь там за степями и Пелесскими горами правила прекрасная принцесса Мория, и те, кто её видел, недаром говорили, что одного взгляда на неё достаточно, чтобы умереть с улыбкой на губах.
* * *
В Равенну черноморцы вступили стройными рядами на закате. Они прошествовали на конях по широким, но опустевшим и притихшим за годы нашествия улицам города. Высокие здания из необычного красного камня, раскидистые деревья, преграждавшие путь прямо посреди дороги, удивительные фонтаны, ныне сухие и унылые, колодцы небывалых форм, в которые вода спадала из толстых труб, тянувшихся по всему городу от дома к дому — нынешняя столица Мории, а точнее место, где пребывала принцесса-наследница, встречала своих гостей чистотой, величием и уютом. Фонари освещали широкие мостовые и тесные улочки, а удобные скамьи были выставлены подле каждого государственного строения, купеческой лавки или приветливого кабака.
Командор, который встретил отряды царевича возле Горного перевала и ввел их за стены города, приказал одному из своих людей расквартировать солдат вблизи южных ворот, через которые вскоре следовало выступать в релийские земли для сдерживания полчищ гарунов. Сам же лемак направился вместе с молодым предводителем черноморского войска во дворец принцессы, исполняя её личное распоряжение: Мория желала немедленно увидеться с тем, кто откликнулся на её зов и издалека привел долгожданную, хотя не столь великую по числу, помощь.
Внутри просторных апартаментов дворца было тихо и почти безлюдно. Рулле следовал за морийцем, гулко отбивавшим шаг по полированному полу. Он оставил царевича за высокими двойными створками дверей, покрытых золотым орнаментом, и скрылся из виду, чтобы предупредить принцессу. Рулле напряг слух и к своему удивлению отчетливо расслышал слова чужого языка, с которыми командор обратился в сторону госпожи, а также её ровный властный голос. Он уже не раз пользовался обстоятельствами, что так удачно складывались в его пользу в последние дни путешествия. То лавина в горах обошла их стороной, то королева в Пелессах чудесным образом поправилась после визита царевича, за что в награду отрядила под его командование свежие силы на западные склоны гор. Вот и теперь, мориец, наверное, плохо пркирыл дверь, и весь разговор доносился до его ушей, хотя он мало что понял из услышанного.
Когда на удивление громко щелкнул отворяемый с той стороны замок, Рулле шагнул в светлый круглый зал, устланный истертым ковром. Вдоль стен, выкрашенных в серебристые тона, стояли высокие кресла, а завершал кольцо строгих сидений величественный трон, к которому вели три мраморные ступени. На своем законном месте восседала правительница морийского государства, единственная дочь престарелого государя, принцесса-наследница Мория. Она носила свободное белое платье, перепоясанное черным шелковым ремешком, голые руки и щиколотки украшали золотые браслеты, само же лицо девушки находилось в тенях, хотя около каждого кресла горела яркая лампа, благодаря которым в комнате сиял мягкий свет.
В зале никого не осталось кроме них двоих, и царевич склонился в приветственном поклоне, не зная какими словами выразить почтение и восхищение. Но тут заговорила она. Принцесса сошла со своего места и плавной походкой приблизилась к воину, её тело окутывал туманный ореол, который не давал разглядеть черты принцессы, хотя не возникало сомнений, что они изумительны и обладали чарующей красотой. Неслучайно, он почувствовал приятный озноб, едва переступил порог зала.
— Добро пожаловать в Морию, царевич! — она превосходно изъяснялась на его родном языке, а её голос был слаще меда. Девушка приблизилась почти вплотную к своему гостю, он ощутил дерзкий аромат её волос, не отрывал изумленного взора от её белого чистого лица правильной формы, спелых губ и серо-зеленых глаз. — Мой народ достойно отблагодарит тебя за пополнение наших рядов столь бесстрашными и воинственными мужами. Уже два года мы отступаем по родной земле на север, наши края превращаются в кострище, в пламени которого исчезают поля, леса, пересыхают озера и ручьи. Гаруны захватили все территории вдоль побережья, что мы поспешно оставили. Там им преградила путь Серебряная Стена, выстроенная с благословения великого Моря, но здесь вблизи гор работы еще не завершены, поэтому нам дорог каждый воин, который сможет задержать хотя бы одного дикаря, желающего протянуть свои лапы к сердцу нашей страны, к самим храмам Морю, что на севере!
Она не прерывала речи и не отрывала глаз от его лица, а потом её руки потянулись к его щекам и нежно коснулись их. Рулле ощутил холод и мягкость её ладоней. Улыбавшееся лицо принцессы как будто бы на мгновение вздрогнуло. Изображение перед глазами царевича померкло, явив иную картину — жестокого целеустремленного взгляда и натянутых в коварной издевке губ, но наваждение спало, и он вновь внимал её словам, оказавшись в полной власти прелестных чар:
— Ты нужен мне, царевич! Ты должен сражаться подобно загнанному в угол зверю! Ты поможешь одержать победу в этой долгой схватке и исполнишь любой мой приказ! Ты выиграешь для меня эту войну! Я вижу это желание и силу в твоих черных глазах.
С того времени, он не помнил ни усталости бессонных ночей, ни страдания своего тела, ни крови поверженных врагов. Он сражался каждый день с её ликом перед глазами, с её именем на устах, с её словами в сердце. Голову наполнял туман, а рука приросла к мечу, сокрушая любого противника с мыслями лишь о скором возвращении в Равенну, к её трону, к её ногам.
* * *
Она была на удивление холодна и сурова к нему, что совершенно не напоминало поведение молодой вдовы по отношению к галантному красавцу-дворянину, коим его обычно называли дамы всех возрастов и положений, хотя он и не обладал природной красотой, восполняя этот недостаток неизменным обаянием. Может давала о себе знать природная скромность и уединенная жизнь в поместье вдали от городской суеты?! Но слишком открытый наряд и кокетливые движения тела, которые хозяйка не скрывала, даже несмотря на строгость и внешнюю безразличность к его словам и улыбке, противоречили этому объяснению, поэтому следовало воспринимать сдержанность приема молодого кавалера в своем доме в первую очередь как отклик на затронутую им тему.
— Графиня Галена, если все-таки господина Логье в настоящее время нет в поместье, и именно он заведует всеми делами, не будете ли вы против того, чтобы я дождался его возращения?
— Вы были очень любезны, что заехали в Высокие Поляны и заявили мне свое почтение, граф, — она сидела на стуле напротив него, гордо выпрямив спину. Блики солнца озаряли её бледную кожу и ярко алые губы. Голос был ослабшим, но твердым. — Но остаться в этом доме вы не сможете, потому как здесь на юге Мории мы, моряне, уже давно переняли строгость взглядов окружающих нас людей, которые поклоняются чистым и справедливым древним образам, вышедшим из самой земли Теи. Мне бы не хотелось лишних пересудов, да и видии, которые сюда в последние годы заходят чрезвычайно редко, напутствуют избегать мужских взглядов тем, кто совсем недавно лишился супруга. Вы меня понимаете? — при этом она, наконец, улыбнулась, и колдун окончательно запутался между тем, что она говорила и чего на самом деле хотела.
— Однако, что вы знаете о господине Горне Логье, графиня? — вновь спросил он, так и не поднимаясь с места, хотя было очевидно, что визит подходил к концу.
— Это очень уважаемый старинный друг семьи. Он заведует нашими делами, то есть моей частью наследства мужа и землями моей юной падчерицы. Я могу ответить вам прямо сейчас от лица всего семейства де Баи, что мы ни в коем случае не продадим нашу мастерскую и песочный карьер. К тому же, граф, не думаю, что у вас хватит состояния на такие покупки, — она усмехнулась, встала и приблизилась к нему, слегка касаясь плеча мужчины. — Но деньги не самое главное в мире, мой друг. Прощайте.
Он ловко остановил её, ухватив чуть повыше кисти, отчего она взвизгнула и ощетинилась будто дикий зверь. Но настало время отбросить прочь ослепительные улыбки, которые раньше всегда привлекали женщин на его сторону. Теперь он всего лишь пожелал, чтобы она стала его слушать и исполнила его указания. Колдовское очарование должно было сделать свое дело. Если Галена не желала содействовать его любознательности по доброй воле, то придется вызвать её дружбу и приветливость насильно. Это было совершенно не больно, и даже в некоторой степени приятно. На его глазах бледное лицо женщины окрасилось румянцем, губы что-то прошептали, и она опала на пол, будучи подхваченной им на руки. Он никогда не любил примерять свои способности на людях, особенно когда нужно было поглотить все их внимание — каждый раз это оборачивалось неожиданным финалом, притом не всегда угодным ему. Однако графиня отныне была под его властью, и с её помощью он собрался раскрыть все тайны кровавых зелий.
Старания графини завладеть полностью мужчиной, в которого она отныне была без памяти влюблена, доставляли ему больше хлопот, нежели выгоды. Она, по-прежнему, отказывалась беседовать о своем управляющем, только теперь со страстью влюбленной женщины отмахивалась от всего, что не касалось её привязанности к молодому графу, который должен был не отходить от неё ни на шаг. Она была готова исполнить любой его приказ, но только если это касалось совместного отдыха, охоты, балов, денег или прочей домашней суеты, а ежели он отлучался прокатиться верхом по поместью, на слуг неминуемо обрушивались вспышки гнева. Граф терпеливо дожидался возле своей верной поклонницы приезда Логье, одновременно сумев предварительно оглядеться в округе. Но вместо южанина в Высокие Поляны пожаловала другая гостья — законная хозяйка, юная графиньюшка де Баи. В преддверии встречи с падчерицей он с опасением гадал, как изменится поведение очарованной Галены от столь неподходящего события. Подчинить себе двух дам одновременно было совершенно глупо: они могли в итоге перегрызть друг другу глотки, или же колдун из обожаемого превратился бы в ненавистного человека. Оставалось лишь ожидать, что принесет в поместье визит графиньюшки, и как сильно он помешает его планам.
В тот день все переменилось. Его мысли все реже обращались к выслеживанию упырей, и сердце порой сжималось от непонятных тревог и волнений. Его смущало её лицо, то задумчивое, то открытое, то огорченное, но всегда озаренное синим блеском прекрасных глаз. Только имя, которое он презирал уже более сорока лет, неприятно резало слух. Но помимо Морий в Мории и за её пределами было сотни красивых имен, отчего же не выбрать самому то, которое лучше всего подходило к её сильному духу и небесным очам?!
* * *
Его товарищ, сидевший по другую сторону костра, искры от которого развивались в наступавших сумерках, лениво перемешивал ложкой кашу в глиняной посуде. Только сейчас ему стало ясно, что мориец занимался этим каждый день за время их знакомства — только делал вид, что утоляет голод, а на самом деле не брал в рот даже крошки хлеба.
— Так чем ты объяснишь то, что я увидел сегодня во время битвы? — строго спросил он, глядя в бледное лицо воина. Он старался говорить приглушенным тоном, чтобы разговор не достиг соседних костров, возле которых также расположились солдаты, отдыхавшие после очередного тяжелого дня, за который многим пришлось получить новые раны, расстаться с жизнью либо уложить на землю врагов, темнокожих гарунов. Лагерь был разбит на возвышенности, на расстоянии двадцати верст от стен главного города Пелессов Горгарата. Он, колдун, не смотрел на ясные звезды, что засыпали небо, он не отрывал пытливого взгляда от лица своего напарника, с которым бился бок о бок за землю горцев. — Ты пил его кровь, Ланс! Ты настоящий упырь!
— А даже если и так, что с того? — безразлично произнес мориец. — Я пью кровь врагов, которые уничтожили всю мою семью, когда напали на Морию. Теперь я сражаюсь в рядах пелессов, чтобы не пропустить дикарей вглубь их страны. Потому что знаешь, какова будет участь Мории, если падет королевство? Нам уже не поможет ни Серебряная Стена, ни принцесса, которой давно нет в живых, ни черноморцы, загубившие её, ни даже пелессы, которых гаруны вырезают подчистую в деревнях вдоль реки, заселяя их своими рабами, привозимыми с юга. Тебе все это прекрасно известно, Дорн.
Он лишь опустил глаза после слов друга. В них была истина, но он не мог принять того, что это говорил кровосос, тот, кто пьет человеческую кровь, не разбирая, кому она принадлежит. Ведь война когда-нибудь закончится, а жизнь Возрожденного не узнает предела, он не изведает смерти, подпитываясь кровью других.
— Ты осуждаешь меня? — сожаление затрепетало в голосе Ланса. — Но ведь я давно заметил, что и ты не такой как все, друг. Ты колдун, только им под силу то, что делаешь ты. Не прекословь, я знаю, что гарунские колонны прижимали к земле отнюдь не пелесские боги, а твое могущество. Нынче в Мории тебе нет места, на вашу братию косятся как на врагов похлеще гарунов, — он горько усмехнулся. — Разве мы не стали оба изгнанниками, которые бегут от своей участи, но никак не найдут блаженную погибель?! Мы чужаки среди людей, лишь во время войны к нам относятся как ко всем, потому что люди здесь стонут и рыдают от боли, сострадая и жалея каждого, кто испытал подобное.
