Легрэ замер, размышляя, готов ли он зайти еще дальше, есть ли ради чего это делать? Он не знал ответа на этот вопрос и сомневался: узнает ли вообще когда-нибудь, но Кристиан Легрэ был человеком любящим эксперименты, и чем опаснее становилась игра, тем больше она волновала ему кровь. Он решился — склонился к плечу короля и коротко прижался губами, словно побуждая обратить внимание на себя.
— Прикажите принести веревки, цепи и то, что еще сочтете нужным, Фернандо, — сказал он негромко.
Произнесенное сквозь марево поцелуя не сразу дошло до юного герцога, но в следующую секунду он распахнул глаза и теперь уже рванулся прочь со всей силы.
Дьявол довольно полыхнул взглядом, скручивая мальчика. Держа в руках дергающееся тело, он задумчиво произнес:
— Недостаточно... — взгляд вроде как рассеянно заскользил по шатру, и Фернандо скучающе продолжил. — Похоже, герцог продолжает думать, что плоть и душа совсем разные вещи. Что одно ну никак не взаимодействует с другим. Луис, мальчик мой, ты что, только по желанию плоти стремишься все время оказаться в объятиях твоего барона? Или в моих? Ты в этом так уверен?
Взгляд короля остановился на Кристиане, и он широко улыбнулся:
— Знаешь, Легрэ, пожалуй, мы с тобой пока можем обойтись и без всяких дополнительных средств. Нас же двое.
И мужчина снова обратился к мальчику, крепко держа его под подбородок.
— Луис, так что ты думаешь?
— Я думаю... Да... в отличие от вас, — юноша продолжал сопротивляться, но перевес и без партнера был на стороне короля. — Думаю, что тело так устроено у мужчин, что его легко заставить познать страсть... — сбивчивое дыхание и боль от того, что происходит теперь. — Но зажечь душу — это великое таинство. Зачем? Вы? Лжете? Вы мстите мне, Фернандо? За мою же слабость? А вы, Кристиан... Вы... Так легко согласились на то, чтобы меня унижали и еще бахвалитесь своими чувствами. — еще темнее глаза. — Из нас троих я один испытываю чувства, а ваши души давно черны.
— Да, я легко пошел на это, — согласился Легрэ и солгал. На самом деле поступать подобным образом ему было сложнее, чем когда-либо в жизни. Только Луис не понимал этого, не хотел и не считал нужным хоть что-то анализировать. В последнее время Кристиану казалось, что разговаривая с юношей, он разговаривает со стеной. Луис то принимал его, то отвергал, то предавал с завидным постоянством — никому и никогда Кристиан не позволял вытирать о себя ноги столь безнаказанно и сейчас обида и гнев заполонили его душу до предела. — Легко, Луис, и знаешь почему? Потому, что я не понимаю, ЧТО ты чувствуешь и к кому! Твое тело говорит одно, разум уперся в другое. Ты запутался сам, запутал меня, его, — Легрэ кивнул в сторону Фернандо. — Ты сам себе противоречишь и надо мной измываешься, Луис. То, что я сейчас делаю, я делаю ради тебя. Разве ты не хотел Фернандо? Разве он тебе безразличен? Разве ты не стремился вернуться к нему даже тогда, когда я просил тебя остаться со мной?! И при том ты говорил, что любишь меня! У тебя была сотня возможностей избавиться от него... от меня, от нас обоих, но ты не сделал этого. Если ты нас обоих ненавидишь, то получается — ты просто любишь, когда тебя домогаются? И я буду думать так до тех пор, пока ты не научишься говорить, что ты чувствуешь, и понимать собственные желания! И поступать я буду соответственно потому, что ты не считаешь нужным ничего никому объяснять.
Луис на слова бывшего стражника закрыл глаза. Как легко перевернули его действия и слова. Как просто его сделали виноватым. Юноша больше не желал слушать, чувствовать рядом обоих, каждого в отдельности. А потому завозился, начал брыкаться и даже царапаться, крича, как сумасшедший.
Фернандо продолжал крепко держать мальчика, прижимая к телу, стараясь сделать так, чтобы тот себе ничего не покалечил в этой нелепой попытке освободиться.
— Легрэ, окати его водой!
— Катитесь оба к чертям! Оставьте меня в покое... Оставьте меня в покое, — Луис попытался укусить Фернандо.
Кристиан решительно встал, почерпнул ковшом воды из лоханки и, подойдя к постели, плеснул в лицо юноши. Взгляд Легрэ был ледяным, сердце в груди почти остановилось, болезненно дергаясь.
— Довольно, Луис, — сказал он, глядя в глаза юноши. — Я довольно ждал от тебя проявления любви, но его нет, так же, как нет твоих чувств. Хочешь, чтобы я ушел к чертям? Хорошо. Ты, видимо, давно привык к тому, что я выполняю любое твое желание. — Легрэ на миг стиснул зубы, с минуту помолчал. — Фернандо, вы позволите мне проститься с герцогом?
Юноша встряхнул головой, расплескивая брызги.
— Да дайте проститься, — заявил чуть ли не насмешливо. — В который раз прощаться будем, Кристиан? Комедиант несчастный. Придурок. Плебей. Катись к чертям... Не ясно? Еще яснее? И ты, — злобный взгляд на Фернандо. — Извращенец, питающийся чужими душами и телами. Монстр с дьяволом внутри... Одержимый! И ты катись к чертям! Оба! Оба катитесь, — слезы брызнули из глаз. — Оба...
В душе полыхало пламя. От него в голову ударяла неуправляемая ярость. Луис отчаянно ненавидел теперь и короля, и Легрэ. Так ненавидел, что сердце капало кровью. Он нужен им, как способ самоутвердиться. Их чувства... их просто нет. Какой же ты дурак, Луис! Как можно было?
Герцог ударил короля по лицу и откатился в сторону.
Фернандо сразу же поймал мальчика и опять крепко прижал к себе. Бросив предостерегающий взгляд на Легрэ, тихо спросил пленника объятий:
— Больно?
Мужчина еще покрепче прижал к себе юношу и нежно поцеловал в лоб. Тот дрожал — то ли все еще от гнева, то ли от боли, и не от физической.
— Луис, мальчик мой, я никогда не обманывал тебя, — король грустно улыбнулся. — Все, что я тебе говорил — правда. Я хочу, чтобы ты стал сильный. Я хочу, чтобы ты стал воином, пусть не телом — душой. Луис, нельзя себя обманывать, никогда. Этим ты себя убиваешь вернее, чем любой твой враг. Пойми, маленький, нельзя бежать от себя всю жизнь, просто нельзя. Пожалуйста, пока душа еще может чувствовать, живи ею, не убивай.
Король говорил и говорил, легко целовал Луиса в волосы, успокаивал немудреной лаской, какую дарят родители детям, обволакивал мягким голосом, утешал.
Юноша уткнулся в Фернандо и рыдал. Его только что назвали лжецом. В чувствах, в самом искреннем, что он дарил Легрэ. Боль была такой сильной, что пальцы сами вцепились в предплечья короля, не замечая, что приносят уже физическую боль.
— Я не хочу, чтобы он уходил. Не хочу... — юноша прижался лбом к груди короля. — Нет, пусть уходит... уходит... — бормотал под нос. — Он надо мной смеется... и ты смеешься... не хочу...
Легрэ медленно подошел к Луису, присел на корточки и взял его руку в свою, осторожно погладил.
— Наша беда в том, Луис, что никто из нас не в силах отказаться от тебя, — сказал он с тоской. — Я ревновал, я натворил глупостей, что одной больше — одной меньше уже, наверное, и не важно... и Фернандо тоже натворил. В сложившейся ситуации нам всем одинаково тяжело. Прости нас. Не плачь, я тебя очень прошу.
— Тогда дайте мне повод... Дайте мне повод быть свободным... — юноша не покидал объятий Фернандо, словно боялся вообще из них уходить, и потянул Легрэ к себе, сам поцеловал тыльную сторону ладони. — Да, я не могу выбирать. Значит, надо все сейчас и закончить. Я иного выхода не вижу. Просто разойтись.
Легрэ встревоженно взглянул на короля и опустил глаза. Он не знал, что будет делать без Луиса, как будет ломать себя, чтобы избавится от тоски по его голубым глазам, его жаркому юному телу, его ранимому и такому странному сердцу. Ведь достаточно было Луису произнести одно единственное "да", и никто бы никого не потерял в этой неразберихе. Легрэ сделал для этого все, что мог, — теперь у него опустились руки. Такой вот вышел смешной и нелепый финал. Кристиан стольким поступился ради своей слепой любви — сохранил жизнь Фернандо, бросил монастырь, убил Себастьяна, рисковал собственной жизнью — и все напрасно. Видимо, в жизни бывает так, что нельзя завоевать чью-то любовь никакими жертвами, и одного настоящего злодеяния не искупить вечной преданностью. Микаэль был прав: Легрэ заслуживал кары небесной. Что ж, вот она.
Фернандо слушал, что говорит Луис, что говорит Кристиан, и внутри все заполнялось ледяной пустотой, от которой шарахался даже его дьявол. Он смотрел на мальчика, который внезапно стал ему так дорог, и понимал, что у него не получится провести юношу через все, что нужно. Что однажды он все-таки сорвется. На ненужную нежность или на излишнюю жесткость. Что не получится убить или заменить в себе то, что уже начало прорастать. Если бы не было Легрэ, если бы он не вернулся...
Фернандо со всей возможной мягкостью, нежностью, на которую он был способен, поцеловал мальчика и разжал руки.
— У вас есть последняя ночь. Завтра, через два часа после рассвета, жду вас на аудиенцию. Выметайтесь. Оба.
И устало прикрыл глаза. Только не показать. Только бы ничего не показать.
Луис молча встал. Отправился за одеждой, валявшейся у котлов. Кое-как нацепил на себя штаны и рубаху и, не прощаясь ни с Легрэ, ни с королем, вышел прочь.
Кристиан в последний раз взглянул на короля, и тоже ничего не сказав, вышел вслед за Луисом. Он догнал его на пути к шатру — потерянного, подавленного, ни слова не говоря, подхватил за талию и заволок в шатер.
Юноша на этот раз не стал церемониться с Легрэ и просто залепил тому по лицу.
— Уходи! — сказал ледяным тоном. — Иначе я позову охрану.
— За дело, черт возьми, — Кристиан медленно стер пальцами со щеки следы пощечины, но лицо горело. Тяжело дыша, Легрэ с тоской смотрел Луису в глаза. Он не знал, что сказать, как оправдываться, да и надо ли. — Луис... я... Прости. Я идиот. Выслушай меня, прошу... потом делай, как считаешь нужным.
Герцог развернулся и пошел вглубь шатра. Этим вечером убили Алисию. Она была почти девочкой... Сумасшедшей, но ни в чем не виноватой. Его унизил человек, которому он так глупо доверился после подписания документов в монастыре, который воспользовался его слабостью в подземельях, а теперь вместо защиты еще и унизил.
Юноша наполнил бокал вином. Кажется, это уже... впрочем, какая разница?
— Говори, — глоток, который пробивает горло сладостью...
Кристиан хотел подойти и обнять Луиса за плечи, но сдержался — он понимал, что сделал и что чувствует Луис сейчас. Кристиан приложил руку ко лбу и, глядя на пламя жаровни, тихо заговорил:
— Когда я увидел обнаженного Фернандо в твоей постели, я потерял контроль, я наговорил тебе гадостей, я обидел тебя. Я не стану оправдываться — тут нечего оправдать. Я не мог принять твоей отчужденности, а ты был таким... таким другим, холодным, жестоким. И мне казалось, что я схожу с ума. Я ударил Фернандо, я думал, что после этого он убьет меня. Я думал, что это развяжет тебе руки. Я видел, как он нужен тебе и, как последний дурак, решил, что отступиться от тебя будет лучше. — Легрэ положил ладонь на лоб, едва морщась от головной боли. — Потом, когда ты ушел, мы здорово поругались с Фернандо. Он сказал, что я все порчу, что я мешаю тебе, и я вдруг подумал, что это так и есть, я вспомнил, как ты уходил, как настаивал на моем отъезде до этого. Ты ничего не говорил прямо, и я постепенно поверил в то, что ты любишь Фернандо. Я думал, что если я поступлю с тобой мерзко — это облегчит твой выбор, ты захочешь остаться с ним и будешь счастлив, но... — Кристиан медленно подошел к Луису со спины и осторожно погладил его плечи, голос предательски дрожал: — Скажи все, как есть. Чего ты хочешь — я дам тебе это. Я совсем ничего не понимаю в тебе, Луис. Я делаю ошибку за ошибкой, но я по-прежнему люблю тебя.
Луис опустил плечи. Тяжело вздохнул. Нестерпимо болело сердце, словно в нем крутили ножом. Герцог не стремился оттолкнуть бывшего стражника. Но и отвечать не мог теперь, потому что не верил. Ни слову, ни жесту... он ждал до последней секунды, что Кристиан не позволит его так оскорбить.
— Достаточно слов. За нас говорят дела, Кристиан. — герцог обернулся и прямо посмотрел на Легрэ. Он обожал эти синие глаза. Он любовался их глубиной. — Ты ведом страстью. Ты вернулся из-за ревности. Хотел узнать, что происходит здесь. Предполагал, что Фернандо захочет большего, чем может получить. Я не приз. Не девушка, которая готова принимать знаки внимания. Там, на болотах, я тебе доверился. Открылся... — глаза стали прозрачными, полными хрусталя кристаллами. — Ты растоптал меня. Ты и твой противник.
— Нет, — губы Легрэ задрожали. — Нет... Я бы не вернулся, клянусь... Я не выслеживал тебя. Я бы послушался, но в дороге я встретил Микаэля. Он предложил мне подданство Северного Ярла, предложил уничтожить Фернандо... Он сказал, что если я хочу тебя, я соглашусь. Я отказался потому, что Фернандо был тебе нужен. Я хотел тебя больше всего на свете, но я не смог пойти на такое... Я вернулся, чтобы рассказать тебе о том, что есть заговор, что вам с королем угрожает опасность, а потом я увидел вас вместе и... — Кристиан умоляюще заглядывал в лицо юноши и не чувствовал застывших в глазах слез. — Я от ревности обо всем забыл. Если бы я не вмешался сегодня, Фернандо бы снова избил тебя, а после изнасиловал у меня на глазах. Я бы не вынес этого, Луис... Ради бога, не говори так... Ты сильный. Презирай меня, уничтожай, убивай, но не сдавайся, слышишь? Не говори так. — Легрэ прижал юношу к себе крепко-крепко, словно отпустись он и в тот же миг упадет, он целовал его в висок, шептал: — Не говори.
— За что ты... ты... — герцог обнял мужчину. Теперь они словно местами поменялись. Юноше невольно пришлось утешать Кристиана, словно малое дитя. Он усадил его на тюки, а сам вновь обнял и прижал к груди, гладя по голове. — Ты только не говори всех этих вещей королю. Этот Микаэль — он сразу мне показался странным. В своем ли он уме? Послушай, Кристиан, я тебя отсюда отправил, потому что ты заслуживаешь лучшей участи. Я хотел тебе судьбу изменить. Все, что в моих силах... Титул, дом... Завести семью... Ты спятил, если думаешь, что союз со мной принесет тебе счастье. Ты разве не видишь, что вокруг происходит? И так всегда. Смерть, убийства, отравления... Я приношу лишь отчаяние и зло. Уезжай и живи, как человек. Освободись от иллюзии.
Кристиан прикрыл глаза, слушая, как бьется сердце в груди Луиса, обнимая его за талию и прижимая ближе. Ему захотелось, чтобы время остановилось, чтобы не стало прошлого, и не было будущего, не было ничего и никого в мире, кроме их двоих и этой минуты. Легрэ поднял голову и заглянул в голубые глаза юноши, всматриваясь в них с глубокой серьезной любовью.
— Да мне, вроде как, без тебя ничего и не нужно, — неловко усмехнулся он. — Неделю назад я бы этому всему дико обрадовался, а вот в последние дни понял, что хочу владеть только одним в этом мире. Тобой. Что мой дом там, где ты.... И моя семья — тоже ты. Мое счастье... — Пальцы Кристиана нежно скользили от виска Луиса до подбородка, едва дрожа коснулись его губ, обрисовывая их изящный изгиб — и медленно, очень медленно. — Луис.
