Он боялся думать об этом, боялся даже чувствовать себя, — у него не осталось тела, он мог лишь смотреть, — но ему было уютно, и лишь необратимость перемены его пугала. А потом...
Когда страх, заточивший его в скорлупу призрачных чувств уже исчезнувшего тела стал слабеть, его охватили очень странные ощущения, — он лишь отчасти мог их осознать, по крайней мере сразу. Теперь он не чувствовал ничего, что ощущал раньше, — ни тела, ни веса, ни боли, — ничего этого уже не будет. Никогда. У него не билось сердце, он не дышал, — но это оказалось совсем не страшно. Он знал, что не нуждался в пище, — он стал совершенно независим от окружающей среды, воспринимая её лишь отчасти. Но зрение у него осталось, — он видел всё, что его окружает. Лишь чудесный свет стал казаться ему сероватым, словно пропущенным сквозь пыльное стекло.
Во внезапном порыве надежды он понесся к нему, в один миг оказавшись на огромной высоте над морем. Понемногу стало возвращаться пугливое любопытство. Пусть он воспринимал всё окружающее, словно во сне, — пусть очень подробном и реальном сне, — он был счастлив. Теперь он, наконец, узнает, что лежит за этой световой завесой... и есть ли конец у Бесконечности.
Теперь он мог лететь, куда только захочет, — он превратился в нечто чистое, и пространство подчинялось его желаниям. Он знал, что всё это, — навечно. Собственно, он знал, что сможет вернуться к Хьютай, если захочет, — но он не хотел возвращаться к ней неосязаемым призраком.
Он по-прежнему летел очень быстро, — и по мере его полета мир вокруг начал принимать какой-то странный вид. Анмай увидел край Моря Боли, — волны, ряд за рядом, катились в красноватую темноту и исчезали, словно растворяясь в ней. Пролетая над ними, он с любопытством взглянул вниз, но так и не смог ничего разглядеть.
Один за другим смолкли таинственные зовущие голоса, оставив его в полной тишине. Потом он навылет пробил зарю, — она оказалась просто слоем разреженного, светящегося тумана.
У него вдруг появилось странное ощущение, — он чувствовал, что его скорость безмерно возросла. Мир позади превратился в полосу бледного свечения, разделяющую море мутно тлеющей пустоты. А впереди, из красноватой мглы, выступили очертания грандиозных конструкций. Анмай отстранено подумал, что наконец пересек всю безмерную Звезду, и теперь приближается к её тайному сердцу — к месту, где находились Ворота Бесконечности.
Всего мигом позже он увидел их, — там, куда сходились все острые вершины словно отраженных внутрь её шпилей. Правда, с тем же успехом это огромное сооружение, зависшее между колоссальных игл, могло быть просто главным реактором Звезды, но Анмай не верил, что после всего, им перенесенного, его может постигнуть неудача. Впрочем, было бы забавно стать управляющей сутью очередного Сверх-Эвергета... в лучшем случае. Уж это он заслужил. Впрочем, вскоре он всё узнает...
Ему казалось, что цель совсем близко, но полет оказался неожиданно долгим. Когда геометрическая громадина приблизилась, Анмай понял, что она не имеет отношения к любому типу Эвергета, хотя она была и Воротами Бесконечности, и единственным источником энергии Звезды, — источником, не нуждающимся в массе. Это было невероятно, — но не более невероятно, чем само появление Звезды Бесконечности, не построенной, а возникшей, — потому, что законы этой Вселенной были запрограммированы на её возникновение. Это было поразительно, и стоило ли обращать внимание на различные ошибки в реализации великого замысла?..
Вспомнив о мириадах потерянных обреченных душ, Анмай решил, что стоит. Затем он вспомнил, что там, Снаружи, — Создатель Мирозданий. На мгновение его охватил давно забытый суеверный страх. Что он ему скажет?..
Потом он успокоился. Он будет единственным, кто сможет рассказать Создателю о судьбе его небывало грандиозного замысла. Вряд ли ему стоит чего-то опасаться... по крайней мере, поначалу. Впрочем, его уже столько раз судили, что последний суд его уже не страшил. А лишившись тела, способного страдать, он уже ничего не боялся... хотя и знал, что это очень глупо.
Неведомое доселе чувство собственной ничтожности перед грандиозностью задачи захлестнуло его. Сможет ли он объяснить, — нет, оправдать всё существование мирозданий?.. Правда, само устройство Ворот гарантировало, что любой, вступивший в Бесконечность, будет знать достаточно, пусть и не всё, — иначе он просто не сможет достичь выхода.
Все ощущения сомнения и страха внезапно испарились, когда он, наконец, достиг Ворот, — колоссальной конструкции, не похожей ни на что из того, что встречалось ему прежде... По крайней мере, такой она представлялась его сознанию, точнее, его сознание представляло её такой. Он не видел деталей, а создавал их, как это бывает во сне, и то, что изменял он, изменяло его. Впрочем, будь это иначе, он даже не смог бы понять, что окружает его...
Тут у него появилось иное, очень неприятное чувство, — подозрение, что настоящий мир огромен, непознаваем и страшен, а он живет в хрупком пузыре своих иллюзий, — пузыре, который сейчас должен разбиться, принеся кошмарное пробуждение смерти. Это чувство долго преследовало его в детстве, потом в юности, после подвалов Цитадели, и вот оно вернулось, — вернулось с небывалой силой, потому что он входил в Ворота.
Анмай миновал огромный туннель со стенами из небывало сложных машин... второй, третий, четвертый... и достиг конца, — собственно Ворот, суть которых уже сливалась с его изменявшимся сознанием. Казалось, здесь он вновь обрел тело, — он представлял и видел его, но не чувствовал. Он шел по коридору с металлическим полом и отклоненными наружу стенами. Потолок был слоем светящихся пятен перетекающего сине-золотого тумана. А впереди — чернота. Не просто чернота, а чернота напряженная, упругая, ждущая, — вечное, абсолютное Ничто.
Дойдя до этой, готовой при малейшем прикосновении втянуть его абсолютной тьмы, Анмай остановился. Он знал, что оттуда возврата не будет, хотя отсюда, — по крайней мере, в принципе, — возврат был возможен. Он мог вернуться, — пусть тенью, — к Хьютай и Айэту, в созданный ими райский сад. Но хотел ли он этого? Нет. Всю свою жизнь он шел к этим Воротам, — и вот теперь он видит их, точнее, ту малость из их облика, которую он может воспринять. Осталось сделать лишь один, последний шаг...
Ну что, пойдем? — беззвучно спросил он.
На миг его сознание раздвоилось. Он увидел рядом высокого смуглого юношу, на его глазах погибшего в Море Боли, — свою истинную недосягаемую суть, свою мечту о самом себе. Казалось, она покинула его, но теперь он знал, что они уже никогда не расстанутся, — две части одной души, наконец, ставшие целым.
— Ну что, пойдем? — вновь спросил юноша.
Анмай улыбнулся и кивнул. Он шагнул вперед, и осторожно протянул руку к стене тьмы. Она тут же втянула его, но он не умер. С ним произошло нечто более странное.
Он проснулся.
Глава 18.
(последняя)
Один в Бесконечности
Не смертно то, что в Вечности пребудет:
Со смертью Времени и Смерть сама умрет.
Абдул-аль-Хазред, "Некрономикон".
Он проснулся. Очень странное ощущение. Он проснулся, и теперь изо всех сил старался вспомнить странный и неправдоподобный сон, — всю свою жизнь. Он очень старался, зная, что если не сможет, — то потеряет себя, и останется безмысленным навеки. Он очень испугался, — но, когда страх ушел, пришло любопытство.
Где я?
Спустя мгновение он знал. В Бесконечности, в Не-Реальности, в не загороженной ничем свободной бездне. Ещё никогда он не испытывал такой полной, абсолютной свободы. И он был свободен также внутри себя, — он мог направлять свой внутренний взор на любую часть своей сути.
С точки зрения его родного мироздания он не существовал, — у него не было массы, энергии, никаких физически измеримых параметров. Ничего. А Сверх-Вселенная точно так же не существовала для него. Он не мог не только вернуться в неё, но даже и почувствовать, — их взаимное небытие было абсолютным. Он помнил, что она вокруг, где-то совсем рядом, потому что он ещё не двигался, — но не больше.
На секунду он ощутил страх, потом успокоился. Он знал, знал совершенно точно, что впереди у него, — вечность, ничем не ограниченное время, такое же бесконечное, как окружающая его бездна. Он ощутил полное, беспредельное счастье, — счастье стать по-настоящему бессмертным.
А всё же, я обставил всех, — подумал он. — Философа, Уэрку, Ами... даже Айэта. Даже... даже Хьютай. Они все мертвы, — они не существуют, они не существовали никогда, они все, — все до единого существа в мирозданиях, — ошибались. Я один прошел верным путем. Я один!..
Тут же он устыдился своих мыслей, — ведь рядом сам Создатель Мирозданий... Почему же он молчит?..
Анмай обратил свои чувства вовне, — и через миг знал ответ. Да, Создатель был здесь, он создал этот мир, и он ждал — ждал очень долго — но никто не пришел. А потом...
Он попробовал было его отыскать, но тут же понял, что это бесполезно, — как можно найти что-то в Бесконечности? В Бесконечности, где лишь память может указать, где был его мир? Но сдвинься он хоть на один шаг, — и он потеряет и этот ориентир.
Тяжелое разочарование мгновенно затопило его. Он понял, что никогда не узнает, кем был его Создатель. Всегда ли он существовал в Бесконечности, или, как и он, вышел из сотворенного мира? И каким был тот, другой мир?..
Но этот главный, самый главный вопрос, — с чего всё началось? — отныне навеки останется тайной. А он сам обречен на вечное одиночество. Но на вечное ли? Не сможет ли и он... творить миры?
Анмай исследовал себя, и получил утешение — да, может. Более того, это не потребует усилий, — ведь он создавал нечто не существующее для себя, мечту, тень. Он мог создать любое количество миров, поскольку ничем не отличался от Создателя, — их сущности были схожи, как схожи два электрона, их определяла сама физика этого странного места. А вот их сознания... сознания были различны.
Теперь его затопила бурная радость, — он мог создавать из небытия несчетные Вселенные, он мог искупить всё, подарив бытие несчетно большему количеству разумов, чем все, погубленные им. Потом он успокоился. Творение и мечты о творении слишком различались, — как мысль о смерти и она сама.
Жаль, что Философ и остальные не узнают, что они неправы, — с грустью подумал Анмай. - Очень многие считали, что Создатель, если он и существует, равнодушен к ним. Могли ли они представить, что дело много хуже, — Создатели и Вселенные существуют в реальности, но не существуют друг для друга? Что мы творим, — но что мы лишены даже возможности увидеть, что же у нас получилось? Что мы одиноки, как никто другой? Да, я могу в один миг пересечь всю Сверх-Вселенную, — но лишь потому, что я для неё не существую, что я для неё, — тень, призрак, ничто. И она для меня — тоже!
Анмай ощутил внезапный взрыв ярости на бессмысленность Бесконечности: Создатели и Вселенные, — две стороны не одной Реальности, а одного Небытия. Создатели порождают несчетные Вселенные, и из каждой могут выйти новые несчетные Создатели — но это ровным счетом ничего не меняет здесь, в Истинном Мире. Зачем всё это, если они не могут даже увидеть друг друга, даже почувствовать свои творения?..
А ведь здесь никого нет. Значит, Создатель был вообще один-единственный, и Вэру просто сказочно повезло, — он стал вторым... когда первый давно разочаровался в своем опыте, и не хочет повторять его...
Невесть отчего он был убежден, что так оно и есть. Но где же Создатель? Даже самые отчаянные призывы, бросаемые Вэру в пустоту, не приносили ответа. Может, Создателя уже просто нет? А вот это исключено.
Анмай знал, что даже при всем желании не сможет умереть, прекратить своё существование. Он мог впадать в грусть, в тоску, но не больше. Он по-прежнему мог испытывать эмоции, — это было приятно, но ничем не могло ему помочь. Да, ещё он мог погружаться в подобие сна, — не теряя, однако, ясности сознания, — и огромные куски времени проваливались бы в небытие, пролетая мгновенно. Это тоже было приятно. Но что ещё он мог изменять в окружающем его мире?..
Он просто не знал. Об этом надо было подумать. Если бы Создатель оказался здесь, он мог бы ему всё объяснить... но его нет.
Анмай попробовал сам ощутить сущность Бесконечности. Здесь, определенно, было пространство и время, — он понял их сущность, и сущность пространства и времени своего мироздания, но не мог соотнести их, а без этого его знания теряли всякую ценность.
Он попробовал понять свою физическую сущность, — и не смог. Он чувствовал малейшие части своего тела-разума, но вот его физические составляющие — нет. Их просто не было. Это привело его в бешенство, но он ничего не мог сделать.
Нужно стать богом, чтобы понять, что никаких богов нет, — мрачно подумал он. — Есть существа более или менее могущественные и долговечные, но всегда одинаково несчастные. Кто бы мог подумать, что у Бога нет души?..
Ощущение, что все возможные знания уже есть в его памяти, но он просто не может их вспомнить, вызвало новый взрыв бешенства, — ещё более яростный от полной безысходности.
Успокойся, — наконец сказал он себе. Или, быть может, одна сторона его сознания другой? Но сойти с ума ему теперь было не легче, чем умереть, — не легче, чем для электрона — распасться на части. — Успокойся. Если бы здесь был ещё кто-то, мы смогли бы сравнить свои наблюдения, и затем соотнести обе стороны, — Реальность и Бесконечность.
Впрочем, о Реальности он, пожалуй, знал уже достаточно. А вот о Не-Реальности, о Бесконечности...
Анмай сосредоточился на окружающем, разобравшись, наконец, толком в своих ощущениях. Лишь сейчас он понял, что просто боялся в них углубляться, — Бесконечность была слишком чуждой. Темнота, но темнота не абсолютная, пронизанная слабыми радужными разводами, тенями, — они вспыхивали, медленно плыли и угасали. Это походило на те тени, что плавали в закрытых глазах, но не слишком, — Анмай чувствовал всю глубину окружавшей его бесконечности. Насчет остальных своих чувств он не был уверен, — словно он, свернувшись нагишом под теплым одеялом, совсем как в детстве, в слабом свете прижатого к груди фонарика осторожно выглядывает в бесконечный мрак. Этот вспомнившийся образ показался ему неожиданно точным и уютным.
Прислушавшись, он смог уловить нечто вроде звуков, — стоны, вздохи, пощелкивание, — они доносились из бесконечности, их порождала сама пустота. Анмай понял, что это — он воспринимает Возможности, виртуальные квантовые флуктуации вакуума, и попытался рассмотреть их получше.
Стоило ему сосредоточить внимание на этих слабых, едва заметных тенях, они устремились ему навстречу, одновременно разгораясь, — пока он вдруг не оказался в ослепительно яростной, невообразимо сложной, бешено кипящей массе.
Анмай несколько отстранился. Неистовый свет померк, а кипение стало замедленным, словно бы сонным. Он понял, что видит исходную структуру метрики, пространства, — структуру, в которой само оно кипит, сворачивается черными дырами, торами, нитями, и в этом аду, — бесконечное множество виртуальных частиц, чудовищная, беспредельная энергия, целая бесконечность её, лишенная лишь возможности воплотиться иначе, как с его помощью, и в нереальном, обреченном на неизбежное исчезновение призраке-мире...
