— Может я и изгнанник, но я бьюсь рядом с этими людьми, не потому что желаю их благодарности, а чтобы умереть, если таков будет случай, в краях, где я прожил последние годы, где я нашел приют, покой, дом. Но я не ищу смерти в бою, уж лучше обратить её в сторону захватчиков, покусившихся на свободу гордого народа гор!
— А меня им не так-то просто будет убить! Но ты думаешь, меня занимает такая жизнь?! Да пропади она в бездну Теи! Я никогда не хотел быть тем, кем стал. Меня укусил кровосос в нечестной схватке. Он подобрался ко мне во время ночлега в лесу недалеко от тонской деревни. Я убил его, но позже понял, что стал ему подобным. Ничего не доставляет мне прежнего удовольствия, у меня нет той жизни, когда я закипал от одного лишь намека на покушение чести, когда от любви кружилась голова, а тяжелая дорога к заветной цели утомляла, но в конце сторицей вознаграждала за труды. Теперь лишь глоток крови, когда голод уже невозможно терпеть, будоражит кровь в венах и мою душу! И от этого я жалок и смешон в своих глазах. Как мало мне надо для существования, каким долгим и невыносимым оно будет в теле упыря.
— Ты хотел бы стать человеком, Ланс? — сочувственно спросил колдун. Он никак не ожидал, что упырь будет недоволен своей судьбой, ведь многие из тех Возрожденных, кого он уже встретил на своем пути, лишь ради подобного величия и бессмертия стремились к этой сути. — Я мог бы тебе помочь.
— Ды, ты бы мог! Убей меня! Теперь ты будешь меня ненавидеть и презирать. Вонзи в мое сердце меч, или давай сойдемся в поединке. Колдунам только по силам одолеть упыря, потому как выносливость и ловкость моего тела не допустит поражения от руки гаруна! Только скрестив мечи, мы могли бы помочь друг другу. А разве ты не желаешь вновь стать человеком? С чего бы это колдунам, которые ничего не ценят на свете кроме своей единственной жизни, ибо им запрещен вход в морские просторы для перерождения, воевать за чужой народ да еще в первых рядах? Хотя ты на своем пути не оставляешь кровавый след невинных жертв...
Дорн отстегнул от пояса небольшую круглую фляжку из толстого непрозрачного стекла. Узоры на ней были продольные, поэтому он знал, что выбрал именно тот сосуд из двух, что всегда носил при себе. Колдун вытащил деревянную пробку и протянул бутылку другу.
— Это живая вода, Ланс. Если выпьешь её, то вновь станешь тем, кем был рожден, — колдун усмехнулся. — Только тебе решать, хочешь вернуться к прошлой жизни или нет. Не обессудь, если в следующем бою на поле погибнет упырь от руки бывшего товарища. — Он тут же пожалел о последних словах, потому как Ланс вырвал флягу из его рук и приложил её к губам, но еще не спешил пить. Однако колдун хотел быть честным с морийским воином, который собрал добровольцев по всей Легалии, приведя их на помощь горцам. Он знал, что не должен был допустить, чтобы упырь улизнул на свободу, но также не был уверен, сумеет ли исполнить на деле грозное предупреждение.
— А что мне терять? Если здесь будет яд, то я убью тебя, Дорн, потому как желаю умереть от меча. Яд не страшен моему телу! — он громко засмеялся, и в сторону воинов обратились взгляды товарищей, ужинавших невдалеке и обсуждавших прошедший день. — За ваше здоровье! — обратился к ним мориец. Он прильнул к горлышку холодной хрустальной склянки. Дорн не боялся, что упырь выпьет её до дна, потому как вода из этого сосуда не заканчивалась уже много лет, хотя никогда к нему не притрагивался сам хозяин. Колдун лишь почувствовал запоздалое желание вырвать из ладоней друга проклятую флягу:
— Ты лишишься силы кровососа, исчезнет непобедимый Ланс морийский...
— Ха-ха, — усмехнулся солдат, — если ты говоришь правду, то может я и впрямь когда-нибудь соскучусь по жизни скитальца и попрошу о новом укусе встречного упыря! — Ланс по-дружески похлопал колдуна по плечу и вернул ему странный маленький пузырек. — Я уже давно ничего не пил кроме крови, а от этой воды я ощутил прилив сил!
Они еще долго смеялись, и ночь напролет проговорили о минувшем нападении гарунских войск, об удачном построении пелессцев, сумевших преградить путь многочисленной пешей орде, вооруженной длинными пиками. Наутро у Ланса появился аппетит, он радостным и странным взглядом, в котором читалась потеря, смотрел на своего товарища-чародея. Но к разговорам об упырях друзья больше не возвращались. Через два дня трубы вновь воззвали к бою. В ответ на атаку гарунов не медлили и защитники города. В полуденных лучах с восточных склонов холмов навстречу чужеземцам-поработителям клином двинулись всадники, которых прикрывали градом стрел горгаратские лучники. Среди пелессов сражались морийцы и степняки, из Рудников подтянулись обозы с боевым оружием, но сами воины Рудных гор на помощь соседям не явились. Долину, в которую спускались войска, заполонили выстроенные в строгие квадраты алмирцы, ощетинившиеся остриями своих орудий. У обеих сторон кровь закипала перед тем, как неминуемо пролиться в сырую землю...
Верный конь был излечен за одну ночь от прежде полученных ран, и теперь он вновь нес хозяина на сечу. Колдун был в передних рядах, но приближаясь к сомкнутым, прикрытым щитами со всех сторон строям гарунов, он немного отстал. Он сосредоточил внимание на цели, куда для начала собрался послать мощный удар, который бы разбросал противника в разные стороны и посеял разброд и панику. Но внезапно передний квадрат распался сам по себе. Гаруны разбежались в одну линию, выбросив из-за длинных защитных панцирей копья, которые ранили людей и коней. За исчезнувшим квадратом было пусто, а с левого и правового флангов к кавалерии подступали новые укрепленные соединения. Дорн с досадой пришпорил коня, обнажая меч. Самые бравые и отважные воины уже были в середине боя. Их лошади с диким ржанием налетали на пики, а наездники рубили сверху головы и плечи противников. Он уже вторгся в гущу гарунов, нещадно опуская и вновь занося окрасившийся в алое меч. Чары в ближнем бою были бесполезны, на них просто не хватало времени и внимания. Колдун заметил белый наряд морийца, сражавшегося вблизи.
Длинное древко мелькнуло в руке одного из врагов, и его острие вонзилось в бок морийца. Дорн лишь яростнее отбил атаки двух гарунов, которые из-под своих щитов пытались преградить ему путь, но колдун уверенно спешил на помощь другу. Однако еще один удар полыхнул отважного солдата по поясу, и тот согнулся, оседая на землю, при этом отражая из последних сил новые удары алмирцев. Раньше Ланс всегда называл раны на своем теле царапинами, а получаемые удары не более чем уколами иглы. В первый раз колдун увидел, как мориец закрыл глаза, распростершись на земле. Его уже топтали чужие ноги, люди не смотрели во взаимной ненависти на тех, кто пал, сокрушая своими криками и ударами еще твердо стоявших на ногах противников.
Наконец, он оказался возле тела товарища, на которое повалился мертвый гарун. Дорн орудовал мечом, не подпуская никого к себе ни на шаг.
— Ланс! — позвал он, надеясь, что тот откроет глаза. — Ты живой? Ланс, очнись! Сейчас я помогу тебе!
Кругом легли мертвые тела, и он припал к груди человека, лежавшего у его ног. Тот не пошевелился, его одеяние было залито кровью, застывшая рука сжимала глубокую рану в боку, а другая не выпускала меча. Так погиб Ланс Морийский, герой, спустя годы песнь о подвигах которого, сочиненная в Горгарате, перелетела из разрушенного королевства через горы к морским берегам, где стала одной из самых любимых среди сказаний о доблестных морянах.
* * *
Записка лежала на столе под свечой, и он остался крайне недовольным её содержанием. Но отыскать Марго в доме, чтобы перенести встречу не удалось. В лунном свете он пробирался по темному лесу к тихой избушке, брошенной без хозяина. Девушка хотела с ним о чем-то переговорить, да и ему следовало во многом ей открыться. К сожалению, он слишком поздно понял, что упырь скрывался под крышей дворянского дома. Днем Тамир все-таки дознался у её мачехи, Галены, кем та была на самом деле и кому служила. Хотя графиня по-прежнему не вымолвила ни слова о том, что её связывало с Горном Логье, потому как ей, похоже, было строго настрого запрещено говорить о своем повелителе. Тот, кто сотворил из неё упыря, владел её душой, и с его возвращением даже чары колдуна не могли сдерживать женщину. Она накинулась на графа в спальне как разъяренная кошка, впиваясь острыми ногтями в грудь, желая перегрызть ему горло от страха и ненависти как к нему, так и к самой себе. Колдун сумел отшвырнуть её в угол и, воспользовавшись тем, что она на миг лишилась сознания, влил в её горло капли живой воды. Обычно он не щадил кровососов, при том в моменты их встреч ни у одного не возникало желания спокойно обсудить ближайшее будущее и дать другому возможность выбирать свою судьбу — в ход всегда вступал острый меч против длинных клыков. Но Галену он не мог убить. Она должна была еще о многом поведать, она была совершенно безоружна против него и в своих запутанных мечтах графиня вызывала у колдуна жалость. В любом случае её участь была предопределена: именно она убила двух своих крепостных и должна была ответить за деяния по законам морийцев.
В последние дни в Высоких Полянах его не покидали подозрения о постоянном наблюдении за собой, кто-то непрерывно следовал попятам. Но события развивались столь стремительно, что он уже не задумывался о собственной безопасности, желая лишь поскорее отослать в надежные края Марго. Он жестоко корил себя за то, что не дал ей уехать утром, что раздолбил колеса телеги и остановил её на полдороги, где далийцы повстречались со странным господином, в котором колдун почуял силу кровососа. Девушка была слишком беспечной в родном поместье. В графских владениях давно уже поселилось зло, которые пустило здесь крепкие корни, расползаясь по округе. Хотя Горн был умным и дальновидным Возрожденным, он не охотился в близлежавших угодьях, а видимо отправлялся для этого в чужие города и деревни. Пусть упыри утверждали, что могут прожить, лишь питаясь кровью животных, Тамир уже не раз убедился, что жажда человеческой крови непреодолима, и она заставляла убивать даже самых мягких и безобидных из тех, кто прежде был людьми.
Прежде чем расправиться с Логье, он хотел того о многом расспросить. Вряд ли упырь предполагал, с кем имеет дело — лишь Галена могла догадаться, что в Полянах поселился колдун, но графиня была слишком увлечена собой и им самим, чтобы разобраться в реальности. Фат, мошенник, ловелас — так отзывались соседи о персоне Тамира д'Эскера, и он наделся, что управляющий тоже не высокого о нем мнения, хотя их знакомство еще даже не свершилась по всем нормам приличия. Чем меньше Логье будет опасаться его, тем легче будет с ним совладать. Но в первую очередь колдун должен был объясниться с девушкой, которая сама, казалось, околдовала его своими чарами. Он убедит её в необходимости укрыться в безопасном месте на несколько дней, а после он мог бы явиться в Корлину в образе заметного жениха, чтобы заслужить доверие и симпатию её тетушки. Как бы ни глупо было размышлять о таких пустяках перед смертельной схваткой с могущественным упырем, он уже представлял, как графиньюшка даст согласие стать его. А ведь он так редко совращал благородных дам и, пожалуй, в этом случае ему надо будет жениться, чтобы не утратить чести. Колдун засмеялся своим мечтам.
Когда Горн Логье прибыл в поместье, граф не преминул в минуты предвечернего затишья наведаться в его дом, чтобы заново обыскать подвал и чердак в надежде еще раз подтвердить уже окрепшую уверенность в кровожадности южанина, но его поиски остались безрезультатными. К этому времени весьма некстати управляющий исчез, а Тамир разрывался между желанием двинуться немедленно в погоню или отправиться на свидание с Марго. Убедившись, что лошадей в конюшне не трогали, а значит Горн не мог уйти очень далеко, колдун нетерпеливо дожидался ночи.
В темноте среди веток, преграждавших проход по тропе, мелькнул тусклый огонек, и он поспешил к избушке лесника. Дверь была приоткрыта, он распахнул её и поморщился от глухого скрипа. Глаза обежали пустую комнату. Боль от внезапного удара сотрясла его голову. Невидимый противник напал сзади, приложив со всей силой по затылку колдуна толстой дубиной. Он упал на колени, одной рукой оперевшись о пол, а другой потирая шею. Несмотря на боль и затуманенный взгляд, он оглянулся на своего врага. Но чужие пальцы уже коснулись его подбородка, запрокидывая голову к верху. Он увидел горевшее злобой бледное лицо упыря.
— Умри, умри, — прошептал про себя колдун, силясь чарами отразить противника, но уверенному в своей победе Логье чуть слышные угрозы не причинили вреда. Он со всего размаха влепил графу еще один удар кулаком по лицу, так что парень откинулся на пол, чувствуя вкус крови в рассеченном рту.
— Ты думал, что справишься с кровососом? — жестоко звучали слова управляющего. — Ты заслуживаешь за свои поступки смерти, но я не хочу столь милосердно с тобой поступать. Ты станешь одним из нас, упырем, послушным моей воле, и будешь вечность смотреть на то, как юная графиня отдает мне свою любовь!
Его охватила неведомая прежде сила, руки Горна сомкнулись вокруг его шеи, а потом он понял, что вслед за болью от укуса тело быстро слабело из-за потери крови. Он не мог вымолвить ни слова, которые как будто бы вмиг позабыл. Тьма окутала непроглядным покрывалом, заволакивая все выходы, все надежды, все мольбы.
* * *
Сон, в котором он тонул, был так похож на явь, что он начал неистово барахтаться в воде, а когда всплыл на её поверхность, судорожно вдохнул полной грудью воздуха, которого ему так недоставало. Вокруг разлилась тихая гладь незнакомого озера, высокие деревья густой стеной вставали у берегов, и лишь в одном месте он заметил открытый каменный пляж, на который спадал с высокой скалы узкий водопад. Он поплыл к суше. Осознание того, что он все-таки не спит, настигло его, когда на отмели он увидел безжизненное тело полудевушки-полурыбы. Он узнал лицо той самой русалки, спасенной им от когтей прожорливого орла, и утренняя прогулка отчетливо предстала перед глазами. Только теперь солнце садилось за кроны деревьев, и рядом не было ни реки, ни зеленых берегов, ни лагеря его солдат.
Он выбрался из озера и в изнеможении повалился на живот. До слуха донесся всплеск воды, краем глаза он увидел, как забился по прозрачной глади большой рыбий хвост. Поднявшись на ноги, царевич подошел к раненной девушке.
— Помоги мне! — вновь послышался голос, раздававшийся лишь в его голове. — Я награжу тебя всем, чем пожелаешь.
Что за бредовые идеи?! Он гадал, принадлежали услышанные мольбы его собственному воображению, или это действительно были слова русалки... Но тогда как он мог ей помочь? Мокрая повязка уже полностью окрасилась в красный цвет. Он приложил ладонь к ране, опустился на песок и слегка приподнял голову девушки, обрамленную длинными волосами. Он хотел посмотреть приостановилось ли кровотечение, но про себя сперва взмолился Уритрею и Нопсидону, чтобы боги сохранили жизнь этого прекрасного создания, их возлюбленной дочери, оберегаемой от жестоких и любопытных взоров людей. Она совсем притихла, замерла на его руках, а он продолжал взывать к своим богам, к её творцам, закрыв при этом глаза, чтобы не смотреть на то, как последние капли жизни покидали раненное тело.
