И ещё Заря в глубине души лелеяла надежду, что Уайн непременно узнал бы её при встрече, в конце концов, она не так уж сильно изменилась, но узник лишь скользнул по ним равнодушным взглядом. Заря опустилась рядом с ним и заговорила на кечуа:
— Приветствую тебя, хотя не знаю твоего имени. У нас мало времени, я и должна успеть сказать тебе главное — я из Тавантисуйю, и меня прислал сюда сам Инти. Ты веришь мне?
— Нет, — ответил узник, — скорее всего, это хитрость, подстроенная палачами, чтобы обманом вырвать из меня всё то, что не удалось вырвать силой. Я не верю тебе, женщина.
— Поверь, я не собираюсь выведывать у тебя твоих секретов, я и так знаю про тебя и твоих товарищей многое. Подумай, ведь испанцам, которые стоят за заговором, не нужно вызнавать имена затаённых врагов Тавантисуйю. Это может быть нужно только нам, нашей Родине!
— Тогда скажи пароль.
Заря нараспев произнесла:
У нашего Солнца сестра есть Луна
Искрилась под солнцем морская волна.
Волна иссохла, Луна же светит,
У стали цветами рождаются дети.
Для тех, кто был не в курсе родственных связей Инти, пароль выглядел нарочитой бессмыслицей, и, даже случайно подслушанный врагом, едва ли мог быть запомнен.
— Теперь веришь? — спросила Заря.
— Не знаю, — ответил тот, — может, кто-то выдал его под пыткой? Скажи мне, кто ты?
— Моё настоящее имя Заря, я была невестой человека, которого знали по кличке Морской Песок, но его настоящее имя Уайн.
Говоря это, Заря внутренне трепетала. Если и теперь он не узнает её, то это не Уайн. Но теперь узник наконец-то оживился и взглянул на её прямо, и в его глазах появился живой блеск. Узник даже попытался привстать, но видно ему это было слишком трудно.
— Заря, неужели это ты, но как... это невозможно!
— Долго рассказывать всё в подробностях. Поверь, меня прислал Инти, а остальное не так уж важно.
— Я пересылал ему данные о заговорщиках под видом контрабанды.
— Они не дошли. Скорее всего, их перехватили по дороге.
Поднатужившись, она смогла положить его себе на колени, но он был так слаб, что не мог сидеть сам, и его приходилось поддерживать. Брату Томасу она в этот момент показалась похожей на "Пьету".
— Я скоро умру, Заря, может, через несколько дней. Как хорошо, что я перед смертью опять увидел тебя.
— Неужели ты теперь умрёшь, Уайн? Один раз я тебя уже оплакала, но во второй раз... Это... это несправедливо, нечестно! — в эту минуту она подумала о Хосе Идущем-В-Брод-Через-Туман, о Хорхе Хуане Симеоне, о Марине и прочих негодяях, и мысль, что они будут жить, видеть Солнце, а Уайн так и умрёт здесь, на соломе в вечном полумраке, была нестерпимой, — Томас, скажи, неужели тут бессильно даже золото?
— Увы. К сожалению, я слишком часто видел умирающих, чтобы обнадёживаться. Сейчас он не умрёт, проживёт ещё день-два, может, неделю. Если бы он был в чуть лучшем состоянии, можно было бы попытаться выдать его за труп и тайно вывезти из тюрьмы, но он такого всё равно не выдержит.
— А может, всё-таки попробуем? Даже если он выйдет на свободу лишь мёртвым, то я хотя бы смогу похоронить его по обычаям нашего народа.
— Учти, Мария, на это уйдёт всё золото, которое у нас есть, и мы не сможем сделать для твоей страны больше ничего. Заговор так и останется нераскрытым. Он же едва ли сейчас сможет сказать тебе многое, тем более что наше время истекает.
— Я скажу тебе, где находится тайник с моими бумагами, — ответит Уайн, — он спрятан надёжно, едва ли его кто тронул. Там записаны все мои наблюдения, всё, что я считал важным... имена заговорщиков там же... Только пусть монах выйдет, я шепну тебе на ухо.
Томас подчинился. Заря внимательно запоминала. Проулок возле на главной площади, там аптека. Аптекаря можно не опасаться, он — свой человек, правда, за это время хозяин мог смениться. Нужно сказать пароль, потом вынуть из пола определённый камень... Короче, всё относительно просто.
— А всё-таки, на кого они хотят одеть алое льяуту?
— На Кукурузного Початка, — ответил Уайн.
Заря только ойкнула от неожиданности. Единственное, чем был известен этот в общем-то серенький человечек, это его глупость, точнее, административная дурь. Именно из-за неё он пару лет назад лишился поста наместника над областью аймара и был отправлен в ссылку, хотя некоторые говорили, что за ущерб, причинённый им хозяйству, ссылки мало, по нему на самом деле золотые рудники плачут. Мыслимое ли дело — заставлять людей сеять кукурузу на той высоте, на которой она заведомо не вызреет!
Заглянул брат Томас.
— Время истекло, — сказал он.
— Умоляю, ещё чуть-чуть, — ответила Заря.
— Ладно, но только совсем чуть-чуть.
Брат Томас вышел, и Заря прильнула губами к губам Уайна, стараясь передать с поцелуем как можно больше собственной силы.
— Крепись, — сказала она, — верь, что мы тебя вытащим.
В отчаянии она бросила на него последний взгляд, не зная, увидит ли она его в следующий раз живым или мёртвым.
Весь вечер Заря находилась в тревожном ожидании. Она знала, что если план брата Томаса удастся, то ей ночью должны принести в гробу Уайна, живого или мёртвого. Если он окажется жив, то тогда она должна будет немедля дать ему укрепительный отвар, а на следующий день позвать Томаса, он скажет, что делать дальше. Последний старался держаться к её дому поближе, но монах не принадлежал сам себе.
Наконец свершилось. Поздно ночью две фигуры в плащах и капюшонах принесли ей в квартиру гроб и, ни слова не говоря, открыли его. Увидев Уайна, Заря потрогала его лоб и пощупала его пульс — жив!
Молчаливые монахи помогли ей переложить юношу на её кровать и удалились с мешочком золота. Остальное Заря уже должна была делать сама.
Обтирая Уайна влажной тряпицей (надо же хоть чуть-чуть смыть с него тюремную грязь, едва ли его там по баням водили), Заря подумала, что если квартирная хозяйка заглянет сюда ещё раз, то она точно поднимет цену не втрое, а в пятеро. Что ещё может подумать старая ханжа, если увидит у девушки на кровати мужчину? Едва ли она обратит внимание, что он тяжко болен, без сознания и бредит. Кстати, а ведь на деле старушка, скорее всего, рассчитывала, что Заря будет водить к себе кавалеров. Кровать ведь широкая, на двоих...
Уайн тем временем бредил и в бреду часто произносил её имя. Слыша его, Заря испытывала некоторое смущение. С одной стороны, ей было приятно, что все эти годы любимый думал о ней, любил даже без всякой надежды её увидеть, но с другой... она ведь за эти годы очень сильно изменилась, а он помнил её той юной девушкой, которую оставил в родном городке много лет назад... Ведь тогда, в тюрьме, он её даже не узнал почти. А ведь он ещё не видел её оспин и шрама на шее, не видел, как она постарела и подурнела за эти годы. Висевшее в квартире зеркало отражало усталую и измотанную женщину, старую деву, которой совсем недавно уже минуло двадцать... Всё-таки очень трудно требовать от мужчины, чтобы он полюбил женщину, когда она стала такой...
Уайн тем временем в бреду опасно пододвинулся к краю кровати. Заметив это, Заря второпях отодвинула его и, ужаснувшись, подумала, что могла запросто прозевать его падение. Но что же ей делать теперь? Была уже глубокая ночь, и хотя Заря чувствовала себя в силах ещё некоторое время не спать, всё равно ведь ясно, что долго она так не протянет. В доме всего одна кровать, и даже если она постелет себе на полу, то проспать падение любимого она может. Что-то подложить? Но ничего подходящего нет. Значит, остаётся одно — лечь, своим телом отгородив его от края, тогда она точно не прозевает опасный момент.
Немного поколебавшись, Заря стянула с себя платье и надела ночную сорочку. Некоторое время она прислушивалась к тому, что в бреду говорил её любимый, потом, наконец, заснула.
Во сне она увидела себя вновь юной и ещё не переболевшей оспой. Они с Уайном гуляли вдвоём по горному лесу, но она уже знала, что через несколько дней Уайну нужно будет уйти в армию, и они расстанутся на долгие пять лет, если не навсегда.
Заря говорила:
— Мне страшно, любимый! А если, пока ты в армии, против Тавантисуйю начнётся война, и ты погибнешь в бою? А если я больше никогда тебя не увижу?
Уайн понимающе сжал её и руку и произнёс.
— Даже если бы я точно знал, что это так, я бы всё равно должен был идти. Иначе бы ты сама стала бы меня презирать как труса.
— Я знаю, что ты не можешь не идти. Но ты знаешь, что моя мать недолюбливает тебя, и как только ты уйдёшь, начнёт сватать меня за кого-нибудь другого. Ты можешь сделать так, чтобы никто не захотел взять меня замуж. Для этого ты должен овладеть мною.
Наяву Заря никогда бы не решилась произнести такое, слишком хорошо знала — Уайн с гневом отверг бы саму мысль о том, чтобы так опозорить свою невесту. И даже он во сне он ответил:
— Я не могу сделать этого. Я не хочу, чтобы ты была опозорена, а пожениться мы не можем.
— Ну а если ты так и погибнешь, не познав любви, не оставив детей?
— Значит, такова моя судьба. Но я не могу сделать этого до брака.
Тут перед ними возник Инти и сказал:
— Не откладывай своё счастье на завтра, ибо завтра может для тебя и не быть. Твоя любимая это понимает лучше тебя. Если тебя смущает отсутствие государственной регистрации — вот тебе нужная бумага, — протянул Уайну листок, — теперь вы муж и жена по закону, торопитесь же...
Потом во сне ей казалось, что они лежат Уайном в какой-то пещере, он целует и обнимает её, и ей было хорошо, так хорошо, как не было уже давно... Или это уже не сон? Ведь он и в самом деле целует и обнимает её, они близки, ближе некуда, ой! Кажется, что-то произошло. Или нет? Заря была слишком невинной, чтобы понять это. Но как бы то ни было, с ласками надо было заканчивать. Заря осторожно попыталась освободиться.
— Не уходи! — сказал Уайн довольно внятно, — почему ты всегда уходишь?
— Как это — всегда? — спросила Заря, и только тут заметила, что юноша смотрит на неё, приоткрыв глаза.
— Всякий раз, когда ты приходишь ко мне во сне, я хочу обнять тебя, но ты исчезаешь. Я знаю, что ты лишь сон, но всё равно не уходи.
— Но я не могу не уйти. Именно потому, что я не сон, и я помочиться хочу. А если ты меня не отпустишь, я сделаю это прямо в кровать.
От неожиданности юноша широко раскрыл глаза:
— Так значит ты — настоящая?!
— Да.
— И я не в тюрьме?
— Нет. Я вытащила тебя оттуда.
— Не помню ничего такого.
— И не можешь помнить. Ты был без сознания и бредил.
— А как ты оказалась со мной в одной постели?
— Я специально легла, чтобы ты в бреду не упал.
— Значит, вот как. А я, думая, что ты мне только мерещишься, стал к тебе приставать, — тут Заря заметила, что щёки юноши пылают пунцовым румянцем смущения, — я, кажется, сотворил что-то непотребное, прости меня, если можешь.
— Ты не виноват, ты же, считай, бредил.
Кажется, юноша хотел что-то ответить, но сильно закашлялся. Из горла у него при этом вылетела небольшая капелька крови. Уайн с ужасом посмотрел на появившееся на одеяле кровавое пятнышко.
— Видишь это? — еле слышно прошептал он.
— Вижу, — прошептала Заря.
— Я уже давно кашляю, а теперь ещё это... беги от меня, Заря.
— Как же я оставлю тебя одного и беспомощного?
— Заря, ты понимаешь, что от этого умирают? Я в тюрьме видел такое не раз. Спасения нет. А если ты будешь со мной жить, то тоже заболеешь и умрёшь. Беги... впрочем, ты ведь бежать не можешь, я ведь тебя... Какой стыд! Как же ты теперь жить будешь... Я жениться на тебе должен, но этим вообще убью тебя!
Заря в ужасе подумала, каково будет потом сказать ему, что он не первый, кто проник в неё.
— Да успокойся ты, ничего страшного не произошло. Об этом никто не узнает. Если ты всё-таки смог это сделать, значит, ты не так плох, как думал Томас. Ты... ты будешь жить, а это сейчас главное. Я приготовлю укрепляющий отвар. Скоро тебе должно стать легче, а там мы уедем на Родину, и в горах болезнь может уснуть, кашель прекратится, и ты проживёшь до старости.
— А если я всё-таки умру и утащу тебя с собой в могилу?
Заря сказала строгим голосом:
— Уайн, я должна довести тебя до Тавантисуйю живым. Таков приказ Инти. А приказы не обсуждаются. А теперь выпусти меня.
Уайн подчинился.
После отвара и всех прописанных братом Томасом мер он даже смог сидеть:
— Милая, до сих пор не могу поверить, что это не сон. Все эти годы я так мечтал о тебе, ты мне снилась очень часто.
— Не могу поверить! — сказал Заря со счастливой улыбкой.
— Именно поэтому я сказал сначала, что ты каждый раз исчезаешь, стоит мне попытаться тебя обнять, — юноша покраснел и сказал смущённо, — со мной при этом иногда даже кое-что происходило. Я поначалу думал, что я большой безобразник, потом узнал, что это так и должно быть. Но я... ты не думай, я не знал здесь женщин. Я только о тебе мечтал и то... Я ведь не хотел так, как получилось. Я думал, что тебе предложение сделаю, что до свадьбы не трону, а вместо этого полез к тебе под юбку как грязная скотина. Должен был себя остановить, должен... — юноша был готов заплакать.
— Уайн, но я ведь тоже... Тоже мечтала о тебе и даже жалела порой, что мы не решились сделать это перед разлукой. А когда я обтирала тебя после тюрьмы, мне тоже хотелось обнимать тебя и целовать. Подумай, ведь это счастье. Счастье, что ты жив, что мы вместе, что они... они не оскопили тебя, я знала, что эти сволочи и на такое способны!
Уайн поморщился, как будто вспоминая что-то:
— От этого чаще умирают, а они не хотели меня убивать, думали помучить подольше. Знаешь, что самое страшное — это не когда пытают тебя самого, а когда приходится смотреть, как мучают других. И когда под пыткой вырывают покаяние... Я очень боялся, что меня тоже в скота превратят. И в некотором роде это удалось. Знаешь, в тюрьме сидел один поэт, посаженный за ересь, его уже нет в живых, но когда он был жив, он читал наизусть свои стихи, я запомнил только две строчки "Нас никто не осудит, но и никто не простит". Если бы мы были христианами, мы могли бы рассказать о случившемся священнику, и он бы снял камень с души, но мы так не можем сделать, и с любым своим поступком должны жить потом всю жизнь.
Заря сказал умоляюще:
— Уайн, хватит, я не виню тебя, а больше никто о случившемся не узнает.
— Я не об этом, точнее, не совсем об этом. В конце концов, я и в самом деле не вполне владел собой, да и прикрыть такой проступок браком можно... Но вот только... как я смогу на тебе жениться, если ты не простила мне, что я позволил обмануть тебя мнимой смертью? Эта мысль мучила мне все эти годы... Я понимал, что был должен, и всё-таки...
— Если бы я считала это твоей виной, как бы стала работать в Службе Безопасности? Да я преклоняюсь перед твоим подвигом, Уайн!
— Скажи, а за эти годы тебя никто... никто не приглашал замуж?
— Никто. Мать, правда, хотела меня сосватать, но этого хотела только она. А я не видела никого лучше тебя, Уайн. Ладно, а теперь лучше поспи. Ты здесь в безопасности. Кроме брата Томаса ко мне больше никто не ходит. Думаю, через месяц ты окрепнешь настолько, что мы сможем уплыть отсюда домой.
