— Эта бесценная реликвия когда-то принадлежала самому Дайяру, и оттого она свята! — продолжал священник. — Этот медальон — самое ценное, что здесь есть, и он — словно связующее звено меж нами, грешными людьми, и святым Дайяром. Итак, пусть каждый из вас возложит свои руки на этот артефакт, и поклянется, что вами движет не ложь, корысть или честолюбие, а желание вернуть древние реликвии туда, где им и положено находиться по воле Богов.
— Клянемся... — Олея и Бел коснулись ладонями теплого медальона в руках священника.
— Хорошо... — старик убрал медальон. — Я постараюсь оказать вам посильную помощь в силу своих слабых возможностей.
— Но почему вы решили нам помочь? — задала Олея мучавший ее вопрос.
— Я могу расценить ваш вопрос как проявление недоверия, а это весьма неприятно...
— Простите мою спутницу! — вмешался в разговор Бел. — Святой отец, поверьте, у нее и в мыслях не было нанести какую-либо обиду. Дело в том, что ваши слова, и верно, удивляют. В то время, как власти Закары делают все, что поймать нас, вы, подданный этой страны, говорите, что поможете нам уйти.
— За свои поступки я отвечаю только перед святым Дайяром, и, поверьте, у меня есть все основания поступать именно так, как я сейчас и поступаю. Но довольно слов, мы и так заговорились! Не стоит находиться тут, идите за мной. Сюда могут войти, ведь дверь храма святого Дайяра никогда не закрывается. Просто удивительно, что до сей поры сюда никто не заглянул! Впрочем, это как раз объяснимо — как видно, повальная проверка у многих отбила желание ходить по улицам, хотя в эти двери, как и в старые добрые времена, может зайти любой, и поведать святому о своих бедах и горестях...
Старик повернулся и направился по направлению к дверце в стене, и беглецам не оставалось ничего иного, кроме как следовать за ним.
За дверцей оказалась небольшая комнатка, где на стене висела холщовая одежда храмовых служек и самого священника, находилась еще какая-то утварь. Старик открыл еще одну дверь, и все вышли на небольшой внутренний дворик меж храмом и небольшим жилым домом. Высокая наружная стена словно отделяла уличный шум от этого тихого места. Маленький тенистый сад, дорожки, посыпанные мелкими камешками и песком...
— Здесь я и живу... — кивнул старик в сторону дома. — Так сказать, мое скромное жилище.
— А кто еще есть в доме?
— Я живу один. Моя жена — женщина потрясающей души!, умерла несколько лет назад, и с тех пор я являюсь единственным здешним обитателем. Прошу вас пройти туда, не стоит, чтоб вас видели — все же вездесущие мальчишки иногда перелезают через стены. К тому же сейчас время сбора фруктов, а в моем саду как раз имеется несколько персиковых деревьев с удивительно сладкими плодами. Увы, но для многих бедных семей персик — это роскошь. Вот я и не имею ничего против того, что кто-то из этих несчастных детишек заберется сюда, и прихватит пару-другую плодов. Делаю вид, что ничего не замечаю...
Внутри дома было чисто, а остановка — более чем скромной, зато книг и свитков тут было невесть сколько. Еще на столе и на стеллажах со свитками Олея заметила несколько очень дорогих вещей, предназначение которых ей было непонятно. Бел также покосился на эти предметы, но ничего не сказал.
— Располагайтесь, молодые люди! — продолжал священник. — Могу предложить вам холодную чистую воду — вина я не держу. У меня имеется и скромный обед...
— Еще раз прошу простить нас, святой отец... — Бел присел на краешек скамьи. — И все же ответьте, отчего вы решили нам помочь? Вы уж меня извините, но я человек недоверчивый, особенно в свете того, что с нами произошло за последние дни.
— Что... — поинтересовался священник, — что, многие пытались добраться до вас?
— Не столько до нас...
— Понимаю... — старик едва ли не с кряхтеньем уселся на другую лавку. — То, что вы несете — это настолько ценно, что у очень многих вызывает непреодолимой желание забрать артефакты себе. Людская жадность — это, грех, и, увы, почти неистребимый. К несчастью, подобного греха не избежали и многие из власть держащих. Видите, что устроили? Позор! Вместо того, чтоб помочь тем, кто честно выполняет свой долг, наши власти сами пожелали поучаствовать в дележе чужой страны! Не думал, что доживу до такого срама!
— Знаете, я несколько удивлен... — Бед пытливо смотрел на старика. — Таких слов я никак не ожидал услышать!
— Как изменился мир вокруг нас, раз многих удивляют самые естественные поступки!.. — старик глубоко вздохнул. — Хотя не стоит себе обманывать: может быть лет тридцать назад и я бы горел желанием присоединиться к этой охоте за вами. Да, к своему великому стыду должен признать — такой возможности я не исключаю. Однако это было бы тогда, но не сейчас! С высоты моего возраста многое воспринимается совершенно по-иному, не так, как в молодости. Неужели вам непонятны мотивы моего поступка? Жаль... Мир действительно кардинально меняется, раз у многих вызывает удивление то, что должно являться естественным проявлением человеческой порядочности.
— Я бы не очень удивился, услышав подобное от простого человека, но когда эти слова произносит член Церковного Совета при короле Закары...
Олея с трудом удержалась, чтоб не ахнуть. Ранее она уже слышала о таком: в Церковный Совет входили лишь самые уважаемые и почтенные священники страны, и к их мнению по тому или иному вопросу должен был прислушиваться сам король. В некоторых западных странах членов Совета называли иным словом — кардинал, и эти люди обладали немалой властью и огромным влиянием. Но чтоб такой человек, одетый столь бедно, лично проводил службы и принимал прихожан... Кажется, священники такого ранга этим не занимаются. Да и живет он весьма небогато, хотя, без сомнений, может позволить себе очень многое.
Так вот почему от храма отъезжали две богатые кареты! — поняла Олея. Возможно, тех карет было больше, просто беглецы успели заметить лишь две последних. Да и простых прихожан на той службе хватало — вон какая толпа выходила из храма! Без сомнений, послушать проповедь столь высокопоставленного священника приходят очень многие — вряд ли многие члены Церковного Совета проводят службы, словно простые священники. Вместе с тем становится понятным и то, отчего офицер, пришедший в храм для обыска, не решился начинать его без разрешения этого старого человека. Но если этот старик занимает столь высокий пост в церковной иерархии, то он должен быть на стороне стражников, а не тех, кого они преследуют! Да, тут многое непонятного...
— Вы заметили атрибуты? — священник проследил взгляд Бела, устремленный на те дорогие предметы, предназначение которых Олее было непонятно. — Да, да, это они, те самые предметы, что указывают мое положение в нашем обществе. Я, знаете ли, не имею привычки что-либо прятать в своем доме — святой Дайяр защищает меня... Одежды, соответствующие моему сану, здесь тоже имеются, но в обыденной жизни я предпочитаю простоту, завещанную предками. К сожалению, в последнее время и в королевском дворце, и в Церковном Совете люди стали куда большее значение придавать внешнему виду, чем чистоте помыслов.
— Но как вы можете состоять в Церковном Совете, и в то же самое время служить в этом маленьком храме? — все еще не могла понять Олея.
— Милая девушка... — старик едва ли не сочувственно посмотрел на Олею. — Милая девушка, этот, как вы его назвали, маленький храм — один из самых древних в Закаре. Когда-то здесь служил сам Дайяр, так что продолжать его дело — это великая честь, которую я не променяю ни на что иное! Это моя жизнь, моя судьба, моя служба... Сюда приходят те люди, которых я знал с детства, они вырастают, и уже сами приводят сюда своих детей... Мы словно одна большая семья, и разве это не счастье?
— Но я так и не понял, отчего вы решили нас спасти? — продолжал Бел.
— Я вам уже говорил — мир меняется... — вздохнул старик. — Наверное, ранее вы уже не раз слышали, а недавно и воочию узрели, что в Закаре люди живут... ну, примерно так же, как и несколько сотен лет назад. Возможно, в чем-то это неверно... Я имею в виду — неверно то, что мы не пускаем в свою страну некие иноземные достижения, но хотя бы таким образом нам надо попытаться сохранить наши истоки, и чистоту помыслов, и в какой-то степени нам это удается. К сожалению, из современной жизни постепенно уходит то, чем мы когда-то так гордились. Молодежь рвется к новому, королевский двор не желает придерживаться тех правил, что когда-то были установлены для него. Дорогая одежда, иноземные повара, новомодные привычки... В этом не было бы ничего уж очень плохого, только вот в своем стремлении к новизне затаптывается и забывается то, что когда-то составляло одну из основ Закары — вера предков и жизнь по их заветам. А это горько... Многие называют нас стариками с высохшими мозгами, которые из последних сил держатся за то старое, отжившее, что давно пора отправить на помойку.... Не спорю, возможно, я в чем-то и не прав, но как можно отказаться от того, что нам завещали предки?.. Милая девушка, вы считаете, что мои рассуждения неверны?
— Не знаю... — чуть растерянно произнесла Олея. Она никак не ожидала такого вопроса, тем более обращенного лично к ней. — Но ведь жизнь не стоит на месте, в ней всегда что-то меняется, приходит новое... Может, вам все же стоит чуть приспустить вожжи, или хотя бы немного их ослабить?
— А что скажете вы? — взгляд старика устремился на Бела.
— Я понимаю ваши мысли, но и мне кажется, что перемены необходимы. Они все равно наступят, рано или поздно, так может, не стоит их искусственно сдерживать? Жизнь постепенно меняется во всех странах, то и дело приходит что-то новое, а следовать заветам предков — это, конечно, хорошо, но не стоит делать это уж настолько досконально...
— Во всяком случае, вы дали честный ответ... — старый священник какое-то время молчал. — Я понимаю, что мои рассуждения во многом устарели, и даже в Церковном Совете кое-кто называет меня старым маразматиком, давно выжившим из ума, который не видит того, что творится у него под носом. Пусть так, но я понимаю и другое: нельзя откидывать в сторону то, что составляло основу твоей страны, твоего народа...
— Я не совсем... — снова заговорил Бел.
— Вы все еще не поняли причины моего поступка? Хорошо, я отвечу прямо и без того стариковского ворчания, которое вы только что слышали от меня: если то, что вы несете, попадет в руки чужаков, то, скорей всего, пойдет передел мира. Руславия — огромная страна, и когда ее начнут раздирать на куски, то, без преувеличений, это заденет если не весь мир, то большую его часть. Думаете, Закара останется в стороне от этих изменений и ее не коснутся эти потрясения? Если бы...
— Думаете, в случае самого неблагополучного развития событий Закара полезет в ту возможную дележку? — помрачнел Бел. — Пожелает участвовать?
— Можно не сомневаться — сунется в мясорубку, чтоб постараться урвать кое-что для себя. Впрочем, многие страны поступят так же, ведь найдется немало желающих ухватить крошки от того пирога под названием Руславия, который без зазрения совести начнут драть на куски Танусия и Уреал.
— И вы считаете...
— Я считаю, что подобное недопустимо. В Закаре сейчас и без того много недовольства, постоянно идет требование всяческих перемен, которые, кстати, поддерживает и правящий двор Закары. Пока что Церковному Совету удается сдерживать их желание перемен, но долго это продолжаться не сможет. Если же начнется передел мира, то многое в Закаре не просто изменится, а перевернется самым коренным образом. Я же этого не хочу...
Старик вновь замолк, но ни Олея, ни Бел ничего ему не говорили. Ясно, что священник еще не выговорился до конца. Когда же он заговорил вновь, в его голосе послышалась неприкрытая горечь:
— Знаете, я понял, отчего вас так усиленно ищут: явно, что кто-то в королевском дворце (и я молю бога, чтоб это не был сам король!) уже договорился с людьми из Вайзина, хотя в любое другое время не могло быть и речи о каком-то договоре с этими негодяями. Очевидно, там, наверху, уже решили, каким образом будут делить меж собой возможные блага, которые им принесут найденные артефакты. Церковный Совет при этом был или не оповещен (что является грубейшим нарушением при принятии столь важного решения), или же в нем участвовали лишь те, в лояльности которого правящий дом Закары полностью уверен. Значит, королем с самого начала было принято решение не посвящать в это дело весь Церковный Совет, и оттого была придумана байка о поиске двух опасных преступников — ведь Совет редко вмешивается в дела, связанные с криминалом. Оттого-то я впервые услышал об облаве перед самым началом проповеди, и то мне это было сообщено чуть ли между делом. Разве это не предательство?
— Ну...
— Без "ну"! Знаете, что меня убивает больше всего? То, что наш королевский двор, а может, и кое-кто из Церковного Совета, спутался с этими мракобесами, поклонниками Двуликого! А ведь до этого дня у нас с этой лживой церковью были почти что враждебные отношения, вернее, их можно было охарактеризовать так: ты не трогай меня, и я не трону тебя, но и соваться к нам не смей! С самого начала возникновения церкви Двуликого его проповедники пытаются влезть в нашу страну, и, поверьте, у нас с ними было более чем достаточно конфликтов и неприятностей.
— Может, вы преувеличиваете, и дела обстоят несколько не так?
— Ни о каком преувеличении тут и речи быть не может! Король Вайзина — это, по сути, никто, игрушка в руках храмовников Двуликого, и любая просьба, исходящая из королевского дома Вайзина — это просьба храмовников. И вдруг наш король принимает такое безоговорочное решение пойти навстречу рядовой просьбе по поиску преступников, до которых королям не должно быть никакого дела! Без сомнения, об этом договаривались на самом высоком уровне, так что оба королевских двора хорошо знают, что им надо заполучить в результате этого непонятного соглашения... Странно, вы не находите?
— Думаю, вам видней...
— Самое неприятное заключается в том, что без согласования с некоторыми членами Церковного Совета это решение принять было, пожалуй, невозможно! То есть часть членов Совета, можно сказать, уже списана со счетов, как мешающая планам королевского дома Закары, и мнение которых отныне можно не принимать во внимание. А уж если учесть, что некоторым приближенным короля очень давно хотелось это сделать... Такие, как я, в мнении многих — это, так сказать, тормоз, который за ненадобностью давно следовало бы отбросить в сторону! Где она, та чистота помыслов, которую нам завещали древние Боги?! Вместо того, чтоб вернуть пропажу хозяевам, ее намерены продать тому, кто больше заплатит! Какое падение нравов! Святой Дайяр, ради выгоды некоторые из сильных мира сего пойдут даже на открытое предательство! Ведь если вас схватят с артефактами, то я не берусь предсказать последствия для судьбы множества стран...
— Можете... — буркнул Бел. — Это несложно.
— Я уверен в другом: если в Руславию к назначенному сроку не вернутся артефакты, то будет большая война, а это значит, что все поля будут стоять пустыми: посевы вытопчет армия или беженцы, да и сеять никто не будет. А если не будет хлеба, то придет голод, болезни, мор, и, вполне вероятно, что каким-то боком это может всерьез задеть и Закару. Я же хочу, чтоб в нашей стране все оставалось по-прежнему, чтоб не было никаких особых потрясений, а для этого надо, чтоб вы благополучно добрались до Руславии со своими артефактами! Вот и все, просто и понятно.
