А еще — хотя Айя большую часть времени обращала на вертевшуюся рядом с ней девчонку столько же внимания, сколько обычно обращают на щенка, который прыгает и лает где-то под ногами, Сейлесс почему-то ни одной минуты не сомневалась в том, что она очень любит свою дочь. Пока моряки из её команды спускали на воду лодки, Айя неожиданно заботливым движением поправила шерстяной плащ, застегнутый под горлом у девчонки, а потом, наклонившись, крепко обняла ее.
— Я буду по тебе скучать.
Айрис упрямо отвернулась, поджимая губы.
— Это несправедливо, — хмуро сообщила она Айе. — Почему я должна оставаться здесь, с этим глупым мальчишкой?..
Сейлесc прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Айрис явно возмущала мысль, что кто-то мог поставить её на одну доску с Кеннетом. На вид дочери Айи можно было дать лет десять, но сама она, похоже, искренне считала, что команда "Бурой чайки" — более подходящая для неё компания, чем семилетний принц. Сейлесс не могла разобраться в том, какие чувства вызывала в ней эта девчонка. С одной стороны, её упрямство придавало Айрис обаяния, с другой — будь Айрис её дочерью или младшей сестрой, Сейлесс давно бы надрала ей уши.
— С нами плывут только те, кто может драться, — сказал Альбатрос. Смотреть, как человек, которого она знала по книге Отта, как наемника из Серой сотни, беззаботного авантюриста и близкого друга Крикса, пытается что-то втолковать своей десятилетней дочери, было забавно.
— Эстри тоже плывёт с вами! — тут же уцепилась за его слова девчонка.
Айя ухмыльнулась.
— Я же тебе говорила, что это так не работает, — насмешливо сказала она Альбатросу. А потом, снова обернувшись к девочке, спокойно посоветовала — Не трать время, Айрис. Споры с Нойе тебе не помогут. Лучше попрощайся с нами, а то потом пожалеешь, что не захотела это сделать, пока у тебя еще была возможность.
Девчонка для виду поломалась еще с полминуты, но потом сменила гнев на милость и крепко обняла сперва Айю, а потом и её спутника. Поставив повисшую у неё на шее девчонку обратно на песок, Айя внезапно отколола штуку — отстегнула от своего пояса тяжёлый, длинный нож в узорных ножнах и вручила ей. Айрис, в руках которой этот нож вполне сошел бы за короткий меч, радостно взвизгнула и вцепилась в подарок обеими руками. Наблюдая эту сцену, Сейлесс поняла, почему Айрис вызывала у неё такую странную смесь противоречивых чувств — сразу и раздражение, и любопытство, и симпатию. Дочь Айи с самого рождения имела все, чего сама Сейлесс вынуждена была добиваться большую часть жизни — никто не пытался помешать ей быть самой собой.
Нойе помедлил, и, отколов с ворота серебряную фибулу, приколол её к плащу Айрис. Девчонка его жеста почти не заметила, продолжая влюблённо рассматривать свой новый нож, а вот Сейлесс почувствовала неприятный холодок под ложечкой. Хорошо, что девчонка была так поглощена своим подарком, что даже не задалась вопросом, с чего это Айе и Нойе разом решили оставить ей что-нибудь на память... Сейлесс почему-то вспомнилось их скомканное, торопливое прощание с мессером Иремом, который провожал их в гавань. Влажный ветер яростно трепал его тяжелый темно-синий плащ и светлые, седеющие волосы, а лицо Ирема казалось неестественно спокойным и каким-то неживым, и выглядело это так, что в ушах Сейлесс снова зазвучали слова Лейды — "мы все, оставшиеся здесь, погибнем...".
Девушка встряхнула головой, стараясь отогнать тревожное воспоминание. По правде говоря, сэр Ирем редко ошибался, но ей хотелось верить, что на этот раз он был неправ.
* * *
Олварг рассчитывал, что они доберутся до Адели еще до восхода солнца, но он не учел, что за границей защищающего их магического купола царит полнейший хаос, и проехать те несколько стае, которые отделяли Мирный от столицы, будет не в пример сложнее, чем в обычный день.
Поняв, что от стремительного марш-броска от Мирного к Адели придется отказаться, Олварг отправил вперед разведчиков, а сам двинулся к городу во главе основного войска, убеждая самого себя, что эта проволочка не нарушит его планы. Конечно, очень соблазнительно было бы застать жителей города врасплох, прежде чем они успеют оправиться после землетрясения, но, даже если горожане выиграют несколько часов, особой роли это не сыграет. В конце концов, они сейчас находятся буквально в сердце Темного Истока — а ведь эта магия для большинства людей настолько же невыносима, как магия Альдов — для Безликих. Даже такой Одаренный чародей, как Галахос, не мог полностью оградить себя от этой Силы — находясь в Галарре, старый негодяй всегда выглядел так, как будто бы страдал от затянувшейся болезни : он хирел, бледнел и делался — если, конечно, это в принципе возможно — еще более никчемным, жалким трусом, чем обычно. Эта магия лишала людей силы, подрывала волю, вызывала приступы уныния и страха. Олварг знал, что магия Истока до поры до времени не трогает его солдат. Истоку было совсем не нужно, чтобы люди, исполняющие её волю, пали духом или на собственной шкуре ощутили расползающийся от Адели ужас.
Магия оберегала их... пока. Олварг старался отогнать подальше мысль о том, что в тот момент, когда Адель будет захвачена, у Темного Истока не останется никакой причины их щадить — но не думать об этом временами становилось слишком сложно.
У жителей Энмерри, кажется, была какая-то слезливая история о юноше, который попал в плен к вражеской армии и обещал показать им дорогу к своему родному городу, но вместо этого завёл врагов в непроходимые болота. Помнится, Саккронис когда-то рассказывал ему эту историю среди всей прочей чуши, с помощью которой он пытался заинтересовать наследника престола изучением имперских хроник. Олварг вообще не очень понимал, почему эта глупая побасенка все-таки отложилась в его памяти, а уж тем более — почему она всплыла в его памяти много лет спустя, но сейчас он испытывал к юноше из легенды куда более глубокое сочувствие, чем в детстве. Сохранять невозмутимый вид и в то же время понимать, что в конце вашего пути и тебя самого, и всех, кто идет за тобой, ждет смерть, и вряд ли эта смерть будет такой уж лёгкой — особенно для тебя, — наверняка было очень... мучительно.
Себе на горе, те, кто строили имперские дороги, приложили все усилия, чтобы ничто не могло помешать движению на королевском тракте — по обе стороны дороги тянулись широкие прогалины, чтобы случайно рухнувшее дерево не перегородило тракт, а саму дорогу "приподняли" над землёй с помощью прочных брёвен и каменной насыпи, чтобы её не развезло из-за дождей. В итоге, хотя многие отрезки тракта превратились в месиво земли, щебенки и камней, армии Олварга, во всяком случае, не пришлось расчищать дорогу от поваленных деревьев или вязнуть по колено в грязных лужах. Наорикс Воитель, уж конечно, никогда бы не подумал, что однажды его неустанные заботы об имперских трактах обернутся против его обожаемого младшего сыночка...
Подумав об этом, Олварг несколько приободрился и выбросил неуместные сомнения из головы.
Издалека стены Адели выглядели так, как будто бы их много дней подряд обстреливали из тяжёлых катапульт, но, к удивлению Олварга, раскинувшийся под пасмурным небом город не казался таким мёртвым и пустым, каким он ожидал его увидеть — на тех участках стены, которые пострадали сильнее всего, горел огонь и мельтешили люди. Издали они напоминали муравьев, мечущихся туда-сюда и пытающихся починить растоптанный ребенком муравейник.
Олварг недовольно сдвинул брови — то, что кто-то из защитников Адели по-прежнему был способен думать о сопротивлении, бросало вызов его представлениям о магии. Это неприятное чувство — смесь досады, удивления и раздражения — только усилилось после того, как Олварг выслушал отправленных вперед разведчиков. Те сообщали, что в город проще всего попасть двумя путями : либо со стороны гаваней, либо через пролом у Северных ворот. Дамбу, которая когда-то защищала город со стороны моря, затопило, а у Северных ворот обрушилась сторожевая башня и весь примыкавший к ней кусок стены. После этого донесения хлопоты тех, кто занимался обороной города, начали выглядеть еще более раздражающими и необъяснимыми. На что они, Хегг их возьми, надеются?.. По разумению Олварга, тем, кто остался живым и невредимым после сегодняшней ночи, следовало бы сейчас хватать свои пожитки и бежать из проклятого города, куда глаза глядят.
А, с другой стороны, куда им, в сущности, бежать? — подумал он, немного поостыв. Они даже не знают, разрушило ли недавнее землетрясение одну только Адель, или та же судьба постигла все ближайшие к столице города. И даже если их дома разрушены, в столице оставаться лучше, чем ночевать под открытым небом на сырой, раскисшей от дождя земле. Они "храбры" в том самом смысле, как бывает "храброй" загнанная в угол крыса — просто от сознания того, что у них нет другого выбора.
Придя к такому выводу, Олварг почувствовал себя гораздо более уверенно.
— Разделимся, — сказал он Нэйду. — Я поведу людей к Северной стене, вступлю в переговоры, чтобы отвлечь на себя их внимание, а в полдень начну штурм — это заставит их стянуть туда все свои силы. Ты войдёшь в город со стороны гавани и постараешься зайти им в тыл. Если нам повезет, то мы ударим с двух сторон и сможем покончить с ними одним ударом. Если нет, то им придётся разделиться, чтобы отправить кого-нибудь тебе наперерез.
— Хорошо, государь, — бесстрастно сказал Нэйд, никак не выразив своего отношения к этому плану. И, хотя Олварг первый бы не потерпел, если бы кто-то из его военачальников — даже Рыжебородый, постоянно находившийся с ним рядом уже двадцать лет — взялся оценивать или, тем более, оспаривать его решения, на одну мимолетную секунду он почувствовал досаду, что в эту вершинную минуту его жизни рядом с ним нет никого, кто принимал бы его цели, как свои, и мог бы в полной мере разделить с ним значимость момента.
Наверное, такой соблазн, в конечном счете, посещает каждого правителя. Отец чуть ли не лобызался с голодранцами из своей Золотой сотни, а Валларикс пошёл еще дальше — создал для своего друга детства отдельную должность коадъютора, чтобы тот мог быть одновременно и телохранителем, и послом, и нянькой императора. Сам Орден Олварг собирался сохранить в том самом виде, который он приобрёл при Иреме — это был хорошо отлаженный, удобный механизм для проведения своей политики в провинциях, не говоря уже о том, что большинством людей Орден теперь воспринимался, как такой же важный атрибут императорской власти, как Крылатый трон, — но нынешние привилегии и полномочия орденских эмиссаров следовало существенно урезать, а должность коадъютора и вовсе упразднить.
Дойдя до этой мысли, Олварг в первый раз задумался о том, жив ли еще приятель императора, или же он, как и многие другие, погиб во время землетрясения?.. Олварг почти не сомневался в том, что Меченый не пережил сегодняшнюю ночь — останься он в живых, его бы, несомненно, поспешили отпустить и возвратили ему его меч, а это точно не прошло бы незамеченным для Олварга. Значит, дан-Энрикс либо умер, либо был настолько не в себе, что никому не пришло в голову отдать ему меч Альдов. Cо стороны Темного Истока было бы очень любезно избавить его разом и от дан-Энрикса, и от докучливого каларийца, но Олварг не слишком-то надеялся на подобную удачу — и, конечно, оказался прав.
Нелепая, почти игрушечная баррикада, с помощью которой защитники города наскоро залатали брешь в стене, смотрелась откровенно жалко, зато Ирема с его синим плащом Олварг разглядел еще с опушки леса. С уцелевших участков городской стены их войско заметили раньше, чем они успели выйти на опушку, и теперь проклятый калариец ждал их появления — он стоял на вершине баррикады, которую ни одно войско в мире не смогло бы удерживать дольше нескольких часов, и дожидался его с такой вызывающей невозмутимостью, как будто Олварг был его противником на рыцарском турнире.
Олварг почувствовал, как от этой картины в груди полыхнуло бешенство — настолько острое и яркое, что оно изумило его самого. Хотя Олварг ни разу не встречался с коадьютором, его сегодняшнее поведение никак нельзя было назвать непредсказуемым — именно так сэр Ирем вёл себя с тех пор, как Олварг внёс его в список своих врагов и начал изучать его характер и привычки. Так что в первую секунду Олварг даже удивился силе своей злости. А потом он с опозданием сообразил, что в этом-то и заключалась главная проблема. Ирем вёл себя в точности так же, как обычно — так, как будто пробуждение Истока ничего не изменило. Человек на баррикаде бросал вызов силе, которой сам Олварг никогда не смог бы — да и просто не осмелился бы — противостоять.
Олваргу вспомнилось побоище, в котором айзелвиты, провожавшие дан-Энрикса в изгнание, едва не перерезали друг другу глотки раньше, чем вступили в бой с Безликими. Правда, хаос в рядах врагов в конечном счёте только навредил адхарам, потому что в этой сутолоке Меченому удалось благополучно ускользнуть, но в других случаях такая тактика всегда давала наилучшие плоды. Заносчивому каларийцу следовало бы спросить себя, как поведут себя его солдаты, если перестанут чувствовать себя той самой загнанной в угол крысой и поверят в то, что Олварг может сохранить им жизнь. Не может быть, чтобы за те несколько месяцев, которые дан-Энрикс болтался на свободе и считался Эвеллиром, он ни разу не упомянул о том, как его спутники, еще мгновение назад готовившиеся сражаться до последнего, передрались друг с другом, когда предводитель Безликих дал понять, что достаточно будет выдать Меченого, чтобы избежать побоища. "На твоем месте, я бы не таращился за стену, а больше заботился о том, что происходит за моей спиной!" — мысленно сказал Олварг Ирему.
Ирем попробовал посчитать, сколько часов он уже оставался на ногах, но быстро сбился. Он, определенно, не спал уже больше суток, но при этом чувствовал он себя отвратительно бодрым и полным сил. Было не слишком-то приятно сознавать, что он обязан этому вовсе не своей стойкости и силе воли, а нескольким крошечным — не больше кунжутного семечка — зернам люцера. Но, хотя сперва Ирем отнесся к идее Аденора с крайним скепсисом, надо было признать, что в данном случае его отрава пришлась более чем кстати; отсыпаться было совершенно некогда. Они едва успели наскоро заделать брешь в стене, когда дозорные на башне сообщили о приближении вражеской армии.
Надо отдать Олваргу должное : он уже далеко не в первый раз сделал совсем не то, чего от него ожидал лорд Ирем. Рыцарь полагал, что Олварг либо начнет подготовку к штурму, либо пошлёт к ним парламентеров — но уж точно не того, что он направится к стенам Адели сам, взяв с собой только одного Безликого, который держал королевский стяг. Глядя на то, как пара всадников спускается с пологого холма, а после этого неторопливой рысью едет через поле, отделяющее город от опушки леса, Ирем должен был признать, что это выглядит эффектно — Олварг держался так, как будто совершенно не тревожился за свою жизнь. Конечно, его защищала его магия, но Олварг же не мог не понимать, что, кроме лучников, на Северной стене были еще и маги из Совета Ста?..
