— А мои бумаги тебе удалось добыть?
— Пока нет. Я пойду туда, когда тебе станет хоть немного лучше и я без опаски смогу оставлять тебя одного.
— Знаешь, я теперь боюсь, что аптекаря могла схватить инквизиция, найти бумаги и...
— Теперь уже не важно. Для них ты мёртв, Уайн. Хотя аптекаря, конечно, жалко, если так. Хочешь вина? Думаю, теперь тебе уже можно.
— Нет, ни в коем случае. Ты знаешь, мне кажется, мы бы не попались, если бы не вино, развязавшее не к месту языки. Так что я дал обет — если выберусь отсюда живым, больше никогда в жизни не притронусь к спиртному. Даже в праздники. А ты тоже лучше не пей, пожалуйста. Я не хочу, чтобы моя жена пьянствовала.
— Ну, дома я не буду, но тут с чистой водой сложно, не знаю, как без этого обойтись.
— Пей, как и я, укрепляющий отвар. Он вкусный.
О вкусовых качествах укрепляющего отвара у Зари было несколько иное мнение, впрочем, хорошо, что любимому нравится.
— Я боюсь, что на двоих его не хватит, — сказала она.
— Заря, мы не дома, пить в Испании ещё опаснее, чем дома. Ведь если ты выпьешь даже совсем немного, ты ослабеешь, и любая скотина может надругаться над тобой. Здесь это принято — овладевать женщиной при каждом удобном случае. А потом за бутылкой вина принято хвастаться подобными подвигами. Заря, я отдал лучшие годы жизни, отдал здоровье, всё отдал для того чтобы избавить тебя от этой угрозы. Мне кажется, Инти поступил неразумно, отправив тебя сюда, риск слишком велик. Если бы ты знала, с какими мерзавцами мне приходилось иметь дело...
— Я знаю, — всхлипнула Заря, — Уайн, я очень не хотела тебе говорить, но видно, всё-таки рассказать надо. Со мной уже сделали это!
Уайн побледнел и сжал кулаки:
— Сволочи! А я-то думал как же так, почему крови не было? А, оказывается ещё до меня...
— Любимый, теперь, когда ты узнал об этом, тебе будет противно жить со мной?
— Если это сделали силой, то в чем твоя вина?
— Когда я дала согласие Инти работать в его службе, то я не думала поначалу, что такое может случиться. Боялась, что убить могут, что пытать... Когда я ехала в Испанию, я уже знала, что меня может ждать такое, но я думала, что это если разоблачат... — и Заря рассказала ему всё. И о насилии Джона Бека, и о том унижении, которое ей пришлось перенести от Хосе и Хорхе... Потом она добавила:
— После всего, что случилось, я не могу появляться в обществе. И больше всего я боюсь, что кто-нибудь из них нагрянет сюда. Ведь они могут опять выдать тебя инквизиции!
— Если бы я принадлежал себе, то бы сделал всё, что отправить Хорхе на корм рыбам. По законам нашей Родины этих негодяев просто повесили бы. Как жаль, что я не смогу им отомстить. Ведь если я пойду убивать их, то могу этим подставить себя и тебя, а также мы не сможем донести те ценные сведения, ради которых столько рисковали прежде. Хорошо, что скоро мы уплывём домой, а там можно будет обо всём забыть.
Всё-таки Заря была вынуждена волей-неволей выходить из дому ненадолго, чтоб закупить продуктов, так как у выздоравливающего Уайна прорезался аппетит. Но теперь при выходе её более чем-когда ни было мучило отвращение ко всему вокруг. Её и раньше мутило от помойных запахов, теперь же её стало в буквальном смысле слова выворачивать наизнанку. Поначалу этот момент очень смущал её, и она не рисковала пойти на поиски аптеки, но потом всё-таки нашла способ — если на голодный желудок себя выполоскать, выпив много воды, то на пару-тройку часов тошнота отступала, можно было даже есть без помех.
Применив этот нехитрый приёмчик, Заря отправилась на поиски аптеки с тайником.
Увы, попытка найти тайник оказалась безуспешной. Без особого труда найдя нужное место, Заря не обнаружила там аптеки. Сначала у неё ещё была надежда, что она что-то перепутала, и она обратилась за помощью к одному местному старику.
— Сударь, — сказала она как можно любезнее, — я слышала, что где-то рядом была чудесная аптека со снадобьями от многих болезней. Не подскажете ли вы, где она?
— Вы опоздали, сеньорита, — ответил старик, — полгода назад аптекаря за колдовство забрала инквизиция. Обвинение в колдовстве. Скорее всего, на него донёс кто-то из зложелателей. Но кто попадёт в когти к инквизиции, тот из них уже не выберется.
— Какой ужас! Не осталось ли после аптекаря хотя бы ученика?
— По счастью, учеников у него не было. Если бы были, их бы тоже забрали. Они даже, говорят, все камни в доме перерыли, искали спрятанные сокровища. Кто-то пустил слух, что они у него под камнями пола.
— Значит, не найти мне исцеления от моей болезни, — грустно сказала Заря.
— А чем вы больны, сеньорита? Может, я смогу что посоветовать?
Заря на секунду задумалась:
— Видите ли, меня почти всё время тошнит, и я почти не могу есть, и слабею от этого день ото дня.
Старик перешёл на шёпот:
— Скажите, а обычное женское у вас тоже прекратилось? Было ли оно с того момента, как затошнило?
— Кажется, не было...
— Боюсь, что ваша болезнь — результат вашего легкомыслия, сеньорита. Вы беременны!
Заря вздрогнула от неожиданности. Значит, они с Уайном всё-таки тогда набезобразничали... Так, спокойно... Уайну лучше пока ничего не говорить. Несколько месяцев впереди ещё есть. В ближайшем будущем они всё равно так или иначе покинут Испанию и постараются оказаться на родной земле.
Печальная, она вернулась к Уайну и рассказала, что аптекаря забрала-таки инквизиция. Тот, конечно, тоже огорчился и сказал, что сам он помнит далеко не всё, но всё, что помнит, перескажет ей и даст записать шифром, так как хотя надеется, что они оба живыми доберутся до Испании, но всё равно счёл такую предосторожность необходимой. Разумеется, Заря согласилась.
Уайн рассказывал, а Заря только диву давалась. Конечно, многое можно было списать на то, что он помнил, в первую очередь, имена людей, известных всей стране, ведь те, у кого он знал лишь имена, неизбежно изгладились у него из памяти, но всё-таки то, что люди, у которых и повода для недовольства вроде быть не должно, оказались замешаны в такое, вызывало невольное недоумение. На что было жаловаться крупному военачальнику или известному драматургу, сыну не менее известного поэта, чьи стихи о страшных годах Великой Войны Заря, как и любой ребёнок в Тавантисуйю, помнила ещё с детства? На недоумённый вопрос Зари "Чего им не хватает?", Уайн объяснил следующее:
— Видишь ли, многие из них являются потомками аристократов прежних государств, некогда враждовавших с Тавантисуйю. Да, инки обходились с побеждёнными по возможности мягко, старались не стеснять их ни в чём, и ни в коем случае не унижать их. Однако само то давнее поражение воспринималось многими как унижение.
— Но Уайн, с тех пор сменилось уже много поколений! Неужели те давние обиды могут быть важны кому-то? Послушай, ведь ты — внук испанца, но, тем не менее, ты никогда... — Заря запнулась, ища подходящие слова, — никогда не отделял себя на этом основании от других!
— Мой дед был простым человеком, у него у самого не было никаких обид на государство инков, одна благодарность за то, что ему позволили жить в Тавантисуйю на свободе. Слишком он хорошо знал, как сами испанцы поступали с пленными "язычниками"... ведь как со мной примерно, — грустно улыбнулся Уайн, показав на свои шрамы, — а аристократ с детства воспитывается в мысли, что должен занимать в обществе высокое положение, а у нас, в отличие от христиан, этого не даётся просто по праву рождения, нужно заслужить, но и даже те, кому заслужить удаётся, нередко думают, что заслуживают большего, и нередко ищут виновников того, что им этого большего достичь не удалось. Ты бы знала, какими словами они называли Первого Инку... рябой урод, кровожадный горец, сын сапожника... Последнее с их точки зрения самое страшное — как так, они, потомки древних родов, вынуждены служить сыну простолюдина!
Заря в ответ только вздохнула. Уайн, похоже, был прав. Да, скорее всего, практически всеми заговорщиками руководит неудовлетворённое честолюбие, в жертву которому они готовы принести миллионы жизней. Здесь, в Европе, такого подхода никто не стыдится, грабителей-авантюристов нередко почитают героями, но до чего жжёт от мысли, что такие люди есть и в Тавантисуйю!
— Я так мечтаю о том дне, когда мы уплывём отсюда, — сказал вдруг Уайн, — вернёмся домой, в родной айлью, поженимся, и будет у нас много-много детей.
— Вернёмся домой? — спросила Заря. — А что мы скажем твоим родным?
— Ну, на этот счёт можно не беспокоиться. Я знал, что в случае успеха всегда могу сказать дома, что много лет провёл в рабстве. Этим можно будет легко объяснить мои шрамы.
— А они поверят?
— Скорее всего, да, да даже если и не поверят до конца... Это не суть важно, в случае каких-то сложностей Инти о нас позаботится. Боюсь только одного — как бы Хорхе сюда не нагрянул. Ведь он же узнает меня, и мы погибнем.
Заря ничего не ответила, только нежно прижалась к любимому.
— Одного я понять не могу — почему они не хотели мне доверять? Ведь не за то, что я работаю на Инти, если бы они догадывались об этом, они бы меня потом инквизиторам сдали.
— Конечно, не за это. Скорее всего, они думают, что женщины только на это и годятся. Оттого они и не стали рассматривать тебя как союзницу по заговору.
— А они там всё-таки состоят?
— Да, хоть и не на первых ролях. Если бы переворот удался, они бы стали главными его оправдателями.
— Жаль, что я не смогла их раскусить как следует...
— Ты не виновата. И ты, и Инти не учли, насколько презираемым существом в Европе является женщина. Любая женщина без заступника и защитника здесь считается чем-то вроде проститутки, которой может воспользоваться любой, у кого только подвернётся такая возможность. Как жаль, что я не могу отомстить за тебя.
— Но ведь и в Европе женщины порой участвовали в заговорах...
Уайн усмехнулся:
— Бывшие тавантисуйцы мнят себя более европейцами, чем даже сами европейцы, и потому копируют худшие черты христиан. Ничего, уедем отсюда и забудем всё как кошмарный сон.
Помолчав немного, он добавил:
— Заря, я должен кое-что сказать тебе... Даже если кашель уснёт навсегда, то может быть и другая беда. Может быть, что после тюрьмы я уже буду не способен иметь детей... Может, семя ослабеет... Ты согласна тогда кого-нибудь усыновить?
— Можно и усыновить, — сказал Заря, — только дети у нас обязательно будут, свои будут. Я беременна от тебя!
— Тогда тем более надо тебе беречься. Не поднимай ничего тяжёлого, я уже вполне могу вставать и сам.
Но как ни мечтала Заря о дне отъезда, одного её жгучего желания было мало. Уайн уже сравнительно оправился и мог перенести морское путешествие без риска для жизни, но корабль Эрреры пока ещё не прибыл, и нужно было его подождать. Он мог приплыть завтра, а мог и через месяц. А если через месяц он не прибудет, придётся идти на риск и сесть на другой корабль. Заря старалась не думать о плохом, но на душе у неё поневоле скребли кошки — здесь, у христиан, ни в чём нельзя быть уверенной, за месяц может произойти любая неожиданность, тем более что бояться ей приходилось теперь не только за себя.
Хотя она старалась как можно реже выходить из дому, но совсем избежать этого было нельзя, надо же чем-то питаться. Однажды, закупая продукты на рынке, Заря вдруг случайно встретила Хорхе. Увидев его, она сперва попыталась нырнуть в толпу, но тот, тоже заметив её, направился прямо к ней, так что встречи было не избежать.
— Приветствую! — сказал он как ни в чём не бывало, — чего ты давно в обществе не показываешься? Даже в церкви не причащаешься. Почему?
— Ещё спрашиваешь "почему"? — ответила она. — После того, что ты сделал, я теперь на люди показаться стыжусь.
— Хм, нашла на что обижаться. В конце концов, ты сама виновата.
— Я? Виновата? В чём?!
— Ну, ты же сама...
— А что я "сама"? Когда я вас приглашала, я и думать не думала, что ты ко мне под юбку полезешь. А потом, я же кричала тебе, что не хочу.
— Кричала? Ну да. Я, правда, решил что ты просто так ломалась. Ну, тогда ты просто дура. Если женщина готова остаться с мужчинами наедине, то значит, она должна быть готова к тому, что природа возьмёт своё.
— Значит, такова ваша природа?
— Разумеется. Такова природа у любого мужчины.
— Тогда я обойдусь без мужчин.
— Уйдёшь в монастырь? Как будто у попов и монахов природа другая. Они такие же люди, как и все. Женский монастырь от борделя только вывеской отличается.
— Отстань от меня, Хорхе.
Заря почувствовала, что её сейчас вырвет. Едва отвернувшись, она выблевалась прямо на мостовую, которая, впрочем, не стала от этого сильно грязнее.
— Это что такое?
— Ничего! — зло ответила Заря. — Просто тошнит меня от тебя. Пошёл вон!
— А вот и не пойду, — сказал он, расставляя пошире ноги и уперев руки в боки, — ты мне должна была дать и не дала. Почему? Теперь-то я понял... У тебя, шлюха, где-то любовник есть? И ты от него понесла. И хочешь ото всех это скрыть, и потому скрываешься, что тебя тошнит.
— Даже если это так, — сказала Заря, — тебе-то что?
— А то, что я оскорблён! — ответил Хорхе. — Почему кому-то другому ты дала, а мне — нет? Я что, хуже?
— Да, хуже. Кто бы сомневался.
— Хотя я оскорблён твоим отказом, но всё-таки готов отнестись к тебе с сочувствием. Внебрачная беременность — это большая проблема.
Он быстро взял её под локоток и зашептал ей на ухо: "Послушай, если дело в этом, то всё можно уладить. Да, это против закона, но можно всё сделать быстро и тайно. Я знаю нужное место. Из тебя всё вычистят, и никто ничего не узнает. Тайна гарантирована. Риск для жизни минимален. Там даже придворные дамы обслуживаются".
— Пусти, — крикнула Заря с отвращением, — я не буду этого делать, это грех.
— Но ведь Церковь прощает любые грехи, хотя да, почему-то именно за этот она требует наиболее высокую цену. Всё-таки подумай, Заря, кому ты нужна с ребёнком? Потом, скорее всего, всё равно так или иначе от него избавишься.
— Не твоё собачье дело, что будет с моим ребёнком. И без тебя разберусь!
— Ну почему не моё? Я хочу тебя, а из-за этого ребёнка не могу. А если тебя выпотрошить, ты мне в благодарность должна будешь отдаться, — говоря это, он всё ещё продолжал её прижимать к себе, а она по-прежнему пыталась вырваться. До этого момента это ей не удавалось, но слово "отдаться" вызвало в ней такую вспышку ярости, что она изловчилась, и залепила Хорхе пощёчину. От неожиданности он её выпустил. Но через мгновение, разозлённый тем, что она вырвалась у него из рук, подставил ей подножку. Она полетела вниз, шлёпнувшись прямо в зловонную жижу.
— Ну и нет теперь никаких проблем, — ответил с некоторым удовлетворением Хорхе и пошёл прочь.
Заря ничего не ответила, но мысленно она проклинала всё на свете. Поначалу неожиданная беременность и в самом деле напугала её, но после того, как она призналась об этом жениху (точнее, уже фактически мужу), ей уже тоже захотелось стать матерью, и временами она уже испытывала нежность к тому существу, которое медленно развивалось в её лоне. Вот почему предложение Хорхе насчёт аборта так разозлило её. И вот теперь она упала, а значит, скоро должен начаться выкидыш. А может, всё-таки обойдётся? Пока внизу живота, правда, не болит, упала она на бедро, да и противная жижа всё-таки немного смягчила удар. Некоторое время она лежала, стараясь прислушаться к своим ощущения. Бедро болит, но в животе вроде всё спокойно.
