— Тоже верно, — согласился государев ближник. — Но и без того убытков считать не пересчитать! И ведь всё заморское. У нас-то ни серы, ни селитры толком и не сыщешь.
— Твоя правда, Иван Юрьевич. Хорошо ещё, что татары огнебоем не балуются.
— А они-то тут причём?
— Так ведь у них и серы, и селитры не меряно.
— Опять людишки напели?
— Они самые. А вот твои, Иван Юрьевич, совсем мух не ловят.
— Но-но, — вступился за своих подчинённых Шигона. — Мои люди иное дело пытают. А ты, коли ведаешь чего, так что же государю не сказал?
— Так ведь сам про то недавно проведал.
— Ну, так и мне поведай, — хитро прищурился Поджогин.
— Э, нет, Иван Юрьевич, — рассмеялся Андрей. — Хочешь к курной избушке дырявую лачужку? Понимаю. Так и я тоже хочу.
— Ну, коль хочешь, то сам и обскажешь, — легко отступился Шигона.
— А не поведаешь ли мне, Иван Юрьевич, отдали поляки литвинам Неман, или нет? — спросил Андрей, когда оба они тронулись по дороге в сторону сельской корчмы. Занятый делами, он как-то упустил этот вопрос, а Шигона всё же принимал участи в переговорах с виленским воеводой Николаем Радзивиллом и с польским посланником Петром Кишкой. Вопрос же был не совсем праздный, ведь от этого зависела будущая напряжённость на двинском пути и безопасность плавания по ней кораблей Компании.
— Отдали, куда ж деваться, — усмехнулся Шигона в бороду. Он ведь сам присутствовал на тех разговорах, что вёл Андрей с пленным Гаштольдом, удивляясь, зачем князю беспокоиться за неманский путь вместо литвинов. Пока Андрей не объяснил. — Вовремя литвины в ту войну вступили.
— Ну и добре.
— Чего ж хорошего? — удивлённо вскинулся Поджогин. — Сам же говорил, что они с того денег больше получать станут!
— Ну, ты, Иван Юрьевич, даёшь! — рассмеялся Андрей. — Ну сам посуди: путь, чтобы доходы приносил, обустроить сначала надо. Как говорят иноземцы — наладить инфраструктуру. А это деньги, и деньги немалые. Да, со временем они отобьются, но пока что их придётся тратить совсем не на армию. Ты же не веришь, что литвины на вечный мир согласятся?
— Куда им! — воскликнул Шигона. — Они вон сколь земель утеряли. Обязательно возвернуть попробуют.
— Вот и я о том же. И получается, что в ближайшие годы нам литвины не грозны, зато потом, когда мы все их земли возвернём, налаженный путь будет работать уже на нас и мы, вложив в ремонт куда меньше, чем литвины сейчас в строительство, начнём получать доход почти сразу.
— Совсем ты как купец рассуждать стал, князь, — покачал головой Шигона.
— И что? Это ведь и не хорошо, и не плохо, поверь, Иван Юрьевич.
— Да я уж как-то и привык, — усмехнулся тот, подгоняя своего скакуна, который, впрочем, и сам почуял запах жилого.
На следующий день князь, оставивший Лукяна с помощником рабираться с причинами пожара, и сын боярский вместе отправились в Москву, а уже через сутки, после приезда, Андрей удостоился очередной аудиенции в Кремле.
— Скажи, Ондрюшка, чем прельстил ты советников моих?
Вопрос, заданный тихим, вкрадчивым голосом мигом заставил вспотеть спину. И ведь не понять, что государь имеет в виду. А Василий Иванович, в полной мере насладившись достигнутым эффектом, продолжил:
— Ныне меня много кто уговаривает Казань под свою руку взять. Да и послухи доносят, что казанцы весьма предубеждены против Шигалея. Даже те, кто за Москву стоять готов. Не по нраву им мой ставленник.
Андрей непроизвольно выдохнул. А то знаете, какие мысли после того вопроса в голове зародились? Хоть в окно сигай, пока слуги вязать не стали. В Кремле это дело быстрое: раз, и уже не знатный князь, а узник в порубе.
— Так это потому, государь, что советники твои понимают, что благо твоей державы требует объединения всех окрестных земель под одним скипетром. А то получается, что государство лежит на узле дорог между востоком и западом, но не богатеет, потому что сами те пути-дороги в чужих руках находятся. Не один я вижу — времена меняются, и, как вода в реке, не потекут уже вспять. А раз так, то и Русь должна стать другой, как когда-то стало другим маленькое Московское княжество. И если для этого придётся менять отцами установленный порядок, то так тому и быть. Отец и прадеды твои, государь, этого не боялись, и отстроили державу на зависть ворогам. Ныне же, считаю, пришло время не садить нового хана, а брать ханский скипетр тебе, государь. Ведь каким бы преданным не был подручный хан, но всё одно, нам приходится внимательно следить за его деяниями. И если просмотреть заговор, то татарская сабля может вновь оказаться возле Москвы. Но даже не это самое страшное.
— Вот как? — вскинул брови Василий Иванович. — И что же может быть страшнее?
— Татарские пушки, государь! Литвины или крымцы обучат казанцев огненному бою, тем более, что они и сами к необходимости этого уже пришли. Медь у Казани есть, олово для пушек они купят, ведь путь в индийские земли им открыт. И вот тогда не татарская сабля, а татарская пушка подойдёт к стенам твоей столицы.
— Кроме пушек, нужен ещё и порох.
— Верно. И тут у казанцев всё куда лучше, чем у нас. Леса для угля хватает. Серы и селитры тоже.
— Это где ж у них такие запасы нашлись?
— Не столько нашлись, сколько забылись, государь. На счастье православным, не было во времена Узбека и Мамая огнестрела, вот и не поняли они, что им в руки попалось. Но места-то те никуда не делись. А вот огнебоем казанцы нынче всерьёз занялись. Пока всё обустроят, много времени пройдёт, но что потом? Это нам ведь на большой поход порох два-три года готовить надобно. А казанцам, коли они те места разведают, и года хватит.
— Почему же раньше не слыхал я о том? — недоверчиво бросил великий князь.
— Так потому, что пока они их разрабатывать не стали, государь. А вот при старых ханах, когда правили ещё твои многажды прапрадеды Дмитрий Иванович да Василий Дмитриевич, нашли татарские розмыслы целую гору серы на островах Волги-реки. А селитру для опытов добывали алхимики древней столицы Орды — Сарай-Бату, так вовремя уничтоженной хромым Тимуром. Ведь покинув старую столицу, татары забыли и о селитре, что во множестве родилась вблизи того места, но кто сказал, что у них не найдётся мудреца, что, как и я, прочтёт старые записи?
— Вот умеешь ты, князь, радовать плохими новостями.
Василий Иванович может и не был безумно смел, но вот в чём в чём, а в уме ему отказать было нельзя. Оценив полученную информацию и сравнив её с той, что доносили ему казначеи, он вспомнил, какой важной статьей военных расходов казны в последнее время стал порох, а точнее его составляющие — сера и селитра. При отсутствии своих богатых природных залежей их приходилось покупать по большей части у иностранных купцов и за весьма немалые деньги. Не менее дорого стоило и приглашение западных мастеров для организации у себя селитряного дела, да к тому же, тех ещё и не очень-то пропускали на Русь ближайшие соседи. Правда, в этой ситуации сильно помог один не в меру бойкий князь, умудрявшийся лучше, чем кто либо другой, вытягивать из иноземцев столь нужные для державы знания. Вот только селитры с каждым годом требовалось всё больше и больше, а в русских условиях зрела она медленно. И на этом фоне сведения о возможных залежах серы и селитры в татарских землях наводило на неутешительный вывод, что едва те же крымцы узнают о подобном богатстве (а они узнают, так как отказываться от такого подарка он — Василий — явно не будет), как борьба за Казань и её трон разгорится с новой, удвоенной силой. Ведь даже если порох не будет нужен самим татарам, то уж их сюзерену — царьградскому падишаху — он лишним не станет точно. Недаром дипломаты, в последнее время всё чаще посещавшие Италию и Рим, не раз указывали, что богатое месторождение "белой соли", найденное возле Лорето, позволило папской курии полностью обеспечить собственные войска дешевым порохом. И ещё получать немалые суммы с продажи её излишков другим. А если учесть, что между султаном и европейскими королями опять назревает война, то казанский вопрос становился весьма животрепещущим...
Хотя Андрей почему-то был уверен, что Василий Иванович уже принял решение по судьбе соседнего государства и решение это было явно не в пользу юного Шах-Али.
Государь, словно угадав о чём подумал князь, лишь ухмыльнулся в бороду и перевёл разговор на более нейтральные темы, а потом и вовсе отпустил Андрея домой. И никто в мире даже не догадывался, что этой зимой колесо истории ещё сильнее повернуло от наезженной колеи случившихся когда-то событий.
* * *
*
— Совсем ты как купец мыслить стал, — печально вздохнул Михаил, делая большой глоток настоянной на травах медовухи.
— Слышал уже, — буркнул Андрей, накалывая на вилку малосольный огурчик. Свежие овощи зимой давно уже перестали быть в московских знатных домах чем-то необычным. Тёплые теплицы ведь не супер-пупер какая технология, а вкусно поесть русские любили всегда. Ну а уж настоять за два-три дня из свежего огурца хрустящий малосольный огурчик Андрей умел ещё в прошлой жизни.
— Вот только я тебе скажу, брат, что миром давно правят деньги. И любые решения власть имущих, так или иначе, направлены на укрепление влияния тех, кто им платит. И не кривись. Можно, конечно, прокинуть купца на взятый долг, или, как покойный дядя государя, силой выбивать из людей с достатком "подарки", вот только, рано или поздно, но об том станет известно всем и всё, источник денежных средств будет такому человеку перекрыт. А много ли без денег стоит титул? Вот то-то! Это перед смердом да посадским ты носом крутить можешь, а равный да с деньгами тебя быстро в дальний чулан упечёт и от государевых благ отрежет. А титул это ведь не только власть, это ещё и кое-какие обязанности. Недаром ведь многие потомки таких вот заимодавцев от княжеского звания отказываются, переходя в разряд простых дворян. Но я тебе больше скажу: даже государи от того не застрахованы. Ведь у каждого самодержца есть окружение, а как говорят в закатных странах: "короля играет свита", а она в деньгах тоже заинтересована. Вот и получается, что миром правят деньги, а деньгами те, у кого они есть.
— Ну, про государей ты...
— А вот и нет! Думаешь, как Карл стал императором? Его выбрали курфюрсты, которым карловы люди заплатили больше. А кто дал Карлу денег? Фуггеры. И кто от того получил больше всех преференций? Тоже Фуггеры, — Андрей разлил медовый напиток по опустевшим бокалам и продолжил: — Нас спасает пока что одно — наши купцы всё ещё в большинстве своём патриархальны и имеют уважение к титулам. Но это не продлится вечно, и тогда наступят времена, когда родовитый, но бедный будет делать то, что ему купчина, давший денег на жизнь, сказал.
Михаил задумчиво покрутил бокал, потом одним махом допил его содержимое:
— Вот не хочу тебе верить, но слишком часто ты правым бывал, хотя мнение твоё и шло вразрез с общепринятым. Значит поташ?
— И не только поташ! Миша, в твоих вотчинах такие леса, что живи и радуйся. А я тебе ещё и знатоков пришлю, чтобы меньше потерь при производстве было. Правда, вырубки надо будет обязательно засаживать.
— Зачем? — искренне удивился Михаил. — Лес и так вырастет.
— Вырастет, да не тот. И будут у тебя вместо хорошей сосны одни березняки стоять. Берёзу, конечно, тоже в дело употребить можно, но не всегда она хороша.
— Ну, это я и сам знаю, — усмехнулся старший брат.
Не смотря на видные успехи окружающих, в своих вотчинах он старался вести дела по старинке. Андрей же хотел заполнить рынок, а для этого ему нужны были товары, причём желательно те, что были бы востребованы и за морем. А тут родной брат от дела лытает! Вот и пришлось затеять весь этот разговор.
Впрочем, говорили в тот вечер не только о делах. Не забыл Андрей и про подарки жене брата и их детям, а его племяшам. Причём, судя по довольному виду домочадцев, угодил он всем. И это радовало, потому как дела — делами, а родня это родня.
* * *
*
Весна 1523 года выдалась умеренной. К концу марта сильней пригрело солнышко, побежали с пригорков снега, оголяя землю, зашумели ручьями по оврагам талые воды. С юга потянулись первые стаи перелётных птиц, а отдохнувшие за зиму крестьяне принялись готовиться к пахоте.
В мае, когда по всей стране начинался сев, достигла Москвы большая новость: крымский хан сложил голову в далёких приволжских степях. История вновь попыталась вильнуть на давно проторенный путь.
Зато Боярская дума на этот раз, не смотря на хозяйские заботы, собралась во дворце в полном составе. Ввиду полученных новостей все прекрасно понимали, что большому походу на Казань быть, и потому многие недоумевали, отчего на думу не пригласили Шах-Али. Но молчали, ожидая, что скажет сам государь. Тот вошел, как всегда, последним, в сопровождении брата Андрея и, ответив на приветствия вставших думцев, сел на великокняжий стол.
День сегодня выдался ярким. Солнце, словно янтарем, золотило окна, рисуя на полу и стенах палаты разнообразное узорочье. Подстать ему было и настроение у Василия Ивановича.
— Хан крымский сложил свою голову под Хадж-Тарханом и ногайцы вовсю зорят его земли. А значит уже ничто не помешает нашему походу на Казань. Град сей для нас давно кровоточивая язва, — заговорил он, оглядывая внимательным взглядом палату. — А язву надобно выжигать с корнем. Казань без грабежа и полона жить не может, а Руси с того одно разорение. Но благодаря доброхотам, ведомо мне стало, что татары казанские вряд ли Шигалея своим ханом видеть восхотят. А значит, велика вероятность, что восстанут они вновь против него. А иного претендента у нас под рукою нет. Да и надоело порядком, что без нашего войска ни один хан ничего не может против тамошних беков да мурз. А потому, испросив благославения митрополита, решил я брать Казань и земли казанские под свою государеву руку. Что скажете думцы?
Андрей чуть не рассмеялся. Неужто кто в думе против такого прямого пожелания будет? Оказалось — да, будет! Дума это вам не сказки европейцев про рабскую сущность русской элиты. Тут собрались лучшие из знатных, знающие себе цену и имеющие своё мнение по многим вопросам. Вот только оказались эти противцы в меньшинстве. А большая же часть Думы поддержало желание государя, исходя при этом из своих, в основном меркантильных интересов. Кто-то мечтал о славе, кто-то о новых вотчинах, а кто-то о свободном пути по Волге. Но вместе они и составили ту силу, что продавила решение Боярской Думы о конце существования Казанского ханства. Правда решение, пусть и записанное на бумаге, это всё же просто высказанное пожелание. И нужно было приложить ещё немало сил, чтобы оно стало явью. Это понимали думцы, это понимал и сам государь.
Как и в той, иной истории, ему пришлось целых три года вести дипломатическую подготовку к походу на мятежную Казань. Разница была лишь в том, что тогда для войны с Сагиб-Гиреем был нужен повод (который тот сам и подбросил, казнив русского посла Поджогина и пленных купцов), а ныне этим можно было пренебречь, ведь формально никакого мира между Москвой и Казанью не было. И виноват в этом был по большей части всё тот же Сагиб-Гирей, которому русские крепости были как чирей на глазу. А вот срывать их, как того хотел новый казанский хан, отказывался уже Василий Иванович. Так что Москва и Казань вот уже три года как находились в состоянии вялотекущей войны.
