— Проповедование, да, я надеюсь, что справлюсь с этим. Но есть и другие вещи — о Боже, это звучит бессмысленно, но я верю, что смогу. Есть еще похороны и крещение, и... и, может быть, возможность помочь, даже если это всего лишь выслушать и помолиться.
— Ты хочешь позаботиться о них, — сказал Джейми мягко, и это не был вопрос, скорее признание.
Роджер безрадостно улыбнулся и прикрыл глаза от блеска солнца, отражающегося в воде.
— Я не хочу делать этого, — сказал он. — Это последнее, о чем я думал, и я, выросший в доме священника. Думаю, я знаю, на что это похоже. Но кто-то должен делать это, и, думаю, это я.
Они оба некоторое время молчали. Роджер открыл глаза и посмотрел на воду. Волны покрывали камни, колышась в потоке, словно локоны волос русалки. Фрейзер слегка пошевелился, потянув удочку.
— Послушай, а пресвитериане верят в святое причастие?
— Да, — ответил Роджер удивленно. — Конечно. Разве ты никогда... — конечно, нет. Он допускал, что фактически Фрейзер никогда не обсуждал с кем-то из не католиков некоторые спорные моменты. — Мы верим, — повторил он, осторожно погрузив руку в воду, и протер лоб, вода, сбегая, охлаждала лицо и шею под рубашкой.
— Это ведь духовный сан, да? — погрузившаяся мушка плыла в воде маленьким красным пятнышком. — Тебе потребуется посвящение?
— О, да. Потребуется. Есть Пресвитерианская академия в округе Мекленберг. Я поеду туда и поговорю с ними об этом. Хотя я думаю, на учебу не потребуется много времени; греческий и латынь я знаю, и, как это ни странно, — он улыбнулся про себя, — у меня есть степень в Оксфордском университете. Веришь или нет, в другом времени я считался образованным человеком.
Уголок рта Джейми дернулся, когда он потянул удочку рукой и перебросил ее на запястье. Леска всплыла, слегка выгибаясь, мушка была на ней. Роджер моргнул; и точно — поверхность заводи начала морщиться и дрожать, крошечная рябь расходилась штрихами от искусственных наживок.
— Ты говорил об этом со своей женой?
— Нет, — сказал он, глядя на заводь.
— Почему нет? — в тоне вопроса не было обвинения, скорее любопытство. Почему, в конце концов, он решил поговорить, прежде всего, с тестем, а не с женой?
"Потому что ты знаешь, что значит быть мужчиной, — подумал он, — А она — нет". Но вслух он высказал немного другую версию правды.
— Я не хочу, чтобы она считала меня трусом.
В ответ Джейми произнес короткое "Хмф", почти удивленное, но ответил не сразу, сосредоточившись на раскачивающейся леске. Он снял промокшую мушку с крючка, потом, поколебавшись над коллекцией на своей шляпе, наконец, выбрал хрупкую зеленую вещицу с пучком изогнутых черных перьев.
— А что, ты думаешь, она может так считать? — не дожидаясь ответа, Фрейзер встал и отвел леску вверх и назад, и пустил ее в полет, посылая наживку, светящуюся как лист на воде, дрейфовать в центр заводи.
Роджер наблюдал, как он проделал это, и как мушка заиграла над водой в дергающемся танце. Преподобный тоже был рыбаком. Внезапно, он увидел Несс, его сверкающую рябь, текущую и темную над камнями, и отца, стоящего в его видавших виды болотных сапогах, сматывающего леску. Он задохнулся от тоски. По Шотландии. По отцу. По еще одному — хотя бы одному — мирному дню.
Горы и зеленый лес вставали вокруг них таинственные и дикие, и мглистое небо взвивалось над низиной, как крылья ангела, тихое и залитое светом солнца. Но не мирное; никогда не мирное, не здесь.
— Ты веришь нам — Клэр, Брианне и мне — о том, что скоро будет война?
Джейми коротко засмеялся, пристально глядя на воду.
— У меня есть глаза, парень. Не нужно быть предсказателем или ведьмой, чтобы увидеть, что она уже стоит у порога.
— Это, — сказал Роджер, глядя на него с любопытством, — весьма странный способ определения.
— Неужели? Разве не об этом говорит Библия? "Когда вы увидите мерзость запустения, стоящую, где не должно, то пусть в Иудее да бегут в горы"?
"Читающий да разумеет". Память подставила недостающую часть стиха, и Роджер осознал, и его немного пробрала дрожь от того, что Джейми действительно видел ее, стоящую у порога и узнавал ее. Это была не игра слов; он описывал точно, что видел — потому что видел ее раньше.
Голоса маленьких мальчиков, кричащих от радости, пронеслись над водой, и Фрейзер слегка повернул голову, прислушиваясь. Слабая улыбка коснулась его рта, затем он посмотрел вниз, на воду, казалось, она стала двигаться еще сильнее. Веревки, связывающие его волосы, шевелились на фоне загорелой кожи его шеи, так же, как листья рябины наверху.
Роджер вдруг захотел спросить Джейми, боится ли он, но промолчал. Он в любом случае знал ответ.
"Это не имеет значения". Он глубоко вздохнул и почувствовал такой же ответ на этот же вопрос, задав его себе. Это, казалось, пришло ниоткуда, просто появилось у него внутри, словно он родился с этим, словно всегда это знал.
"Это не имеет значения. Ты все равно это сделаешь".
Они некоторое время сохраняли тишину. Джейми забрасывал дважды на зеленую мушку, потом покачал головой, пробормотал что-то, смотал и, поменяв ее на небольшую мушку в виде слепня, бросил снова. Мальчишки проскочили мимо на другом берегу, голые, как угри, и, хихикая, скрылись в кустах.
"Действительно странно", — подумал Роджер. Он чувствовал себя хорошо. По-прежнему не имея ни малейшего представления, что он собирается делать, он все так же смотрел ввысь на проплывавшие в их сторону облака, и теперь понимал гораздо лучше, что находится внутри всего этого. Но все было в порядке.
Джейми поймал рыбу. Он быстро подсек ее, сверкающую и подпрыгивающую и, выдернув на берег, убил ее резким ударом камня, прежде чем уложить в свою рыбацкую корзину.
— Ты собираешься стать квакером? — спросил он серьезно.
— Нет. Роджер вздрогнул от вопроса. — Почему ты спрашиваешь об этом?
Джейми чуть пожал плечами, он использовал этот жест, когда ему было неловко говорить о чем-то, и не сказал больше ни слова до тех пор, пока не сделал новый бросок.
— Ты сказал, что не хочешь, чтобы Брианна думала, что ты трус. Мне раньше приходилось сражаться бок о бок со священником, — одна сторона его рта скривилась. — Признаю, монсеньор не был хорошим фехтовальщиком и не мог попасть из пистоля даже в стену сарая — но он был достаточно смелым.
— О! — Роджер почесал подбородок. — Да, я понял, о чем ты. Нет, я не думаю, что смогу сражаться в рядах армии, — сказав это, он почувствовал острый укол сожаления. — Но взять в руки оружие для защиты тех, кто в ней нуждается.... Да, я смогу уладить это со своей совестью.
— Тогда все в порядке.
Джейми смотал остаток веревки, стряхнул воду с мушки и воткнул крючок обратно в шляпу. Отложив веревку в сторону, он порылся в корзине и вытащил керамическую бутылку. Он со вздохом сел, вытащил пробку зубами, выплюнул ее в руку и предложил бутылку Роджеру.
— Есть одна вещь, которую Клэр мне повторяет время от времени, — объяснил он и процитировал: "Солод делает больше, чем может сделать Мильтон, чтобы оправдать для человека Божьи пути".
Роджер поднял бровь.
— Ты когда-нибудь читал Мильтона?
— Немного. Она права насчет этого.
— Ты знаешь следующую строчку? — Роджер поднес бутылку к губам, — "Эль, парень, эль — это напиток для парней, которым больно думать".
Подавляемый смех переместился к глазам Фрейзера.
— Тогда это должно быть виски, — сказал он. — Оно только пахнет пивом.
Оно было прохладным, темным и приятно горьким, они передавали бутылку друг другу, не говоря ни слова, пока все не выпили. Джейми по-хозяйски заткнул бутылку пробкой и положил ее в корзину.
— Твоя жена, — сказал он задумчиво, поднимаясь и цепляя ремень рыбацкой корзины на плечо.
— Да? — Роджер взял поношенную шляпу, утыканную мушками, и передал ему. Джейми благодарно кивнул и надел ее себе на голову.
— У нее тоже есть глаза.
Глава 52. МИККИ.
СВЕТЛЯЧКИ ОСВЕЩАЛИ ТРАВУ, деревья и плыли в тяжелом воздухе богатством холодных зеленых проблесков. Один светился на колене у Брианны; она смотрела, как он пульсирует — горит-не горит, горит-не горит, и слушала, как ее муж говорит ей, что хочет быть священником.
Они сидели на крыльце своей хижины в сгущающихся сумерках ночи. На другой стороне поляны слышны были вопли ребятишек, шумно играющих в кустах, радостные и веселые, как охотящиеся летучие мыши.
— Ты... мм... могла бы сказать что-нибудь, — предложил Роджер. Его голова была повернута к ней. Было достаточно света, чтобы разглядеть ожидающее и слегка обеспокоенное лицо.
— Ну... дай мне минутку. Пожалуй, я не ожидала этого, понимаешь?
Это была правда, она не ожидала. Конечно, она не думала специально о подобных вещах, до сего момента, когда он высказал свое намеренье. Она знала, что Роджер так поступит; он не спрашивал ее разрешения — и она не удивлялась. Это было не столько переменой, сколько признанием и принятием того, что уже каким-то образом существовало — и в некотором смысле, было облегчением видеть это и понимать, что это такое.
— Ну, — сказала она после долгих размышлений, — я думаю, это хорошо.
— Ты одобряешь, — облегчение в его голосе было очевидным.
— Да. Раз уж ты помогаешь всем этим женщинам, то пусть уж лучше потому, что Господь велит тебе делать это, а не потому, что тебе лучше с ними, чем со мной.
— Бри! Ты не можешь думать, что я...— он наклонился к ней, обеспокоенно глядя в ее лицо. — Ты ведь так не думаешь, правда?
— Ну, только иногда, — призналась она. — В мои худшие моменты. Не все время.
Он выглядел таким озабоченным, что она потянулась ладонью к удлиненной округлости его щеки. Щетина его бороды не была видна при этом освещении, но она ладонью ощущала ее мягкое щекотание.
— Ты уверен? — спросила она тихо. Он кивнул, и она заметила, как он сглотнул.
— Я уверен.
— Тебе страшно?
Он слегка улыбнулся в ответ.
— Да.
— Я помогу, — сказала она твердо. — Ты только скажи как, и я помогу.
Он глубоко вздохнул, его лицо посветлело, хотя улыбка была печальной.
— Я не знаю как, — сказал он. — Как сделать, я имею в виду. Не говоря уж о том, что ты должна делать. Вот, что пугает меня.
— Может, и не знаешь, — сказала она. — Но ты ведь итак уже это делал, правда? Нужно ли тебе все же исполнить какие-то формальности? Или ты можешь просто объявить себя священником, как многие теле-проповедники, и сразу начать собирать пожертвования?
Он улыбнулся шутке, но ответил серьезно.
— Чертовы католики. Вы всегда думаете, что никто больше не может претендовать на таинство. А мы делаем это. Я думаю, что я поеду в Пресвитерианскую Академию, узнать, что нужно сделать для посвящения в духовный сан. Что же до сбора пожертвований — полагаю, это означает, что я никогда не буду богатым.
— Я, пожалуй, и не ожидала этого, в любом случае, — заверила она его серьезно. — Не беспокойся; я вышла за тебя не ради денег. Если нам понадобится больше, я раздобуду их.
— Как?
— Я не знаю. Не продажей своего тела, вероятно. Не после того, что случилось с Манфредом.
— Даже не шути об этом, — сказал он. Его рука легла поверх ее, большая и теплая.
Высокий пронзительный голос Эйдана МакКаллума поплыл по воздуху, и к ней пришла неожиданная мысль.
— Твой... твоя... мм... паства... — слово показалось ей ужасно смешным, и она захихикала, не смотря на всю серьезность вопроса. — Что они будут думать по поводу того, что я — католичка? — она вдруг повернулась к нему, взбудораженная другой мыслью. — Ты же не попросишь... ты же не просишь меня сменить веру?
— Нет, не попрошу, — сказал он быстро, но твердо. — Никогда в жизни. Что касается того, что они могут думать — или говорить... — его лицо подернулось, меняясь от тревоги к решимости. — Если они будут не согласны принять это, то... они могут катиться к чертовой бабушке, вот так.
Она залилась смехом, он засмеялся следом за ней, его смех был ломаным, но неудержимым.
— Кошка священника — неучтивая кошка, — поддразнила она его. — И как ты скажешь это по-гэльски?
— Понятия не имею. Но кошке священника — кошка, которой стало легче, — добавил он, все еще улыбаясь. — Я не знал, что ты об этом подумаешь.
— Я не совсем уверена, что вообще думаю об этом, — призналась она. Она слегка сжала его руку. — Но я вижу, что ты счастлив.
— Это заметно? — он улыбнулся, последний вечерний свет озарил блеск в его глазах, глубоких и искристо зеленых.
— Заметно. Ты словно... светишься изнутри, — ее горло сжалось. — Роджер, ты не забудешь обо мне и Джемми? Я не знаю, смогу ли я соревноваться с Богом.
Он посмотрел на нее ошеломленно.
— Нет, — сказал Роджер, и его рука сжала ее руку так сильно, что кольцо врезалось в тело. — Никогда.
Они немного посидели, молча, светлячки снижались как медленный зеленый дождь, их молчание сопровождалось пением света на темнеющей траве и деревьях. Лицо Роджера почти исчезало в уходящем свете, но она все еще видела линию его челюсти, застывшую в решительности.
— Я клянусь тебе, Бри, — сказал он. — К чему бы меня ни призвали сейчас — и Бог знает, что это такое, — изначально я был призван быть твоим мужем. Твой муж и отец твоих детей — это превыше всего — и так будет всегда. Что бы я ни должен буду делать, это не будет ценой моей семьи, я обещаю тебе.
— Все, чего я хочу, — сказала она мягко в темноте, — чтобы ты любил меня. Не за то, что я сделаю или как я выгляжу, не потому, что я люблю тебя — а просто потому, что это я.
— Совершенная, безусловная любовь? — сказал он так же мягко. — Некоторые бы сказали, что только Бог может так любить — но я могу попытаться.
— О, я верю в тебя, — сказала она и почувствовала, как свет от него распространился к ее сердцу.
— И, надеюсь, всегда будешь верить, — сказал Роджер. Он поднял ее руку к своим губам, церемонно поцеловав ее пальцы, его дыхание согрело ее кожу.
И как проверка решительности его предыдущего заявления, в вечернем ветре поднялся и зазвенел голос Джемми, маленькая срочная сирена.
— Пааааапппааа Паааапооочкааа Пааапппооооччкааа...
Роджер глубоко вздохнул, наклонился и поцеловал ее, мгновенная мягкость и глубокая соединенность, а затем понялся, чтобы разобраться со срочными неотложностями.
Она немного посидела, прислушиваясь. Звуки мужских голосов доносились с дальнего края поляны, высокий и низкий, требовательный и вопросительный, убеждающий и волнующийся. Не было никакой экстренной ситуации: Джем захотел подняться на дерево, слишком высокое, чтобы залезть на него самому. Потом она услышала шальной смех с шелестом листьев — о боже, Роджер тоже залез на дерево. Они все были наверху, крича как совы.
— Что тебя рассмешило, a nighean? — ее отец вырисовался из темноты, от него пахло лошадьми.
— Все, — сказала она, подвигаясь, чтобы дать ему место рядом. Это было правдой. Все вдруг показалось ярким, свет свечей в окнах Большого Дома, светлячки в траве, сияние лица Роджера, когда он говорил о своем желании. Она все еще чувствовала прикосновение его губ к своим; это волновало ее кровь.
