Причем, причиной тому было даже не то, что его отец, поддавшийся на уговоры его матери (дочь вождя, отданная в жены нужному союзнику, не смотря на то, что ее такой вынужденный брак был достаточно счастливым, все же хотела, что бы ее сын часть своего детства и отрочества провел у ее родственников и научился всему, что должен уметь мужчина-варвар), обговаривал буквально каждый пункт того, чему его должны научить. А также, что Аслан ни при каких обстоятельствах не должен делать. И уж этот вопрос — о том, что его сын никогда не должен оказаться снизу (ради этого он даже соизволил признать, что знает о некоторых обычаях своих соседей, которые в другой ситуации просто игнорировал, предпочитая не замечать), тем более обговорил с отцом и братом жены, который непосредственно и занимался Аслановым обучением. Просто к тому времени, когда кроме воинской науки и способов выживания в непростых условиях, пришла пора узнать кое-что из того, что следует знать об отношениях мужчин и женщин (с пацанами-то ясное дело, уже обсуждали), а, тем более, что существует и еще одна возможность в суровом мужском коллективе не сойти с ума от спермотоксикоза, особенно, когда в крови бушует адреналин, а драка закончилась, Аслан уже прочно завоевал право быть сверху. Его заслуги в реальном боевом походе были неоспоримы. Ровесники с ним не связывались, да и те, кто постарше, уважали силу, ловкость, выносливость и недюженные способности лидера — не даром в его жилах текла кровь вождей.
* * *
Аслан тяжело вздохнул, попытался собраться с мыслями, но короткое облегчение снова проходило... Это уже походило на приступы при сильнейшей простуде, когда температура ненадолго отступает под воздействием целебных настоек и других процедур, но пик, переломный момент, еще не наступил и все тело ломает, ненадолго бросая в озноб, но потом снова лихорадит, и ты бредишь в полусне, полуяви, не в состоянии отличить одно от другого.
Может быть, Дерек... нет, на то, что бы оказаться снизу Аслан пойти не мог, против этого бунтовала все-таки его гордость лаэра и воина. И это не столько ханжество, а именно тот вбитый с детства закон — заниматься однополым сексом можно и при определенных обстоятельствах даже нужно, но! Это строго добровольно и только лишь по заслуженному праву — кто сильнее, тот сверху, а кто оказался менее удачлив — представлен в роли Добычи для Зверя. Это часть воспитания — хочешь быть сверху — дерзай, докажи, что можешь... Правда, как ни странно, некоторые (пересчитать по пальцам) предпочитали оставаться Добычей, не стремясь становиться Зверем. Тогда Аслану было странно, но парни лишь ухмылялись, и говорили, что ему это не суждено понять. Почему, так и не объясняли, отсылая к дяде, а тот лишь отмахивался, уверяя, что вождь не должен мыслить, как Добыча. Вождь — всегда — Зверь, и ему — лучший кусок.
Аслан терялся. Ни один из 'Добычи' не выглядел хлюпиком или тем, кого принудили, ни один даже отдаленно не напоминал тех стройных жеманных мальчиков, каких продавали в качестве наложников, по определению обязанных оказаться снизу... И, кажется понял это только теперь, когда до звона в ушах, до красных кругов перед глазами захотелось отыметь только одну задницу, потому что к ней прилагалась наглая рожа, кажется, не способная унывать ни при каких обстоятельствах, и острый язык, который тоже иногда хотелось укоротить... а еще он был почти таким же, как сам Аслан... Находись среди варваров, Дерек, скорее всего, тоже бы чаще оказывался верхним... но почему-то представить его с кем-то другим Аслан не мог. Это его Добыча!!! Которая не хочет быть ни Добычей, ни Зверем...
'Точно сволочь, эгоист', — чуть не всхлипнул Аслан и тут же опомнился — что он совсем очумел что ли? Еще не хватало сопли распустить — и так уже падать ниже некуда.
Да, Аслана иногда думал, что действительно не будет зазорным оказаться снизу, но только в двух случаях — его партнер сильнее или же он не просто захочет его отыметь, как в случае с Дереком, но и полюбит его. Про любовь между варварами-мужчинами Аслан ничего такого не слышал. И Меченому не повезло, ни в одну из этих категорий он не попадает.
А самым поганым было то, что Дерек видел его слабость и позволил себе ею воспользоваться, носился с ним, как с малым ребенком, увещевая и пытаясь вразумить. Орису Аслан еще мог бы простить такое, но не Дереку... Не рабу... как жаль, что он не встретил его раньше... могли бы стать друзьями... могли бы, но кому нужен 'озабоченный' друг. И это Аслан тоже не мог простить своему рабу, в глазах которого мелькало не только уважение, но и холодное презрение... Чертов Меченый! Отпустить его? Выгнать на все четыре стороны, или продать от греха подальше? Нет, продать нельзя — слишком гордый парень не заслужил такого, но выгнать и отказаться от сомнительного удовольствия питать и дальше надежду, что тот сам когда-нибудь согласиться унять нестерпимый жар, воплотить дурацкую мечту лаэра... тоже нет... кто же кого больше мучает...
Аслан выбрался из душа, прошел в комнату, стянул в очередной раз мокрые штаны, прилипшие к его телу второй кожей, и забрался под одеяло. Он был опустошен и морально, и физически. Дерек молча поднялся и принес ему сухое белье, а Орис лишь ободряюще кивнул — ничего, пробьемся...
Хотелось провалиться сквозь землю, но Аслан лишь глубже зарылся под одеяло, загородив даже пылающее лицо... Надолго ли теперь хватит передышки, если присутствие в комнате этого раба, заставляет трепетать ноздри как на предстоящей охоте... Кто он теперь сам? Зверь или Добыча? Кто расставил капканы? Как он умудрился попасться?
— Хреново выглядишь, мой господин, — сообщил Дерек. — Все-таки, похоже, тебе не стоит столько пить.
— Я и сам знаю, пожалуй, теперь завяжу... а вот это бы точно завязал сегодня... — откинув одеяло, устало кивнул лаэр, указывая вниз...
К великому изумлению всех троих, новые штаны Аслана снова совершенно однозначно оттопырились в паху...
Дерек почесал переносицу, словно размышляя и находясь в неуверенности, правильно ли он поступает, но все же решился:
— Ща приду, — пообещал он поднимаясь.
Аслан вскинулся — желание прогнать раба и желание приказать остаться всколыхнулись разом, и удержало лишь то, что лаэр был уверен — Меченый вернется.
* * *
Дерек вспомнил про чудо-средство, прикупленное им в аптеке Виндора. Он его приберегал для обратной дороги, но кажется, придется пожертвовать сейчас. В крайнем случае, предъявит лаэру утром счет, если Аслан не опомнится и не предъявит 'счет' ему.
Дерек был далеко не глупым парнем, и понимал, что для уязвленной гордости и самолюбия лаэра слишком унизительно было такое положение, в котором его застали раб и помощник, и ему никак не отвертеться от наказания за свое непослушание, дерзость, и за то, что он стал свидетелем этой слабости своего господина. И самое страшное, к удивлению Дерека, была не смерть, не показательная порка, а возможность того, что его просто отвезут обратно на тот аукцион... Аслан... а ведь Аслан сможет так поступить, прекрасно зная, что его больше ничем не проймешь... Лучше уж...
Дерек мотнул головой, отгоняя свой кошмар, распахнул дверь и чуть не налетел на Дамира, в первый момент даже не поняв, что перед ним не Аслан. Все-таки братья были чем-то неуловимо очень похожи.
Мысли лихорадочно заметались в голове раба-воина. Пусть это и родной брат Аслана, но, судя по некоторым дошедшим до него слухам, братья не то чтобы не ладили, а просто игнорировали друг друга. С какой целью заявился этот тип сюда в такой час — непонятно, но видеть ему Аслана невменяемым совершенно необязательно.
— Прошу прощения, милорд, — как можно мягче произнес Меченый, — но Вы не можете войти, — и в подтверждении своих слов, плотно прикрыл за собой дверь, оказавшись преградой перед ней для слегка опешившего от такой наглости старшего сына Правителя.
Дамир вопросительно вздернул бровь, не утруждая голосовые связки, высокомерно давя взглядом наглого солдафона, но на Дерека это не произвело должного эффекта. Максимум, он соизволил объяснить:
— Лаэр Аслан никого не принимает. Он нехорошо себя чувствует — этот душный танцевальный зал, слишком громкая музыка, чрезмерная дегустация чудесных вин из подвалов Дворца Вашего многоуважаемого отца... — "доверительно" сообщил он.
И Дамир мог бы повестись, если бы Дерек догадался вложить в свою проникновенную речь хоть немного раболепия и учтивости, но он просто констатировал факт. Взгляд Дамира пообещал прихвостню Аслана много неприятностей, но видно до отцовского было далеко (надо на досуге порепетировать), а Аслану этот наглец с изуродованной физиономией был либо слишком предан, либо братец чем-то еще пугал своих людей, отчего тот не боялся кары наследника, а опасался гнева своего господина.
Дамир поморщился — как вообще Аслан додумался привести его в столицу в своей свите, что, неужели у него из целой сотни не нашлось двадцатки ребят с нормальной внешностью. Но 'эта свинья с драной рожей' стоял на своем, то есть застыл в дверях изваянием.
Дамир оказался чуть выше, и сейчас, буравя этого шута царственным взглядом, выглядел очень внушительно, но сам старший сын Правителя с тоской понимал, что он не представляет реальной угрозы для натренированного бойца, и не обманывался — силой здесь ничего не добьешься — не звать же на помощь гвардейцев.
— Послушайте, мне очень надо переговорить с моим братом. Вы хоть представляете, кто перед Вами, — раздраженно попытался он решить дело мирно. — Когда Аслан узнает о Вашем неподобающем поведении, а он узнает! — пригрозил Дамир, — Вы сильно пожалеете.
Дерек вздохнул с сожалением. Дамиру было не понять, что парень и так представлял себе, что утро у него будет нерадостное (когда Аслан придет в себя), но почему-то решил, что этот снисходительный вздох относится к его персоне.
— В конце концов! Вы забываетесь, — взорвался Дамир. — Вы гости — в моем доме!
Дерековы зрачки сузились и полыхнули гневом (странно, но почему-то стало обидно за Аслана, хотя формально Дамир был прав), однако голос был так же бесстрастен.
— Еще раз прошу прощения, милорд, но приказ есть приказ. Люди нашего лаэра его приказов не нарушают, и, поверьте, мы все очень ценим радушие, с которым принимают нас во Дворце Правителя, — уколол Дерек. — Я Вам повторяю, лаэр Аслан не может никого принимать. Он позволил себе слишком много излияний, и я это сообщаю Вам только потому, что Вы являетесь его родственником. Посторонние бы ограничились простым отказом, без объяснения причин, — отчеканил он.
— Ах ты, дерзкий сопляк! Ты еще пожалеешь, — пообещал Дамир, круто разворачиваясь, и еле сдерживаясь от желания дать этому ублюдку по морде. Но, во-первых, Дамир слуг не бил... да и этот нахал, непонятно чего возомнивший о себе, вряд ли позволит, чтобы его унизили. Причем, сдачи, конечно, не даст — соображает ведь, против кого выступил, но и увернется с легкостью, а покрасоваться "ветряной мельницей", лупя руками по воздуху — это только позабавить этого, да гвардейцев, стоявших в конце коридора, усиленно пялящихся перед собой, делая вид, что ничего не слышат, а сами, наверняка, прислушиваются к их разговору. Пожалуй, надо сделать так, чтобы они больше не появлялись здесь. Придется им в дальнейшем нести службу где-нибудь подальше от Дворца...
Единственное, что Дамира утешало, если Аслан в самом деле пьян — то это не самый удачный день для зачатия здорового наследника, ладно, будут еще дни... Придется рассказать отцу... или подождать до утра и попробовать еще раз...
* * *
Странно пахнущее средство, разведенное Дереком в стакане, подействовало не сразу. Орис, правда, вообще возражал против подобного эксперимента, но Дерек сам отхлебнул для того, чтобы остальные поверили, что это не отрава. Аслан же готов был провалиться сквозь землю, и мысленно пообещал утром оторвать этому гаду яйца "за все хорошее". И за то, что Дерек о нем такого мнения, что ему требуется подобное успокоительное (впрочем, его трудно за это обвинить, особенно в свете последних событий, но все равно обидно), и за то, что собирался провернуть такое дело за его спиной, и за его насмешки — ну хоть бы каплю раскаяния увидеть на наглой роже...
Сейчас, по прошествии еще пары часов, Аслану уже было гораздо легче, теперь он уже просто, то истекал потом, то дрожал в ознобе, без сопровождения постыдного доказательства его мужской состоятельности.
К утру измученная и уставшая от перепадов 'настроения' Аслана троица, так и повалилась спать, кто где. Аслан, в очередной раз вылезший из ванны, уже не стесняясь своей наготы (сухое нижнее белье, в котором он так и залезал под ледяные струи воды, закончилось, а выходные брюки решил поберечь — да и чего уж теперь стесняться...). Аслан рухнул в изножии кровати, отпихнув босую ногу разметавшегося по подушкам Дерека (тот, в очередной раз, помогая своему господину выбраться из ванной, намочил и штаны, и обувь с носками, но штаны категорически отказался снимать, для того, чтобы просохли... наверное, он прав — так меньше опасения для самого раба и меньше соблазна для лаэра). Как Меченый вообще оказался в его кровати, Аслан вспоминал смутно — кажется, он сам велел ему отдохнуть, а потом должна была настать очередь Ориса, которому тоже следовало бы хоть немного поспать. Пока же Орис пристроился в кресле. Все трое сошлись во мнении, что не стоит посвящать еще кого-то из ребят в интимные подробности сегодняшнего вечера. Трое — это и так слишком много для репутации Аслана.
За дверью теперь неотлучно находился кто-то из парней Аслановой сотни, во избежание, так сказать, ненужных визитов лаэрской родни.
Дамир через пару часов предпринял еще одну попытку, и Аслан запаниковал. Что это брату неймется?
Он подозревал, что старший брат очень хочет выяснить, с какого это перепуга Аслан напился и весь вечер приставал к его жене? Здравые же мысли периодически проскальзывали короткими вспышками в воспаленном эротическим бредом мозгу лаэра, и он понимал, что его состояние сейчас не вызовет доверия, и совершенно глупо оправдываться и рассказывать о том, что это Роксана его преследовала. А потом, как вообще сказать такое брату, с уважением и любовью относящемуся к своей жене? Даже жалко его, хотя Дамир вряд ли его пожалеет, только бы отцу не наябедничал...
Орис и Дерек полностью разделяли его опасения, когда лаэр попытался более-менее прояснить свою позицию. Аслану было жутко неудобно перед собственными бойцами (особенно перед Орисом). Интуитивно варвар чувствовал, что Дерек его лучше понимает, и был даже немного благодарен Меченому, за то, что тот не забывает отпускать ехидные замечания, не позволяя ему скатиться к полному самоедству и презрению к своей персоне, но все равно ужасно унизительно чувствовать себя беспомощным и до отвращения развратным.
Аслан то просил, то приказывал, им, невольным свидетелям постыдной слабости, все это забыть как страшный сон, и ни под каким видом не проболтаться остальным ребятам, и варвара совершенно не успокаивали клятвенные заверения, что и Дерек, и Орис унесут события сегодняшней ночи с собой в могилу.
