* * *
*
Деревенька Хоймова Губа Толвуйского погоста привольно раскинулась в низине южной части длинного и узкого Путкозера с его скалистыми, покрытыми лесом берегами и с самого первого дня исправно служила надёжным убежищем от ветра для всех, кто передвигался по воде. После того, как пал вольный Новгород, объезжавшие его Обонежские пятины государевы писцы посетили деревушку и внесли её в список облагаемых налогами поселений, что на жизни деревеньки сказалось не сильно.
Всё так же выходили в поля хоймвогубские мужики, привлечённые в эти глухие места повышенным плодородием почв, получившим потом у потомков своё обозначение как "заонежский чернозём". Всё так же скрипел огромным журавлем колодец, который был столь глубоким, что даже летом на его глубине не таял лед. Всё так же по вечерам пользовались крестьяне лучиной, которую заготавливали из сосновых поленьев.
По-прежнему в красном углу изб у них висели образа, и моление утром и вечером было для них святым делом. А по праздникам люди ходили в недавно срубленную для вновь прибывшего батюшки церковь Успения Пресвятой Богородицы. Церковь была красивая, стояла на видном месте — на пригорке, и её колокольный звон был слышен далеко окрест. В обычные же дни хоймовогубцы привычно вставали рано, после молитвы успевали сделать что-то по хозяйству и шли на работы: пахать, сеять, бороновать, косить — да мало ли каких дел было у крестьянина. Осенью женщины шли молотить цепями урожай, а мужики отправлялись в Шуньгу, что давно уже стала этаким перевалочным пунктом на пути транспортировки соли с побережья Белого моря в Русь, где и закупались различным товаром.
И так бы размеренно и текла их жизнь дальше, но тут царь-батюшка выдал никому на Онеге не ведаемому князю Барбашину-Шуйскому жалованную грамоту на поиск железных да медных руд и строительство заводов в Заонежских пятинах.
Нет, добыча руды и выделка меди да "уклада" существовала у карел Обонежья с давних времён, а секреты превращения "крицы" в "карельский уклад" — железо, по качеству близкое к стали — передавалось ими по наследству. Руду же для его производства добывали просто с плотов, собирая со дна специальными черпаками, благо лежала она не глубоко, от полусажени до двух и очень редко глубже, сажень до пяти. Ну а крестьянские мастера, которым подобный "уклад" был просто не по карману, и сами научились выделывать столь необходимое им железо, используя местную же руду в своих небольших сыродутных горнах. Но всё это делалось ровно в том количестве, что покрывало лишь их собственные нужды.
А вот понаехавшие на стругах розмыслы нашли, что в их округе сокрыты просто огромные залежи болотных и озёрных руд, многие из которых на поверку оказались более чем хорошими, превосходя порой даже пресловутое шведское железо. И не успели хоймовогубцы опомниться, как в их местах стало вдруг необычайно тесно и многолюдно, ибо далёкий князь не стал тянуть время и без раскачки принялся возводить в местной глухомани железоделательную мануфактуру, рабочие слободки, причальные вымолы и прочие нужные для работы постройки.
На Спировском ручье, что протекал между Ковшозером и Путкозером, приезжие мастеровые люди, орудуя киркой и лопатой, довольно быстро возвели огромные плотины, организовав тем самым большие пруды, вскоре наполнившиеся водой. А плотницкие артели тем временем срубили кузницы и хозяйственные "анбары", пока приехавшие каменщики возводили большую и малую плавильные печи. А поскольку строительство требовало много бруса и досок, недалеко от деревни возникла ещё и пильная мастерская.
Но лес был нужен не только на строительстве, но и под древесный уголь. И много леса, ведь на выплавку шестидесяти пудов чугуна требовалось почти сто восемьдесят пудов угля, а за год только одна большая домна, высотой в три с половиной сажени, могла выплавить чугуна около тридцать тысяч пудов. Так что чему удивляться, что в округе началась буквально массовая вырубка деревьев, заработать на которой приехало немало бригад лесорубов. И вскоре там, где веками шумели густы боры, остались лишь воспоминанья о них. Однако приехавшие не только сводили леса под корень. Вскоре на местах самых больших вырубок приплывшие дьяки (сплошь вчерашние отроки, у многих даже борода ещё не пробилась) занялись таким непонятным для местных делом, как лесовосстановлением. Как пояснили местным приезжие, такой порядок ввёл сам князь Барбашин, ратуя за сохранность богом данной людям природы. Мужики, задумчиво почесав в затылке, лишь хмыкнули и махнули рукой на барскую придумку. Вот ужо придумали чего — лес сажать. Да он и сам восстановится. Вон после пожара опомниться не успеешь, а уже всё молодой порослью поросло. Совсем, видать, людям заняться нечем.
А между тем мануфактура росла как на дрожжах. При этом взятые на саблю чухонцы и вольнонаёмные рудокопы уже добыли первую руду, обеспечив тем самым первую плавку. И ведь не сказать, что всё на новом месте у княжеских людей шло хорошо. Случалось, конечно, всякое, особенно с пленными людишками. Холоп он ведь холопу рознь. Кто-то принял свою новую сущность, а кто-то и нет. И при первой возможности готов был в бега податься. А при побеге разное бывает. Так один беглец словно копьём проткнул попавшимся под руку ломом вставшего у него на пути кузнеца, едва не убив последнего. Несостоявшегося убивца, конечно, поймали и слегка повесили, но подобных неурядиц было просто вагон и маленькая тележка. И всё же, несмотря на всю неустроенность, на географическую удаленность, отсутствие надежных транспортных коммуникаций и, безусловно, тяжелые условия труда, производство чугуна и стали на барбашинской мануфактуре началось и успешно развивалось, а технология плавки всё время совершенствовалась. Так именно здесь вместо простого кричного передела начали вводить на полсотни лет раньше, чем это случилось в иной ветви истории, такой процесс, как фришевание. Точнее, начали опыты с ним по тем скудным сведениям, что имел князь-попаданец. А неугомонный Вассиан Кузнец, сын и внук кузнеца (отчего и получил свою фамилию), запримеченный ещё в школе за любовь к тайнам металла, за что и был взят на "карандаш", и вовсе приступил к разработке процесса "горячего дутья". Незашоренное молодое сознание Вассиана позволило ему по кусочкам вытянуть у попаданца кучу всякой мелочи, почерпнутой тем на формуных баталиях. Эти мелочи постепенно сложились в мозгу молодого мастера в относительно работоспособную схему, которую он и принялся проверять. А князь, владелец мануфактуры, на удивление многих не только не одёрнул зарвавшегося молокососа, но ещё и денег на его эксперименты выделил.
Впрочем, все эти нововведения шли как бы параллельно с основным производством и не мешая ему. А потому и потащились по Онежскому озеру плоскодонные барки и струги из Хоймовой Губы, чтобы через реку Свирь вывезти столь нужный всем металл и готовые пушки в Ладогу. А оттуда он уже попадал на рынок, который немедленно отреагировал на его появление повышенным спросом. Тот же Новгород, пользуясь лучшей логистикой, занялся приготовлением из него всевозможных изделий: от лемехов, топоров, сковород, ножей, замков и кос до подков, гвоздей, игл, булавок и других предметов домашнего обихода, причем количество ремесленников, что занимались их производством, начал расти год от года. И это вдохнуло в город очередную свежую струю.
Однако не одним чугуном да железом занималась княжеская мануфактура.
Вот воистину права поговорка про "где найдёшь, где потеряешь". Неожиданное спасение в своё время персидского купца Хосроя Машреки вылилось со временем в долгосрочные деловые отношения с ним, благодаря которым князь и попытался вызнать секреты технологий, недоступных в данный момент европейцам.
Да, это там, в далёком и уже ставшем казаться чем-то нереальным будущем все почему-то считали Европу образцом технологичности. Увы, попав в шестнадцатый век, Андрей давно понял, что практически весь хай-тек рождался и располагался отнюдь не в ней. Нет, Европа уже семимильными шагами шла к тому научному могуществу, которое и позволило ей занять первое место на следующие пятьсот лет, но именно сейчас это был отнюдь не единственный уголок высоких технологий в мире. И именно поэтому, если в первые годы князь-попаданец смотрел исключительно на Запад, то теперь его люди искали мастеров и на Востоке. Потому как после падения Римской империи те же арабские учёные смогли сохранить большой объём знаний, что был потерян в варварских королевствах Европы. И не только сохранили, но и продолжили развивать, отчего многое вернулось в Европу назад уже в трудах мусульманских учёных, но и многое из былого наследия до сих пор оставалось тайной для европейских учёных мужей и европейских мастеров. К примеру тот же тигельный способ плавления стали, вернувшийся в Европу лишь к концу восемнадцатого века, никогда не забывался не только в Индии, но и в ханствах Средней Азии. Тех самых, которые многими в будущем считались этаким каноническим образцом феодальной отсталости. Однако для шестнадцатого века подобное сравнение к тому же Бухарскому ханству было просто не применимо от слова "никак". Почему потом оно всё же отстало в технологическом плане — это пусть историки разбираются, а пока что многие среднеазиатские города хранили секреты древних технологий, обладать которыми хотели бы все мастера Европы. Вот и Андрей был одним из них.
И раз это у него появилась такая возможность, то почему он не мог воспользоваться ею? Всё равно ведь между Бухарским ханством и Персидской империей довольно часто возникали и полноценные войны, и просто вооружённые конфликты, в которых обе стороны разоряли сёла и захватывали города. А в захваченных городах в плен победителям попадали люди самых разных профессий. И если вовремя подсуетиться, то кого потом заинтересует, куда пропал один из мастеров. Может погиб при штурме, а может и сбежал. И пусть, скорее всего, Хосрой не сильно горел желанием выдавать подобные секреты "неверным", но купец всегда оставался купцом, даже если он верил в Аллаха, а не в Христа. И при этом купец даже не брал греха на душу, так как продавал единоверцев не неверным, а купцам из далёкого Хаджи-Тархана, таким же мусульманам, как он, скупающим мастеров для собственного хана. Ну а то, что потом часть рабов оказалось на далёкой Онеге, так разве он в этом виноват?
Зато в результате таких вот "оказий" у князя под рукой оказалось сразу три умельца, с которыми предварительно поговорили заплечных дел мастера, обрисовав им их возможное будущее в зависимости от их поведения. А то ведь в эти времена принято было свои секреты хранить строго, отчего другим порой приходилось по-новой открывать то, что кануло в лету при гибели очередной династии мастеров. Ну а Андрей и вправду был готов отпустить бухарцев не только на волю, но и домой, в ханство, но только при условии, что они его людей всему научат.
Двое из трёх оказались вполне вменяемыми и вскоре приступили к своей работе на хоймовогубской мануфактуре, подробно консультируя при этом приставленных к ним русских мастеров. А секретов было очень много: из чего и как собирать тигли, что использовать в виде флюсов, как лучше варить железо и прочая, прочая, прочая. Но в результате на руках у андреевых розмыслов оказались бруски весьма высококлассной стали, которые тут же пошли на резцы и прочий нужный инструмент.
Позже, когда сама тигельная плавка стала не такой экзотикой, Андрей решил попробовать на практике метод господина Круппа, который получал крупные отливки, смешиванием стали из десятков тиглей. Ведь десяток больших нарезных орудий с клиновидным затвором куда лучше сотни чугунных гладкостволов. Да и мало ли куда может пригодиться сталь!
Впрочем, пара десятков "лишних" чугунных орудий в год при постоянно растущем флоте — это тоже было большим подспорьем. Ведь мощности Пушечной избы были полностью заняты царской армией. А на князе "висел" ещё и имперский заказ. Так что стоит ли говорить, что Хоймовогубовская железоделательная мануфактура не долго оставалась единственной на Заонежском полуострове?
* * *
*
К концу лета 1527 года ситуация в Ливонии для Ордена больше походила на катастрофу. Он практически полностью потерял все свои земли, кроме небольшого участка на севере, начинавшегося от Толсбурга и идущего через Вейсенштейн дальше до предместий Пернова, и практически всю свою армию, включая и самого магистра, попавшего в плен. С другой стороны, именно на севере оказался облачённый властью и деятельный по натуре Герман фон Брюггеней, сумевший объединить вокруг себя как рыцарей Ордена, так и рыцарей Эзель-Викского епископства. Но стремительный бросок под Гдов с разграблением нескольких деревушек, попавшихся на пути, пришлось прекратить, едва до его слуха дошла весть о поражении армии Ордена и падении столицы. Оценив сложившуюся ситуацию, фон Брюггеней велел возвращаться назад, ведь теперь против его небольшой армии могли выступить не только ограниченные силы новгородского наместника, но и вся русская рать, ожидать которую у стен Вейсенштейна, Гапсаля или Ревеля предстояло со дня на день.
Надежды же на внешнюю помощь у ливонцев уже не осталось. В землях Густава Вазы полыхнуло очередное восстание и ему сразу стало как-то не до внешней политики. Датский король Фредерик I тоже полностью погряз во внутренних смутах. Своё обещание бороться с ересью вплоть до применения смертной казни он благополучно забыл и теперь открыто покровительствовал лютеранам. На прошлогоднем сейме в Одензе в королевстве была провозглашена свобода совести и с этого момента, стремясь к фактической независимости датской церкви от папства, он постепенно ограничивал права епископов и начал передавать в лены дворянам монастырские земли. Однако ухудшение положения простого люда вызвали в народной массе опасное для дворян брожение. И ведь только-только удалось подавить восстание в Сконе, а по стране уже покатился очередной слух о скором возвращение "доброго" короля Кристиана. И в такой ситуации ввязываться в авантюру на другом конце Балтийского моря ради когда-то уже проданных земель, рискуя при этом остаться без тех выплат, что платили русские за проход проливов, не казалась королевским советникам хорошей идеей. Ну а то, что часть этих советников "подкармливалось" из рук Компаний, так это же их частное дело! Они же ведь не выступали против короля!
Но больше всего надежд у Ордена было на польского владетеля, вот только у Сигизмунда, как всегда, в казне не оказалось денег, а набег его подданных на земли османского султана грозил раскачать только-только установившийся между Польшей и Портой мир. К тому же он, как великий князь литовский, неожиданно был втянут в земельный спор между Литвой и Померанией. Герцог Барним, которому досталась в качестве залога Курляндия, в отличие от Ордена, не собирался сносить ползучий захват его земель литовцами и потребовал вернуть всё, что было захвачено, назад, согласно межеванию 1501 года, пригрозив иначе решить дело либо авторитетом императора, либо силой, если это понадобиться. Кроме того, он объявил, что готов отозвать своё предварительное согласие на продление ленной зависимости Лемборско-Бытувской земли от Польши. А ведь в этом варианте истории, из-за активного вмешательства одного неугомонного князя-попаданца, поездка Георга в Гданьск так и не состоялась, и между герцогством Померанским и королевством Польским по-прежнему остро стоял вопрос как о приданом за Анну Польскую, так и о принадлежности приграничных замков Лемборк и Бытув. И ведь это именно полонофил Барним в иной истории и уговорил брата снизить сумму приданного и уступить замки Сигизмунду. А потому, хорошо зная о раскладах при померанском дворе, просто взять и отмахнуться от данной проблемы, у Сигизмунда не было ни одного шанса. Учитывая всё это, а также то, что едва замиренный Гданьск продолжал глухо кипеть, а шляхта всё чаще вспоминала о рокоше, влезать в ливонскую распрю Сигизмунд может и хотел бы, но не мог. Слишком уж ситуация в стране висела на волоске.
