К счастью, Хоро проснулась утром без похмелья, поэтому Лоуренс, не теряя времени, приступил к расспросам о вчерашнем дне. Рассмотрев её подарки при свете дня, он понял, что они были довольно дорогими.

— Еда, вино и эта игральная кость, — ответила Хоро.

— А кроме этого?

— Да всё же. Ну, ещё я получила гору приятных слов, — с мечтательным видом произнесла Хоро, покусывая гребень, которым она вычёсывала хвост.

— Надо полагать, ещё много еды и выпивки, а главное — этот шарф, который был у тебя на шее. Принять подарок, вроде этого...

— Это на самом деле прекрасный мех. Хотя и не такой хороший, как у меня на хвосте.

— И ты вынудила его тебе купить?

— Я не такая бесстыдная. Он сам предложил, я не просила. Ну и подарить шарф — это произвело на меня впечатление.

Лоуренс перевёл взгляд с шарфа из лисы на Хоро, и та весело добавила:

— Я просто потеряла голову.

— Тебе никто не говорил, что у нас будет милая беседа. Получив что-то дорогое, вроде этого, ты не могла просто оставить его себе. Надо же, я думал, что удастся без моих расходов поднять тебе настроение, и получил в итоге недостачу.

— У-ху-ху, так и думала, что ты задумал нечто в этом роде. Что ж, так оно и получилось.

— Расходы на этот шарф я вычту из денег, которые я собирался потратить на праздник.

Хоро недовольно посмотрела на Лоуренса, но стоило ему посмотреть в ответ, как она отвернулась с невинным выражением лица.

— Вот же... И полагаю, мне не надо ждать, что ты где-нибудь открыла свои уши и хвост.

— Да всё хорошо. Я не такая дурёха.

Вспомнив, как она выглядела, вернувшись на постоялый двор, Лоуренс решил, что это опасение можно снять, но была ли Хоро осторожна в другом?

— А тебя не расспрашивали о твоих отношениях со мной?

— Я хочу знать, почему ты спрашиваешь об этом.

— Не будешь следить за языком, люди о нас могут разное подумать.

— Хм. Мысль верная. Он расспрашивал меня о разном. Я странствующая монахиня, и ты спас меня от плохих людей, которые пытались меня продать, вот как я сказала ему.

За исключением монашества Хоро, остальное в какой-то мере соответствовало событиям.

— Вот так на мне в результате повис огромный долг перед тобой, спасшим меня, и, поскольку я не могу его вернуть, я расплачиваюсь своими молитвами Богу о безопасности в пути... Ой-ёй-ёй, сказала я печально. В этом есть смысл, верно?

В этой истории самого Лоуренса можно было признать плохим человеком, но это было таким объяснением, которое её собеседник был готов принять.

— Когда я так сказала, он вдруг предложил купить мне шарф, — сообщила эта странствующая монахиня с улыбкой демоницы на лице.

— Ладно, тогда вроде бы ничего ещё. А что это, игральная кость? Зачем тебе это купили?

Вчера вечером Лоуренс не мог рассмотреть кубик, как следует, в лунном свете, но сейчас он видел, что кубик представлял собой нечто вроде игральной кости из желтоватого металла, его грани и углы были настолько ровными, будто они были изготовлены искусным кузнецом. И на первый взгляд его можно было принять за золотой, только неполированный. Однако Лоуренс уже встречался с таким 'золотом'. Этот предмет не был создан человеком, он был таким от природы.

— Вот это? Это используется в гадании. Гадалка сказала, что это гадальная кость, позволяющая увидеть судьбу. Разве она не чудесной формы? Я была просто поражена тем, что кто-то сделал что-то такое. Несомненно, такое продаётся по высокой цене.

— Дурёха. Кажется, думаешь, это будет продаваться.

Лоуренс назвал Хоро дурёхой нарочно, потому что она то и дело называла дурнем его. Уши Хоро дёрнулись так, словно их ущипнули.

— Это не гадальная кость, — объяснил Лоуренс. — Это самородный металл, называется пирит, его часто называют 'жёлтым железом'. Этот кубик не сделан людьми.

Похоже, слова Лоуренса озадачили Хоро, она недоверчиво посмотрела на него, но Лоуренс не стал обращать на это внимания и просто взял кубик со стола двумя пальцами и бросил его Хоро.

— Кажется, мудрая волчица, дарующая обильный урожай пшеницы, не знакома со всякими камнями. Когда такие 'гадальные кости' добывают, они уже имеют такую же форму, как у игральных костей.

Не может быть, засмеялась Хоро и покатала пойманный кубик по ладошке.

— Ты наешь, что в моих словах нет лжи.

Хоро недовольно простонала и зажала кубик между пальчиками.

— Особого использования 'жёлтое железо' не имеет и часто продаётся просто как безделушка на память. А ещё, поскольку это похоже на золото, его иногда используют для мошенничества. Разве кто-то ещё это покупал?

— Таких было много. Гадалка, предсказывавшая судьбы этими костями, была настолько хороша, что я была поражена её умением. И ещё гадалка говорила, что любой, держа эту кость в руке, мог предсказать судьбу, и потому так много людей хотело их купить у этой гадалки. Она продавала их для разных целей, не только для гадания.

— Это вот эти штуки? — несколько недоверчиво переспросил Лоуренс.

— Мм. Говорила, что даже уродливые по форме, не такие потрясающие, как это, способны исцелять болезни или служить оберегами.

Лоуренс поразился, насколько хорошо эта гадалка продумала свою затею. На праздниках и больших ярмарках порой народ начинает повально гоняться за самыми странными вещами. Воспользоваться для торговли праздником — это пример деловой хватки, так что Лоуренсу следовало подумать насчёт этого пирита.

— Кроме того, — добавила Хоро, — Амати купил эту кость, победив в торгах.

А вот это Лоуренса откровенно удивило.

— Победив в торгах?

— Все там были такими горячими. Я впервые видела торги, это было что-то потрясающее. И потому я думаю, что кубик продастся по высокой цене.

Её рассказ заставил Лоуренса вспомнить про Батоса, бродившего по рудникам в горах Хёорам. Может быть, Батос уже слышал об этих событиях. Если у него есть в запасе пирит или опыт в торговле им, возможно, удалось бы получить большую прибыль.

В тот момент, когда Лоуренс обдумывал такую возможность, в дверь постучали.

У него мелькнула мысль, что Амати всё же как-то увидел хвост или уши Хоро, однако в этом случае она с её великолепным чутьём должна была это заметить.

Он перевёл взгляд с двери на Хоро — та уже натянула одеяло себе на голову. Судя по этому, не следовало ждать таких опасных посетителей, как это произошло в портовом городе Паццио. Лоуренс подошёл к двери и без колебаний открыл её.

За дверью оказался парнишка из лавки Марка.

— Простите, что пришёл так рано. У меня сообщение от хозяина.

Утро было уже не столь раннее, но всё же Лоуренс не мог себе представить, чтобы ребёнка заставили к нему прибежать, чтобы сообщить об открытии рынка. Он, было, подумал, что мог заболеть Марк, но тогда мальчик не сказал бы, что сообщение от его хозяина.

Меж тем Хоро, тихонько двигая ногами, укрылась одеялом полностью, открытым осталось лишь лицо. Парнишка, похоже, заметил её только сейчас и перевёл на неё вой взгляд. Вероятно, девушка на кровати, прятавшаяся под одеялом, пробудила в нём нежелательное воображение. Тут же покраснев, парнишка поспешно отвернулся.

— Это насчёт легенды? — вернул его к действительности Лоуренс.

— А, д-да. Мне было сказано быстро сообщить, и я прибежал. Но вообще-то...

То, что рассказал мальчик, настолько возмутило Лоуренса, что он сам решился пробежать чуть ли не пол-города Кумерсун.

Глава третья

Движение на улицах города Кумерсун началось раннего утра.

Двигаясь за бежавшим впереди мальчиком, Лоуренс пересёк главную улицу, проложенную с севера на юг, и устремился к расположенному на западе отделению гильдии. Он успел мельком заметить, как какие-то люди в разных местах устанавливали талички с какими-то знаками или надписями. На бегу он увидел это, но не смог разобрать содержимого. Кажется, эти символы ему прежде видеть не приходилось, но некоторые из них были украшены цветами, листьями репы и пучками соломы. Вероятно, это было частью подготовки к празднику Раддора, который должен был сегодня начаться, но вникать у Лоуренса, к сожалению, времени не было. Ноги у бежавшего впереди парнишки были очень быстрыми, но сам он даже не запыхался, вероятно, Марк его достаточно часто гонял, сделав из парнишки отличного бегуна.

Лоуренс был уверен в своей выносливости, но он еле успевал за мальчикой.

Он испытал настоящее облегчение, увидев, наконец, отделение гильдии, потому что к этому моменту уже начал задыхаться. Деревянная дверь отделения, массивная, обычно всегда закрытая, что создавало ощущение избранности входивших в неё, была сейчас распахнута. У входа стояло человека три торговцев с кружками в руках, они, похоже, пили с самого утра. Они, заглядывая в зал гильдии, весело с кем-то переговаривались, но, заметив Лоуренса, замахали руками, предлагая ему войти, при этом они громко кричали:

— Эй! Рыцарь, о котором все говорят, рыцарь Хашмидт здесь!

То, что Лоуренса назвали рыцарем Хашмидтом, убедило его, что сообщение, переданное мальчиком, не было ложью или розыгрышем.

Это имя было взято из известной истории из Эреаса, края, где много моря, виноградников и страстей. Главным её героем был придворный рыцарь Хэнт Ла Хашмидт.

Впрочем, даже то, что Лоуренса назвали рыцарем, его совсем не обрадовало.

Может, потому, что рыцарь Хашмидт в этой истории отважно сражался во имя Ирезы, дочери аристократического рода, но был вызван на поединок за Ирезу принцем Филиппом III и трагически погиб.

Лоуренс взбежал по каменным ступеням мимо продолжавших выкрикивать торговцев и влетел в зал.

Взгляды находившихся внутри направились на Лоуренса, острые, как копья у тела распятого вероотступника.

В конце зала, у стойки, за которой сидел глава отделения, стоял принц Филипп III.

Высокий мальчишеский голос разнёсся эхом по залу:

— Я ещё раз заявляю!

Амати, одетый в церемониальный плащ, а не кожаный, промасленный плащ торговца рыбой, в точности подходил облику сына аристократического рода. Он посмотрел прямо на Лоуренса, меж тем, как присутствовавшие торговцы, затаив дыхание, обратили своё внимание на него самого.

Амати поднял руку с листом пергамента и кинжалом и провозгласил:

— Когда я выплачу долг, обременивший хрукие плечи странствующей монахини, и это прекрасное дитя Божье будет освобождена, я клянусь святым Ламбардосом, с небес надзирающим за торговой гильдией Роэн, что со всей искренностью предложу свою любовь странствующей монахине Хоро!

Раздался странный восторженный рёв, впитавший в себя ещё и ликующий смех с восхищённо взволнованными вздохами. Не отвлекаясь на реакцию толпы, Амати медленно повернул в руке кинжал рукоятью наружу, перехватил его за лезвие и выверенным движением протянул Лоуренсу.

— Я расспрашивал госпожу Хоро о невзгодах, выпавших на её долю, и об обращении с ней. Используя моё положение свободного человека и имеющееся у меня имущество, я хочу вернуть ей крылья свободы. И сверх того я хочу предложить ей вступить со мной в брак.

Лоуренсу вспомнились вчерашние слова Марка. Когда парень в его возрасте чем-то увлечётся, он будет готов на любое безрассудство, на всё, что захочет.

Лоуренс хмуро посмотрел на протянутый ему кинжал, потом на пергаментный лист. С такого расстояния прочесть текст он не мог, но, вероятно, там было подробно изложено то, о чём сейчас объявил Амати. Буро-красное пятно в нижнем углу листа определённо было пятном крови, а не восковой печатью.

Существовала определённая практика в землях, где не было нотариусов, или в тех случаях, когда договору придавали более высокую значимость, чем это обеспечивало участие нотариуса. Составитель договора ставил на нём печать кровью и передавал его другому участнику вместе с кинжалом, беря с него клятву перед Богом. При несоблюдении договора держатель кинжала должен был убить им партнёра или перерезать себе горло.

Принять кинжал, протянутый Амати, означало принять с ним и условия договора.

Однако Лоуренс был не в состоянии пошевелиться, всё это стало для него полной неожиданностью.

Господин Лоуренс, — казалось, говорили глаза Амати.

Лоуренс не думал, что ему удастся отделаться малоубедительными объяснениями или вообще не обратить на предложенный договор внимания. Он изо всех сил постарался для начала потянуть время, чтобы найти выход.

— Это правда, что у Хоро есть долг передо мной, — произнёс он. — Правда и то, что взамен оплаты долга она молится за безопасность моего путешествия. Но это не означает, что она обязательно перестанет меня сопровождать, если её долг исчезнет.

— Конечно. Тем не менее, я уверен, что она так поступит.

Негромкое 'О-о-о' пронеслось по залу. Перед толпой стоял не какой-то подвыпивший завсегдатай, а полноценный принц Филипп III.

— И потом, Хоро является странствующей монахиней... Так что насчёт её замужества...

— Если ты полагаешь, что я об этом не осведомлён, можешь на этот счёт не беспокоиться. Я узнал, что госпожа Хоро не относится ни к одному из религиозных орденов.

Лоуренсу пришлось крепко сжать губы, чтобы не вылетело рвавшееся из него 'Заткнись!'

Странствующие монахини бывают двух видов. Первые принадлеали к признанным Церковью нищенствовавшим орденам, не имевшим где-либо своей резиденции. Вторые не относились к какому-либо ордену, они просто принимали такое название. Большинство странствующих монахинь относились ко вторым, принятое ими название просто было удобным в дороге. Само собой, не принадлежа ни к какому ордену, они не имели и никаких препятствий к замужеству.

Амати знал это. В противном случае получить согласие соответствующего религиозного ордена было бы невозможно.

Из уст Амати продолжали вылетать сплетённые в предложения слова:

— И я не хотел предлагать господину Лоуренсу заключить такой договор. Присутствующие здесь люди могут меня принять за принца Филиппа III из сказания о рыцаре Хашмидте. Однако по закону города Кумерсуна, если женщина обременена долгом, держатель этого долга является её опекуном. Само собой... — Амати приостановился, чтобы откашляться и продолжить, — если господин Лоуренс, её опекун, без дополнительных условий одобрит моё намерение предложить руку сердце госпоже Хоро, мне не придётся прибегать к такому договору.

Драма борьбы за женщину, столь редко становившаяся зрелищем для посторонних, была отличной приправой к выпивке. Торговцы тихонько посмеивались, наблюдая за развитием событий.

Скорее всего, большинство торговцев с достаточным опытом не восприняло отношения Хоро и Лоуренса именно такими, какими это было озвучено. Было бы странно, если задолжавшая странствующая монахиня действительно молилась о безопасности торговца в его поездке в счёт долга. Вероятнее было бы, если она путешествовала с торговцем, чтобы не быть проданной за долги, вполне естественным было бы и другое — она просто влюбилась в торговца.