Вокруг нее суетилось несколько сотен человек, сильно за полтысячи. Пока две сотни, считая вместе со стройбатовцами, подкапывали под акулой песок, другие тачками вывозили лишку, а еще сотни три образовали живые цепочки к воде и передавали туда-сюда ведра.

— Что они делают?! — вытаращил глаза Кай.

— Не стой столбом! — заорал вездесущий Крэйн, — бегом на ведра, раз лопат нету!!

Летчики подчинились, не дожидаясь порции отборной ругани, и потому пара трехэтажных конструкций без падежей досталась кому-то еще. Мастер-сержант, фактически, принял на себя командование стройбатом и несколькими группами летчиков и подгонял нерадивых такой качественной бранью, которой позавидовал бы любой боцман.

Вольфганг быстро понял суть всей этой неразберихи под проливным дождем: акула была еще жива, и местные жители прилагали титанические усилия, пытаясь ее спасти. Казалось, на их стороне было само небо, потому что ливень очень упростил им задачу: ведра передавались по цепочке и заливались в громадные метровые жаберные щели, при этом не было нужды поливать всю акулу целиком, а это уже могло бы оказаться малореальным.

Через полчаса копатели подрыли небольшие котлованчики с двух сторон от акулы, и песок, на котором она лежала, начал проседать, расползаться. Рыбина оказалась погруженной в котлован наполовину, при этом он наполнился водой благодаря дождю и набегающим волнам. К тому же местные привезли пожарную телегу с помпой и рукавом, и теперь акуле заливали воду в жабры помпой.

Работа была нелегкой, но Вольфганг был к такому привычен, чего не скажешь про Кая: все-таки, дворянин и интеллигент. Крепко вымотавшись, он неосторожно подошел к краю котлована, песок сполз под ногами. Кай удержался вертикально, но оказался по пояс в воде возле головы акулы. В этот момент ее веко поднялось, и на него с кинжальной дистанции уставился огромный полуметровый глаз с крестовидным зрачком. Казалось, акула смотрела прямо на летчика, затем глаз снова закрылся.

Еще чуть позже притащили вторую помпу и принялись вымывать из импровизированного бассейна песок, тем самым углубляя его и погружая акулу в воду все больше.

— Пожалуй, мы тут больше не нужны, — сказал мастер-сержант, к тому времени насквозь промокший и испачканный в песке, как и все остальные.

— Это была откровенно хреновая идея, использовать для подобных работ императорских летчиков! — чопорно заявил Дэффри Ротт, — и я непременно напишу об этом рапорт!

Мастер-сержант посмотрел на него тяжелым взглядом:

— Долбоклюв. Лучше пойди в ближайший храм и помолись Госпоже, чтоб когда тебя, тупого императорского летчика, собьют над океаном, рядом оказалась какая-то из этих акул.

— Мастер-сержант, вы верите, что эти акулы действительно спасают потерпевших кораблекрушение моряков?! — удивился Вольфганг.

Крэйн в ответ фыркнул:

— Верю ли я? Меня сбили в шести милях от Планпандоя, и течение несло в открытый океан, к берегам Ямато. А теперь угадай с первого раза, на чьей спине я добрался до того островка, откуда меня потом забрали узкоглазые.

— Вас... спасла акула?! — недоверчиво переспросил Кай.

— Ты думаешь, что есть еще хоть какая-то другая причина на свете, которая заставила бы меня посреди ночи намокнуть, замерзнуть, испачкаться и устать, как соленый заяц?!! Долги надо возвращать... Лады, гусята. Славно поработали, может быть, кому-то из нас это еще воздастся, заодно укрепили дружеские отношения с местными. Дуем переодеваться и сушиться, а потом в бар. Я проставляюсь.

— А мне дед рассказывал, когда я был маленьким, что гигантская акула спасла их корабль, — сказал на обратном пути, стуча зубами, Нойманн. — Дед плавал на Крайний Архипелаг за кисельными кокосами, и вот как-то раз ночью появилась акула длиной в их шхуну и стала толкать нос в сторону, отклоняя от курса. Ее пытались прогнать шумом, но она все равно не уплывала. А потом слева увидели буруны и услыхали прибой. Корабль прошел в четверти мили от рифа, если б не акула — налетели бы и разбились, а ночью это гарантированный конец. Но я думал — дед байки плетет.

Крэйн ухмыльнулся:

— Деду надо было верить, гусь, на то он и дед.

* * *

В бар пошли все, кроме Дэффри Ротта и членов его экипажа, которые тоже не пошли из солидарности с командиром. Там довелось впервые увидеть так называемое подразделение Крэйна — восемь человек, все сплошь 'старики' по двадцать пять — тридцать лет. Кай и сам был немногим моложе — двадцать четыре года, после Патрика самый старший в группе и на потоке в Летной вообще, но среди летчиков возраст не играет роли, важнее, сколько ты уже отслужил. Так что если эти парни поступили на службу в двадцать один или двадцать два — у них за плечами уже от пяти до восьми лет выслуги, и наверняка в подразделение Молнии Крэйна они попали не просто так. Потому Кай испытал к ним глубочайший пиетет.

Парни, однако, оказались вполне себе ничего, причем некоторые характерным произношением, примерно как у Вольфа, и соответствующим небогатым лексиконом выдавали свое такое же низовое происхождение. Кай ожидал слегка другого, ранее он полагал, что знаменитый Молния Крэйн непременно служит в самом элитном авиаполку, где все сплошь выдающиеся летчики, и каждый второй герой и дворянин. На деле же все оказалось иначе, и никого из этих восьми он не знал ни в лицо, ни по имени.

Официантка в три ходки принесла два с лишним десятка кружек пива, в четвертую — сушеных кальмаров.

— Чтоб нам всем всегда везло, — коротко провозгласил тост Крэйн.

После первых глотков пошел негромкий разговор, предсказуемо вернувшийся к гигантским акулам и причинам, по которым они помогают попавшим в беду морякам и летчикам.

— Тут понимаете какая штука, — почесал за ухом Крэйн, — беседовал я с парнем одним, из очкастых. Акулолог, рыболог или как там его...

— Ихтиолог, — поправил Кай.

— Во-во. Он сказал, что у акулы мозг весит больше центнера, то есть даже больше, чем у кита. Самая мозгастая рыба, да и вообще живое существо, как бы. И, видимо, этого им хватает, чтобы понять, что мы, странные животные с двумя хвостами без плавников на них — существа сухопутные, и если мы бултыхаемся в океане, то значит, попали в беду. Акулы достаточно умны, чтобы отвезти подобранного человека к ближайшему острову, хотя иногда все же бывают и прорухи. Когда я гостил на Ямато — слыхал там байку про горе-рыбака, которому молодая акула мешала порыбачить: стоило ему отплыть на лодочке от берега, как она появлялась, подхватывала лодку на спину и везла обратно. А вот акулы постарше немного умнее и уже отличают рыбака на лодке от моряка в спасательной шлюпке или даже, как вот тут дед один рассказывал, могут столкнуть корабль с курса на рифы.

Почему они дружелюбны к людям — вопрос интересный. Такая вот получается взаимовыручка: акулы спасают нас в океане, а мы их на берегу. Местные им вообще поклоняются, считая акул слугами Госпожи.

— Угу, мы с Вольфом видели, как акула приплывала в бухту, а местные кормили ее мелкой рыбой. И часто такое происходит, чтобы акула спасала человека? Просто я вот из центральных регионов Аркадии, там про такое даже не слыхивали. Ну, разве в сказках.

— Нынче редко, потому что гигантские акулы живут только в Южном океане и нигде больше, предпочитая открытые просторы и редко подплывая к берегам. Еще лет пятьдесят-сто назад, когда все постоянно плавали на Крайний Архипелаг за кисельными кокосами, такое бывало куда чаще, потому что и кораблекрушения там случались регулярно, места опасные. Но когда кисельные пальмы научились выращивать в теплицах — на Крайний плавать перестали.

— А местные жители, получается, еретики? — не утерпел Симо Логан, парень донельзя набожный.

— А ты, получается, религиозный фанатик? — ухмыльнулся Крэйн. — Понимаешь, единобожие, как теперь принято называть культ Альмалексии, когда-то был лишь одной из религий. Постепенно он расширялся, стал официальной религией Аркадии и дальше распространялся вместе с границами империи. Дошел он и сюда, однако тут миссионеры натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Местный народ, маруни, поклонялся Морской Госпоже, мертвых хоронил — да и теперь хоронит — в океане, и в рай на небесах не верил. Дошло даже до вооруженного сопротивления, храмы Альмалексии горели тут и там. Так что Церковь Альмалексии потерпела сокрушительное поражение, маруни отказались принять чужую религию. Тогда какой-то хитрый святоша провернул ход коньком: воспользовался тем, что у Морской Госпожи не было имени, и убедил местных, возможно, заручившись поддержкой здешних жрецов, что Госпожа Альмалексия, Создательница Всего, и Морская Госпожа — одно и то же божественное лицо. Так что местные всего лишь согласились называть свою богиню именем Альмалексия, не более того, ну и пару обрядов переняли, в остальном ничем своей религии не изменив. А Церковь Альмалексии записала в свои анналы восторженный рапорт об очередной победе единственно истинной веры... Но о том, как на бумаге поражения превращаются в победы, вы уже знаете, да?

— Вы не верите в Госпожу?

— Как бы тебе сказать, чтобы не задеть твои религиозные чувства... Нет, не верю ни на грош. — Крэйн отхлебнул из бокала и хитро прищурился: — вот ты Девятнадцать Псалмов знаешь?

— Конечно! — воскликнул Логан.

— О чем говорится в двенадцатом?

— О воздержании и умеренной аскезе и благом влиянии этого на...

— А теперь пересчитай по пальцам всех священников в своем родном городе и скажи мне, сколько их было всего и сколько — худых.

Логан несколько секунд молча загибал пальцы, а потом внезапно сказал:

— Чужак побери. Ни одного. Все толстые.

Крэйн кивнул:

— По моим жизненным наблюдениям, худые жрецы — каждый третий. Но как быть с остальными двумя? Как верить священнику, который проповедует одно, а поступает иначе? Религия — это самый шикарный бизнес, какой я только знаю, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Извини, если обидел твои чувства.

Тут Кай решил, что тему надо бы сменить, к тому же, у него и самого имелся вопрос.

— Сэр мастер-сержант, раз уж вы сказали, что мы одна семья и все такое... Здесь что, разрешена торговля кочем?

Крэйн чуть не поперхнулся пивом:

— Дурак, что ли? Если у тебя найдут коч — взыскание гарантировано, а то и в дисциплинарный батальон загремишь. Если поймают на торговле — можно и со службой попрощаться. Ну тут уж как повезет.

— Должно быть, вы очень рисковый человек, сэр.

— Ты о чем это, гусенок?

— Судя по всему, сэр, у вас в ящике был коч, и об этом, похоже, все знают, включая адмирала. Устав и законы не для всех?

Мастер-сержант глотнул из кружки и ответил:

— А, вот ты о чем... Устав-то для всех, просто не всех можно наказать за нарушение. Меня вот — нельзя, но, думаю, ты это еще на мысе Акинойе должен был понять. Как бы тебе объяснить... Вот вы все сидите тут и мечтаете прослужить десять лет, предвкушая, как после этого вам будет хорошо жить. Фигня, гусята, фигня. Самый смак — это когда вы отслужили десятку и остались сверх срока. Вот тогда уже и служба — не служба, а сладкий сон. Я даже не говорю о в разы повышенной зарплате. Увольнительная — каждый день. Без согласования с командованием. Захотели и пошли. Пришли в часть после отбоя и принявши на грудь — никакого выговора в личное дело. Горн на побудку играет для всех, кроме вас. Наряды и дежурства? Забудьте. Занятия по политической части и прочее занудство? Можно прогулять.

Единственное мероприятие, которое прогулять не выйдет — это боевые действия. Все остальное — не захотели и не пошли. В свободное время можете зашибать бабло, летая на своем самолете на материк за товаром. Сможете преспокойно катать на истребителе подружек, они это любят. Коч? Прибыльное дельце, особенно если нету конкурентов... Кстати, обращайтесь, если что... Трофеями торговать — еще круче. Я вот пару лет назад подобрал из обломков вражеского бомбера винтовку производства Гристола, с коническим стволом и гашением отдачи. Приземлился, взял винтовку, сунул себе в кабину и полетел. А нынче с нею один лорд на китовую охоту ходит. Догадываетесь, сколько он мне за нее отвалил?

— Эм... А разве трофеи не положено сдавать на баланс?..

— Положено. А я вот не сдал. Смекните одну вещь, гусята. Я десятку отслужил. Уволиться могу в любой момент. Вот прямо сейчас пошел, написал рапорт — и пока. И в авиации Его Императорского Величества стало одним знаменитым асом меньше, которых, кстати, не полк. Когда вы отслужите свои десять, будете иметь на счету за полсотни сбитых, а то и все двести... Вы будете чрезвычайно ценным личным составом. У вас будет либо мастерство, либо неизменчивая удача, а скорее и то, и то. Но дело даже не в этом.

Когда в часть будут прилетать новые гусята — они будут смотреть на вас большими глазами, вот как вы на меня, и при этом забывать, что жить им отмерено лет пять в среднем и до прекрасного будущего почти все они не доживут. Я для вас и для прессы — живая иллюзия, что быть летчиком это круто и не очень опасно. Глядя на меня, вы не думаете о том, что на каждого, отслужившего десятку, приходится трое тех, которые не прожили и четырех лет.

Опять же, а газетчикам про кого писать, ежели я уйду? Статистически, я упоминаюсь в одной из столичных имперских газет в среднем раз в шесть дней, сколько раз перепечатывают провинциальные — не счесть. Ну вы и сами все это читали: Молния Крэйн, тыры-пыры, стоит на страже, трали-вали, сбивает очередного врага, умпа-лумпа... И так далее. Я ухожу — ой, надо придумывать, как писать новую патриотическую хренотень. Нужна новая завлекалка, новый неубиваемый герой, на примере которого шлюхи от пропаганды будут показывать, как круто быть имперским летчиком.

— Спасибо за откровенность, сэр... А почему вы все же остались в авиации после полной выслуги, тем более что родину вы как-то не очень, судя по всему, уважаете?

— Как тебе сказать... У меня престарелые родители, жена и пятеро детей. Оплатить им престижную частную школу стоит больших денег. Затем ведь еще университет нужен тоже престижный, чтоб не на инженера, а на политика. Не поймите меня превратно — зарплата моя намного больше, чем вы думаете, как для выходца из низов это вообще сказочные деньги, дворянское довольствие тоже неплохое. Но на очерченный мною круг расходов этого не хватает, потому как всего один семестр в университете для благородных стоит семь тысяч империалов.

Кай внутренне содрогнулся. Он сам учился в обычном университете, открытом и для простолюдинов тоже, но последних было мало, потому что двести-триста империалов мало кто из черни мог себе позволить. А тут — семь тысяч! Сколько же мастер-сержант зашибает всего?!!

— А еще престарелые родители есть у моей жены, — продолжал свой рассказ Крэйн. — Вы читали про осаду Каммо во время второй гристольской тридцать лет назад? Так вот, мой тесть служил в дворцовой охране и был одним из тех немногих героев, которые не сдались гристольскому десанту, а оказали отчаянное сопротивление, позволив губернатору удрать с планами оборонительных построек. Мой тесть оборонял черный ход, и когда у него закончились патроны, а все товарищи погибли, отступил к кухне, вооружился мясницким секачом и зарубил из-за угла четверых гристольцев. Он задержал нападающих на пять минут, потому что коридор был узким, и вражеские десантники не могли ничего сделать, пока не принесли гранаты, карабинов-то у них тогда еще не было, а винтовка в узком коридоре не очень, тесак и то круче оказался. Тестя забросали гранатами, он не погиб, но остался тяжело искалеченным инвалидом. Сейчас этот достойнейший человек получает от государства всего лишь нищенскую солдатскую пенсию. Он был в числе тех, кто, прикрыв бегство губернатора с секретными документами, предотвратил дальнейшее наступление Гристола, а наша замечательная империя обрекла его на нищету, выделив ему довольствие, которого не хватает даже на лекарства, не говоря уже о врачах. Так что его содержание — это еще один пункт моих расходов и еще одна причина презирать как империю, так и чиновников, и класть с высокой колокольни на уголовный кодекс. И любой, кто поставит мне в вину торговлю кочем после этого, запросто может остаться без зубов, будь он хоть трижды лорд.