Омегаверс Истоки

— Да, ты почти стал прежним... — Октус прищурился. — Пытаешься воссоздать привычный комфорт хотя бы для себя... Похвально, но солдаты возмущаются. Им это недоступно.

— А кто в этом виноват? Ты. Ты позволил им превратить замок в хлев и разорить прилегающие земли. Они, как дикие звери, начали забывать, что это такое — быть людьми. Это основы, которые ты разрушаешь уже почти двадцать лет, и плоды твоих трудов дают о себе знать. И что ты собираешься делать дальше? Тебе всё труднее контролировать эту свору, еды всё меньше, и очень скоро они взбунтуются. Что ты тогда будешь делать?

— А ваши не бунтуют? У вас тоже не слишком большие урожаи.

— Мы выживаем, как можем, стараемся поддерживать порядок, опираясь на мудрость предков. Ты сочиняешь сказки и оправдания, но долго они работать не будут. Ты потерпишь крах, и очень скоро. Даже если твои солдаты захватят Аврорий, они точно так же разрушат там всё, как почти разрушили здесь. Они пользуются тем, как мы переоборудовали замок, не понимая, как всё это было сделано. Если что-то сломается — они не смогут починить. Наши мастера и учёные, которых берегут, изобретают новые способы и техники, которые помогли бы нам пережить Великий Холод, и ради этого мы урезаем пайки. Да, нас тоже не так много, наши границы атакуют такие же оголодавшие и озверевшие, как и твои солдаты, но у нас будет шанс размножиться, когда кончится Великий Холод. Мы сохраняем чистую кровь и чистые души, которые потом станут основой для строительства нового мира. Когда нас станет больше, мы отвоюем земли предков, на которых сгинете вы. Может, нам и придётся уйти дальше, но мы вернёмся. Часть Верных уже ушла на юг. Вестей нет, но мы верим, что однажды разыщем своих братьев. Деймос может резвиться, как ему заблагорассудится, но он лишь делает то, что ему дозволяет Светлейший, чтобы сделать нас сильнее.

Октус медленно выпрямился. Он не сводил глаз с Пилата.

— Ты так и не покорился...

— Мне некуда возвращаться, ты же знаешь, но это не означает, что я забыл всё, чему меня учили родители. Даже если меня казнят за предательство и нарушение Закона, я готов пасть на дно Чистилища или даже Ада Деймоса — я заслужил это. Но у меня всё же есть шанс когда-нибудь взойти под своды Мирового Дома — я верен основам. У тебя такого шанса не будет. Ни Авалон ни Асмос тебя не пропустят через Врата, и ты станешь очередным демоном Деймоса, которого когда-нибудь одолеет чистая душа. И ты уйдёшь в ничто.

По глазам Октуса Пилат понял, что предатель и отступник уже гадает, что с ним делать. Пилат не раз позволял себе резкие высказывания наперерез новому повелителю, и всё же прежде ему это сходило с рук. Теперь, когда Октус начал осознавать, что натворил, он будет предпринимать всё более решительные шаги, чтобы спасти своё положение. И впереди будут ещё более жаркие бои.

— Как только твой сын от Юри родится — начинай готовиться к отъезду.

— И когда я отбываю?

— Узнаешь потом. Ступай.

Гробовое зловещее молчание проводило Пилата до самых дверей. Значит, времени остаётся совсем мало.

Галлей осторожно окликнул Пилата, и альфа обернулся. Галлей выглядывал из-за угла, и он был чем-то сильно напуган. В последнее время он не слишком-то блистал успехами и постепенно опускался всё ниже и ниже в здешней иерархии. Галлею даже перестали выдавать пиво и мясо, и "волчонок" то и дело голодал. Он пытался безуспешно охотиться, клянчил какие-то куски у омег, даже копался в отбросах, после чего подолгу лежал в ближайшем хлеву с дикой болью в животе. От прежнего самодовольства ничего не осталось, и Пилат начал обдумывать, как воспользоваться случаем и привлечь мальчишку на свою сторону. Всё же Галлей не казался совсем безнадёжным — это подтверждали все замковые омеги.

— Чего тебе?

— Господин... возьмите меня под своё покровительство, — прошептал "волчонок", выходя из-за угла и склоняясь в низком поклоне.

— Ты хочешь под моё начало?

— Да, господин. Я стану вашим верным рабом, исполню любой приказ... только заберите меня к себе.

Галлей дрожал, как в лихорадке. Пилат вгляделся в него, принюхался и ужаснулся.

— Тебя... Но ты же...

— Да, — багровея и сжимаясь от стыда, кивнул юноша. — Меня только что низвели до катамита. Им уже всё равно, на ком доказывать свою силу. После того, как сгинул Катиэль... — Галлей рухнул на колени и пополз к Пилату. — Господин... помогите мне... Я не хочу, чтобы снова... Мне так больно...

— Встань. — Пилат рывком поставил его на ноги и заставил выпрямиться. — Не пристало потомку Адама в ногах валяться. Голову выше. Да, тебя унизили, но это не значит, что ты слаб. Докажи свою силу — переживи это и иди дальше с высоко поднятой головой.

— И вы... возьмёте меня к себе? — Галлей утёрся грязным рукавом.

— Возьму. Но сперва надо кое-что сделать. Ты готов показать свою отвагу и рискнуть?

— Да, господин. — Юноша преданно вскинулся.

— Тогда ты сейчас пойдёшь к моему брату и позволишь ему оказать тебе помощь.

— Но ведь... — Галлей резко побледнел, и на его лбу выступила испарина. — Если омеги узнают...

— Это и будет твоим первым испытанием. Справишься, сможешь взглянуть им в глаза — сможешь справиться и со всем остальным. Чем больше думаешь о позоре, тем сильнее он тебя терзает. — Пилат глубоко вдохнул и резко выдохнул. — Поверь, я знаю.

Увидев оборванного дрожащего Галлея, омеги испуганно отпрянули, и только Постром и Юри не сбежали. Катиэль тоже застыл рядом с просторной колыбелькой, которую сам сделал — он помогал ухаживать за малышами, и ему это очень понравилось. Увидев "мёртвого" сородича, Галлей едва не закричал, но Пилат успел зажать ему рот.

— Не ори! Да, это Катиэль. Он жив — мы успели его спасти. И если ты расскажешь о нём хоть одной живой душе — клянусь, я тут же тебя убью.

Галлей судорожно закивал, и Пилат отпустил его. Юри поднялся с постели и медленно приблизился, принюхиваясь и вглядываясь в гостя. Галлей, сгорая от стыда, опустил глаза в пол и очень удивился, когда Юри погладил его по вздрагивающим плечам.

— Здравствуй.

— Господин...

— Всё хорошо. Ты голоден? У нас от обеда кое-что осталось. Только сначала тебе нужно будет помыться.

Галлей кое-как поднял глаза и увидел обращённую к нему улыбку. Юри улыбался тепло и приветливо. Как будто давно знал его и ждал.

— Я... да...

— Вот и хорошо. Пилат, проводи его в нашу купальню, пожалуйста — котёл с горячей водой ещё не остыл. А мы пока приготовим гостю чистую одежду.

— Возьми что-нибудь из моей. Потом подошьёте. Идём, Галлей.

Пилат сам помогал юноше мыться в просторной комнате с большим очагом, на котором грели воду, и "волчонок" едва не заснул в деревянном чане, разомлев от тепла. Пилат сокрушённо оглядел его торчащие рёбра, впалый живот, острые колени и локти, испещрённую шрамами кожу и покачал головой.

— Ну и довели тебя... Ничего, подкормим. Будешь моим оруженосцем, я выхлопочу тебе достойный паёк, но если ты меня подведёшь...

— Я не подведу. Обещаю.

Потом Галлея накормили, и юноша едва не расплакался, увидев сочувствие на лицах омег. Он не сразу, но смог взглянуть им в глаза и даже кое-как выдавил из себя извинения... и был прощён. Чудеса! Спать его уложили на полу рядом с камином, предупредив, что детей беспокоить нельзя.

Ночью Галлей проснулся от тихого шороха рядом с собой, открыл глаза и увидел, что над ним склонился Катиэль. Глаза "волчонка" тускло светились в темноте, и смотреть в эти глаза было невыносимо тяжело. Как и видеть в полумраке, едва разгоняемом одной-единственной лампой, его осунувшееся острое лицо с запавшими глазами. Галлей отвернулся — чувство вины вспыхнуло с неимоверной силой. Он помнил всё, что творил с парнем, а оказавшись на его месте, осознал, что не так уж и сильно от него отличается. Как и от замковых омег, постоянно страдающих от домогательств чужаков.

— Ты...

— Они... и тебя тоже?

Галлей потянул на себя покрывало. От одного воспоминания охватывала противная и недостойная альфы дрожь.

— И что? Смеяться будешь?

— Нет. Господин Пилат взял тебя под своё покровительство, и я не посмею ослушаться того, кто не позволил мне уйти в чертоги Мирового Дома раньше времени.

— Ты... так ему предан? Почему?

— Потому что я Верный. Мы боремся вместе, а господин Пилат — наш вожак. Он хороший человек. Он спас меня, не отвернулся после такого позора, защищает. Я исполню любой его приказ.

— Верный? — Галлей замер. — Так вы?..

— Мы сторонники истинной веры и прежнего порядка. Только так мы переживём Великий Холод, а то, что творят Данелии — это мерзость, которая скоро начнёт убивать их самих изнутри.

— Да... мерзость, — чуть слышно ответил Галлей и сел. — Они говорят, что право на жизнь надо заслужить, и мы стараемся.

— А у нас каждая жизнь ценна, но не каждую получается спасти. — Катиэль помолчал и снова испытующе воззрился на сородича. — Наши омеги говорят, что ты хорошо пахнешь, хоть и вёл себя отвратительно. Значит, ты не совсем безнадёжный. Почему ты вообще служить пошёл?

— Чтобы не подохнуть с голоду. Когда я начал созревать, есть стало хотеться ещё больше... и не только...

— Понятно, — вздохнул Катиэль. — Они и тут начинают обманывать и ломать. Ладно.

Катиэль поднялся и собирался уже пойти в свой угол.

— Катиэль... — Галлей вцепился в тонкое запястье юноши и почувствовал, как тот дёрнулся. Стало стыдно, и отпустил. — Прости...

— За что именно ты просишь прощения? За то, что сейчас дотронулся до меня? Или за то, что было раньше?

— За всё. Я... я всё понял.

— Понял? Действительно понял? — Катиэль обернулся.

— Да.

Катиэль долго смотрел на него, и на его лице не было насмешки. Вот он мягко улыбнулся, и от этой улыбки внутри Галлея встрепенулось — эта улыбка была похожа на улыбку его оми, который всячески старался его подкормить, когда начался голод. Потом оми исчез. Это было очень давно, большая часть воспоминаний стёрлась из памяти, но сейчас внезапно вспомнился тихий голос омеги, напевающий что-то, его тёплые заботливые руки, и по лицу Галлея снова покатились слёзы. Катиэль замер, а потом поставил лампу на пол и осторожно обнял его.

— Ты плачешь. Значит, свет в твоей душе ещё есть.

— Прости меня...

— Уже простил.

— Правда? — Галлей вцепился в его рубаху и просительно уставился.

— Правда. Я знаю, почему ты был таким — господин Юри объяснил, пока ты мылся. Если ты не будешь снова пить эту дрянь, то выздоровеешь.

— Но я же стану слабым... — попытался возразить Галлей.

— "Волчья отрава" даёт силу только на время, а потом отбирает ещё больше. И медленно начинает убивать.

— Волчья отрава? А у нас это снадобье называют эликсиром Адама, — растерялся Галлей.

— Очередная ложь, — покачал головой Катиэль, снова садясь рядом с сородичем. — Им нужны земли, чтобы кормиться, им нужны воины, чтобы отбирать эти земли, им нужны люди, чтобы работали, но еды становится мало, а сил надо больше. Вот они и заставляют вас принимать эту дрянь, чтобы воины были злее, а рабы терпели угнетение ради куска хлеба.

Галлей поник. Катиэль говорил правду — Галлей постоянно видел это вокруг себя.

— Неужели с этим ничего нельзя сделать?

— Можно. На землях Верных тоже трудно, но повелитель Амелиус и Совет Архонтов поддерживают строгий порядок. Еду получают все, но её потом надо отработать. Так, как можешь и умеешь. Добавку получают те, кто представляет особенную ценность или может придумать что-то полезное. Раненых и больных тоже кормят получше, беременные и кормящие не испытывают особого недостатка в пище... У нас всё чётко расписано и рассчитано от урожая до урожая. Чтобы мы сохранили здоровье, которое потом даст нам настоящую силу, когда вернутся времена изобилия.

— А что такое "настоящая сила"? — заинтересовался Галлей. — Расскажи, пожалуйста.

Катиэль улыбнулся снова. Галлей буквально тонул в этой улыбке. Всё-таки Катиэль очень красив. Почему он родился таким?

— Хочешь начать учиться?

— А... можно?

— Учиться можно всем и всегда. А если ты докажешь свою верность господину Пилату, то мы заберём тебя с собой, когда... — Катиэль перестал улыбаться и резко прикрыл рот, поняв, что сказал лишнего.

И всё же Галлей понял, что именно осталось невысказанным.

— Вы собираетесь уходить отсюда?

— Да, — чуть слышно ответил искалеченный "волчонок". — Как только подготовимся, и господин Пилат подаст условный знак, Верные покинут Ранарон и его окрестности.

— И вам не жалко будет покидать родные места?

— Жалко, конечно... — Голос Катиэля совсем сел — до едва слышного шёпота. — но сюда ещё можно будет вернуться. Было бы кому возвращаться. Быть может, мы когда-нибудь сюда всё же вернёмся.

Пилат смотрел на Артура долго. Новорожденный "волчонок" спал на руках своего оми почти беззвучно. Галлей, официально назначенный оруженосцем, тоже стоял рядом, радуясь за господина. Он уже активно учился мудрости Верных, а ещё использовал каждую свободную минутку, чтобы повидать Катиэля, которого эти визиты подбадривали. Юноши очень сдружились. Галлей начал потихоньку отъедаться и снова и снова восхищался добротой и благородством своего хозяина, который заботился о них, не жалея себя. Постром рассказывал, что таков путь дома Амелиусов... Про пиво с "волчьей отравой" и то, чему его учили в Викторане, Галлей теперь вспоминал с ужасом и отвращением.

— Как тебе наш малыш? — тихо спросил Юри, не сводя глаз с сына. — Как думаешь, Септимус примет его?

— Не знаю. Надеюсь... но доверить Артура я смогу только ему.

Юри слабо улыбнулся и взглянул на брата.

— Ты всё чаще называешь Артура по имени. Это хорошо.

— Это не искупит моего греха.

— Поверь, всё правильно.

— Нам могут и не поверить.

— Преподобный Парацельс поверит. Он сам учил меня. И он умеет распознавать ложь и заблуждения. К нему всегда прислушиваются.

Пилат подумал и обнял брата. Впервые за последние две луны.

— Ты понимаешь, что как только мы попадём в Аврорий, то уже никогда больше не увидимся?

— Понимаю. — Юри прислонился к брату, не прекращая любоваться сыном. — После того, что мы сделали... Совет не позволит, чтобы это повторилось.

— Я буду скучать по тебе.

— Я тоже. И мне было очень хорошо с тобой. Ты самый лучший брат на свете. Когда я выйду замуж за Септимуса, я буду готов к супружеской жизни. Ты подготовил меня к ней...

Деликатный кашель прервал их беседу. Катиэль, краснея, подошёл ближе.

— Господин Пилат... господин Юри... вы позволите мне помогать заботиться о вашем сыне, когда мы придём в Аврорий?

— Конечно, — кивнул Пилат. — Тебе так этого хочется?

— Я хочу хоть что-то сделать для вас. В ответ на вашу заботу. — И Катиэль лучезарно улыбнулся.

Юноша медленно шёл на поправку душевно и телесно, хоть периодически и просыпался от ночных кошмаров. Галлей успевал подбежать к нему раньше всех и успокоить, пока не проснулись остальные, и в его обществе Катиэлю становилось легче. Юри говорил, что душа несчастного пытается изгнать плохие воспоминания. Пока его удавалось прятать, Галлей тоже не выдал, и это стало новым шагом к их обоюдному спасению. Посвящённый в план побега "волчонок" решительно заявил, что сам украдёт столько еды, сколько получится. И пусть потом его высекут или снова опозорят, но это станет неизбежной платой за помощь во имя спасения Верных! Решено было, что, когда остатки провизии соберут по деревням, Галлей и Катиэль перетащат их в потайной ход, спрячутся неподалёку — в той самой землянке — и будут всех ждать. Зима стала особенно лютой, и был риск, что юные альфы попадутся дозорным или охотникам, если невовремя разведут огонь, но Галлей пообещал, что они будут осторожны.