Омегаверс Пусть в унисон звучат сердца

Гиллиан украдкой выдохнул. Главную тетрадь отец так и не нашёл, а ведь там были попытки писать о любви. А что касается омег в школе... Само собой, что никого он не трогал... кроме одного новенького, который сам предложил себя, лишь бы не попасть в руки Гомеса. Этот омега по имени Реми и стал его по-настоящему первым. Ему было восемнадцать, очень симпатичный, робкий, с красивой улыбкой. С ним Гиллиан сделал всё именно так, как хотел, а не как учил отец, отведя в бордель через полгода после конца траура, когда Гиллиан обнаружил первые устойчивые признаки созревания. Потом Реми долго плакал и благодарил за заботу, они уединялись ещё два раза, а через неделю Гиллиан подарил ему свои стихи, которые Реми читал со слезами на глазах.

Нас учат быть зверями,

Но я не дикий зверь.

Ты окружён врагами

И всё же мне поверь.

Все эти идиоты

Не стоят слёз твоих!

Позволь своей заботой

Помочь забыть о них.

Мой маленький омега,

Мне просто улыбнись,

Глаза закрой и смело

В блаженство окунись.

Я каждую слезинку

Смахну с твоих очей,

Чтоб не застыла льдинкой

Она среди людей.

Прекрасный мой омежка,

Запомни каждый миг

Того, как я неспешно

Всего тебя постиг.

Как я, тебя целуя,

Дарил своё тепло.

Как я, тебя волнуя,

Ласкал. Как унесло

Нас на вершину пика,

Где были мы одни...

Поверь, не зверь я дикий

С булыжником в груди.

Друг милый, вытри слёзы

И просто мне поверь,

Что в лютые морозы

В весну найдётся дверь.

Гиллиан впервые показал свои стихи кому-то, кроме Силаса, и услышать похвалу было приятно. Может, его стихи и не дотягивают до настоящего искусства, но зато пишутся от души. Лирику вообще не слишком одобряли, но Гиллиану нравилось писать о том, что чувствует, стараться перелить в стихотворные строки свои переживания, не утонув при этом в "розовых соплях", как презрительно называли сборники омежьей поэзии другие. Юный альфа читал эти сборники, которые редко издавались, и они давали ему пищу для размышлений. Да, иногда омеги-поэты увлекались, и от приторности и переизбытка сладкого становилось не по себе, но довольно часто попадались и вполне приличные стихи, которые хотелось читать и перечитывать. Омеги писали обо всём — о любви, о красоте мира, о детях, о боли и страданиях, о надежде... Что в них такого плохого? Уж лучше читать это, а не подробное смакование жестоких битв и кровавых интриг старых времён и пафосный патриотизм, от которого сводило скулы всё чаще.

Опасения отца казались обоснованными, но странными. Что такого и от кого мог унаследовать Гиллиан? И причём тут Аарон Бейли, об успехах которого часто писали в газетах и рассказывали в новостях? Этот альфа был из уважаемой династии военных, служил на боевой базе внутренней разведки "Дикие псы" уже несколько лет, чудом выжил в рейде против боевиков Гейла Робинсона, отметился как талантливый командир и инструктор, на которого охотно равнялись другие. Правда, его непонятные отношения с семьёй... Рэм и Людовик Бейли как-то приезжали в их дом с кратким визитом, и старый альфа, выпив лишнего, в сердцах бросил, что его младшие внуки оказались "бракованными". Подробнее подслушать не удалось — Гиллиана обнаружили, представили гостям, и Гиллиан понял, что его альфья сила заставила гостей вздрогнуть. На парня попытались надавить, но тот даже не моргнул глазом, и гости настороженно переглянулись, но промолчали. Уж не связано ли это с Аароном и пропавшим без вести Дэнвером? И если связано, то как?

Гиллиан снова двинул в сторону кухни, но пить молоко расхотелось. Он заварил себе чаю, сделал пару бутербродов и уже пристроился за столом, когда в кухне появился Силас, кутаясь в халат.

— Гиллиан? Ты чего не спишь? Опять что-то разбудило?

— Да... и я опять не могу понять, что именно. Я просто не помню, что мне снилось. В детстве я помнил больше.

— Да, я помню, — кивнул Силас, садясь на соседний стул.

— Силас... а что тебя тогда напугало, когда я упомянул про огонь?

Омега поёжился, хотя ночь была по-летнему тёплой.

— В тех новостях говорилось... о моей родной деревне.

— Сантане? — Альфу вдруг зацепила мысль... Риан Сантана... Риан ИЗ Сантаны?

— Да. Её... сожгли... и никто не выжил.

— Мне так жаль...

— Я не хотел тебе говорить об этом тогда, но сейчас-то ты уже совсем большой стал.

Гиллиан невольно улыбнулся. Он сильно перерос своего воспитателя, раздался в плечах, голос, переломавшись, стал ниже... Гиллиан играючи носил свою няньку на руках, когда никто не видел, каждый раз замечая, как Силас украдкой смахивает слёзы. С ним по-прежнему было легко и тепло, можно было забыть про этикет и правила. Как жаль, что отец не женился на Силасе, когда овдовел... чтобы можно было называть его не по имени, а просто папой.

— Гиллиан, а у тебя есть новые стихи?

— Нет, что-то пока не пишется... но как только я что-нибудь напишу, то сразу тебе покажу.

— У тебя такие светлые стихи получаются. Я тут не утерпел и показал кое-что одному знакомому, не сказав, кто написал... Он был просто в восторге!

— А что именно? — встревожился Гиллиан. Он очень стеснялся своих неудач, но хранил все стихи, даже самые скверные, и черновики, чтобы видеть, насколько его мастерство выросло.

— Твои стихи о весне и первой грозе. Тут появилась идея положить их на музыку, но надо сперва спросить у тебя разрешение... Ты позволишь?

— Из моих стихов... хотят сделать песню? — не поверил Гиллиан, едва не поперхнувшись чаем.

— Да. Можно?

— Да... можно. Потом я смогу послушать?

— Конечно. Мы попробуем записать её на пластинку, и я тебе её принесу.

Гиллиан покраснел. О такой чести он даже думать себе не позволял. Однажды он забрёл в рабочий квартал, где в полуподвальчике расположилось ночное кафе, посетителями которого были исключительно омеги. Там была маленькая сцена, на которой любой желающий мог выступить с песней, и все с удивлением смотрели на молодого альфу, пристроившегося в уголке и внимательно слушающего выступление за выступлением. Гиллиан приходил туда ещё два раза, а во второй свой визит собрался с духом и с этой самой сцены прочёл балладу о Дедале и Валгалле, которую уже знал наизусть. По лицам посетителей он понял, что его умение исполнителя заметно выросло, поскольку его слушали, затаив дыхание, а потом проводили овациями. Быть может, песня на его стихи когда-нибудь будет исполнена и там...

Поговорив с Силасом за чаем, Гиллиан вскоре снова начал клевать носом, и омега решительно отправил его спать. Перед тем, как провалиться в сон, Гиллиан вспомнил разговор отца с дядей Остином и попытался представить себе, как может выглядеть этот самый Риан Сантана. О нём уже говорили всё чаще, метка в виде грубой буквы "Р" то и дело появлялась на местах преступлений или теле очередного убитого бандита или чиновника... А теперь выясняется, что этот самый Риан — его ровесник! В голове промелькнула новая мысль... которую всё же перебил сон. Ладно, главное — не забыть основу, а уж всё остальное он запишет, когда встанет утром.

РИАН

— Боги, малыш!.. Хвала Светлейшему, ты жив!

Риан с облегчением обнял отца. Наверняка уже знает, что он сидел в следственном изоляторе... и про побег тоже знает... Ох, и головомойка будет!

Навстречу омежке выбежали все, кто был в редакции. Римус и Конрад налетели на него и чуть не задушили в своих объятиях, пока измученный беспокойством Рейган доставал носовой платок.

— Дурья твоя голова!!! — разорялся старый альфа. — Мы все чуть с ума не посходили!!! Ты чем вообще думал???

— Знаю, глупо получилось... но ведь обошлось. Я даже сумел забрать содержимое ячейки из той камеры хранения... — И омежка приподнял свой рюкзачок.

— Да причём тут какие-то бумажки, если ты сам мог погибнуть!!! — не унимался Конрад. — Ты об отце подумал??? Ты о нас подумал???

— Если бы я о вас не думал, то не смог бы сбежать, — буркнул Риан, обнимая Римуса, у которого от переизбытка эмоций и переживаний просто пропали все слова. — Давай ты меня отругаешь потом, а? Я устал, как падла, жрать хочу и спать. На свежую голову всё расскажу, а потом вы втроём меня отругаете. Лучше рюкзаком займитесь. Зря что ли мы столько сил угрохали, добывая эти документы?

— Да... иди, — кое-как взял себя в руки вождь и идеолог. — Все разговоры будут потом... и головомойка тоже. Конрад всё же прав, сынок, ты был очень неосторожен.

— Знаю, отец. Теперь придётся залечь на дно... Тебе помощь нужна?

— Лучше перебирайся к Полли и отсидись там. Заодно за Гаем присмотришь. Сейчас же лето, каникулы... и он очень по тебе соскучился.

— Ладно, загляну. До завтра.

Риан поспешил в свою комнату за свежим бельём, а потом, моясь в душе, позволил себе выдохнуть. Всё, можно расслабиться. До штаба добрался, добычу передал, хвост за собой не притащил. Завтра достанется, но это уже пустяки. Главное — жив и здоров...

— Вернулся всё-таки.

Омежка резко обернулся и набычился, увидев Стрибьюта. Этот молодой альфа всё не терял надежды добиться его благосклонности. Как боец и соратник он ничего, а вот во всём остальном — типичное не то. И пусть не брюзжит, что воспитанник вождя слишком много о себе возомнил и откровенно перебирает харчами!

— Чего тебе, Триб? Опять будешь к себе в койку тащить?

— А чем я тебя не устраиваю?

— Всем устраиваешь, кроме этого. Слишком откровенно набиваешься. От этого тошнит.

— Я по-другому не умею!

— То-то и оно. Ты даже не пытаешься.

— Слушай, ты! Я парень конкретный и не любитель романтики. Или ты ищешь возвышенной любви сквозь шёлк и с кучей сладких комплиментов, как в романе "Вишнёвый цвет"?

— Мне не нужна романтика, как и тебе, но мне не нужен альфа, который будет считать себя главным. Я хочу равенства во всём — и в бою и в постели. От тебя я этого никогда не увижу, потому и посылаю.

— Равенства? — Стрибьют навис над смело глядящим ему в глаза омегой. — А тебе не кажется, что ты окончательно свихнулся на этой идее? Да, ты омега боевой, любую спину прикроешь как нехер делать, но кому может понадобиться кусачий пёс в койке? Да, мы, альфы, любим доминировать. Это обусловлено нашей природой. Я готов дать своему омеге волю, но только до определённых границ. Я не хочу, чтобы моя будущая семья...

— А я не готов поддаться такому, как ты. Да и не хочу. Я сдамся только тому, кого сочту достойным. И это не гордыня, не свисти.

— А что же это? — Стрибьют упёрся во влажную стену руками, отрезая Риану выход из душевой кабинки. Ноздри альфы алчно подёргивались.

— Расчёт. — Омега и глазом не моргнул. Он легко мог выбраться из западни, но слишком устал, чтобы напрягаться. — У нас впереди много работы. Опасной, трудной. И я хочу, чтобы мой муж был мне и нашим детям не только защитой, но и надёжным во всех смыслах другом, соратником, "спиной", в конце концов. Чтобы он смог сдержать меня, когда меня заносит, не прибегая к своей силе, как то и дело делаете вы. Я ненавижу, когда меня пытаются давить! От этого мне только сильнее хочется сделать что-то всем назло...

— Так ты в последнее время и этому не поддаёшься!

— Вот именно. Я и сам достаточно силён, хоть и омега. И я не хочу, чтобы в моей семье из-за этого то и дело разгорались склоки. Что это будет за семья?! Семья должна быть единым целым. И это не только то, когда двое смотрят только друг на друга. Это ещё и то, как они смотрят в одну сторону. Ты — не тот альфа, которого я хотел бы видеть рядом с собой. И никто из вас. В том числе и беты, хоть я вас всех ценю и уважаю. Я готов идти с вами в бой в любое время, пить пиво, петь песни и танцевать, но не подставлять задницу. Без обид.

— Бережёшь себя для Истинного? — скривился Стрибьют, отстраняясь.

— Можно и так сказать. И уж лучше я останусь девственником на всю жизнь, чем лягу под кого-нибудь без любви. Называй это, как хочешь, но я всё для себя давно решил. У нас много славных и красивых омег... не таких кусачих, как я. Поищи пару среди них. Они и попроще и не так упрямы.

— Знаешь... пожалуй, я так и сделаю! А ты с твоими запросами так и останешься один, — презрительно бросил альфа. — Никому не нужен омега, не готовый наступить себе на горло и склонить голову хотя бы один раз. И Рейган — живое тому доказательство.

— Думаешь? Отец не поэтому холостячит до сих пор — других причин хватает. А что касается кусачих псов... Я видел одного такого омегу, когда мне было тринадцать.

— И что?

— Он замужем, растит двоих детей и счастлив. И его альфа принимает его таким, какой он есть, получая искреннюю любовь в ответ. Значит, и мы кому-то нужны. Я надеюсь со временем обрести именно такую семью.

— И как зовут этого омегу?

— Мак Фрост, муж лейтенанта Аарона Бейли.

Стрибьют скрипнул зубами.

— Которых Гейл отпустил по твоей просьбе...

— Да. И они — Истинная пара, какими были Глеб и Полли. Поэтому я просил их отпустить.

— А сейчас Бейли давит нас, как тараканов! — вскипел альфа.

— Всего лишь выполняет приказы. И ничего ещё не кончено. Если я сумею встретиться с ним и поговорить спокойно хотя бы полчаса, то уверен — он присоединится к нам. Свой человек в контрразведке будет нелишним.

— А как же те, кого мы потеряли по его милости?!!

— Все мы могли оказаться у стенки, в лагере или на нарах к сегодняшнему дню. Кто-то попался, кто-то погиб, кто-то ещё в строю. Это война, а на войне и убивают тоже. Без этого никуда. Мы стараемся спасать наших, но не всегда успеваем. И наши это знают. Любой может уйти, когда захочется. Каждый решает для себя сам. Я решил. Я сам едва не загремел с концами, но я же здесь! Так что оставь меня, пожалуйста, в покое. Я не хочу тебя убивать.

— Ты... готов... убить меня? — оторопел Стрибьют.

— Я готов убить любого, если есть достаточно веская причина. И на моих руках уже достаточно крови, чтобы не считать. У меня даже на вас рука поднимется, но я — повторяю! — не хочу трогать своих. Зря трогать. Впереди куча дел.

Альфа окинул пристальным взглядом обнажённую хрупкую стройную фигурку омежки, на которой виднелось несколько шрамов от боевых ран, которые, впрочем, быстро сгладятся со временем, и смачно сплюнул на пол.

— А ты и правда дьявол. Хорошенький, как куколка, а под слоем фарфора... Не обольщайся, никому ты такой нужен не будешь. Так и сдохнешь в одиночестве.

— Значит, так тому и быть. А теперь уходи. Дай домыться. Я устал, голодный и спать хочу.

Альфа выругался и покинул душевую. Риан мысленно пожалел парня, но он сказал Стрибьюту чистую правду. Стрибьют ему совершенно не подходит — от него слишком крепко пахнет любовью к власти и самоутверждению. Даже если это будет проявляться только за закрытыми дверями.

ПЕРЕКРЁСТОК

День первый

Гиллиан полулежал, опираясь спиной о толстое дерево, и вдумчиво перечитывал строчки любимой баллады. Хоть он и знал её наизусть, не мог отказать себе в удовольствии посмаковать каждый изгиб печатного шрифта, всматриваясь в каждое слово. И почему не указано имя автора?.. Сквозь листву сочился солнечный свет, создавая удивительно умиротворяющую атмосферу. Неподалёку гуляли омеги с детьми. Гомон голосов и взвесь разнообразных запахов... В этот момент молодой альфа был в полной гармонии с собой и окружающим миром и радовался каждой минуте.