Но надо честно сказать, что станичный фельдшер достаточно быстро набивал глаз и руку на диагностике (анализы крови и другого-это для больших городов, а не для наших палестин), но вот помочь не всегда мог. Но обычно больные и родные их сложности тоже понимали. Вот увижу признаки аппендицита— я ведь сам этот зловредный отросток не удалю, нет ни навыков, ни инструмента, ни обезболивающих. Могу увидеть и даже сопровождать до Екатеринодара больного. А вот довезем ли мы его живым до больницы— бабушка надвое сказала. И многое другое. Будет у туберкулезного больного легочное кровотечение— если смогу остановить его соляным раствором-хорошо, нет-увы.

Отец и мама старели, но выглядели еще бодро, а потом их младший брат порадовал. Начав ухаживать за девушкой, а потом попросил родительского благословения. На службу ему надо было идти в двадцатом году, но мы беспокоились, не дернут ли его раньше-такая практика бывала.

Отец снова поехал в Екатеринодар и снова где-то выпросил бумагу, уже на него, чтобы его служить отправили в местную команду. Свадьбу младшего брата сыграли на Покров 19 года и молодые жили с родителями и мною. Маша меня немного дичилась и называла на 'Вы' как старшего родственника вроде свекра, но постепенно стала общаться, как в с одним из своих братьев. Как она говорила, что среди бабьего населения обо мне разные идеи ходили, когда я в Екатеринодаре жил, вплоть до того, что я вообще в монахи подамся. Но потом, когда я стал жить в станице и кое-кого не оставлять своим внимание, эта идея ушла в прошлое. Но ученым они меня и дальше почитали, я ведь в итоге учился побольше, чем средний казак, и книжки тоже читал активно. Обычно тот самый казак ходил в станичную школу три зимы, на чем обучение в основном и заканчивалось. Если он не был бестолков или ленив к учению, то мог читать, писать и молитвы с катехизисом знать. Счет— ну, это не всегда хорошо получалось. Грамотно писать— тоже не у всех.

Если казака на службе считали способным командовать, он заканчивал учебную команду и еще немного грамоты прикладывалось. И с этом грузом грамотности они шел по жизни. Естественно, мать, отец и старшие братья тоже учили чему-то.

Но среди женского пола грамотных было немного, не больше пятой части. Среди их ровесников мужеска пола-где-то две трети. Девок могло быть и больше, но многие родители по— старинке дочек на учение не посылали. Мама моя говорила, что из трех дочек в семье немного грамотной была только она, но писать не умела. На предложение научить ее отнекивалась, я-де уже старая для учения. А читать она научилась от старшего брата, как он умел, так и научил ее. Отец их сказал, что зря брат старался, девкам и бабам нет нужды в грамотности, но уж сделал, так сделал, ходи, Авдотья, грамотная! Тогда считалось, что, если кто читать умеет, а писать не может-он все равно грамотный.

Дальше станичной школы и учебной команды редко кто проходил

А в декабре 19 года нам с оказией передали письмо нашего свойственника Афанасия Силыча, что жил в Новороссийске, в Станичке. Его сосед (и тоже родственник, но седьмая вода на киселе. а тои десятая), спрашивал, не могу ли я приехать в город и заняться его лечением. У больного нет заразных болезней, но он требует помощи понимающего человека. Родственник еще и человек небедный, оттого с фанабериями, поэтому еще нужно ему показать, что и отчего надо делать и пояснить, что по-другому будет хуже. Но, если разъяснять с ученой точки зрения, то ученость он уважал и ей следовал. Мне было обещано стол и кров, пока я живу там, и приличная сумма денег. Я подумал и согласился. У меня как раз в пациентах было затишье, инфекционных— так вообще ни одного, а тут можно и подзаработать, и разжиться кое-какими лекарствами, да и инструментом обогатиться тоже не помешает. Тем более зима, а за скотиной домашние смогут и без меня справиться. Отец был не против, а мама сказала. что они с невесткой ожидают внука, так что будущему казаку тоже нужно кое-что купить к его появлению на свет. Брат и Маша с зачатием ребенка не стали откладывать это в долгий ящик, отчего отец был очень доволен и даже к мой адрес отпускал ехидные замечания, дескать, мог бы и ты уже двух или трех маленьких деток иметь. То, что фронт очень быстро развалится-из газетных новостей и слухов понять было невозможно.

Собрался, предупредил атамана, (там уже новый был) что я уеду по делам, потому ждите либо поезжайте в иные места.

Железные дороги времен Гражданской войны— могут сойти за еще одну казнь египетскую, но я рассчитывал, что ехать-то недолго, 'всего лишь' верст около сотни. А вышло еще меньше, до станции Тоннельной. Там в вагон вошли солдатики с оружием и всех мужиков трудоспособного возраста выгнали наружу. Детей, баб и совсем от старости разваливавшихся не тронули. Что интересно,

были там в основном люди из 'чистой публики', судя по виду— чиновники невысокого рангу или конторские служители в неказенных учреждениях. Солдатики явно из инвалидной команды и заниматься сбором людей им тоже было против шерсти. Командовавший ими унтер объявил забранным, что, согласно распоряжению какого-то Ростовского начальника (я не все разобрал, потому что рядом загомонили) нас направляют на строительство укреплений, поэтому все берут лопаты на той телеге и дружно следуют, куда показано. На возникшие вопросы, какого ...ими командует ростовский начальник в Черноморской губернии. за 300 с лишним верст до Ростова, были проигнорированы, как и вопросы. а насколько они забраны и буду ли кормить. Наверное, унтер и сам не знал, потому всех отсылал известно куда.

Мне лично копать здешние горки не хотелось. Но я понимал, что возмущаться ростовскими безобразиями именно потому, что они ростовские— не сработает. Просто потому, что сюда приехала какая-то ростовская контора, пусть даже воинское присутствие или этапная служба. Заниматься тем, что делали раньше-нельзя. Никого из ростовских обывателей тут нет, поэтому делают, что поручили. Спасибо, что не падаль закапывать.

_____________________

Но замысел постройки укреплений силами кого найдешь и лопатами в камне заслуживал порицания, поношения, потока и разграбления, чтобы думали, а не мучили обывателей. В те времена полевые укрепления могли делаться по двум способам— старый, то есть постройка редутов или люнетов или, по более новому, то есть сеть окопов. Вторая половина Мировой войны прошла мимо меня, и я не был знаком с тем, что, как оказалось, можно делать. Итого надо на макушках гор и на части склонов строить укрепления каким-то образцом, а промежутки между ними простреливать огнем и контратаковать резервами. То есть решили мы строить -редут на горе Безумной (есть и такая)-тогда роем рвы, очерчивая квадрат или ромб, и вырытую землю насыпаем за рвом, образуя вал. Потом строим внутри блиндаж, в котором солдатики часть времени проводят вместо казармы, и траверс для прикрытия оного блиндажа и входа в редут. Почти что так выглядело то, что строили на Бородинском поле-тамошние флеши и редуты. Если нужна сеть окопов— верхушка горы окружается траншей или несколькими отдельными окопами. Можно и несколько ярусов нарыть. На укрытом от взглядов и стрельбы неприятеля склоне делаются блиндажи для размещения солдатиков. В обоих вариантах впереди может быть колючая проволока или засеки. Можно и больше, но это минимум. В обоих случаях много копается-либо ров квадратом или ромбом, либо сеть окопов полного профиля. Вот тут и таится ошибка. Грунты в этих местах каменистые, лишь сверху прикрытые слоем почвы, хорошо, если на полфута или менее. Дальше камень, многие сажени, аж до центра земли. Камень чаще неплотный, но лопата его почти не берет. Надо брать кирку и лом и выбивать в камне тот самый окоп или ров. Если бы мы рыли окопы возле моей станицы-там грунты не такие мерзкие, то вырыть рвы для редута и или окопы удалось бы за несколько дней. Сорванные мозоли на ладонях-не в счет. А здесь, на холодном ветру-вся наша команда поляжет уже завтра, кто без рук, кто с лихорадкой. Но жаловаться унтеру на то, что его начальник идиот, не стоит. Даже если он с этим согласен. Надо более понятно и по его компетенции. Потому я, хромая больше обычного, вышел из толпы к нему, отрапортовал, что я, мол, отставной по увечью урядник Войска Кубанского по своему здоровью не могу землю копать, у меня нога разбита неприятельской шрапнелью, оттого я и к службе признан негодным. И свою бумагу из-за пазухи извлек и просил отвести меня к коменданту станции или тому офицеру, кто меня может от копания освободить. Насколько я понимал душу мелкого начальника, он обычно побаивается что-то решить сам. Ему проще ткнуть в пункт бумаги-раз у тебя нет такого -иди и делай. Или передоверит решение вышестоящим-они решили, а я выполняю, что они решили. Возможно, я неправ, ибо хоть и стал младшим урядником,

но не по складу души, не после учебной команды, а автоматически-за каждый 'Георгий' давалась еще одна лычка. А учебная команда не полагалась.

Унтер обрадовался, что есть на кого свалить ответственность и позвал солдатика и поручил вести меня и еще одного господина к начальнику станции, и я похромал туда, вместе с конвоиром и товарищем по несчастью, у которого была очевидная крупная грыжа.

Комендант, штабс-капитан, уже успевший с утра принять на душу, и нас принял быстро, сказал поносные слова в адрес этих ростовских господ, что на него навалили необходимость решать за них. Глянул на мою бумагу, глянул на мое колено(а там рубцов хватало), потом на грыжу товарища по несчастью, и сказал, что мы оба можем быть свободными и ехать, куда нам надо, хоть в Анапу, хоть в Черное море(это он так 'пошутил' ,храпоидол), а ты(это солдатику) скажешь, что временно исполняющий обязанности коменданта их освободил от взгромождения Пелиона на Оссу (шутник, однако)..Поскольку солдатик не понял, то добавил матерно, что он их отпустил, а унтер пусть займется более здоровыми и не отвлекает его от дел, у него вино в стакане остынет. Мы разноголосо поблагодарили его высокоблагородие и покинули помещение. Теперь надо было снова пристроится на поезд, потому что прежний уже ушел. Следующий прибыл где-то через час, но ехать пришлось стоя— до того набиты вагоны. А ростовские фортификаторы далеко и не проверили, нет ли в нем слабосильных для строительства еще одного Адрианова вала.

Итого до города осталось восемнадцать верст и два тоннеля (дети в них обязательно пугались) и вот-вокзал. А мне еще далеко, до Станички, а трамвая в городе нет и не скоро будет. Пока есть извозчики, частные катера, что возят людей через бухту и составы, что ходят по железной дороге, что идет по всей протяженности берега города. И народ подъезжает на подножках вагонов и платформах-сообщение-то грузовое, везет поезд не пассажиров, а тот конец порта что-нибудь полезное, и попутные желающие на нем подъезжают. А где надо— там спрыгивают или дожидаются остановки поезда Занятие еще то. Я так рисковать не стал, а стал ходить меж подводами близ вокзала, подыскивая попутный транспорт. И нашел подводу с двумя казаками, что здесь что-то получали для своей сотни. И они подбросили почти до пограничного поста, что был совсем недалеко от улицы Слепцовской, за которой начиналась Станичка. Далее на юг-это и будет она. Так что мы неспешно доехали, болтая по дороге. а дальше я их поблагодарил, поднял свои вещи и пошагал. Идти пришлось с полверсты, я шагал и размышлял о том, что мне казаки рассказали. По их словам, дела севернее Ростова обстояли очень плохо. Донская армия и добровольцы отходят, хорошо, если зацепятся за Ростов или левый берег Дона за ним. Но это они слышал от не всегда трезвых офицеров, что об этом меж собой толковали, а не для нижних чинов ситуации разъясняли. Если вспомнить Сарыкамыш, то мало ли кто о чем шепчется или болтает, если все идет не так, как испуганные жители Тифлиса вообразили. А по опыту восемнадцатого или девятнадцатого года— все действительно может меняться круто и внезапно. И злостная болтовня оказывается истинной правдой.

Как раз к вечеру я прихромал на Кирпичную, где жил родственник наш. И удивил его своим быстрым появлением, он думал, что я появлюсь уже после Рождества. К пациенту я запланировал пойти

завтра, а пока провел вечер в беседах. о том и о сем. Обсудить было много чего. Кстати, про пациента мне сказали, что он с постели почти не встает, у него ослабли левая рука и левая нога. Речь или вообще не нарушалась, или все быстро прошло. Это немного радует, что не надо иметь дело с заразным больным, но и слегка беспокоит. По словам родственника, все похоже на последствия апоплексического удара. У немолодых людей такое не дивно, облегчение состояния возможно, но очень необязательно. То есть я могу застрять, а поможет ли больному?

Про эконмическое положение года мне рассказали, что с этим в городе совсем нехорошо, цены растут чуть ли не каждодневно, и чем ближе к концу года, тем они выше. Людей же в городе все больше, отчего цены тоже растут. В окрестностях города гуляют отряды красно-зеленых, отчего в ночи стрельба стала нередкой, могут и артиллерией ударить. Перестрелки между государственной стражей (это сейчас так полиция называется) и всякими бандитами уже обычны. Я спросил про красно-зеленых, и мне пояснили, что здесь их множество в горах. Красно-зеленые— их так называют за то, что они явно не любят Деникина и прочее начальство Юга России. Более подробно про их политику простые люди не знают. Есть и зеленые не такого оттенка, но поюжнее, за Туапсе и Сочи. Они вроде как политически отличаются от красно-зеленых, но чем — родственник не знал. Их по горам гоняют, но особо это не помогает. Вообще сейчас вечерами и ночью ходить не стоит без неотложной нужды. Мало зимней стужи и ветра, так и разные негодяи встретиться могут, от бандитов до государственной стражи, и кто знает, кто из них хуже. Про стражу ходят упорные слухи, что есть такая практика: обвинить человека в чем-нибудь, хоть в приверженности красным, хоть в контрабанде оружия в Турцию, причем облыжно. Дальше посадить в губернскую тюрьму и спокойно ждать, когда родные посаженного забегают и что-то принесут. Потом можно и отпустить, если много и скоро принесли, но вот беда-тюрьма набита арестантами, как деревяная бочка цементом, а когда в камере сидят полсотни человек-вшам и тифу от тесноты самое раздолье.

Можно и не дожить до освобождения, если сбор затянется.

Я спросил Афанасия Силыча, а действительно ли оружие в Турцию увозят?

Тот сделал хитрое лицо:

-Болтают, что так, но как на самом деле-кто его знает. Турок сюда много ходит, торгуют потихоньку. Парусные фелюги они давно и в большом количестве дают, а сейчас приспособились на них моторы с автомобилей ставить, чем грузоподъемность увеличивают и меньше ветра нужного ждут. Берет такая фелюга тонн двадцать, иногда тридцать груза, в переводе на пуды это под тыщу будет. Или один-два вагона. И на судне много всяких закутков, куда просто так не влезешь. Там многое может спрятаться. Сейчас в Турции сложная ситуация. После поражения часть ее территорий под союзниками. И, говорят, что Греция не прочь от турецких земель себе много чего заиметь. Со времен войны много банд дезертиров до сих пор гуляет. Привыкли грабежом жить и уже не хотят по-старому. Но в турецких землях греков много. И изрядная часть торговли в их руках находится. Греков и раньше не очень любили, ибо не магометане, и завидно было, отчего у них есть, а у меня ничего. Вот теперь, когда греки начали захватывать турецкие земли, как бы не пришлось торговцу Георгиосу ответить за то, что ихний Венизелос в Смирне творит. До ихнего главы правительства простой грузчик Мустафа вряд ли доберется, а вот до Георгиоса-вполне. Так что мыслю я, что желающие купить винтовку есть, но где дешевле-у нас или в Константинополе у французов— про то не ведаю.