Гареммыка

Не дождавшись от меня никакой реакции на её упоминание о девушке, мама поинтересовалась, кто она, и откуда меня знает.

— Понятия не имею, кто бы это мог быть. Она хоть представилась?

— Нет, не успела. Когда я сказала, что тебя на месяц отправили в колхоз, она извинилась и ушла.

— Она о чём-нибудь спрашивала, или просила передать мне что-либо?

— Я же говорю, спросила тебя и сразу ушла. — мама начала раздражаться.

— Ну, а внешность её ты описать сможешь?

— Повыше меня, тёмненькая, стройная. Платье у неё такое беленькое. Здесь выточки, там поясок... — дальше последовало подробное описание фасона.

— Ну, мам, повыше тебя окажется любая девушка. Она же с улицы пришла, значит, в обуви, а ты в тапочках. Сейчас все девушки носят туфли на каблуке, мода у них такая. Верно? Так что рост, это не определяющий личность фактор. Платье для меня приметой вообще не является, тем более, по твоему словесному описанию. Дальше, тёмненькая, это какая: тёмно-русая, тёмно-рыжая или брюнетка?

— Не знаю, в подъезде темно было. А, вот ещё, колечко у неё золотое такое, с четырьмя изумрудиками ромбиком.

— Мам, я твои кольца вижу каждый день, когда ты с работы приходишь. Как ты думаешь, я хоть одно из них помню? Так что извини, по таким скудным приметам я не могу сказать, кто к нам приходил. В следующий раз хотя бы имя спрашивай, хорошо?

Мама одарила меня недовольным взглядом. "Что, отмазался?!" — явственно читалось в её глазах. Я пожал плечами и сосредоточился на борще. Блин, а у мамы явно что-то со зрением. Платье она запомнила, колечко разглядела, но вот цвет волос не смогла... А действительно, кто бы это мог быть? Может, с работы кто? Нет, с завода никто придти не мог, там прекрасно знают, где я. Значит, Катька или Иришка. Но ведь я звонил Ирине на работу, предупреждал. Или ей не передали мои слова? Ладно, потом выясню, когда барщина закончится.

Собирать расставленные вдоль грядок мешки и перекидывать их через высокий борт телеги — не слишком интеллектуальное занятие, так что у меня оставалось достаточно времени для самокопания. Как я только не прикидывал, с какой только колокольни не старался посмотреть на возникшую проблему микро гарема. И в конце концов решил так: пусть всё идёт своим ходом. Отказываться от Ирины я не стану, но и форсировать события тоже не буду. Скажете — метания? Ведь ещё недавно хотел дать ей полную отставку, а теперь на попятную пошел? Не совсем. После долгих раздумий, я всё-таки смог на трезвую голову разложить всё по полочкам, хоть это было нелегко. Дело в том, что с Ирой я бы вполне мог ужиться, мне с ней было просто, понятно, спокойно. Правда, порою до оскомины спокойно, но в семейной жизни это скорее плюс, а я, вдохновлённый примером сверстников, начал стремиться именно к женитьбе. Конечно, когда на Ирку находил очередной стих, и она принималась изображать из себя куклу, я просто свирепел. Но при этом верил, что такое поведение со временем пройдёт. Ещё немаловажный плюс в том, что она наконец-то подала на развод, а значит, видеться с ней мы будем гораздо чаще, да и сами встречи станут свободнее, без оглядки по сторонам.

Катя. С ней я особых сложностей не видел, считая, что надо лишь вновь установить прежнюю дистанцию чисто деловых отношений, и не допускать впредь чего-то личного. Главная причина, по которой я не хотел сближаться с Катериной, это то, что у неё всё было с приставкой "очень". Молчаливых размолвок Катя не признавала, только громкие скандалы. Хм, правда, и романтика у неё тишиной не отличалась. Если она оказывалась не в духе, то доставалось всем направо и налево — и обидчикам, и свидетелям. А если она начинала любить, то любила опять же всех. Здесь ключевое слово "всех". Вот только я не хотел быть одним из многих, категорически. Такой я эгоист, можно даже сказать собственник.

Как я при такой натуре справлялся с необходимостью делить Ирину, спросите вы? А вот так, справлялся как-то. Чисто интуитивно я с самого начала наших отношений никогда не расспрашивал Иру про мужа и никогда о нём не думал. Даже когда Ира сама начинала что-то о нём рассказывать, я сразу переводил разговор на другое, всячески подчеркивая, что эта тема мне неинтересна. Иришкин муж для меня всегда был чем-то обезличиным — понятием, а не человеком. Нечто вроде стихийного явления, наподобие магнитных бурь, которые вроде есть, но в то же время их нельзя пощупать или потрогать. Или как холод зимой — неизбежно, но вполне возможно с ним не сталкиваться, отсиживаясь в натопленном доме. Мне надо было просто делать поправку на условности семейного положения моей подруги, и всё на этом. Наверно, свою роль сыграло то, что в начале наших отношений я не любил Иру. Мне даже не приходило в голову узнать, какой жизнью она живёт вдали от меня, к чему стремится, чего опасается. Но и потом, когда у меня зашевелилось в душе тёплое чувство к Иришке, я продолжал чётко проводить раздел между её жизнью и нашей. Понятно, что меня интересовала только вторая половина, "наша". Эгоистично? Да, не спорю.

Скажу больше: когда я начал копаться в себе, а времени для этого у меня оказалось предостаточно, то поразился, НАСКОЛЬКО я эгоистичен. Желая быть единственным для своей избранницы, я, положа руку на сердце, не видел для себя чего-то зазорного в одновременных встречах и с Катей, и с Ириной. Но только для себя! Исключительно для себя! Эгоизм? Да. Или рудименты кобелиной натуры, оставшейся в наследство от питекантропов? Возможно и такое, я ведь не дипломированный врач-психолог, чтобы забираться в глубины сознания. Но в то же время я понимал, что такие отношения — и нашим, и вашим — чреваты крайне серьёзными неприятностями. Потому и решил ограничиться одной Ириной, а не из-за какой-то там высокой морали, исключающей походы "на сторону". Проще говоря, испугался этих самых неприятностей.

Да уж, портретик нарисовался — эгоист, трус, аморальный тип. Но я, признаться, его люблю и такого.

Отвоевав своё в битвах за урожай, я вернулся на завод и первым делом доложился о прибытии Иришке, сделав это несколько необычным образом. Я не стал звонить ей на работу, а, пользуясь тем, что моя смена на заводе заканчивалась на час раньше, чем закрывалась её контора, молча сел в троллейбус и отправился к садику Юлии. За время колхозной повинности я пришел к выводу, что мне пора познакомиться с дочерью, раз уж всерьёз решил сближаться с её матерью. Не то, чтобы я так уж стремился к этому знакомству — для меня тогдашнего дети казались лишь источником неудобств. Но даже тогда, когда был глуп и неопытен, я отчетливо понимал одну простую вещь: как бы женщина не любила мужчину, он для неё всегда будет на втором месте после ребёнка.

"Да, а в случае с Катькой, то и на третьем. Сначала дитё, она, и только потом супруг, где-нибудь на задворках!" — Не упустил я случая мысленно подпустить шпильку в адрес своей бывшей.

Подошел к садику, стал в сторонке, а сам на калитку в ограде уставился, откуда потянулись сосредоточенные родители с вновь обретёнными чадами. Через пять минут гляжу — на дорожке Иришка с Юлей появились. Стоило Ирине меня заметить, как у неё глаза вспыхнули, она качнулась было ко мне, но тут же взяла себя в руки. Лёгким движением коснулась рукой прически, кинула молниеносный взгляд на себя от груди до кончиков туфелек и сразу же на Юльку переключилась, начав поправлять на ней вязаную шапочку и одёргивать пальтишко.

— Здравствуйте, красавицы!

— Здравствуй, Сережа. Ты уже вернулся?

— Да, вчера поздно вечером приехал.

— Юля, поздоровайся с дядей Серёжей! — Но засмущавшаяся девчушка уткнула личико маме в юбку, тесно прижавшись к её ногам. — Юля, ну что же ты? Поздоровайся с дядей, нельзя быть такой невежливой!

— Ира, — я понизил голос, заговорив чуть не шепотом: — давай без "дяди"? Просто Сергей, хорошо? И не надо давить на ребёнка, перестанет смущаться, тогда сама поздоровается. — и, подмигнув настороженному глазику, косящему из-за складки юбки в мою сторону, спросил: — Правда, потом сама заговоришь?

— Дя! — оглушительно-звонкий девчоночий голосок спугнул стайку чирикающих на ограде воробьёв. Мы с Иришкой так и покатились со смеху, окончательно засмущав Юлю.

Пока мы втроём шли к дому Иришкиных родителей, я всю дорогу рассказывал о своей колхозной эпопее, припоминая самые забавные моменты. Ира посмеивалась, а Юлька заливисто смеялась вслед за мамой. Я заметил, что дочь во всём старалась походить на мать, тщательно копируя её походку, жесты, даже манеру разговаривать, чуть замирая перед первым произнесённым словом. Забавная девчушка, она оказалась отнюдь не тихоней, чем сильно отличалась от Ирины. Впрочем, как я узнал позже, в детстве Иришка тоже была озорницей ещё той, но очень сильно изменилась за школьные и институтские годы.

— Юля, ты в садике ужинала? — спросила Ира уже возле самого дома.

— Нет.

— Почему?

— Там касу давали, манку, а она с комками!

— И что теперь, голодной ходить?

— Ну, ты зе знаесь, что я комки не люблю, что зе спласиваесь!

— Сереж, постой немного, я сейчас Юльку отведу, попрошу маму, чтобы она её накормила. Но, если мамы дома нет, ты тогда меня не жди, не мёрзни. Хорошо? Ты лучше завтра мне на работу позвони, договорились?

— Ладно уж, иди, корми подрастающее поколение! А то ей сил на шалости не хватит.

Возле подъезда мама с дочерью обернулись, помахали мне ручками и скрылись за тяжелой дверью.

"Не мёрзни!" Да на улице жара, пять градусов тепла, лето почти! Хотя и несколько зябко стоять на пронизывающем ветре с моря, превратившим двор в подобие аэродинамической трубы. Я вышел из дворика на улицу, где укрылся от воздушных потоков за углом дома, не выпуская из вида Иришкин подъезд. Время шло, но Ира не выходила, видно матери дома не оказалось. Досадно! Я поднял воротник и приготовился ждать до победного конца.

— Угадай, кто! — две холодные ладошки закрыли мне глаза.

"Подкралась сзади незамеченная! Ну, Иришка! Стоп, а почему руки такие холодные, она же только что из дома?! И голос! Голос не её." Я постарался вывернуться, но меня держали крепко. Единственное, что я успел заметить, это кончики пальцев. С коротко обрезанными ногтями, покрытыми алым лаком. У меня похолодело внутри от узнавания: Катька! Только она так коротко стрижет ногти, утверждая, что иначе они мешают ей шить... Влип, напрочь влип. А вдруг сейчас Иришка выйдет?! Катька же такой скандал закатит! Надо уводить её отсюда — в долю секунды созрело решение.

— Катя, ты вроде взрослая, а шуточки у тебя... — я убрал её руки со своего лица и повернулся к Катерине.

— Мог бы и притвориться, что не узнал! — капризно заявила Катька.

— Мог бы, но не хочу. Я уже устал притворяться. Надоело.

— Та-ак. — протянула Катя совершенно другим тоном. Вся её игривость увяла ото льда в моём голосе. — Поговорим, или ты кого-то ждёшь?

— Уже не жду. Увы, но встреча не состоялась. Так что можем и поговорить, только давай отойдём куда-нибудь, а то я уже задрог на этом сквозняке.

— Куда?

— Да всё равно. Где людей поменьше. Не хочу лишних свидетелей нашего скандала.

— А что, будет скандал?! — вопросительно приподняла бровь Катька.

— Зная тебя, я в этом уверен.

— Интересно... Ну что же, пошли... Поскандалим. — с усмешкой выделила она последнее слово.

И мы пошли. Нас приютила беседка в детском садике неподалёку, точной копии Юлькиного.

— Ну, и о чём же ты хотел поскандалить?

— Для начала я хотел попросить у тебя прощения за то, что уступил твоим просьбам и согласился провести с тобою ночь. Не надо мне этого было делать.

— Ты жалеешь, что переспал со мной? — в упор спросила Катька.

— Да, потому что это была измена моей девушке! — Всё, Рубикон перейдён, и обратной дороги нет.

— Во, теперь у нас ещё и девушка есть, оказывается. Оч-чень интересно! А что ты ещё придумаешь?!

Блин, она мне просто не поверила! Впрочем, была у неё такая черта — в упор не замечать очевидные вещи, только потому, что они ей по каким-либо причинам не нравились. Чем-то похоже на страуса — голову в песок, и ничего не вижу, ничего не слышу. А раз я ничего не вижу, то этого и нет, и быть не может! Да, уж, страус... только временами беспардонный как танк. Что же, хотел я миром разойтись, но, похоже, не выйдет. И тогда я стал вести себя гораздо жёстче, обрывая все нити разом.

— Не веришь? Дело твоё.

— И ты её, конечно, любишь больше жизни. — сарказм из Катьки так и лился.

— Достаточно того, что она меня любит. На самом деле любит, в отличие от тебя.

Мой уверенный тон поколебал Катькино недоверие, и она рванулась в атаку:

— То есть, ты нашел себе другую, а я могу отправляться на все четыре стороны?!

— А что вас удивляет, Катерина Юрьевна? Ведь, помнится, именно так вы со мной поступили. Или то, что позволено Юпитеру, недозволенно быку?!

— Какие мы стали дерзкие, наглые...

— Благодарю, у меня была прекрасная учительница. А по поводу твоего кооператива... подыщи-ка себе другого ремонтника, я увольняюсь.

— Я твоего заявления пока что не видела.

— Мы не на госпредприятии, обойдёшься.

— Сергей, ну почему ты так? — после недолгой паузы Катька решила сменить тактику, убрав из голоса всяческую агрессию: — Ты можешь нормально объяснить, что случилось?

— А ничего не случилось, всё по-прежнему. Я тебе сколько раз говорил, что не хочу ворошить прошлое и вновь начинать с тобой встречаться? Сколько раз я просил тебя не звонить мне на работу, не ссорить меня с людьми? Тебе же на мои слова пофигу, ты продолжаешь всё по старому. Зачем, для чего ты так настойчиво лезла в мою постель? Только потому, что тебе так захотелось, а на мои желания тебе всегда было начхать. Так? Так! Вот и скажи, зачем мне нужен такой друг, который, не считаясь с моими желаниями, постоянно, раз за разом относится к ним наплевательски? И потом, зная твой характер, я абсолютно уверен, что ты обязательно постараешься поссорить меня с моей девушкой. А оно мне надо, лишние нервы тратить?

— Да перестань ты про эту сказочку твердить! Девушка у него, вот же придумал. Ладно, не хочешь со мной спать, я не заставляю. Я ведь тебе ещё тогда сказала: никто никому ничего не должен, захотели — встретились, а нет, так нет. Но с работы я тебя не отпускаю, имей это ввиду. Ладно, всё, мне пора, перебесишься, приходи.

Она легко поднялась с места и пошла к выходу из беседки, игриво помахав мне на прощание рукой, на которой сверкнуло колечко. Четыре изумруда ромбиком. Значит, вот кто приходил по мою душу, пока я с морковкой воевал. Ладно, что-то не о том я думаю...Черт возьми, а ведь Катька мне так и не поверила! Или сделала вид, что не поверила? Впрочем, какая разница, ведь я её предупредил. Ясно и недвусмысленно сказал, что теперь между нами всё кончено. А верит она или нет, это её проблемы. Стану я ещё из-за них переживать. Немного досадно, что так грубо, резко пришлось поставить точку в истории с Катькой, но, пожалуй, оно и к лучшему. Как говориться, уходя — уходи.

Я немного замешкался, завязывая шнурок на ботинке, а когда поднял голову, то увидел в проёме входа беседки Ирину. Как она на меня смотрела, я даже слова подобрать не могу. Не с угрозой, не с осуждением, как можно было бы ожидать в подобной ситуации. Нет. Такой взгляд я видел лишь на репродукциях старинных икон в журнале — понимающий, прощающий, сочувствующий.