Волчица и пергамент. Том 11

Коул не сказал, что это точно являлось правдой, но, похоже, Газэтто воспринял его слова именно так.

— Что... что же... — и из глаз старика полились слёзы.

Они не сочились из глаз, проливаясь скупыми струйками, они брызнули, как вдруг обрушивается на землю дождь.

Куда бы эти люди ни приходили, везде они, вероятно, встречали насмешки и унижения из-за легенды, хранимой в их семьях. Чем больше они гордились происхождением, тем большее пренебрежение ждало их со стороны других людей. Но именно эта легенда была опорой в их суровом странствии.

Гордость за то, что их отцы пожертвовали деревню Медведю-Лунобивцу, чтобы усмирить зло мира. Даже если Газэтто думал, что это неправда, ничего другого у них не было.

Теперь же незнакомый человек сказал, что оно не похоже на ложь. И даже если Медведь-Лунобивец не существовал, зато земля их отцов действительно существует.

Газэтто вытер слёзы, сел и выпрямил спину.

Посмотрев на него сейчас, Коул подумал, что Газэтто, может быть, не так стар, как ему казалось.

— Я принял решение. Пусть я не в состоянии спасти мир, как это сделали наши отцы, я лягу в основание нашей семьи, — Газэтто положил ладони на землю и посмотрел на Коула. — Ты член Церкви твоего Бога. Твой Бог всегда отказывался нас слушать, но ты — другое дело. С учётом этого я обращаюсь к тебе с просьбой. Может быть, в обмен на мою жизнь ты смог бы помочь нашей семье?

Мужчины за его спиной тоже торопливо приложили ладони к земле в полупоклоне. Возможно, они, изначально не разобравшись, думали, что им устроили западню.

У Гранто задрожала его короткая борода, Миюри беспокойно заёрзала. Однако Коул принял и был готов носить имя Предрассветного кардинала. Того, кто становится людской надеждой, кто приносит им рассвет.

— Прошу рассчитывать на меня.

Газэтто и двое его товарищей низко склонили головы в ответ.

— Что собираешься делать? — спросил Гранто первым делом, когда они поднялись на скалу.

Он и его товарищи, окружённые горами, имели веру безыскусную, но надёжную. И если Газэтто и его народ преследовались Церковью как вероотступники, возможно, горцы полагали, что следует без колебаний пустить в ход свои луки и стрелы. Либо, и это выглядело более вероятным, они считали, что если позволить остаться в лесу тем, кого преследуют как вероотступников, это может стать серьёзным препятствием для замысла проложить дорогу на юг.

— Они явно не плохие люди, — ответил Коул. — Легенда о Медведе-Лунобивце не означает сразу язычество. Господин Гранто, у вас же тоже есть одна-две легенды, не записанные в Священное писание, верно?

— Э...это, может, и правда, но... — с испугом произнёс Гранто и поспешил добавить. — Но нашу деревню никогда не считали языческой.

— Да. Так же как и имеется немало случаев оправдания тех, кого прежде относили к язычникам. Я предполагаю связаться с правителем и попросить его что-либо сделать для господина Газэтто и его людей.

Гранто на какое-то время лишился языка, но сумел совладать с собой.

— Хочешь сказать, что ты оправдываешь вероотступничество? Ты, который борется с неправедностью Церкви?

Гранто ставил верные вопросы, но Священное писание оставляло возможность для своего истолкования. Кроме того, Коул осознал, что то и дело посматривает в сторону Миюри.

— Пожалуйста, успокойся. Всё в этом мире создано Господом. И даже Медведь-Лунобивец.

Похоже, Гранто подумал, что его водят за нос, он с мрачным недовольством уставился на Коула, но потом, вздохнув, всё же отвёл взгляд.

— Объясняй это правителю, пожалуйста...

— Конечно.

Гранто почесал голову и пошёл к товарищам обсуждать предстоящие дела.

Внимание Коула привлёк пленённый по его поручению Газэтто, сидевший у озера и пристально вглядывавшийся в воду.

— Ты действительно думаешь, что деревню дедушки затопило озеро? — спросила Миюри.

— Даже если так, думаю, не осталось никаких тому подтверждений. Всё произошло ужасно давно, кроме того, горец говорил ещё, что изначально озеро располагалось выше по течению.

Долину затапливало много раз, потом вода прорывалась дальше, и это повторялось, пока не успокоилось в нынешнем положении. Как бы то ни было, но от затонувшей деревни не могло остаться ни колышка.

— Меня больше волнует то, что они сумели усмирить зло мира.

— Ты веришь в это?

Конечно, это не означало, что медведь действительно охотился на луну. Но Миюри, девушка-волчица, добавила ещё вот что:

— Эти люди стоят на стороне медведя, правильно? Они источник бедствий, зла.

Миюри легко говорит резкости, но редко бывает резким тон её голоса.

Для Миюри Медведь-Лунобивец был врагом волков, живших в минувшие времена, а потому его следовало только ненавидеть. Её глаза красноречивей слов говорили Коулу, что эти люди были сами источником бедствий в мире и не могли усмирить мировое зло.

— Людям на самом деле свойственно видеть болезненные события в приукрашенном виде благодаря силе своей веры. Бедствия, пережитые предками, представляются им не как несчастливое стечение обстоятельств или постигшая их беда, а как нечто, имевшее великое предназначение, думаю, они могут в таком рассмотрении находить утешение и...

— Высшую справедливость.

Коула удивило использование возвышенных слов, но Миюри пожала худенькими плечами.

— Я не верю в то, что такое возможно. Медведь разрушил мир.

Из известной Коулу легенды об охотившемся на луну медведе у него создался образ самого неразумного языческого бога. Он был воплощением насилия, разрушения, он разрушил мировой порядок и вдруг исчез, словно ребёнок, которому стало скучно, когда он раскидал все свои игрушки.

— Поклоняться медведю — это неправильно. Ты раскрой дедушке глаза, пробуди его. Брат, разве ты не о таком деле мечтал, а?

С одной стороны, для неё было нестерпимо, что кто-то поклонялся ненавистному медведю, но с другой — очень злым у неё был голос. Вероятно, потому что Коул ей много раз пытался проповедовать, повторяя места из Священного писания снова и снова.

— Это верно. Если люди господина Газэтто помолятся в церкви, хотя бы формально, остроту вопроса с вероотступничеством можно будет снять. Если здесь будет строиться дорога, содействие людей, знающих эти места, было бы очень полезно, — ответил Коул.

— Я была потрясена до глубины души, когда ты без спроса полез спускаться к подножью скалы.

Конечно, Газетто и его товарищи оказались в итоге людьми хорошими. Но если бы это было не так, в спину Коула могло воткнуться достаточно стрел... Так он думал до этого момента, потому что сейчас ему подумалось иное.

— Пока ты рядом, ничего плохого не могло случиться, так?

Миюри, ловко состроив одновременно счастливое и недовольное лицо, довольно сильно стукнула его по руке:

— Я думаю, ты мог бы так сказать, да?

— Я сказал всерьёз, — ответил Коул.

В противном случае он бы не стал так рисковать.

Миюри всё ещё с недовольным видом скрестила на груди руки и, глядя на стоявшего у озера Газэтто, произнесла:

— Бесспорно, мой брат выглядел достойно, хотя, возможно, это было немного излишне круто.

Миюри, сжав губы, всё ещё избегала смотреть на Коула. Тот с лёгкой улыбкой ответил:

— Предрассветный кардинал, в конце концов, ещё только ученик.

Маленький рыцарь с волком на гербе посмотрел, наконец, на Коула. Словно говоря: мой господин — такой болван.

— Ты должен быть достоин находиться среди королевских особ.

— Тут есть господин Клевенд, так что с этим всё в порядке.

У Миюри был такой вид, словно её заставили жевать полынь.

Слухи о язычниках оказались правдой, но, возможно, к людям Газэтто отнесутся снисходительно.

И тогда — дорога на юг.

Миюри на груди Коула тихо вздохнула.

Какая-то рыба побеспокоила спокойную гладь озера.

Большая часть участников похода осталась на берегу озера, а Коул, Миюри и несколько проводников двинулись в обратный путь, чтобы препроводить Газэтто в Убан.

Может, из-за того, что Коул уже знал этот путь, может, он кое-чему научился от остальных участников, но сейчас ему путь давался несколько легче. Свою роль сыграли, наверное, и оставленные по дороге припасы.

Что же до Газэтто, то долгая жизнь в жёстких условиях леса сделала его, кажется, выносливей даже Миюри.

По пути Коул смог услышать кое-что из прошлого семей лесных людей.

Седой староста Газэтто родился в деревушке недалеко от моря. Земля из-за морской соли была непригодна для использования, но то, что она никому не была нужна, дало достаточно места, чтобы поселенцы смогли здесь обосноваться. Там он и возглавил свой народ.

Поскольку Газэтто и остальные поселенцы хранили свои легенды и традиции, к ним всегда относились с презрением. Жизнь была у него нелёгкая, ему нередко перепадало в стычках с местными, однако, по его словам, в целом удавалось вести достаточно размеренную жизнь.

А потом, рассказывал Газэтто, в деревню пришла инквизиция. Поселенцы, считавшие священным медведя, охотившегося на луну, подверглись преследованию. Некоторых из них инквизиторы забрали, обратно никто уже не вернулся. Газэтто предполагал, что всё это произошло из-за зависти местных, потому что поселенцы, поколение за поколением, упорным трудом сделали почву плодородной, но узнать это точно было уже невозможно.

В общем, поселенцы собрались и отправились в путь, но крупные войны к тому времени уже завершились, и перемещение странных, больших групп людей было очень заметно. Преследование инквизиции продолжалось, и, наконец, они отправились в страну своих отцов, место, о котором рассказывали детям в сказках перед сном. О лесе, таком густом, что в него люди не осмеливались углубиться.

Полные тревоги и надежды, они вновь и вновь странствовали по чужим землям, а когда, наконец, достигли цели, то в лесу их ожидало тайное благословение. Один из потомков их некогда развеянного по земле рода проживал там свою скромную жизнь. Благодаря этому человеку, которому хватило мудрости поселиться в лесу, Газэтто с его людьми смогли построить деревню и наладить кое-какую жизнь, во всяком случае, никто не оставался голодным.

Рассказав об этом, Газэтто ещё сказал, что он хотел бы, чтобы они могли и дальше просто жить спокойно.

Собственно, прокладывание дороги через лес, с давних пор нетронутый миром людей, — это тоже своего рода вторжение в мир этих людей. Однако весьма вероятно, что выборщик Дюран, сам переживший тяжёлые времена, отнесётся к людям Газэтто с сочувствием и пониманием.

Сам же Коул собирался принять сторону лесных жителей. И, наблюдая за Газэтто дорогой, он лишь укрепился в этом мнении.

Что же до их язычества, Коул не считал их в достаточной мере язычниками, чтобы предстать перед инквизицией. В нынешнем мире было немало людей, почитавших местные мифы и легенды, а также те или иные сверхъестественные существа. Даже в почтенных церковных городах можно услышать о странных для Церкви обычаях, унаследованных из древних времён. Да и сама Церковь нередко проявляет изворотливость, сталкиваясь с языческими верованиями. Например, берут под свою сень старых языческих богов, объявляя их святыми, ангелами или иными творениями Господа, ниспосланными людям.

И потому Коул предложил пойти людям Газэтто по тому же пути, но старик промолчал и даже не двинул головой.

Конечно, он знал, что это позволяло выжить ему и остальным. Но они зимами кормились, выкапывая горькие корни деревьев и собирая кору, вымачивая их в воде, чтобы сделать мягче, они ели то, что другие просто выбросили бы. Уговорить их могло быть достаточно сложно.

Беспокоило Коула и отношение жителей Убана, вроде Гранто с его товарищами, к людям Газэтто. Они, люди крепкой веры, могли оказаться довольно упрямыми.

Однако Коул был настроен оптимистично, надеясь, что трудности можно преодолеть, полагаясь на Ханаана, обошедшего деревни вокруг Убана и наверняка заслужившего уважение людей.

Эти мысли теснились в голове Коула на пути в Убан. А путь этот занял на три дня меньше времени, чем от Убана до озера, вероятно, потому что они шли небольшой группой.

Двигаясь по совершенно безлюдным местам, Коул внезапно с очередного перевала увидел перед собой Убан и вдруг ощутил, насколько он соскучился по обжитому людьми краю.

— Это там... Убан, наверное... — выдавил Газэтто.

— Да. И мы пытаемся проложить путь из этого города к южным землям мимо озера.

По дороге Коул рассказал об этом замысле. Он хотел показать его выгоды для лесных людей, надеясь договориться и по вопросам веры.

— Однако, — продолжил Коул, — территория озера отсюда удалена, а лес обширен. Знания твоего рода о тех местах и ваша помощь нам бы очень помогли.

— Хмм... — задумался Газэтто.

В разговор вдруг вмешалась Миюри:

— Когда пройдёт дорога, мы сможем этой ненавистной Церкви сказать всё.

Газэтто отозвался неловким смешком.

Если этой девушке с волчьей кровью пришлось бы выбирать между Газэтто и Церковью, она выбрала бы Газэтто несмотря на всю ненависть к Медведю-Лунобивцу.

— У нас даже и мысли не было сражаться с этой ужасной Церковью. Мы просто бежали, спасая свои жизни, и их руки казались достаточно длинными, чтобы дотянуться до всего. Вот уже несколько десятилетий мы живём в постоянном страхе, прислушиваясь к каждому шороху в кустах.

Людям Газэтто, не имевшим поддержки от кого-либо, должно быть, пришлось собрать всё мужество и приложить все усилия, чтобы сбежать от Церкви.

— Мы можем сражаться благодаря большому количеству людей, — ответил Коул, — и то я до сих пор думаю, что это похоже на сон.

Газэтто пожал плечами и вздохнул.

— Я понимаю, что, хотя вы входите в одну Церковь, но смотрите с разных точек зрения. К тому же вы проявляете терпимость к воплощениям. Но что насчёт выборщика, будет ли он милосерден к моему народу?

— Есть такая вероятность, — ответил Коул.

Его задачей было убедить лесных людей.

Газэтто посмотрел на Коула, и тот не понял, то ли этот взгляд укорял за неопределённость ответа, то ли выражал готовность сдаться.

— Мы знали, что не сможем прятаться в лесу вечно. Я думаю, что так же, как наши отцы пожертвовали своей деревней, так же и нам пришло время чем-то пожертвовать, чтобы что-то получить.

То, что они имели, — это, вероятно, пусть скудная, тяжёлая, но свободная, ни от кого не зависевшая жизнь в лесу, или же, возможно, гордость за своих отцов, пожертвовавших свою деревню ради усмирения бедствия всего мира.

— Между прочим, тебе не рассказывали, зачем медведю была нужна деревня ваших отцов?

— Мне ничего такого не доводилось слышать. Я только от тебя услышал, что что0то произошло, остановившее армию во времена древней империи.

— А человек, научивший твой род жить в лесу?

— Он тоже... Наверное...

Газэтто рассказывал, что до их прихода в лес здесь уже жил ещё один потомок их отцов, который хранил ту же легенду, что и род Газэтто. Коул хотел бы поговорить с этим человеком, но он, судя по всему, был вроде монаха-отшельника, бродившего по лесу и не страивая постоянного места обитания. Поселенцы часто просили его остаться жить в деревне, но, кажется, получили отказ.