Ночь четвертая. Большая честь

спиртном и не в том, что я надышалась золота инков. Больше всего это напоминало

начало нашего с Демоном прошлогоднего знакомства, только без сексуальной окраски.

И впервые я даже в мыслях допустила возможность наконец выяснить, что тогда

произошло. Пока только в мыслях, но это уже прогресс. Сейчас Демон мне нравился.

По-настоящему. Я не знала, что будет через час, но на данный момент мне

показалось, что я начала его понимать.

— Без понятия, Генри. Мы с братом учились в школе, где главным развлечением была

игра "Я знаю, что ты сделал", так что остается только диву даваться.

— Это что за игра?

— Не может быть, чтобы ты не знал.

— Честное скаутское.

— Ты был скаутом?

— Был, но тогда их не так называли. Так что за игра?

— По большинству пошлая. Каждый пишет на бумажке самый ужасный поступок в своей

жизни и бросает в вазу. Потом вытягиваем по одной и угадываем, где чья. Тот, чье

авторство доказано, должен рассказать о поступке в подробностях.

— Давай сыграем? — предложил вдруг Демон. Хотя почему вдруг?

— Я так и знала.

— Нет, правда, давай.

— Мистер, у нас с вами разная шкала моральных ценностей. Любой твой поступок

может показаться тебе безобидным, а мне — ужасным. А если даже ты признаешь что-то

ужасным, как это восприму я? Извини, но вряд ли я хочу услышать что-то по-настоящему

мрачное.

— Обещаю, ты переживешь.

— Ладно, — вздохнула я. — Так что ты такого сделал, что не дает тебе спать?

Он думал всего секунду — уверена, и этой секунды не нужно было.

— Я совратил парня из эмиш.

Если доливать и доливать коньяк в кофе, то кофе рано или поздно закончится. Так

что я поперхнулась чистым коньяком, и он обжег мне горло не хуже напалма.

— Из эмиш?! ИЗ ЭМИШ?!!!

Демон кивнул и замолк, ожидая, когда мне станет лучше.

— Подожди. Мы говорим о тех самых эмиш? О сектантах, которые до сих пор живут в

позапрошлом веке без электричества, не пользуются благами цивилизации, ездят на

лошадях и отличаются повышенной религиозностью?

— Именно так.

— Да есть для тебя что-то святое, а?

— Ты же знаешь, что есть. И если ты закончила праведно гневаться, я продолжу.

Это были тридцатые годы, веселое время и довольно опасное. Община эмиш — на

самом деле я не уверен, что это были именно эмиш, может, менониты или еще какая

хрень,я в них не разбираюсь — короче, община располагалась в нескольких километрах

от одного буйного городка, и просто

удивительно, как им удавалось сохранять тишину и благочестие, когда совсем

недалеко стреляли на улицах и налево и направо продавали спиртное и кокаин. Так

вот, этот парень сбегал ночью из дома и на попутках приезжал в город, в один

популярный кабак, там мы и познакомились. Ты бы его видела — один глаз

зеленый, другой карий, кожа как шелк, и такая вызывающая красота, даже в этих его

кошмарных шмотках. Настоящий инопланетянин. Для него вокруг кипел волшебный

параллельный мир, где люди носят волшебную одежду, пьют волшебные напитки и

ездят на волшебных повозках. Секс был для него вообще чем-то из разряда

божественного откровения. И кокаин. К спиртному он не прикасался, чтобы мать не

узнала, но кокаин — он же не пахнет, так что я его угощал, а он — слушал.

— Слушал что?

— То, что я рассказывал. Эти истории нравились ему больше всего прочего —

истории о жизни, которая проходила мимо него, это было за пределами его

существования и воображения. А мне нравилось рассказывать, потому что в этом был

оттенок садизма, ведь через пару часов ему нужно было возвращаться домой. В свою

унылую самодельную конуру, где пахнет навозом, где все вещи серого цвета, а

каждый день начинается с занудной церковной проповеди. Он был средний среди

одиннадцати детей вдовы местного лекаря и имел возможность наблюдать за жизнью

старших братьев и сестер, никогда не покладающих рук и поднимающих глаза вверх,

только чтобы произнести молитву. И вот однажды он не захотел возвращаться.

— Он решил стать таким, как ты?

— Он хотел стать мной. Всегда хотел, готов был сам вцепиться мне в глотку.

Говорил, что больше жизни хочет быть похожим на меня и тоже рассказывать истории

— много историй. А мне это немножко льстило.

— И ты это сделал.

— А что бы мне помешало? "Правило Перл" тогда распространялось только на Чикаго,

так что я был волен превратить его когда захочу, где захочу и во что захочу.

Пару-тройку дней после его ухода из дома он меня упрашивал — для себя-то я все

давно решил, просто мне это нравилось. Как он упрашивает — это было талантливо...

А потом мы сделали это. И в третью ночь, когда все закончилось, в тот кабак

пришла его мать.

Демон подлил мне еще коньяка, и я позволила — кажется, он мне понадобится.

— Представь, в грязном притоне — женщина эмиш, в своем чепчике и черном платье,

люди просто охренели и не знали, как реагировать. Когда они наконец поняли, кого

она ищет, то послали ее на улицу. Она ходила вокруг кабака и звала своего сына,

который находился в нескольких метрах, в моей машине. Я мог увезти его, дать

бросить свой первый голод на кого-то другого, но мы продолжали сидеть там, а она

кричала: "Закери! Твоя сестра Эстер больна, он хочет тебя увидеть! Пожалуйста,

вернись!" И он не выдержал. Выскочил, обнял ее. И убил.

Демон замолчал, раздавил энный окурок в пепельнице, и я поняла, что уже

несколько минут не моргаю. Золото из его глаз уходило медленнее, чем обычно.

— Почему?...

— Первый голод... он не выбирает. Просто так случилось.

— И... что потом?

— Потом он рыдал в моей машине почти до утра, и слезы были алые. У меня вся

рубашка впереди стала красной. А потом вдруг замолк, вытер лицо и сказал: "Ну

вот и все".

После этого мы расстались, как договаривались — я не собирался с ним нянчиться и

сразу предупредил, что мое внимание очень кратковременно и постигать новую жизнь

ему придется самому. И вот в прошлом году я встретил моего Зака в Нью-Йорке. Не впервые, конечно, но... Весь в татуировках, рваная стрижка, кожаные штаны — короче, порядок. Выпили,

потрепались... и знаешь что? У него получилось.

— Что?

— Он изменился, научился рассказывать истории и еще оч-чень многим другим вещам.

В общем, он стал похожим на меня.

— Как-то ты это сказал... невесело. Тебе что, не сильно понравилось увиденное?

— Нет, просто... теперь я думаю, что и одного меня миру было бы более чем

достаточно.

Я не знала, что сказать, и решила не говорить ничего. История показалась мне

немного более страшной, чем хотела бы — но да, у нас разная система ценностей, и

оставим это.

— Дагни, проснись. И начинай, твоя очередь.

Я глубоко вдохнула. Нет, не может быть. Не может быть, что я это кому-то

расскажу, хоть и спьяну. Я молчала два года, об этом знал только Джимми, но и он

молчал. Может, хватит молчать? Может, сейчас самое время?

— Я совершила преступление.

Демон вскинул брови в полнейшем недоверии.

— Ты? Стащила в магазине чупа-чупс?

— Не смейся, это серьезно. Я виновна... в одной аварии. Выпила, села за руль и

устроила автокатастрофу... Когда очнулась, была в бостонской больнице... а мой

брат никому не сказал, уладил все по своим каналам. Отполировал до блеска, даже

родители мало что знают. Джимми сказал, чтобы я обо всем забыла. А я не могу.

— Считаешь, там кто-то погиб?

— Не знаю... Но это возможно. Было темно. Машина, которую я подрезала... ее

закрутило, а когда я сама перевернулась, то мне показалось... Я не знаю, бред

это был или реальность, но я помню взрыв. И огонь до небес.

Демон очень долго молчал, и я молчала. Поражалась только, как возможно в двух

словах передать то, что мучает меня уже два года.

— И что говорит твой брат? — спросил он наконец.

— Что все в порядке, никто не пострадал. Что взрыв был в моем воображении от

сотрясения мозга. А я вроде бы верю... но проверять боюсь. И это значит, что не

верю. И мне не дает покоя мысль, что я...

— Кого-то убила?

— Я забрала кого-то у тех, кто их любил. Смерть — всего лишь конец чувств, но

для тех, кто остался в живых — это такая боль, что и не передать. Когда умерла

наша бабушка Банни, я была уже взрослой и все же много недель не могла прийти в

себя, хотя в этой смерти некого было винить. А тут... Я причинила кому-то такую

ужасную боль, и это никак не исправить.

Его руки лежали вокруг меня, и я не стала сопротивляться — откинулась на него,

укуталась его руками и почувствовала себя лучше.

— Ты напоминаешь мне одного моего друга, — сказал он у моего уха.

— Подругу?

— В этом слове есть привкус интимности, но он лишний. Она была моим другом.

— Как ее зовут?

— Ее звали Байла... На самом деле Бартола, просто она так здорово танцевала...

— Звали? Ты сказал "звали".

— Мне знакомо это чувство, Дагни. Чувство потери. Я верю, что кому-то это

действительно могло принести боль, и ты не зря страдаешь от своего преступления.

Если ты сделала кому-то так больно, ты это заслужила. Ты заслужила гораздо

большее наказание.

— Ты ее потерял?

Демон снова сделал паузу, такую длинную, что я перестала ждать ответа. Я

осторожно выбралась из его рук — он обнял себя ими и смотрел в зашторенное окно.

Я взяла ноутбук — он не среагировал.

— Пойду прилягу, — сказала я тихо, — кажется, я перебрала.

Он не ответил.

* * *

Это все выключатели,

Это все размыкатели,

И как бы я все ни склеил, ни спутал, все равно пульт у тебя.

И как я сам научил тебя,

Давишь на все кнопки сразу ты.

Но только не эту,

только не главную

и только не сейчас...

Я занесла ноутбук в номер, но не стала ничего писать. По всем признакам после

исповеди должно стать легче, только мне не стало. Мне стало хуже. Возможно, я

хотела услышать что-то такое, что постоянно слышала от Джимми — успокойся, все в

прошлом, не бери в голову, что было то прошло... А Демон сказал то, что я сама

считала правильным. И значит, это не закончится никогда.

В дверь стукнули, я подскочила и распахнула дверь. Но это была Сидди. Вся в

черном, с единственным украшением — массивной свастикой на серебряной цепочке.

— Ждала кого-то? — спросила она дружелюбно.

— Нет, — ответила я. — Чем обязана?

Сидди натянуто улыбнулась, и только сейчас я поняла предназначение серебряной

стены в моем мозгу. Она больше не могла читать мои мысли, и хоть я не знала, как

мне это удалось, чувство было превосходное.

— Хочу поговорить с тобой.

— Теперь мы будем просто говорить?

— Мне хочется пообщаться, и именно с тобой. Больше здесь меня никто не

интересует. Я правда могу быть очень милой с теми, кто мне нравится.

— Ладно. Входи.

Я ее впустила. Блин, она раздражала своими щупальцами у меня в голове, но теперь

— теперь почему бы не пообщаться?

Сидди по-хозяйски пошарила по бару, выбрала мартини и наполнила бокал.

— Нет, — меня аж замутило. — Только не это. На сегодня с меня достаточно.

— У Демона угощалась? — спросила она невинно, подтащив поближе кресло и

забравшись в него с ногами. — Он тебя споит.

Я не могла не любоваться ею, это было бы неестественно, но сейчас Сидди

выглядела чуть ближе и проще, может, из-за демократичной одежды (джинсы и

водолазка) и двух косичек. А может, из-за того, что я перестала ее опасаться.

— Скажи мне, Сидди, для тебя это действительно было так важно?

— Что?

Очаровательный вопрос для телепата с тысячелетним стажем.

— Стать Чериш.

Ее ангельское личико слегка заострилось, она приподняла бокал и осторожно отпила

из него.

— Ты не поймешь. Я не могу придумать для тебя ничего сопоставимого.

— Генри тоже так говорит.

— Вижу, вы отлично поладили.

— Я это от тебя уже слышала, Сидди. Ты повторяешься.

— Тогда, в баре, я сказала, что не поверила бы, что он с кем-то ладит. Но это

было не о тебе.

— Не обо мне?

— О Боже. Ты ничего не знаешь? — Сидди залилась смехом, будто ветер всколыхнул

сотню китайских колокольчиков. — Ты ничего не знаешь!

— Ты тогда сказала: "Если бы не знала его так хорошо, я бы, пожалуй, поверила,

что он действительно..." Действительно что?

Я боялась, что она скажет "влюблен", хотя это было так нелогично. Неужели я

такая дура, что хотела бы это услышать?

— Действительно скорбит. Но я знаю его хорошо, и поэтому не верю. Золото инков —

самый сильный в мире антидепрессант, но его можно курить и для удовольствия, а

не обязательно чтобы заглушать тоску.

— Скорбит о ком?

Сидди откинулась на спинку и наслаждалась произведенным впечатлением, как

ребенок.

— Ты не знала, что у Демона был сателлит?

— У него был... кто?..

— Сателлит, Дагни.

— Это невозможно.

— Да ну. Ты знаешь Демона три дня, а я — целую вечность, и то ничего не могу

утверждать так категорично. Это же Демон, что о нем можно знать точно? Кроме

того, что сателлит у него действительно был, его звали... кажется, Майк. Да,

Майк Норман.

На мгновение я потеряла дар речи. Я, но не Сидди:

— Он что, тебе не рассказывал? Хотя он же не обязан, на самом деле. Но это так.

— Почему... был?

— Потому что его больше нет.

Я тупо смотрела на нее насколько секунд, и она поспешила добавить:

— Ну не то чтобы совсем нет... но вроде того. Он превратился в то, что Демон

любит больше всего на свете, — в растение.

— Как... это произошло?

— Разбился на машине года два назад, в Бостоне, вместе с наследницей Кортес.

— С кем?..

— С Барт, единственной внучкой Сони Кортес, подружкой Демона. Они гоняли по

городу и попали в аварию, точно подробностей не знаю, но говорят, машина сгорела

как петарда. Майку еще повезло, что он не был пристегнут — хотя какая теперь

разница? Через пару месяцев и Соня умерла, а казалась такой железной

старушенцией. Какое совпадение, правда? — они все имели отношение к Демону... ну,

или он имел отношение к каждому из них. А потом — бах! И все. И никого больше

нет.

У меня язык просто замерз, а Сидди все не замолкала:

— Так что с такой гиблой кармой советую тебе держаться от него подальше — вон

Джорджия в свое время от него ушла, и где она теперь? На верхушке мира. А они

все — в могиле.

— Что за машина была?.. — спросила я наконец почти шепотом.

— Машина? Кажется, белый порше, если та, о которой я думаю. Монти подарил ее