История пятая. Взрослые игрушки.

Я дал слово, но не сказал, что откажусь от наблюдений за Рэйчел. Незаметно это стало важной частью моей жизни; правда, теперь у нее наверняка разовьется паранойя, но так будет даже интереснее...

* * *

Это был увлекательный путь, похожий на бесконечный сериал, — путь крови, дансингов и наркоты. Известие о смерти Перл общество восприняло нейтрально. Как я понял, причиной стало разбитое сердце — из обреза двенадцатого калибра в упор. Одно я знал точно — ее убил не Данте, хотя отношения между ними становились все напряженнее. При своей нелюбви к оружию он никогда не выбрал бы такой способ.

Я не знал, чем он сейчас живет — его не интересовал ни бизнес, ни что-либо еще, он, казалось, совсем потерял вкус к жизни. Раньше я еще мог расшевелить его, но с каждым разом Данте поддавался все неохотнее. А с того момента, как умерла Перл, и вовсе не подавал о себе вестей, хотя я не чувствовал переживаний, как с Хиямой. Иначе не мог бы не быть рядом.

Болтали об этом много, но ничего насчет убийцы, словно никто и не пытался свести с ним счеты. Это не было похоже на Данте — оставить без ответа такое явное оскорбление. Точнее на него прежнего, но сейчас ему вполне все могло стать окончательно безразлично. Настоящую причину я понял, только когда решил, что пора навестить моего друга и попытаться вывести его из этой кошмарной спячки. Рэйчел куда-то исчезла из Нью-Йорка, и это был сигнал к тому, чтобы прерваться и съездить посмотреть новый город Данте. Кроме того, я очень, очень по нему скучал.

Эта нить никогда не прерывалась, порой я удивлялся, как ничтожное количество его крови во мне связывало нас так прочно. Он был и оставался единственным существом во всем мире, которое было мне по-настоящему дорого, без оттенка садизма, как с Рэйчел. И в подтверждение силы нашей связи был его звонок сразу же после того, как я уже собрался в Филадельфию.

— Лис, привет! — сказал он с оттенком восторга, который меня здорово обрадовал. — Куда ты пропал?

— Привет, — ответил я, опуская тот факт, что он давно мог бы позвонить. Только сейчас я понял, что еще могла означать его молчанка — он здорово в чем-то (ком-то?) увяз. — Ты же знаешь, я кочевник, вот и заблудился. Но это не значит, что я...

— Знаю. Уже летишь. К слову, тут тебя ожидает офигенный сюрприз.

Почему-то это меня насторожило.

— Что за сюрприз?

— Приезжай — узнаешь. Кажется, наши большие игрища подошли к почетному финалу.

Когда он повесил трубку, я понял, что не выразил соболезнования по поводу Перл, хотя уже прошло лет пять. Но судя по голосу, он и тогда в них не нуждался. Ее смерть меня не удивила — врагов у нее хватало — хотя и оставила смутное ощущение тревоги. Я вспомнил о нашем с Данте уговоре в начале игры, но тогда был стопроцентно уверен, что Рэйчел не выйдет в финал. А все вон как повернулось.

Филадельфия мне понравилась больше, чем Чикаго — здесь было как-то спокойнее. Я хотел покататься по городу, но потом решил отложить это на потом. Сейчас на повестке дня были дела более важные. Для кого-то — жизненно.

В Филадельфии было самое красивое казино изо всех "Рассветов", разбросанных по стране, даже лучше, чем в Вегасе. Глядя на пылающую вывеску из окна такси, я думал, кто же теперь этим всем занимается. Убийцу Перл только за это можно было распять. Потом мы повернули по главной улице и минут через десять подъехали к офису "Инферно".

Данте ждал меня у самого входа. Он обрадовался мне так, что чуть на ступеньки не повалил, и какое-то время будто не мог сказать ни слова. Я держал его едва не на весу, и знакомое ощущение его тела, прижатого к моему, вкус его кожи на моих губах на какое-то время задвинули все посторонние мысли.

— Лис, я так скучал. Еле дождался, когда ты прикатишь. Новостей тьма, даже не знаю, с чего начать.

Отстранившись наконец, я смотрел на него во все глаза. Передо мной был Данте образца не-знаю-какого года, который уже к концу двадцатого века был безнадежно мертв и похоронен. Он выглядел как тинэйджер в своих кроссовках и футболке со схематичным языческим солнцем, словно кто-то счистил с него века, будто кожуру с яблока. Оставалось только гадать, что накачало его энергией, и как это вообще возможно. И начинать ли мне ревновать прямо сейчас или чуть погодя.

— Начни сначала.

Он стал на цыпочки и поцеловал меня в щеку.

— Тогда пошли.

Мы поднялись на самый верх. Изгибистый коридор, украшенный плетущимся виноградом, выводил к симпатично вогнутым дверям, похожим на иллюминатор подводной лодки, а следующий изгиб открывал вид на огромный балкон — почти вертолетная площадка. На ней было что-то вроде висячего сада из деревьев в кадках и вьющихся растений, а у самого края стояло большое плетеное кресло.

И тут я увидел ангела.

Раньше я не встречал ангелов, но сейчас понял, как они должны выглядеть. Она сидела на краешке кресла с планшетом, задумавшись, потом достала из-за уха карандаш и начала писать. Яркие рыжие волосы спадали ровной волной, заканчиваясь у талии короткими всплесками, и на какую-то секунду я был почти уверен, что она смертная. Человек может не узнать вампира, но чтобы вампир не признал себе подобного — это нонсенс. Тут я все рекорды идиотизма побил. Но было в ней что-то такое эфемерное, теплое, что нам редко свойственно, и в основном мы это быстро теряем. А может, дело в том, что я таких рядом с ним много видел. Живых. Но он никогда их не превращал. А эта...

То, как она улыбалась своим мыслям, как закладывала карандаш за ухо, дернуло мою память и чуть было не вызвало оттуда что-то... но нет. Ничего не произошло. Как никогда не происходило.

Данте смотрел на нее сияющими глазами.

— Новая Формоза? — спросил я почему-то шепотом.

— Это Пенни, — ответил он.

И в том, как он произнес ее имя, было все. Не будет больше рыжеволосых красавиц. С Формозой покончено. Она наконец упокоилась с миром в покинутом монастыре на японском острове, а взамен родилась новая легенда.

Она заметила нас и подошла. Свободного покроя платье из нескольких слоев газа разных оттенков зеленого окутывало ее и делало похожей на фейри.

— Привет, — она прикоснулась губами к щеке Данте и отдала планшет. — Я заканчиваю сценарий, осталось три последние сцены. Кажется, вышло еще лучше.

— Улисс, это Пенелопа, — произнес Данте. — Совпадение потрясающее, не спорю, но не спланированное.

Пенни поцеловала и меня в щеку, и запах ее волос на минуту ввел меня в ступор. Наверное, у нее был шампунь с полевыми травами, но к нему примешивался запах осени, на который не в силах наложить лапу парфюмерия. Кленовые ангелы. Это я помнил.

— Данте рассказывал обо мне? — спросил я, отступая, чтобы выйти из-под влияния этого аромата.

— Данте рассказывал мне только о хорошем, что происходило с ним, — она улыбнулась, и глаза ее вспыхнули отражением луны. Они не были зелеными или карими, как это часто бывает у рыжих. Потрясающие глаза, их цвет возвращал в те далекие времена, когда я мог видеть голубое небо, не рискуя сгореть заживо, — времена, которых я не помнил. — Это значит, что он только и говорил, что о вас. Я давно хотела с вами встретиться и проверить.

— Что?

— Так ли вы красивы, как ему кажется.

Она приблизилась и осторожно сняла с меня темные очки. Я уже давно успел привыкнуть к своему моновидению — сменил повязку на "гуччи" и забыл. Впервые за все время я об этом вспомнил, и во второй раз это вызвало сожаление. Я просто хотел ей понравиться.

Данте стоял рядом с выражением лица, похожим на гордость за свою собственность (меня или Пенни?...), наматывая на палец прядь моих волос. Они постоянно доставали меня тем, что отрастали быстрее, чем я успевал избавляться от них.

— Говорил же тебе.

— Ничего подобного в жизни не видела, — призналась Пенни. — Это потрясающе. Я вас нарисую, можно?

Я не знал, что со мной происходит. Может, это, как обычно, просто проекция чувств Данте к ней? Но одно это ее замечание сделало меня счастливым.

— Вы еще и рисуете?

— Недавно. Хотите, покажу? — Она сбегала к креслу и принесла несколько листов. Это были только мутные наброски карандашом, но я бы и оставил их на этой стадии. Один рисунок изображал горящий вертолет, падающий в пустыню, клубы песка и дыма затягивали его в гигантский смерч; на втором человек умирал среди песков, было видно, что он еще жив, но ему осталось немного, и в эти последние моменты он рассматривает помятую фотографию с полустертым изображением. Третий рисунок — двое детей, мальчик и девочка, обнявшись, сидят на пороге дома. И даже в таком расплывчатом изображении было заметно, что они переживают нечто непоправимое, самое сильное горе, какое можно представить.

Я не мог сказать ни слова, но ей было достаточно моего выражения лица.

— Опять себя мучаешь? — спросил Данте, бросив взгляд на рисунки. Она улыбнулась, так мягко, и совсем не было похоже, что она страдает.

— С прошлым нужно прощаться, а не прятать его. Иначе потом оно все равно освободится, и тогда будет больнее во сто крат.

— Это больше, чем одаренность, — сказал я наконец, и Пенни снова просияла улыбкой. Я был готов смотреть на нее до судного дня.

— Талантливая личность талантлива во всем, — Данте возвратил ей планшет. — Не будем отвлекать тебя, милая, увидимся позже. Сейчас мы с Лисом должны закончить одно дело.

Пенни протянула мне очки, но я отвел ее руку.

— Возьми себе. Он мне больше не нужны.

Она тут же надела их — ей они шли больше. И даже темные стекла не могли спрятать такие глаза.

Мы вышли из здания молча. Потом, когда мы уже сели в машину, Данте сказал:

— Я все-таки должен тебе кое-что сказать.

— Все-таки? Ты уже не беспокоишься о моем спокойном сне?

— Просто больше я не могу сказать это никому. Мне страшно.

Я повернулся к нему и понял, что он не шутит.

— То есть?

Он смотрел на руль и медленно водил по нему пальцами, будто раздумывая.

— Когда не стало Хиямы, я решил, что больше никто не заставит меня пережить ничего подобного. Я хотел отвыкнуть от тебя, забыть тебя, но это оказалось слишком тяжело. И вот когда я почти поверил, что у меня получается, появилась Пенни.

— Она — самое лучшее, что с тобой произошло? — спросил я, даже не сразу вспомнив, от кого слышал эти слова.

— Я чувствую, что должен беречь ее так, будто от этого моя жизнь зависит. С ней можно разговаривать о чем угодно, но только не о таком — она верит в то, что я всемогущ. А это, черт возьми, все-таки преувеличение.

Ну спасибо за откровенность. Ничего, что я, черт возьми, тоже в это верил?

— И что хуже всего, Лис, мне кажется, что я не переживу ее смерть, как бы глупо-неправдоподобно это ни звучало. Так что все прежние формулировки любви можно забыть. Одна только мысль о таком роняет меня в депрессию.

— Это звучит не глупо, а жутко.

— Вот это точно.

Внезапно я кое-что понял.

— Ее... кто-то очень сильно любил, да? Ты забрал ее у кого-то, кто ее очень сильно любил?

Он оставил мой вопрос висеть в воздухе. Это было то самое молчание, которое знак согласия. Вот и пресловутое чувство вины, а я-то думал, что я выродок вампирской породы, которая в целом не знает страха и упрека. Донателла когда-то сказала: в нас больше человеческого, чем всем нам хотелось бы. А я ей не поверил.

Машина остановилась у казино, но мы обошли его к черному ходу. И тут как по волшебству я увидел Харлана; так бывает: вспомнишь о ком-то — и он тут же является, хотя этому нет видимой причины. Данте не обратил на него внимания (или сделал вид), но проходя, я замедлил шаг. Харлан сидел на бордюре, обняв руками колени, словно ему было холодно. Он полностью сменил имидж, только волосы остались того же ядовито-красного цвета; его глаза закрывали очки с голубыми стеклами, но основные изменения были на другом уровне, не внешнем — он будто вырос, ну или повзрослел. В нем почти не осталось прежней уязвимости. Это был совсем не тот мальчик, который просил меня не убивать его возлюбленную... лучшее, что с ним произошло.

Когда Харлан меня увидел, он снял очки, и его взгляд вызывал мороз по коже — я увидел мокрые от слез глаза, похожие на треснувшее стекло. Он что-то сказал без слов, но я умею читать по губам, мне слов и не нужно было. Я мог бы прочитать его мысли.

"Вы же обещали..." — сказал он.

Теперь нечего было гадать, что находится на минус первом этаже казино.

Охрана расступилась перед нами. Дверь открылась на голосовой код, и мы с Данте спустились по белым ступенькам, все здесь было на удивление белое и чистое. Наверное, поэтому я сразу увидел Рэйчел, так она контрастировала с помещением.

— Мне сказали, что какая-то бешеная тварь, едва приехав в город, перемолотила уже кучу народа, — сказал Данте. — Раньше с этим разбиралась Перл, теперь мне самому приходится поддерживать порядок. Каково же было мое удивление, когда я понял, кто наш убийца. Я приказал поймать ее живой... но не предполагал, что это окажется так сложно.

Она лежала в клетке, пол которой был сплошь забрызган кровью. Услышав, что кто-то вошел, Рэйчел начала подниматься, но никак не могла опереться о скользкий пол. Все ее лицо было в сине-фиолетовых пятнах, кое-какие синяки уже чуть побледнели, другие только начинали расцветать — видимо, она давно не ела, раз не заживали раны. Одна ее рука была сломана, острый осколок кости натягивал тонкую кожу, грозя в любую секунду прорвать; волосы сбились в комок непонятного цвета. Правый глаз был похож на раздавленную в глазнице вишню, к другому прилипла окровавленная прядь. То, во что она была одета, превратилось в растерзанные лохмотья.

Ее рука вдруг поехала по крови, Рэйчел покачнулась и едва не завалилась набок, но все же с завидным упорством продолжала держать равновесие, хотя наверняка это приносило ей невыносимую боль.

— Она была одна? — спросил я хрипло первое, что пришло в голову.

— Да нет, ты же видел, — Данте кивнул на выход, видимо, имея в виду Харлана. — Но она захотела отвечать сама. Говорят, они тут разобраться не могли, кому остаться расхлебывать... Ну так что, Лис, ты выиграл. Теперь осталось только все закончить. Наверняка ты хочешь это сделать лично.

И тут зашуршала дверь и появилась Пенни, она сбежала по ступенькам к нам. А когда увидела клетку с Рэйчел, то стала белее этих ступенек.

— Данте... — сказала она без голоса.

— Как ты вошла?..

— У меня альфа-пропуск, забыл? О боже, да что вы с ней делаете?!

— Я сейчас все... — начал он говорить, но Пенни не дослушала. Она подошла, почти подбежала к клетке и протянула руки через прутья.

У нас обоих всегда была такая фантастическая реакция, что могли от пуль уклоняться, а сейчас как сковало: мы только проследили за ней глазами, как идиоты. Пенни стала на колени прямо на грязный пол. Мы замерли в ужасе, ожидая, что еще секунда — и Рэйчел разорвет ее в клочья, с немалым удовольствием, это был для нее просто невероятный шанс. Но на удивление она пока молча позволяла Пенни стирать кровь со своего лица, мрачно глядя на нас из-под завесы грязных волос.