Ещё одну из бронетачанок чуть не положило набок от рядом разорвавшего фугаса, как следовало из доклада поручика Баранова. Этому экипажу повезло вдвойне, первый раз в том, что десятисантиметровый гаубичный снаряд глубоко вошел в грунт и осколки, в основном, прошли вверх. А во второй, когда их машина накренившись проехала пару метров на одной гусенице и не перевернулась и катки выдержали нагрузку. Бронеход встал как положено, и в этот миг на него сверху обрушилась земля поднятая взрывом, создавая иллюзию захоронения экипажа вместе с машиной. В общем оба, сидевшие внутри машины, "танкиста" получили незабываемые ощущения. Возможно именно из-за этих ощущений у молодых мужчин, почти юношей и появилась первая седина.

Вся надежда, на скорость и манёвр, как говорили танкисты в следующую войну. Пока это и здесь выручало — не так-то просто попасть в движущуюся мишень из гаубицы с закрытой позиции, да ещё когда эта цель почти вплотную приблизилась к окопам. Прорвав последний ряд проволочного заграждения, танкетки подошли к окопам, и начали простреливать их вдоль. Противник пытался организованно отступить к следующей линии обороны, но хвалёный немецкий орднунг не выдержал испытания. Под непрерывным пулемётным огнём отступление превратилось в паническое бегство. Полковник Ванцович решил продолжить преследование противника пока тот не очухался, и генерал Михайлов его поддержал, перебросив в помощь один батальон из Шестьдесят восьмого полка. И русская пехота двинулась дальше, предварительно забросав в нескольких местах траншею, давая возможность бронетачанкам двигаться дальше, хорошо понимая, что эта техника поможет и захватить следующую линию обороны врага и сохранить солдатские жизни. В этот первый день, в полосе наступления Рязанского полка, где впервые были применены бронетачанки, наши войска захватили немалые трофеи, брошенные врагом, отступавшим на гране паники. Было захвачено в плен около двух сотен немецких солдат и несколько офицеров. Немцы были ошеломлены произошедшим. Они тут в течение нескольких месяцев сидели на хорошо оборудованных позициях и были уверены, что их с этих позиций не сможет выбить никто и никогда. Единственным вариантом ухода с позиций была добрая воля командования Германской имперской армии. И вдруг на их позиции наваливается что-то, с чем бороться невозможно. Какая-то техника, которую не останавливают даже проволочные заграждения, сделанные с немецкой аккуратностью, непрерывные пулемётные очереди, невозможность поразить врага даже из гаубиц и трупы... Огромное количество трупов. Причём немецких. Это было непривычно, это пугало. И именно из-за этого отличные солдаты кайзера побежали. И бежали быстро. Качественно, можно сказать, бежали. Так как бегают на самой главной в своей жизни Олимпиаде. И бежали, пока преследовавшая их страшная русская техника не остановилась сама.

Русское командование выразило большое сожаление, что в этом наступлении действовало так мало этих полезных машин. И что боезапас у бронетачанок не очень велик. Ведь прекратить наступление нашим пришлось из-за того, что у пулемётчиков в броне просто закончились патроны. В горячке машины проскочили за удирающим противником ещё метров семьсот-восемьсот, а потом командиры пришли в себя и техника вернулась к закреплявшейся на захваченных рубежах пехоте.

Все участники двухнедельных боёв были награждены. Но за время этих боёв, взвод потерял шестерых, двое из них были убиты, четверо ранены, и мы надеялись, что раненые вскоре вернутся в отряд. Относительно целыми и боеспособными остались только две машины, остальные нуждались в ремонте. Но всё равно, действия первого бронеходного подразделения было признаны успешными и полезными для императорской армии. Срочно был сделан заказ на изготовление для нужд армии трёхсот подобных машин. Изготовить всё это на одном заводе было не реально. Необходимо было размещать заказы на других предприятиях. Вот потому и оказался Пороховщиков на юге.

Глава четвёртая. Город Николаев. Верфь "Руссуда"

Морской министр адмирал Григорович.

Командующий Черноморским Флотом вице-адмирал Бахирев.

Разговор о делах флотских

Во второй половине марта, а точнее двадцать первого числа, я на эсминце "Гневный" ушел в Николаев. До этого дня погода была относительно благоприятная, и ещё за несколько часов до выхода ничего не предвещало шторм. Я надеялся на приятную прогулку по морю.

Через час после того как "Гневный" вышел в открытое море, ветер стал крепчать, поднялась волна, нас стало сильно качать, и когда мы увеличили ход до двадцати двух узлов, идя против волны, стало бить носом, причем волны перекатывались даже через мостик. Все, кто там находился, промокли насквозь, и никакие дождевики не могли помочь. Были моменты, когда становилось так тяжело, что я колебался, не повернуть назад, да отправиться в Николаев на поезде. В Николаеве намечались два торжественных мероприятия. А так как идёт война, все торжества решили произвести в один день. Первое — это спуск на воду, легкого крейсера "Адмирал Лазарев". Для участия в церемонии в Николаев прибыли Морской министр Григорович и начальник кораблестроительного отдела ГУК генерал-лейтенант Вешкурцев Петр Филимонович. Второе — это закладка первых шести десантных кораблей. Потому-то я и пошел на эсминце, понадеялся побыстрей добраться до Николаева. А тут внезапно налетел шторм, а стоять в такую погоду на мостике эсминца очень тяжело. Время холодное: чтобы простоять несколько часов подряд на ветру, надо одеться очень тепло, иначе замёрзнешь. Перекатывающиеся через мостик волны все время обдают водой; и следовало бы надеть дождевик и резиновые сапоги, а нельзя — в них слишком холодно, вот и стоишь, понемногу намокая, и крепко держишься обеими руками за поручни мостика, а ногами упираешься в палубу. Скоро привыкаешь к ритму и амплитуде качки и упираешься уже как-то автоматически, в такт уходящему из-под ног мостику, приседая по временам, чтобы брызги разбившейся о нос корабля волны пролетели мимо. Командир эсминца капитан второго ранга Лебедев настоятельно попросил меня удалиться с мостика и пойти в каюту погреется и обсохнуть. Ну как это можно чтобы я ушел с мостика, ведь это по моей милости им пришлось выходить в море, а теперь мокнуть на холодном ветру, хотя можно перейти в боевую рубку, там суше и ветер практически не дует. Да, в такую погоду море неприветливое, злое, так и кажется, что будто в порыве плохого настроения или гнева оно разломает наш эсминец на куски, но он только скрипит и, переваливается с борта на борт, перескакивает с одной волны на другую. Лебедев уговорил меня спуститься вниз. Не дай Бог, если я вдруг простужусь или ещё что-то случится, ведь с кого спросят почему не уберёг командующего? Командиру спокойнее на мостике, когда высокого начальства рядом нет, я это сам понимал и спустился в каюту, но приказал всем покинуть мостик и перебраться в боевую рубку.

По приходу в Николаев я узнал, что адмирал Григорович уже прибыл и находится у вице-адмирала Мязговского. Я направился к дому градоначальника.

По прибытию, я как положено доложил морскому министру Григоровичу о собственном прибытии пред строгие очи начальника, а также о состоянии дел на вверенном мне флоте. Прошло всего-то неполных два месяца, так что особо похвастаться было нечем, но и пилюлю, как я считал, мне пока выдавать не за что. За это время ни одной боевой единицы мы не потеряли, да и в транспортном флоте от действий противника также не было потерь. Какой-никакой, а положительный результат всё же у флота был. "Гебен" с "Бреслау" из Босфора пока не высовывались, пролив у нас всё время под наблюдением. Вражеские перевозки вдоль турецкого побережья постоянно пресекаем. Есть благодарность от командующего Кавказкой армии за действия Батумского отряда по доставке военных грузов для армии. А самой большой удачей я считаю авианалет на Варну, где нам удалось надолго, если не насовсем, вывести из строя три подводные лодки противника. За этот успешный налёт адмирал Григорович меня похвалил (стало как-то даже неудобно, в налёте не участвовал, а меня похвалили). Потом Иван Константинович поделился последними столичными новостями. О том, как выполняет функцию главного государственного органа управления страной ГКТиО.

-А вы, Михаил Коронатович, опять оказались правы. Японцы ни в какую не хотели продать ничего кроме "Пересвета", "Полтавы" и Варяга", а броненосцы "Ивами" наш бывший "Орел" и "Хидзен" это "Ретвизан", продавать они не намерены.

-Так почему же я должен быть не прав, если такая же ситуация была и в моём мире?

-Подождите, Михаил Коронатович, не перебивайте меня.

-Прошу простить, Ваше высокопревосходительство.

-Это там у вас, возможно, и не было другого выхода, и вы просто выбросили деньги на ветер, так как "Пересвет" погиб на переходе, "Варяг" хоть с горем пополам дошел до севера, но толку от него, из-за технического состояния было ноль. Отправив его на ремонт в Англию, обратно так и не получили. Броненосец "Полтава" оказался более или менее боеспособным кораблём вот только остаток войны он почти простоял в порту у стенки. А вот здесь, слава богу этого не произошло.

По моему приказу состояние предлагаемых кораблей на этот раз проверили более тщательно. Всё оказалось в точности, как вы говорили — корабли изношены до предела и проку от них, считай, что не будет вообще.

Если сейчас мы их выкупим, то без капитального ремонта долго они не проходят. Тут же возникает большой вопрос. Где проводить капитальный ремонт. Во Владивостоке мощностей на ремонт всех трех кораблей недостаточно. Если ремонтировать в Японии это ещё дополнительные деньги, да и сам ремонт продлится не один месяц. Тогда мы указали японской стороне на сильную изношенность продаваемых кораблей и их почти полную небоеспособность и вновь попросили продать нам именно те корабли, которые мы запрашиваемые. На что они нам и заявляют, что это России нужны корабли, и мы сами пожелали их выкупить. А раз не хотим, то и не надо. На продажу больше ничего нет.

На что мы ответили. "Не желаете продавать нам запрашиваемые корабли, тогда мы отказываемся от покупки, но у нас есть другое предложение и весьма выгодное. Постройте для нас партию эсминцев типа "Момо" в количестве восьми штук". После этого предложения вначале японцы опешили, но быстро сообразили, что нам корабли всё же нужны. А раз так, то вновь начали предлагать выкупить у них эти три корабля и даже пообещали произвести ремонт. А вот принять заказ на постройку эсминцев сейчас, дескать, не могут. Так как все верфи заняты срочными заказами для своего флота и раньше осени приступить к постройке не в состоянии.

-Хитрые азиаты. Они продолжают надеяться всучить нам эти три кучи металлолома, но уже ухватились за возможность постройки для нас эсминцев. Понимают, черти узкоглазые, что корабли нам во как нужны! — я провёл ладонью по горлу.

-Всё так и было. Японцы три раза сбрасывали цену, пытаясь все же продать старьё, и за все три корабля просили всего двенадцать миллионов йен. (В нашей реальности мы эти корабли купили за пятнадцать с половиной миллионов). Даже предложили принять заказ и немедленно приступить к постройке эсминцев, если мы покупаем то, что они нам предлагают. А мы им опять в ответ. "Если мы покупаем у вас эти корабли, то у нас не будет денег на покупку эсминцев". Опять пошёл торг, и нам пришлось согласиться выкупить "Полтаву" за четыре миллиона. Теперь эти узкоглазые построят нам к ноябрю восемь эсминцев типа "Каба".

-Уже к ноябрю?!

-Да, так они обещали. За шесть месяцев со дня закладки первого корабля.

-А в чем различия между этими двумя типами, "Момо" и "Каба"? — спросил я Григоровича, сделав вид, что не знаю про эту разницу.

-Первые — это турбинные эсминцы, а на вторых стоят паровые машины. Нам бы конечно, хотелось иметь турбинные, но японцы говорят, что им самим не хватает турбин, так как их только начали производить по лицензии фирмы "Кёртис". А вот производство паровых машин, что установлены на эсминцах типа "Каба" освоено давно и они вполне надежны, так что никаких проблем с их эксплуатацией и обслуживанием не будет.

-А какое вооружение стоит на эсминцах?

-Нам придётся изменить состав вооружения, и вместо того что предлагают японцы, установить своё. Планируется на каждый поставить три четырехдюймовки Обуховского завода, и двухтрубные торпедные аппараты в количестве двух штук. Так что через месяц во Владивосток отправляем эшелон с вооружением.

-А что, это будет правильно, все на месте установят и сразу после приёмки останется только загрузить припасы, и можно двигается в Россию через три океана. Хотя я бы половину эсминцев оставил во Владивостоке. А то там остались только ветераны той войны, слабо вооруженные, пригодные разве что выполнять роль сторожевых судов. А ещё через пять лет их нужно просто списывать или переводить в разряд посыльных. Хотя нет, там на дальнем востоке нам будут нужны пограничные корабли.

-А зачем так много?

-Так там и расстояния большие, и поверьте мне на слово, что в скором времени все, кому ни лень полезут в наши территориальные воды за рыбой и другими дарами моря. И не только в воды, но и обнаглев, на берег полезут. Населения там у нас мало, пограничников как таковых нет, между посёлками многие сотни вёрст. За нынешними пиратами и присмотреть кроме флота некому будет. Вот и полезут всякие охотники за чужим добром, да ещё и в немалом числе.

-Да это не секрет Михаил Коронатович, уже сейчас там собралось немало таких, как вы их назвали, пиратов. Они пользуются тем, что из-за войны нам некогда ими заниматься, и спокойно заготавливают и вывозят древесину с побережья, моют золотишко, добывают серебро, отстреливают морского зверя, да обманывают тамошних людишек, скупая за бесценок пушнину. А мы практически не можем этому помешать. Кораблей-то почитай и нет. Если раз или хотя бы два раза в месяц, вдоль побережья пройдёт наш корабль, это уже хорошо. А в остальное время там просто никого нет. И ведь каждый такой выход оборачивается задержанием нескольких судов.

-Но этого мало. А десятки других судов безнаказанно занимаются своим незаконным промыслом в наших водах да на берегу.

-Вот закончится эта война, будем возрождать там сильный флот, чтобы отбить охоту у всех зариться на чужое добро.

— Ваше высокопревосходительство, а если их не задерживать, а, предположим, не замечать.

— Это как же так? — Григорович аж опешил.

— А вот так, Ваше высокопревосходительство. Отходит, предположим, пират от нашего берега, или стоит на якоре, а командир нашего корабля, в упор чужую шхуну не замечая, устраивает учебно-практические стрельбы. Ревун на всё побережье ревёт, сирена тревожная воет, комендоры бросаются к орудиям, дальномерщики до "условной" цели дистанцию определяют. И вот, по готовности экипажа к "учебному бою" команда Беглым огонь!.

-В кого? В мирный корабль?

— Никак нет, Ваше высокопревосходительство. Там ведь никакого корабля нет. Не заметили там никого. А то, что снаряды ударят по "невидимой" для наших моряков цели, так тут наши и не виноваты ни в чём. Воды наши, берег наш. Вокруг никого. Стреляй — не хочу. И ведь прав командир, предположим миноносца. Учить команду нужно? Нужно. Поддерживать высокий уровень подготовки комендоров командир обязан? Обязан. А вдруг враг появится неожиданно? Вот наш корабль четыре-пять стрельб в день и произведёт. И пару "тренировочных" пусков торпед. И так несколько месяцев. Ну, пока на побережье лёд не появится.