Из Челябинска на войсковые испытания поездом прибыл один ИС-2. В нем соединились черты "Меркавы" и ИС-3 моей "хронородины", так, с подачи Степана, мы стали называть свой родной мир. Хотя и этот уже стал родным. Мне иногда кажется, что он мне даже более близок. Это теперь мой мир и моё время.

Испытания решили производить в сопровождении двух ИС-1, которые еще не получили распределения в части фронта и пока стояли на заводе. Причина была в устранении брака сварки и эти два танка оказались как бы "временно нетрудоустроены" до конца следующей недели. Движение до Ориенбаума своим ходом прошло без лишних приключений. Колонну из трех танков и двух автобусов сопровождали две ЗУшки на базе БТ и полуторка со счетверенными "максимами", но к счастью, мишеней для зениток не наблюдалось.

Уже за городом нас встретил командир полка, на позициях которого должны были проводиться испытания. Я планировал подобие выступления "единичек" на Выборгской дороге — рывок до позиций, отстрел обнаруженных целей и отход. Но планам не суждено было сбыться. После короткой артподготовки вдоль самого берега Финского залива в атаку пошли немецкие танки и БТР. Это была практически калька с нашего прорыва на Выборг, только вот разведывательное обеспечение фрицев подвело — про нас они просто не знали.

Я решил попробовать устроить танковую засаду, только вот рисковать ИС-2 нельзя, поэтому я отправил его и пулеметную полуторку назад в Ориенбаум, а двумя оставшимися танками и обеии ЗСУ двинулся навстречу немцам. За очередным перелеском появились окопы. Линия фронта, вторая полоса. Четыре короткоствольных Штуга в сопровождении пехоты пытались зачистить окопы наших войск. А из глубины навстречу нам двигалась колонна из двадцати танков, опознать которые я затруднился. Размером несколько больше Т-4, бортовые экраны прикрывают ходовую часть полностью. Если бы не их скорость, можно было бы предположить, что это затрофееные немцами "Черчилли", но те должны быть длиннее, да и пуша великовата.

Вызываю по радио второй танк. Волна на время испытаний у нас персональная, поэтому особо не шифруемся:

-Сева, видишь Штуги окопы ковыряют?

-Вижу.

-С них и начнем!

-Принял Саня, ты слева, я справа к центру, кто вперед!

-Работаем!

Первый бронебойный снаряд прошил немецкую самоходку в районе двигателя насквозь. Показалось пламя. Выскочивших членов экипажа я не заметил. Второй выстрел ушел в молоко, я все-таки поторопился и не учел инертность поворота башни. Третий попал оставшемуся немцу в передний нижний лист. Внутри Штуги рванул боекомплект. Всеволод на втором ИСе тоже разобрался с двумя самоходками. Колонна танков остановилась.

И через несколько секунд на дороге началось столпотворение — все двадцать начали разворачиваться. Бронебойный снаряд, выпущенный по створящимся целям почему-то никакого видимого эффекта не произвел. В наушниках я услышал голос Всеволода Георгиевича:

-Мля, ну попал же в верх корпуса! Как эта штука после такого ездит!

Лязгнул затвор пушки. Стреляю. Среди немцев вырастает столб фугасного взрыва. Слышу голос заряжающего

-Ой, командир, я по ошибке...

-Снаряд — ору в ответ и тут же — Отставить! Фугас!

В прицел наблюдаю странную картину, несколько "танков" потеряли обшивку. С каркаса свисают тряпки и бруски. Пара машин горит. Выстрел. Разруха в куче самоходных макетов увеличивается.

-Сева, нас развели, как последних лохов! Вперед, до ниточки!

-Принял, иду вперед! — и далее непечатно высказался полковник.

Дальше мы в сопровождении примерно роты резервов полка дошли до прежних позиций. Дальше идти не рискнули — это вполне могла быть провокация "на контрудар". И дальше нас наверняка ждала бы засада ПТО, а то и ахт-ахтов. Испытания в задуманном виде оказались сорваны.

Возвращаясь обратно по дороге вдоль берега залива за пару километров до Ориенбаума в небольшом заливчике заметили какое-то шевеление. От каменных глыб к лесу рванулись несколько человек. От берега в море начал отходить небольшой катер. На виденные мною ранее советские торпедные он похож не был. Зенитки ударили по бегущим. Я положил снаряд перед носом суденышка. Катер отвернул и, судя по увеличившемуся столбу дыма выхлопа, попытался прибавить ход. Вторым выстрелом я попал в транец. Мишень потеряла ход и мерно закачалась на волнах. Тем временем зенитчики и второй ИС разобрались с высадившимися. К сожалению, уничтожить удалось не всех — двое или трое скрылись в лесу. Среди двенадцати оставшихся на поле врагов живых оказалось двое — один контуженный близким взрывом, другой тяжелораненый. Контуженный что-то бессвязно лепетал по-немецки. По рации я связался с береговой батареей Ориенбаума. Вскоре по их наводке пришел "малый охотник". Экипаж катера не сопротивлялся и затопить судно не пытался. Все таки МОшка представлял собой слишком большую силу против их потерявшего ход корыта, да и я с берега держал ствол наведенным на непрошеного гостя. Практически одновременно с моряками подоспел грузовик из особого отдела. Уже в Ориенбауме мы соединились с дожидавшимся ИС-2 и вместе своим ходом без приключений добрались до Кировского завода. О случившемся пришлось лично докладывать Мехлису. К тому времени Лев Захарович уже получил информацию от армейцев и флотских о произошедшем.

А на следующий день оба экипажа танков в штабе флота получили благодарственные грамоты, а мне и военпреду Всеволоду Георгиевичу, командовавшему вторым танком на испытаниях, кроме того вручили часы с наградной надписью.

Ника

Женщины со смены еще не вернулись. Или с гулянок. Какая впрочем разница. В комнате, куда меня временно подселили, тишина и покой. Тоже временно. На тумбочке лежит газета. Бог знает чем она меня заинтересовала, но я, как та любопытная кошка, сунулась к ней. 'Красная звезда' трехнедельной давности и на первой обложке во всей красе Букварь. И статья, что мол удалец, молодец и далее во всей хвалебной красе. Пробежала глазами — много умных слов, и про Выборг, и про 'Ваню-Маню' и про завод его — неплохо написано. Видно зачиталась, если не заметила, что в комнату зашли женщины.

— Оставь газету! Не твоя — не трогай!

А вот оно что! Кажется наш Букварик тут имеет свою поклонницу!

— Извини... — пожала плечом. Газету вернула на место. Но мысль о том, чтобы достать такую же и отправить по приколу Букварю уже зародилась. Нет, лично от себя это не будет приколом, а вот если...

— А Букварь хорошо получился!

— Какой 'Букварь'? Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?!

А щечки то вспыхнули! Девушка-девушка, неужели влюбилась? А если и да, то что? Так даже интереснее.

— Ну, это он для журналистов майор Бондаренко, а так у Саши позывной 'Букварь'.

Обступили. На лицах недоверие и любопытство.

— А ты его знаешь? А где ты его видела? А какой он? А девушка у него есть?

— Хороший. Добрый и одинокий. Весь в делах и в заботах. Я с ним в Питере познакомилась. Он к нам пару раз приезжал перед Выборгом...

Не помню, что я еще там втирала в свежевымытые девичьи ушки, но ожидаемым результатом была выдача (под большим военным секретом) адреса завода майора Бондаренко. Девчата писали письмо коллективно до поздней ночи. Я тихо потухала в подушку от их незамысловатых фраз типа 'мы, комсомолки, высоко оценили ваш подвиг...' и т.д. Вот будет Букварь читать и думать, что письмо Татьяны Онегину было верхом логики и краткости. Впрочем, часам к двенадцати письмо было закончено, адрес написан. Вот тут я и вклинилась с умным предложением положить в письмо еще и статью про него. Пусть, типа, знает, откуда инфа пришла. Девчатам было жаль газету, но после короткого партсовещания, мое предложение было принято и газета вложена.

Утром к нам постучал один из моих бойцов.

— Товарищ Иванова?! Ника Алексеевна? Вас вызывают!

— Ага, щас! Жди!

Собралась, оделась. Благо форма высохла все еще вчера. Уже вышла за дверь, когда услышала удивленное:

— Девчата, а Иванова Ника Алексеева — это не та, что в Выборге осназом командовала?

— Да нет! Эта сержант, а та — майор!

— Но она же с Бондаренко знакома!

Секундная пауза. Я постаралась быстрее сбежать по ступенькам вниз. Мало ли что еще придет в голову нашим связисткам...

Радистки устало переговариваясь между собой брели стайкой с дежурства на узле связи к себе в казарму, отсыпаться. Для них рабочий день — это сидеть на приеме и ждать, когда радисты разведгрупп и партизанских отрядов выйдут на связь. Или не выходят. И тогда, часами: 'Зарница, я Туман, ответьте... Зарница, я Туман...' И думаешь — кто это, что с ними? А выйдут на связь — радость, но и тут тоже: вслушивайся внимательно, не поменялся ли голос, манера разговора или почерк на ключе, если передача морзянкой. Тот ли это 'Ястреб', с которым говорила позавчера — или немцы игру затеяли? Нервная работа, выматывающая.

Девушки поднялись на крылечко своего барака, отряхивая с сапог пыль и хвою, первые вошли в комнату и сразу послышался крик:

— А ну, оставь газету! Не твоё — не трогай!

— Похоже, новенькая на Светкину 'икону' покусилась.

— Да-а, а если еще и помяла — будет сейчас 'конец света'.

Похихикивая и комментируя происходящее связистки входили в комнату. Кто подтягивался поближе к эпицентру возможного скандала (все-таки разнообразие), кто направлялся к койкам. Но следующая фраза 'новенькой' остановила на полушаге и тех, и других:

— А Букварь хорошо получился!

— Какой 'Букварь'? — озвучила общий вопрос Света Рудницкая. — Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?! — продолжала бушевать девушка.

— Это для вас и для журналистов он 'майор Бондаренко', — спокойно ответила виновница переполоха, — а так у Саши позывной 'Букварь'.

Неизвестно, что больше выбило дух из раскрасневшейся радистки — не то фамильярное 'Саша' в адрес Её Героя, не то факт того, что у неё с ним теперь есть общие знакомые, а значит... Что 'значит' додумать помешали подруги, обступившие их вокруг и начавшие забрасывать вопросами. Гул стоял, как на вокзале за три минуты до отправления дачного поезда. Всем хотелось знать подробности, причем каждой — свои. На этом фоне вопросы 'а кто она такая' и 'откуда она это знает' ушли на второй план. А как только разговор все же стал выезжать на эту тему — выяснилось главное: ОНА ЗНАЕТ АДРЕС! Письмо, можно написать письмо, и не 'на деревню дедушке', а именно туда, куда надо! Эта новость затмила собой все остальное, поскольку требовала действий. И действие закружилось. Одни спорили, другие пытались что-то диктовать пишущим, третьи сами схватили листок и карандаш и убежали к тумбочке — писать. Потом эти сочинения согласовывались, увязывались, некоторые девчонки отказывались что-то менять и норовили запихнуть свой листок у конверт в исходном виде (и некоторым это удалось). Короче говоря, дым стоял коромыслом. А когда девушки наконец угомонились и стали собираться спать — оказалось, что виновница переполоха уже спит, уткнувшись в подушку и иногда вздрагивая — наверное, что-то снилось не очень приятное. Разговор 'по душам' опять не получился.

Утром всех разбудил стук в дверь. Прибежавший солдат доложил с улицы (внутрь его не пустили, понятное дело, да он и сам войти не пытался):

— Товарищ Иванова! Ника Алексеевна! Вас в Штаб вызывают!

Новенькая, она же, как выяснилось — 'товарищ Иванова' быстро собралась и выскочила из домика под заново набирающий силу гул — на этот раз касаемо её личности. И конверт со стола прихватила.

— А имя-то редкое! Ника — сколько еще таких знаешь?

— Ага, а фамилия — ещё реже! Сколько сотен тысяч Ивановых в стране? Неужели двух Ник не найдется?

— Но ведь адрес Бондаренко она знает!

— Мало ли, узнала, когда из Выборга уезжала.

— Нее, не "когда уезжала". Адрес, где он сейчас знает! А это ж, наверное, секретно!

— Было бы секретно, стала бы она болтать.

— Не кричите, девки, у замполита есть вся подшивка Красной Звезды. Там про корабль было раньше, чем майское фото. И тоже, кажется с фотографиями.

— Люська, бегом к Палычу. Как хочешь, но газета должна быть здесь!

— А почему я?

— Потому что он на тебя больше чем на других смотрит.

Люська быстро собралась и убежала, самой было интересно. А разговор продолжал виться и клубиться:

— А в бане вчера, видели её?

— А что на неё любоваться было? Не мужик же, чтоб в бане рассматривать! — раздалось хихиканье, некоторые даже покраснели, видимо, представив в баньке между собою мужика.

— Мужик-то, конечно, не мужик, но тело почти мужское — мускулы какие видели?

— Мускулы — мускулами, а шрамов вы что, не заметили, что ли?

— Гх-м! Это что тут за птичий двор? Где дневальный? Когда подъем был, почему казарма в порядок не приведена? — раздалось вдруг от двери.

Люся, убегая, прикрыла дверь, а крючок накинуть было некому — все увлеклись разговором. Связистки начали разворачиваться на голос, многие пытались принять строевую стойку — и только потом, с задержкой в парочку секунд до них начало доходить, что форма у них, мягко говоря, не строевая. Некоторые и вовсе были в одной исподней рубахе. Капитан Мякишев (а это был он), который в ходе разноса успел пройти уже шага три, раскрыл было рот, собираясь продолжить разнос но тут... первый тонкий визг, струной воткнувшийся ему в правое ухо был тут же поддержан дружным хором. Без малого два десятка частью смущенных, частью испуганных а частью просто возмущенных молодых женщин дружным визгом если и не способны свалить дуб (как говорится в легендах), но тем не менее Семену показалось, что ему в уши воткнули два штопора и шарахнули по ним двумя кувалдами. Бывшего пограничника буквально вынесло за дверь, в которую почти одновременно прилетели подушка, сапог и котелок с остатками чая.

Стоя в трёх шагах от крыльца капитан тряс головой и ковырял пальцем в ухе, пытаясь прийти в себя, когда мимо него, пискнув 'извините товарищ капитан' прошмыгнула ещё одна радистка с каким-то увесистым томом под мышкой. Она вбежала в дом с криком 'Вот! Добыла!'. Лязгнул крюк и капитан остался один стоять на тропинке, всё ещё глотая воздух. Он пытался собраться с мыслями и определить — была ли в комнате 'сержант Иванова'. Ночная гибель командира разведвзвода опять подняла вопрос о немецких диверсантах и обострила подозрительность капитана. Успокоившись, Семен вспомнил диспозицию в комнате и убедился — 'Ивановой' там не было! Под ложечкой ощутимо засосало: 'Эх, надо было идти к особисту, надо! А может, она на дежурстве просто, или еще где? Нет, надо опять войти в этот птичник и поспрашивать его обитательниц'. Капитан поднялся на крыльцо и поднял руку, чтоб постучать.

— А вот это правильно, к дамам стучать надо! — раздался голос сзади. Мякишев обернулся и увидел подполковника — замполита полка связи Василия Павловича Пережогина, или просто 'Палыча'.

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

— И вам не хворать. Если по делу — так стучи, вместе войдем, а если девчонок моих смущать да от службы отвлекать...

— По делу, товарищ подполковник!