Тут ему не ответили вовсе, со свойственной хорошим профессионалам деликатностью сделав вид, что вопроса этого и вовсе не было, и из молчания этого он понял так много, что в подробностях не уместилось бы и в докладе часа на два — два с половиной. Во-первых оно обозначало, что вопрос его считают очевидной, ясной любому нормальному человеку глупостью, а в данной ситуации — так еще и провокацией. О "во-вторых", — как и следующих номерах тем более, — не хотелось даже и думать. Встретившись, как чужие, они теперь как чужие, без сожаления, — попрощались. В том, что сказал напоследок пылкий восточный человек Магомедов, по факту — не было ничего неожиданного, и все-таки слова его были слишком достаточным основанием для давешней его позорной паники. Крышка. Знак, почти иероглиф, явственно обозначающий Безысходный Тупик, подступы к Последнему Пределу. Безнадегу, которую не выразить словами. Исход всех судорожных попыток соответствовать и быть на уровне.

Прелесть, как пообщались. Одно удовольствие с такими собеседниками. И в самом деле: зачем бросать слова, которых, как выяснилось, нет, на ветер, который, судя по всему, ушел навсегда, для прояснения того, что и так ясно? Когда ясность эта разлита в самой атмосфере, которой дышат все, а не только те, кто считает себя избранными и посвященными.

Когда полная, окончательная ясность существует уже сама по себе, вовсе отдельно от слов в их формальном значении и от мыслей, выражаемых этими словами, а слова стали в лучшем случае заклинаниями, шаманским камланием, только в малой степени способным защитить глаза от беспощадного света. Тем, кто этого хочет, и счастье еще, что таких остается по сю пору достаточно.

Непонятно даже, зачем у нас до сих пор сохраняется такая архаичная способность, как дар речи: о несущественном можно и вовсе не говорить, а все действительно важное мы знаем и так, и об этом и тем более следует помалкивать (что мы и делаем). Откуда знаем, то, что и впрямь важно? А — поле такое особое. Неизвестной науке природы.

... Вот как славно было бы взять одного из этих ребят за рукав, да и сказать доверительным тоном: "Так готовьтесь через годик принимать такую технику, что ахнете!" — только было бы это враньем.

Потому что красивенькая (Да что там — "красивенькая": красавица!!!) "десятка" будет еще неизвестно — когда, если вообще будет, потому что на нее нет ни достойного двигателя, ни доведенной электродистанции, ни толкового "борта", ни, — главное, — элементной базы подо все это. Но мы справимся. Мы произнесем очередное заклинание, но только уже не для всяких, как в газетах и по телевизору, а специальное такое, для верховных шаманов, "докладная записка" называется, — и сразу будет у нас, — как будто, понарошку, — все в порядке.

... А старики, однако, покрепче были: вон Учитель и сидел, и все такое, — а ничего, а он, даром, что тоже вся башка седая, так не может. Слишком богатое воображение, из-за всякой ерунды заводится, что называется — с пол-оборота, разгоняется, раскачегаривается, одна пог-ганая мысль начинает неукоснительно тянуть за собой другую, и он не может тогда остановиться даже и при всем своем желании. Он на месте Учителя точно пропал бы. Да что там — на его месте, от куда меньшего пропал бы. От ерунды.

... Верил бы в Бога, так молился бы, потому что самое время, поскольку на все остальное надежда у него уже кончилась. Он крепко-накрепко зажмурил глаза, и все, о чем мечталось, предстало перед ним более ярким, чем могло быть в самой что ни наесть реальной реальности. Неторопливые, знающие себе цену рабочие в безукоризненно-чистых комбинезонах в этих его грезах были почему-то все как один немолодыми, с благородными сединами и чем-то похожими на него самого. Детальки не просто те, что ему позарез нужно не то, что сейчас, а вчера, но еще и в комплектиках, аккуратно упакованные и красиво подписанные. И все есть, и не надо пробивать, добывать подписи, а достаточно просто-напросто снять трубку и заказать. От грез его отвлек секретарь Юра. Хороший мальчик...

— Сергей Иванович! Тут вас с фармацевтического объединения "Симплекс" зачем-то...

Леонид Феклистов глядел на почтенного авиаконструктора неимоверно ясными, как у комсорга философского факультета МГИМО, глазами. Те, кто имели честь быть с ним близко знакомы, прекрасно знали этот безошибочный признак надвигающегося половодья брехни, но Сергей Иванович Семин Феклистова не знал. И еще он никак не мог понять, что тут могло понадобиться этому ясноглазому фармацевту. А тот, сразу же взяв быка за рога, начал врать, не особенно даже заботясь о том, чтобы ему поверили.

— Видите ли, нам все это, вообще говоря, не очень-то, но распоряжение поступило с самого верху...

— Так. Я не понял ни единого слова. Кто вы такой вообще, и при чем тут фармацевтика?

— Фармацевтика, — непонятный гость противно хихикнул, — фармацевтика тут скоро будет при мно-огом... Я все сейчас объясню. У нас объединение новое, задумывалось специально под тонкий синтез на современном уровне, и чтоб были технологии лучше буржуйских. Вы же знаете это наше вечное "Чтоб Было!!!"... Короче, эта штука называется что-то вроде "высокотемпературный каталитический синтез в твердой фазе". К фармации это не имеет никакого отношения, но у нас один там хитрый провернул это под соусом исследований нового класса лекарств на основе кремния, его поймали, наказали, а потом разобрались и решили поощрить.

— Если вы думаете, что теперь я начал хоть что-то понимать, то заблуждаетесь.

— Короче: мы можем в единичных экземплярах или малыми сериями делать э-э-э... детали со свойствами, которых другими способами добиться просто нельзя. Мы уже работаем с Зеленоградом и Пензой. А теперь нам приказано изучить ваши потребности и рассмотреть, что на этом направлении мы можем сделать уже сейчас.

— У нас нет потребностей, которые могли бы удовлетворить фармацевтические фабрички.

— Ну! Меня как раз и позвали для того, чтобы мы взаимно в этом убедились. Хотя я, — только поймите меня правильно, — на вашем месте таки не спешил бы.

— Да вы все-таки кто такой? Кто вы такой-то?

— Документы показать? Так вы меня извините, — ваши особисты, прежде чем пропустить, меня чуть только с рентгеном не просвечивали. А документы — так и просвечивали, точнее — облучали чем-то. При том, что были предварительные звонки и договоренности.

— Так. — Семин, откинувшись в служебном кресле, с иронией посмотрел на гостя. — И чего же конкретно мы можем получить.

— Вот! — Феклистов назидательно поднял палец, вроде бы как вовсе не восприняв иронию. — Это уже похоже на деловой разговор. Я — не очень-то, я больше по хозяйственной части. Но — все запишу, на это меня хватит.

— Стоит ли?

— Ой, ну ради бога! Спросите кого-нибудь из тех, кого уважаете. Бабаяна, Глушкова... Кажуганиева того же, мы ему кое-какие узлы для навигационной системы делали, так ему, представьте, понравилось.

Конструктор чуть наклонил голову вперед, ощутимо напрягаясь. Когда он, наконец, заговорил, голос его показался гостю чуть охрипшим.

— Ага... А насчет электроники?

— Мы, наверное, только ею в последнее время и занимаемся! Как будто у нас других дел нет! Прямо свет клином каким-то сошелся на электронике! Все только и знают, что пристают к нам с этой электроникой! Прямо-таки хоть вывеску меняй на лавочке!

— Да заниматься-то чем угодно можно: успехи-то каковы?

— Ну... Обычно мы делаем так: узнаем, что именно людям нужно, делаем немножечко и даем им для опытов. Если хорошо, — то хорошо, и мы передаем изделие в серию. Если нет... То не передаем. Но в наших привычках прямо и для почину давать несколько вариантов, и хотя бы один из них обыкновенно подходит...

— Все это как-то несерьезно выглядит.

— Уважаемый! Это не просто выглядит. Мы-таки и работаем несерьезно. У вас бы волосы на голове встали бы дыбом, если бы вы только увидели, как несерьезно мы работаем. У нас только вещи получаются на полном серьезе, а та-ак... Это ж прям ужас какой-то, как несерьезно работаем. Нам просто некогда работать серьезно, а то бы мы, понятно, серьезно работали б...

— Боюсь, что я не могу принять ваши слова на веру. Просто не имею права пронадеяться и тем самым потерять время. Я, знаете ли, технарь, я пока не пощупаю — не поверю. Когда можно э-э-э... нанести визит?

— Боюсь, — совершенно тем же тоном ответствовал Феклистов, — это может оказаться куда более сложным, чем вы себе, очевидно, представляете.

— Мне?

— Боюсь, что, в том числе, и вам. И министру обороны. Не знаю, но думаю что у Генерального Секретаря тоже возникли бы определенные сложности.

— Хорошая у нас нынче фармакология.

— Недурная. Я думаю, что очень-очень скоро, гораздо раньше, чем вам, может быть, кажется, вы одобрите именно такой уровень мер предосторожности.

— Неужто и Генсека?

— Конечно, нет. Когда будет твердая уверенность, что это именно он.

— А про вас такая уверенность, значит, есть?

— У нас созданы объективные методы, обеспечивающие такую уверенность. Вполне объективные.

— Даже так.

— Я поговорю с моим уважаемым Руководителем. Отчего-то мне захотелось, чтобы вы все-таки получили возможность увидеть.

— С чего бы это?

Феклистов вдруг оказался совсем рядом и приблизил к почтенному конструктору лицо. Глаза, несколько скошенные кнутри, казались слегка безумными, и почему-то пугающим показался голос, выражение, с которым он почти прошипел, как Злой Следователь на допросе:

— Потому что я хочу, чтобы все поняли: уже все. Пока почти никто этого не понимает, но это тем не менее так. Запомните мои слова. И добились этого мы. Вот номерочек, а за сим честь имею кланяться.

И так же, в одно неуловимое движение пришлый фармацевт оказался у двери. Вот только что он был тут, еще дымится в пепельнице с особым, шпанским шиком заломленная "беломорина", — и тут же, в следующем кадре он же — выходящий в дверь, и видны только его спина и аккуратно подстриженный затылок.

VIII

— Ты что, ты что, — перепуганным голосом скулил Иртенев, вяло отбиваясь, — с ума сошел?

— Я, да? — Гельветов, ловко направлявший его к выходу за шиворот, перехватился еще и за мятые, посыпанные пеплом штаны, не давая обрести равновесие, чтоб хоть как-то упереться. — Это, значит, я не выхожу из своей берлоги пятьдесят шестой час кряду? Я в ответ на предложение пойти в столовую бормочу что-то о "шестом наборе" и кидаюсь назад к этой своей чертовине?

Математик внезапно дернулся, и перекрутился весь, освобождаясь из мертвой хватки начальника.

— Черт вас поймет. Мало работаешь — плохо, много работаешь — туда же...

— Это не работа. Ты мне нужен хотя бы относительно живым. Ты, к примеру, помнишь, что поувольнял половину сотрудников, когда они говорили тебе, что рабочий день кончился? А что ты сказал бедному особисту, а? Ты куда его послал, не помнишь? А в каких выражениях, матершинник хренов? А еще претендует на какую-то интеллигентность!

— Зато, — проворчал Иртенев, — выпивать перестал.

— Это — да. Но лучше бы уж выпивал... умеренно.

— Я дело делаю.

— Коли так, то давай о деле. Где? — Он проделал в воздухе хватательное движение. — Где обещанный прототип? Который у вашей милости был "практически готов" еще на прошлой неделе?

— Да ну его! Херня это все! Ты посмотри, что я ...

— Та-ак. Я тебя, кажется, убью. Бросил, значит...

— Да ты погляди...

— ... люди ждут, а мы свою летящую душу тешим. — Невозмутимо, будто и не слыхал, продолжал Гельветов. — Знаешь, — существует две формы импотенции. У одних, известно, — не стоит. Другие, их меньше, — кончить не могут. Понимаешь? Бабы в восторге, и вообще, — а все равно импотент. Тебе это ничего не напоминает, а? Не доделал-пришла в голову Новая Блестящая Идея-схватился за нее-не доделал... Продолжать? Только на твоем примере я оценил утверждение, что лучшее — враг хорошего.

— Не сейчас. — Голос математика был полон тихого, всепоглощающего восторга маньяка, дорвавшегося до спичек. — Пошли. Час работы, все проверить — и все. Все не то и все не так. Нам теперь совсем по-другому думать надо...

"Берлога" и впрямь производила дикое и даже какое-то стихийное впечатление. Монитор "Томсон", добычей которых еще два месяца назад так гордилась Служба Снабжения, "СС" по местной терминологии, отключенный, сиротливо стоял в сторонке. Перед эргономическим креслом фирмы "Льеж", с многократно прожженной и усеянной пятнами от кофе обивкой, возвышался метровый квадрат матового стекла, обрамленный грубой рамкой и с дикой порослью проводов, подходящих к нему сзади. Красивенький корпус от "Эппла" был снят, а его торчащие наружу внутренности соединялись с каким-то ящиком мутного стекла, в котором что-то прерывисто, многоцветно помигивало и посверкивало. На столе стояли три кружки, в одной из которых чернело немного остывшего кофе, а в двух других бугрился слой коричневого от гущи, присохшего сахара, пристроенные самым причудливым, но при этом носящим явственные черты сугубо инстинктивной деятельности образом объедки совершенно сухих, покоробившихся бутербродов с маслом и сыром, ржавые огрызки яблок, с воткнутыми в них окурками, отдельные столбики сигаретного пепла, одиннадцать бутылок из-под минеральной воды и несколько непонятного назначения продолговатых предметов самого подозрительного вида.

— Посмотри, — все с тем же негромким восторгом беззлобного идиота прошептал Иртенев, обводя рукой эту помесь хорошо обжитого вороньего гнезда — с помойкой, — и брось доставать всякими глупостями.

— Дурак, — поджав губы, проговорил Гельветов, с легким отвращением оглядывая уродливое сооружение, занимавшее почти весь исполинский стол вместе со специально приделанными к нему полками из плохо струганного дерева, — какую вещь испортил.

— Верхогляд и чистюля, — заявил математик, — о чем ты говоришь? Об убогом карлике, жившем здесь две недели назад? А экранчик твой красивенький — так и вообще меня не удовлетворяет! Мал, и четкость п-паршивая...

— Микросхемы, — ровным, терпеливым, но при этом все-таки, каким-то способом, — угрожающим голосом промолвил Гельветов, — иде?

— Какие?

— С интеграцией на полтора миллиона. Те, которые должен был позавчера сдать.

— Это — кремниевые такие?

— Во-во. Прямоугольненькие такие. С то-оненькими проводочками.

— Не надо. Никаких полупроводников, никакого кремния... Да не гляди ты на меня так, сделали мы тот проект, куда-то в PROJ. засунули, только не надо этого, даже нельзя просто-напросто...

— Давай.

— Да не надо, говорю! Смотри сюда... Помнишь, — Вайский о Д-структурах говорил?

— Ну?

— Хрен гну! Воспроизвели — слышал?

— Слышал.

— Сначала — просто так воспроизвели, как попало, а потом подобрали спецурку из имеющихся "мосов". Проводит! Над "мос"-дорожкой, вторым слоем, — отражающий слой, вместо изоляции, и тоже прекрасно держит. Это ясно, да?