Вирус разума. Правила игры

— Да, повезло вам, Леонид, — поддержала разговор Тамара Григорьевна.

— Везет тому, кто везет, — торжествующе поднял палец Леонид, — Ладочка, не согласитесь ли вы рассказать мне все, что знаете о Матвее Спиридоновиче? А я в статье расскажу о нашей с вами счастливой встрече и вашу фотку с юбиляром напечатаю. Вы, надеюсь, туда едете?

— Да, у меня там мама с папой. А деда Мотю у нас все любят, так что расскажу с удовольствием.

— Скажите, Ладочка, а правда, что дед Матвей — колдун?

— Нет, конечно. Колдун, — плохое слово, деду Моте не подходит. Он себя ведуном называет, или знахарем.

— Ну не велика разница.

— Ошибаетесь, Леонид, ведун — это человек, обладающий особыми, скрытыми для обычных людей знаниями, ведающий особые законы природы, опирающийся на силы, этими законами управляющими.

— Ну так и колдуны то же самое.

— Нет, у ведуна сила светлая, добрая, сила эта от бога идет. А колдун — человек темный, недобрый. Так деда Мотя говорит.

— И что же этот ведун, говорят, может будущее предсказывать?

— Может, только он очень редко это делает. Деда говорит, что будущее человеку знать не дано и не нужно. Знание того, что будет,— это тяжелые знания, они могут сломать человека и даже убить его. Очень сложно жить, как жил, и оставаться тем, кем был, неся на плечах такой груз знаний.

— Да, он у вас философ.

— Он просто очень старый, и значит, мудрый.

— Ох, Ладочка, как нам, старикам, такое слышать приятно, — вставила слово Тамара Григорьевна.

— Вот, вот, а ты меня все в маразме обвиняешь. А это не маразм, это мудрость старческая.

— Волков, не путай божий дар с яичницей, — улыбнулась Тамара Григорьевна.

— А вы знаете, — вспомнила вдруг Лада, — как-то деда Мотя предсказал одной женщине пожар. Он сказал ей, чтобы она на Ильин день баню не топила, дескать, и себя и детей погубишь. А Ильин день как раз на субботу пришелся. Ну, а в субботу, само собой, все бани топят, вот и женщина та не послушалась. Баню затопила, да в последний момент дедов наказ вспомнила, да мыться-то и не пошла. А баня вдруг огнем занялась, да так шибко, что если бы они мылись там, все бы и погорели. А вообще-то деда Мотя — травник. Он много разных целебных трав да ягод знает, сам их в лесу собирает, а потом всех Лешуконских лечит. У нас вообще в Лешуконском народ мало болеет.

— Да-а-а, занятно. Интересный старик этот ваш деда Мотя. Странно, что я раньше о нем ничего не слышал.

— А о нем вообще мало кто знает, он ведь с самого рождения никогда из Лешуконского не выезжал.

Тамара Григорьевна достала из сумочки пачку сигарет и поднялась из-за стола:

— Пойду курну, кто-нибудь компанию составит?

— С удовольствием, — подхватился Леонид. — А вы, Ладочка, с нами?

— Нет, я не курю.

— Вот и умница, — проворчала Тамара Григорьевна и скрылась за дверью.

— Томочка у нас всю свою сознательную жизнь курит. Мы ведь с ней знакомы уже полвека, пожалуй. Она пришла молодым преподавателем к нам на кафедру и уже тогда курила не хуже самого заядлого курильщика. Тогда вообще было модно женское курение среди интеллигенции. Дамы так самоутверждались во времена становления эмансипации в нашей стране. Позднее, женское начало взяло свое: про эмансипацию Томочка забыла напрочь, а вот привычка курить осталась. Однажды, уже в возрасте, бросила и заболела сразу сильно. Кашель сильный, даже кровь выступала. Думали сначала, что туберкулез, а потом оказалось, что из-за курения легкие отхаркиваются. Чем только не лечили, пока один врач, профессор, не сказал, что Томочке бросать курить нельзя ни в коем случае. Пусть, дескать, переходит на более легкие сигареты, пусть курит реже, но курит, Иначе смерть. Вот и смолит, знает, что плохо, а что делать?

— А вы где преподаете?

— Так в Бауманке-же, там, где Ленка, дочь наша, училась. Я-то сейчас на пенсии, от дел отошел, а Томочка небольшой курс еще ведет, не дает мозгам плесенью порасти.

Дверь купе отъехала в сторону и в проеме вместе с запахом табака и ванили появилась Тамара Григорьевна:

— Ну что, Волчара, все косточки мне перемыл?

— А почему Волчара, Тамара Григорьевна, — улыбнулась девушка.

— Ну, во-первых, потому что Волков, а во-вторых, — видели бы вы его, Ладочка, в молодости: настоящий Волчара. Как глянет, аж мороз по коже. Студентки и боялись его жутко, и без ума от него были одновременно.

— Ладно тебе, Тома, прошлое-то ворошить, — на веселом глазу деланно проворчал Владимир Николаевич.

— А не пора ли нам отметить наше знакомство, — решил проявить мужскую солидарность Леонид и поставил на стол бутылку армянского коньяка.

— Вот это дело, — Владимир Николаевич посмотрел на супругу, потирая руки.

— А почему бы и нет, — поддержала Тамара Григорьевна. — Вы, Ладочка, как, выпьете рюмочку?

— Ой нет, спасибо. Я не пью.

— И опять молодец, — Тамара Григорьевна заговорщицки подмигнула Ладе.

— Запомните, Ладочка, — Леонид разлил коньяк по стаканам, — ничто так не сплачивает коллектив, как совместно проведенное время в курилке и распитие благородных спиртных напитков.

Старшее поколение в купе дружно засмеялось.

Вот так под шутки и прибаутки, коими щедро угощал попутчиков Леонид, попутчики продолжали свое движение на север.

Рано утром, сразу после Исакогорки, пассажиры стали собирать вещи, готовясь к прибытию в Архангельск. Ехать осталось совсем немного, и всех охватило легкое, приятное возбуждение. Мерный, уже привычный настолько, что стал почти неслышным, стук колес за окном внезапно изменился. Стук превратился в грохот, смешанный с металлическим лязгом. Пассажиры дружно выглянули в окно. Поезд двигался по мосту через Северную Двину.

— Смотрите, какая вода в реке голубая, — восторженно воскликнул Леонид. — Вот он край первозданной природы и чистоты, не то, что Москва-река.

— Вот тут, Леонид, вы крупно ошибаетесь, — Владимир Николаевич похлопал его по плечу. — Настоящий цвет Северной Двины, по крайней мере, в районе Архангельска, коричневый. Возможно, где-то в верховьях река течет сквозь марганцевые слои, возможно, нет, не знаю. А синяя она сейчас из-за того, что мы смотрим на нее сверху и видим отраженное в воде небо.

— И, кстати, насчет первозданной чистоты, — Тамара Григорьевна хитро подмигнула Ладе, — насколько мне известно, реку периодически закрывают для купания из-за расположенного выше бумажного комбината, где, собственно, и работает наша дочь.

— Вот ведь какая штука, — Леонид разочарованно отвернулся от окна. — Странный все-таки зверь — человек. Ведь у себя дома, в квартире, человек и чистоту поддерживает, и воздух проветривает, и мебель не ломает, по крайней мере, большая, адекватная часть человечества. А то, что Земля, — это наш общий дом, и вести себя на земле нужно так же, как ты ведешь себя в собственной квартире, не понимает. Широты мышления не хватает. Как птенец в яйце. Тело развилось настолько, что скорлупа полопалась, а сбросить с себя эту скорлупу боится или не может. Вот и сидит в ней, и мыслит в границах своей скорлупы. И не факт, что когда-нибудь сможет из скорлупы выбраться.

— Где-то я эту теорию уже слышала.

— А я, Ладочка, на своем авторстве и не настаиваю. Теория эта не новая и не мной придуманная, но я с ней полностью согласен. А вас, кстати, родители будут встречать?

— Нет, они о моем приезде не знают, я сюрпризом еду.

— Как же вы до дома собираетесь добираться?

— Как обычно, с вокзала в аэропорт, а там самолетом или вертолетом, на месте сориентируюсь.

— Тогда позвольте мне, Ладочка, в знак благодарности за полученную информацию предложить вам долететь до дома вместе со мной.

— ...?

— Дело в том, что областная администрация зафрахтовала вертолет, чтобы лететь в Лешуконский в гости к юбиляру. Для меня там забронировано два места. Со мной должен был лететь фотограф, но перед самым вылетом заболел, только успел сунуть мне в руки аппаратуру, дескать, сам справляйся. Так что его место свободно. Назоветесь моим фотографом и долетите без хлопот.

— Ну я не знаю, неудобно как-то, — засомневалась Лада.

— Ладочка, не вздумайте отказываться, — Тамара Григорьевна ободряюще коснулась девушки, — соглашайтесь не раздумывая. Такой случай удачный! А вы, молодой человек, — она повернулась к Леониду, — головой за девушку отвечаете. Не дай бог, девушку обидите, из-под земли достану. У меня, поверьте, связей достаточно.

— Тамара Григорьевна, можете быть абсолютно спокойной, Ладочка со мной как за каменной стеной будет. Читайте нашу газету, и вы сами все увидите. Кстати, вот вам моя визитка, можете звонить в любой момент.

Поезд плавно затормозил у перрона, и пассажиры дружной цепочкой потянулись на выход.

Леонида на перроне ожидал молодой парень. Он держал в руках табличку, на которой было написано его имя.

— Максим? — подошел к нему журналист. — Я Сергеев, здравствуйте.

— Здравствуйте, Леонид, — парень пожал ему руку, — добро пожаловать в Архангельск.

— Спасибо.

К ним подошла чета Волковых, тепло попрощалась и растворилась в толпе прибывших и встречающих, плавно стекающей по лестницам в сторону автостоянки и остановки автобусов.

— Знакомьтесь, Максим, это Лада, мой фотограф.

— Очень приятно, прошу в машину. У нас еще три часа до вертолета, предлагаю перекусить, есть неплохой ресторан здесь неподалеку.

Машина сделала круг по площади 60-летия Октября и выехала на проспект Дзержинского. Несколько минут поездки, и машина свернула направо на улицу 23-й гвардейской дивизии, проехав по которой до пересечения с улицей Тимме, остановилась возле спорткомплекса "Лагуна".

— Ну вот и приехали, — Максим обернулся к сидящей на заднем сидении девушке, — Лада, простите, у вас за спиной лежит свежий номер нашей газеты, там моя новая статья, подайте, если не трудно, похвастать хочу.

Лада обернулась назад, и в этот момент Леонид перегнулся через спинку своего сиденья, дотянулся до шеи девушки и нажал пальцем в точку, расположенную где-то в области уха. Ее глаза закатились, девушка слабо всхлипнула и медленно сползла по спинке сиденья.

Леонид пересел на заднее сиденье, слегка пододвинув тело девушки, и нетерпящим возражений голосом, глядя прямо в глаза Максима, произнес:

— Заберешь машину завтра в этом же месте. Свободен...

* * *

— Ну как, проснулась? — Лада услышала знакомый голос, но открывать глаза не торопилась. Вместо этого она лихорадочно пыталась понять, что же такое с ней произошло. Она четко помнила, как садилась в машину вместе с Леонидом, как они, прежде чем ехать в аэропорт, завернули в ресторан, чтобы перекусить. Она даже помнила, как Максим попросил ее передать газету с его статьей. А вот дальше все. Провал. Память отказывалась сообщать какие либо подробности. По ощущениям, она лежала в кровати, довольно таки мягкой, под теплым одеялом, в комнате, где чудесным образом смешивались запахи летнего дня, наполненные хвоей, цветами, солнцем и домашними пирогами, испеченными в русской печке. Так пахло дома в далеком детстве, когда была еще жива бабушка. Неужели они в Лешуконском? Тогда почему она ничего не помнит, почему у постели сидит Леонид, а не мама? Почему? Почему? Почему? Вопросы веселой каруселью вертелись в ее голове и не находили ответов. Глаза почему-то открывать не хотелось, мешал какой-то неосознанный страх и неуверенность. Однако Леонид не отступал:

— Открывай глаза, соня. Я же вижу, что ты уже проснулась.

Пришлось уступить, Лада открыла глаза и осмотрелась. Это действительно была русская изба, очень похожая на ту, где жили мама и папа, но дом этот был чужим. В углу, освещаемая неверным светом лампадки, висела икона. Лада плохо разбиралась в иконописи, но то, что это Пресвятая богородица, поняла сразу. И от этого стало ей немного легче на душе — все-таки православные люди живут, в бога верят. Девушка лежала на высокой деревянной кровати, застеленной ватным матрацем и периной. Она была укрыта стеганым покрывалом, собранным из множества разноцветных лоскутов в причудливый узор. Девушка приподняла край одеяла, на ней была то ли сорочка, то ли ночная рубашка. Одежда, в которой она сошла с поезда в Архангельске, в том числе и нижнее белье, отсутствовала. Перед окном, занавешенным натянутыми на веревочке простыми ситцевыми занавесками, стоял небольшой стол, покрытый белой скатертью. На столе под белым с вышивкой полотенцем угадывалась кринка с молоком и блюдо с источающими невероятно заманчивый запах пирогами. За столом, опираясь на него локтями, восседал Леонид, с упоением жующий пирог.

— Леонид? Что со мной? Где это мы?

Леонид отхлебнул молока, торопливо прожевал пирог и, довольно улыбаясь, произнес:

— Проснулась, вот и славно. Как себя чувствуешь? Голова не болит?

— Не болит, а при чем здесь голова! Что вы мне зубы заговариваете!

— А во рту неприятного привкуса не ощущаете?

— Какого еще привкуса! — нахмурилась Лада. — Что вообще происходит!?

— Вот! — торжествующе поднял палец Леонид, по-прежнему не обращая внимания на вопросы девушки. — Это еще одно подтверждение моей правоты. Теперь, милая Лада, я могу ответить на все твои вопросы. Но начну все-таки с незаданного. Кто мы? Ты — Лада Владимировна Морозова, человек в высшей степени странный. Я бы даже человеком тебя называл с большой натяжкой. Ты крович арктида, но крович не простой, в тебе крови арктида намного больше, чем человека. Когда человек подвергается телепортационному перемещению в пространстве, у него после этого жутко болит голова и во рту появляется сильнейший привкус железа, или крови, кто как это идентифицирует. Крович обычно испытывает те же ощущения, но в приглушенной, так сказать, форме. Ты же, судя по всему, этих ощущений не испытываешь вовсе, что только подтверждает мою версию о преобладании арктидианской составляющей в твоей крови. Осталось только узнать, чей же ты собственно потомок. Признаться, поначалу я было решил, что Аспера. Но пока ты спала, я, уж извини, без спросу взял у тебя образец крови и сравнил ее с образцом Аспера. Результат, увы, отрицательный. Ты уже во второй раз разрушаешь мои планы. Помнишь Сейд-озеро? Как я тебя тогда не почувствовал? Я ведь тогда дружка твоего, Кирилла, почти убил. А ты мне помешала, ай-яй-яй.

— На Сейд-озере? Значит вы...

— Да, Краузе Ян Карлович, собственной персоной. Что, не похож? — Леонид просто наслаждался моментом. — Я, Ладочка, за свою жизнь поменял много лиц, и имен, кстати, тоже. Можешь называть меня Краузе, или даже Кратос, тебе ведь это имя тоже известно, хотя здесь меня знают как Леонида, и я бы хотел, чтобы на людях ты обращалась ко мне так же.

— Боитесь, что узнают ваше настоящее имя?

— А ты уверена, что Кратос — это мое настоящее имя? — на мгновение взгляд Кратоса стал жестким и холодным. — Я просто не хочу смущать местное население. Они ведь тут, как дети, наивные и непосредственные. Знают меня как Леонида, ну и пусть себе знают. Тем более, что я могу заставить тебя. Просто пока не вижу смысла применять силу.