В лабиринтах темного мира. Книга 2

— Оставь, добрая женщина, эти корзины у себя, а мы тем временем к утесу сходим, дело у нас там есть.

Оставил Ху Сы рыбу у старухи, а сам с женой отправился к тому утесу.

Только вышли из деревни, так сразу утес и увидели. Подошли к нему, махнул Ху Сы гаоляновым стеблем зеленым и крикнул:

— Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!

Только крикнул это Ху Сы, как раздвинулся утес на две половины и стал он как ворота каменные. Из ворот вышла красивая женщина и говорит им:

— Вижу я, люди вы добрые, до работы охочие, может, войти хотите?

Отвечает рыбак с женой:

— Хотим.

Сказали так и внутрь вошли и сразу ворота захлопнулись за ними.

Женщина снова спрашивает у рыбака:

— Что тебе надобно, добрый человек?

Отвечает ей рыбак:

— Ничего мне не надо, только лодку хорошую да сети крепкие, чтоб я с легким сердцем ходил в море рыбу ловить, а как домой ворочусь, об еде да об одежде чтоб не печалился.

Засмеялась женщина и говорит:

— Не печалься, добрый рыбак, все у тебя будет!

Сказала она так, пальцем на восток показала. Смотрит Ху Сы: море перед ним, ни конца ему, ни края, вода зеленая как нефрит и море спокойное как полированное зеркало. Из-за моря огромное солнце выплыло, море от него вмиг красным стало. По берегу люди ходят. Показала женщина пальцем на дом под черепицей и говорит:

— Вон твой дом, добрый человек!

После на новую лодку пальцем показала да на крепкие сети, и опять говорит:

— Вот твоя лодка, добрый человек, вот твои сети.

Глядит Ху Сы на рыбацкую лодку и сети и радуется. Захотела жена еще всякой всячины у красивой женщины попросить, да только исчезла вдруг красавица.

Живет рыбак со своей женой в высоком доме под черепицей, ни холод ему не страшен, ни зной. Есть чем сверху укрыться, есть что вниз постелить, есть во что одеться, а утвари всякой — девать некуда. Только еды нет ни крошки. Взял Ху Сы крепкие сети, взял новую лодку, собрался в море рыбу ловить. Поднялся тут западный ветер, подхватил рыбацкую лодку и на самую середину моря пригнал. Пригнал и дуть перестал.

Блестит зеленая вода, все в ней видно, а рыб в воде видимо-невидимо. Забросил Ху Сы сети, вытащил полные рыбы и наловил столько, что в лодке места пустого не было. Только подумал рыбак: "Пора назад плыть", — ветер восточный задул, скользит лодка по воде, будто живая, вмиг к берегу пристала. Вышел рыбак на берег, рыбу на рис да на муку обменял.

Утром уйдет Ху Сы в море, к вечеру с полной лодкой рыбы воротится. Живут Ху Сы с женой, ни в чем нужды не знают — ни в еде, ни в одежде. Никто из них не знал, сколько времени прошло — солнце в тех местах никогда не садится, — только листья на старой акации желтыми стали, потом зелеными, опять желтыми, снова зелеными. Да только жадность в старухе не унимается, а все растет, злая-презлая сделалась и ворчит она да ворчит:

— Сходи к красавице, попроси золота да серебра. Сыта я, одета да обута, хочу теперь богатой стать.

Не стал Ху Сы жене перечить, никого у него на свете больше нет, и говорит:

— Давай вместе пойдем, отыщем красавицу, ты и попросишь, чего тебе надобно.

Взял Ху Сы гаоляновый стебелек зеленый, старуха два больших мешка припасла, и отправились они искать добрую красавицу. Долго они ее искали, только листья на тополях у дороги зазеленеть успели, потом засохли, опять зазеленели, а потом опять пожелтели. Отыскали они, наконец, ворота каменные и увидели добрую красавицу.

Спрашивает она рыбака и жену его:

— Что тебе надобно, добрый человек, до работы охочий?

Молчит рыбак, слова вымолвить не может, а его старуха и говорит:

— Серебра мне надобно и золота, да побольше!

Ничего не ответила женщина, только пальцем на запад показала. Сразу заблестело все вокруг, что белое — то все серебро, что желтое — то все золото.

Довольна старуха, хватает пригоршнями золото да серебро, на мужа покрикивает, чтоб скорей собирал да в мешки клал. Целых два мешка набрали, тут и солнышко село. Темнеть стало. Опечалился рыбак и говорит жене:

— Кто знает, когда теперь солнышко взойдет? Как же мы в темноте свой дом найдем, рыбацкую лодку да сети?

Отвечает ему старуха:

— Не найдем — тоже не беда. Да и незачем нам здесь оставаться. Хочу я госпожой быть, а люди тут в достатке живут, прислуживать нам не станут. С золотом да серебром не пропадешь, богатым везде хорошо. Есть захочешь — рот пошире разевай, пить пожелаешь, руку протяни — вода тут как тут. Не придется тебе больше рыбу ловить.

Не понравились рыбаку такие речи. А старуха не унимается, на своем стоит. Думает рыбак, как ему быть, ведь жена она ему, и решил сделать все, как старуха хочет. Взвалили они на спину каждый по мешку, идут, кряхтят, насилу до каменных ворот добрались. Махнул рыбак гаоляновым стеблем зеленым и говорит: "Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные!"

И тут задрожала земля, закачались горы, загрохотало, загремело вокруг, ворота каменные на две стороны распахнулись. Вышли рыбак с женой и ворота захлопнулись. Пошли они со своими мешками дальше, к той деревушке, где рыбу оставили.

Серебро да золото на спину давит, а стебелек гаоляновый все тяжелей да тяжелей становится. Стал со старухой совет держать, не выбросить ли из мешков немного серебра да золота.

Старуха не соглашается, говорит:

— Лучше гаоляновый стебель выбрось, на что он нам теперь?

Опять послушался ее рыбак, выбросил гаоляновый стебель. Обернулся стебелек зеленым драконом и на небо улетел.

Идут старик со старухой, серебро да золото на спине тащат. Прошли они пять ли и большую деревню в несколько тысяч домов. Спросили у встречного человека, что за деревня.

Человек сказал:

— Селенье это Тухлой рыбой зовется.

Спрашивает рыбак:

— Отчего же это оно так зовется?

Отвечает человек:

— Больше двух веков назад было в нашей деревне десять домов. Проходили тут муж с женой, коромысло с рыбой оставили, сами к утесу в сто чжанов высотой ушли. Так и не вернулись. Рыба протухла, вонь по всей деревне пошла. С той поры и прозвали наше селенье Тухлой рыбой.

Поглядели старик со старухой друг на друга и удивились, что они такие же, как и были несколько веков назад. Прошли они еще немного, смотрят — харчевня. Притомились старик со старухой, ног, рук не чуют, голод их мучит, жажда донимает.

Говорит старик:

— Давай передохнем, еды купим!

Опустила жена на землю мешок, хотела слиток серебра достать, глядь — а это камень белый. Стала золото вынимать, смотрит — опять камень, только желтый. Роется она в мешке, а там одни камни. Аж позеленела старуха, руки трясутся. Вытряхнула она на землю мешок, думала — хоть на дне золото осталось, где там! Белые да желтые камни с грохотом по земле покатились. Вытряхнул на землю свой мешок Ху Сы, тоже камни с грохотом по земле покатились, ни горсти золота, ни крошки серебра.

Побежали они к утесу в сто чжанов высотой. Показал рыбак пальцем на утес, крикнул:

— Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!

Кричал Ху Сы, кричал до хрипоты, а утес стоит себе как ни в чем не бывало, не шелохнется. Вспомнил рыбак свою жизнь прежнюю, нужду горькую, похолодел весь. Вздохнул он и говорит:

— Хотел других накормить полынью, да самому пришлось отведать. Не поешь полыни, не узнаешь горечь.

Думал, думал рыбак, и взяла его досада. Стал он головой о скалу биться, бился, бился, насмерть разбился. Завыла старуха, заревела в голос, не она ли сама себе лиходейка? Не видать ей больше своего дома. Разобрала ее досада, одной мало, к той досаде еще досада прибавилась, стукнулась старуха об утес, тоже насмерть разбилась.

На другой день, только солнышко взошло, стали над утесом малые птахи летать. Это рыбак да его жена ночью парой темно-серых птичек обернулись. Летают птахи, крыльями машут, кричат:

— Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!

Сказка очень хорошая. Вот что значит древняя культура. Варвары обязательно возьмут эту сказку в свой литературный арсенал, упростят ее до невозможности и будут считать жемчужиной своей культуры. Все боги им в помощь, может, они с помощью Китая станут когда-то цивилизованными странами.

— К чему ты рассказала мне эту сказку? — спросил я красавицу Мэй Ли.

— Я хотела пожелать моему господину богатой и беспечной жизни, которая никогда бы не вызывала у него досаду, — сказала красавица и ушла.

А за окном уже наступало утро.

Глава 16

С того момента, как я начал воспринимать себя как отдельную личность, я уже знал, что буду военным. И все последующие события убеждали меня в этом. Даже проводившееся под видом разоружения уничтожение самой мощной в мире армии не остановило моих милитаристских намерений.

Выбор был недолог. В моей школе учились два внука легендарного полководца гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. Их папаша был генерал-лейтенантом артиллерии и ракетных войск, и они поступили в ракетное училище в уральском городе в соседней области. Они были на пару лет старше меня и приезжали как-то на вечер встречи выпускников в школу, оба в военной форме х/б, то есть полевой с синими погонами авиации и белыми галунами по краям. Эмблемы авиационных механиков для конспирации. Это было здорово. Шесть часов езды на поезде до дома. Солидное училище. Пять лет обучения. Военный инженер с высшим образованием... Но все получилось совсем не так, как планировал я.

Мне вдруг в военном комиссариате сказали, что во все училища Советского Союза строгое правило приема с полных семнадцати лет, а мне семнадцать лет исполнялось только шестого сентября. Все это ерунда, но бюрократия иногда из-за какого-то часа ломает судьбы граждан и проходится по ней кованым сапогом человеческого бездушия. Но в стране есть одно училище — пограничное — где не такие строгие правила и есть возможность получить направление в это училище, но для этого нужно зайти в районный отдел КГБ, так как училище относится к ведомству комитета государственной безопасности. То есть, я никуда не мог поступить, кроме как в учебное заведение КГБ.

Поход был простой формальностью. Посмотрели на человека, на паспорт, сравнили, тот ли этот человек и подписали бумажку, что возражений против моей учебы в пограничном училище нет. Там же мне выписали проездные документы, и я поехал во второй раз далеко от своего дома в неизвестный Казахстан и в его столицу Алма-Ату, которая переводилась как Отец всех яблок.

До Свердловска мы ехали всего четырнадцать часов, там делали пересадку. В старом железнодорожном вокзале я стоял у выхода и курил сигарету "Друг". Дорогие сигареты с золотым ободком в коробочке портсигарного типа, толстые и плохо тянущиеся. Табак хороший, крепкий и курил я только для понта, чтобы казаться старше.

Откуда-то со спины ко мне подошла пожилая и толстая цыганка, подпоясанная выцветшим платком, протянула левую руку и сказала певучим голосом:

— Позолоти руку, красавчик, всю правду тебе расскажу, невесту тебе нагадаю, счастливым будешь.

Я как-то внезапно покраснел и не знал, что мне делать и что сказать.

Цыганка посмотрела на меня, рассмеялась и сказала:

— Вижу я, что с золотом у тебя проблемы, да ты не бойся, красавчик, я тебе и так погадаю за сигарету красивую.

Я открыл коробку с сигаретами, она взяла одну, хотя я предлагал ей взять больше, спрятала ее на груди, снова взяла мою руку, посмотрела на ладонь и сказала:

— Молодой ты человек, а дел уже наворотил много. Душа твоя загублена и грех на тебе большой, но только грех этот тебе давно прощен, потому что загубил ты душу преступную, содомита проклятого. Дело это благое, поэтому и человек этот тебе не снится. Зато снится тебе красавица из страны далекой, в чью сторону ты едешь. Ты богатырь молодой и держишь красавицу в плену. Если отпустишь ее, то вместо нее к тебе смерть вернется неминуемая. И вообще, от женщин пойдут к тебе опасности со всех сторон. Будь с ними осторожнее. Ты многое видишь, не бойся увиденного и не ходи за ним. Скоро будешь ты командиром, а работа у тебя будет такая, что никому о ней рассказывать нельзя. Удача тебе со всех сторон идет, да только удачу ты будешь прогонять языком своим и сердцем правдивым. Дар у тебя есть, книги твои люди читать будут, но все молчком, критики много будет, но на них не обращай внимания, завистливых людей много, делай свое дело и по сторонам не оглядывайся. Найди себе что-то, во что ты будешь верить, и к чему будешь стремиться, без веры жить нельзя. Эх, была бы я помоложе, закружила бы тебе голову и убежала бы с тобой из табора. Где ж ты раньше был, красавчик?

После этого цыганка засмеялась и пошла вглубь вокзала к своим подругам, широко покачивая бедрами.

Я стоял и никак не мог понять, что здесь правда, а что вымысел. Сны мои она угадала правильно, точно сказала, что я буду пограничным командиром, и что работа моя будет такая, о которой лучше не распространяться, а вот остальное что-то путано и неправдоподобно. Если научусь врать и говорить то, что будет нравиться начальникам, то ждет меня хорошая карьера. Чью же душу я загубил, и кто загубил мою душу? И что я такое много вижу и почему я не должен ходить за ним. За кем? Что это такое? И вообще, разве цыганкам можно верить?

Очень скоро подошел поезд на Алма-Ату, и наша компания абитуриентов-пограничников понеслась к нашей Альма-Матер.

В поезде произошел один странный случай, который я постарался забыть, как нечто такое, чего быть совершенно не может.

Глубокой ночью мне что-то не спалось. Я лежал на нижней полке головой к проходу и при свете фонаря в проходе читал какую-то книгу. Какую, совершенно не помню, да и так ли это важно. Внезапно в проходе появился какой-то человек в парусиновых штанах, зеленой майке и серой кепке-шестиклинке. И босиком. Такого пассажира в нашем вагоне я не видел, дверь в тамбур не открывалась, а человек шел по проходу. Я немного убрал книгу, чтобы не мешать ему, но он задел книгу, и книга прошла сквозь него, как будто он был бестелесным. Я посмотрел вправо и увидел, что он скрылся в тамбуре, но дверь там даже не шелохнулась. Ерунда какая-то. Я лег на подушку, попытался заснуть и вдруг вспомнил, что часто видел покойников на сельском кладбище.

Мои отец и мать до войны жили в деревне, а после войны переехали в город, где отец работал сварщиком. Но каждый год на Троицу все приезжали к своим родителям в деревню и ходили на кладбище в соседнем селе со странным названием Пыжа, находящемся в трех километрах. Я там видел свою бабушку, которая давно умерла и прибиралась на могиле своей матери. Я с удивлением смотрел на нее, показывал своей матери: смотри вот туда, — она смотрела, потом удивленно оборачивалась ко мне и спрашивала: чего я там такое увидел? Потом мои родственники стали говорить, что я боюсь покойников на кладбище и вообще меня не надо травмировать. А ходить по кладбищу я никогда не боялся, потому что там всегда много народа и нормальному человеку там не должно быть страшно. Правда, к кладбищенскому народу я не подходил, и они ко мне не подходили, но и я никому не говорил, что иногда ходил из Дома культуры домой напрямую через кладбище. Отец бы этого не одобрил. Он человек осторожный и всегда говорил, чтобы я не лез туда, где можно огрести неприятности. А какие неприятности могут быть на многолюдном кладбище. Поэтому я сейчас стал догадываться, что люди на кладбище были такими же, как и этот, который прошел сквозь книжку. И на кладбище я не слышал голосов, которыми бы переговаривались гуляющие там люди.