#20 восьмая

Я криво усмехаюсь.

— Обсуждать с вами наши с ней отношения... — начинаю я.

— Да-да. Дурные манеры... Я помню. — Кристоф шевелит пальцами. — Признаться, я рад, что ты правильно воспринял мой совет относительно длинных историй. Ты же знаешь, я всегда желал тебе только добра.

'Как говорит Магда, неправильное построение фразы. Потому что ты всегда желал добра материального. Себе. Точка'.

— Да, я знаю, Кристоф. И я очень благодарен вам за вашу поддержку.

— Прости, если я задам тебе ещё один вопрос...

'Это когда-нибудь кончится?'

— Да, конечно.

'Мне бы медаль на шею повесить. За мою вежливость'.

— Когда ты собираешься сделать моей дочери предложение?

Бл... то есть scheisse. А вообще-то вопрос на миллион евро. Особенно сейчас, когда я сижу и думаю о 'кошечке'. Кристоф не сводит с меня проницательных глаз. Пришлось срочно превращаться в потенциального немецкого зятя.

— Вообще-то я планировал сделать Магде предложение сразу после разборки с 'Ирбис'.

— Я так и думал, — загадочно произносит Кристенссен.

— Да нет, я не это имел в виду, — немедленно исправляю я свой невольный прокол. — Я хотел сказать, что я не хочу делать Магде предложение на бегу. Пусть сначала пройдет этот саммит. Потом закончится дело с 'Ирбис'... Откровенно говоря, у меня были планы взять Магду в Германию и там обручиться с ней. Заказать кольцо, ресторан... ну, вы понимаете.

Кристоф успокоено прикрывает глаза. Тонкие губы человека-жабы складываются в монструозную улыбку.

— Понимаю, — журчит он. — Романтика, удел молодых... Как давно это было...

Судя по мечтательному выражению лица, Кристоф собирается мне поведать нечто романтичное из репертуара 'не стареют душой ветераны'. На всякий случай, перевожу разговор в безопасное русло:

— Кристоф, расскажите, что вы хотели от меня на вечере в ресторане?

— Ах да. — Кристенссен усаживается поглубже, раскладывает на коленях руки. Теперь передо мной уже не заботливый отец своей ледяной дочери, а глава представительства, стратег, воротила — делец, одним словом.

— Алексей, я хочу, чтобы ты посмотрел на этих людей, — начинает поскрипывать Кристенссен. — Там будет несколько директоров по партнерам от российских дистрибуторов. Во-первых, Савельева из 'OilИнформ'. Её зовут Яна. Рыжая, в зале она сидела в третьем ряду. Она очень себе на уме, — Кристоф морщится. — Сиротина не смогла через неё проложить мне дорогу к Поручикову, вот и пришлось проводить деньги через 'Ирбис'. Пожалуйста, присмотрись к ней. — ('Ага, эта та девица, что сидела рядом с Авериной и таращилась на меня', — соображаю я.) — Далее, Денис Матвеев из 'Корсы'. — ('Любитель побухать'.) — Этот Денис любит выпить, но его держат, потому что он родственник их генерального. Действуя известным способом, — тут Кристоф ловко цокает языком, демонстрируя мне, как выпивают, — у Дениса можно получить любую информацию... И, наконец, ещё одна девочка. — ('Ларионова', — думаю я, и моё сердце падает.) — Её зовут Лена. Елена Ларионова. Вот ей удели особое внимание. Потому что этой девочке в нашей схеме отведена особая роль.

— Какая роль? — навострил уши я.

— Сам завтра увидишь. На круглом столе. Зачем, по-твоему, Ларионову послали на эту конференцию? В первый раз удостоили чести выступать с презентацией. — Кристоф оскаливается, показывая фарфоровые зубы и бледные неприятные дёсны.

— Подождите, так вы хотите сказать, что вы ... — от невольной догадки у меня холодеют пальцы.

— Да. Я уже обо всём договорился с её руководством, — заканчивает мою фразу Кристенссен. — Откровенно говоря, мне было жаль её. Ларионова хорошая девочка, у неё хорошая репутация, но... — тут Кристоф равнодушно пожимает плечами, — но так уж решила её компания. Боссам 'Ирбис' видней. И нам с тобой остаётся только следовать их доброй воли.

Такое ощущение, что я оглох. Или ослеп. Или меня окунули в ушат с ледяной водой. Нет, не с водой, а с подлостью — типичной гнусностью дельцов-воротил, имеющих власть и деньги и рассматривающих своих подчинённых, как особый подвид туповатых домашних животных. Хорошо себя ведут — подкину им кость-бонус. Плохо себя ведут — выкину на улицу. А перестанут быть нужными — и я подставлю их, после чего на освободившееся место возьму кого-нибудь посноровистей. Или — попородистей. 'Кстати, насчет породы... а неплохая мысль!'

— Кстати, — осторожно начинаю я, — Сиротина мне рассказывала, что у отца Ларионовой были какие-то связи не то в Газпроме, не то ещё где-то там. У нас с вами не получится нарваться на очень крупные неприятности, если ваша Ларионова вылетит из 'Ирбис' с волчьим билетом подмышкой?

Кристенссен вонзается зрачками мне в переносицу, пытаясь прочесть, что у меня на уме.

— Магда в курсе этого разговора. Но я пока не рассказывал Магде про наши дела с 'Ирбис'. — А вот это я произношу очень тихо.

Кристоф откидывается на сидении. Помолчал, похрустел пальцами.

— Отец Ларионовой действительно работал в Газпроме, но пять лет назад он умер. Я наводил справки, когда хотел взять эту девочку на место Сиротиной, — медленно и нехотя признаётся он. — Но, — и тут Кристоф холодно усмехается, — зачем мне нужен человек, от которого не может быть никакой пользы? Именно поэтому я и порекомендовал Ларионову в 'Ирбис'. Хорошая девочка, хорошая репутация, хорошие профессиональные навыки. Но за неё никто не вступится, если что. — Пауза. Кристоф отворачивается и смотрит в окно. — О, а мы уже подъезжаем. Вообще, 'Krebsegaarden' — прекрасный ресторан, очень люблю его. Знаешь, Алексей, много лет назад...

Далее Кристенссен всё-таки посвящает меня в короткую историю похождений за спиной у своей жены Анны, умершей пять лет назад. А я смотрю на Кристофа, и мне очень хочется сдавить его шею. Медленно. Очень медленно. Или взять и прямо сейчас объявить ему, что я никогда не женюсь на его дочери. И не потому, что я до смерти не хочу этот слабый раствор женщины, а потому что в Магде превалирует его кровь — кровь Кристофа Кристенссена. Именно поэтому я полгода не мог лечь с ней в одну постель и приберегал настоящую ненависть к ней до нашего брака. Или — мне взять и открыто сказать, что я не позволю подставить девчонку, которая только в том и виновата, что связалась с его шустрой кодлой? Но удар уже нанесён Ларионовой в спину. И точно также он будет нанесён мне, если я вмешаюсь, ибо всё, что ведёт к победе твоей корпорации, честно и удобоваримо. А моя профессия директора по продажам вообще находится в том запредельном месте, где непорядочность в порядке вещей, а обман — достоинство. И этому меня, кстати сказать, научил сам Кристенссен.

Да, я был его учеником, много лет назад, когда Кристоф работал в Германии. Это он вычленил меня из ряда безликих менеджеров по продажам, чтобы приручить и приблизить. Вы знаете, как это делается, если вы — босс, а перед вами — восприимчивый подчиненный, который, в случае чего, прикроет ваш тыл, но никогда не переплюнет вас в профессиональном плане. Вот только любой талантливый исполнитель всегда хочет занять место босса, и думает он об этом ровно в тот момент, когда вы свысока посвящаете его в тайны своей профессии. Через какое-то время вы привыкаете к нему, не можете прожить без него и начинаете доверять ему. Здесь вас и ожидает удар, потому что ваш бессловесный исполнитель превращается из шакала в тигра и требует уже не крошек с барского стола, а свой сочный кусок мяса.

Первой ошибкой Кристофа стало, когда он сделал на меня ставку. Второй — когда свел меня с Магдой в Дании, попросив 'развлечь и погулять с его девочкой, а то та засиделась в четырёх стенах'. Третьей — когда он купил на моё имя акции 'OilИнформ'. Последней — когда он попытался отобрать у меня и акции, и Магду. Я отомстил Кристофу с его дочерью, как не вернул и часть акций. С тех пор мы с Кристофом стали заклятыми друзьями до конца времён, связав наше будущее в агонии несчастной любви Магды, жгучей ненависти Кристофа ко мне и моего вечного страха перед безденежьем. К слову, я никогда не стеснялся этого страха: это нормально в тридцать три года паниковать, что ты можешь лишиться комфорта, который дают тебе большие деньги. И не просто большие, а очень большие деньги. За это я и платил Кристофу свои тридцать серебряников. А может быть, раньше я никогда всерьёз не стоял перед дилеммой, остаться ли мне трусом — или стать глупцом, спасая девчонку, которой я был не нужен?

Пока я раздумываю над странностями судьбы и тем, что выбор мной, в общем-то, сделан, такси останавливается. Кристоф разглядывает экстерьер 'Krebsegaarden', я протягиваю купюру водителю. Глазами ощупываю его (не из нашего ли он офиса?). Убедившись, что это обычный датский служащий системного такси, указываю глазами на счётчик и приказываю ждать меня. Не замечая моих ужимок, Кристоф благосклонно кивает, я выпрыгиваю из машины, обхожу автомобиль и распахиваю дверь 'барину'.

— Ну что, Кристоф, — говорю я, — пойдемте смотреть на ваших дистрибуторов?

Из сентябрьской прохлады шумной датской улицы мы перемещаемся в тёплый и полутёмный зал. Мягкое освещение, хром, латунь, традиционное для датчан тёмное дерево. Тихая, вполне пристойная музыка. Стоя на верхней ступени лестницы, наблюдаю, как человек двадцать русских вежливо пьют аперитив и тихо переговариваются. Можно сказать, что ощущение праздника почти удалось. И оно бы совсем получилось, если б не два факта: первый — половина присутствующих хочет спать, что видно по их усталым лицам. Второй: я, давно защищённый броней из уверенности в своей избранности, очень быстро осознаю, что мой панцирь мифический. Потому что Ларионова стоит в пол-оборота ко мне и упорно меня игнорирует.

— Goddag, — дребезжит Кристенссен.

— Здравствуйте, — я киваю присутствующим. В ответ — нестройный гул голосов и любопытные взгляды. Кто-то трусливо прячет бокал, кто-то салютует и изображает прилив радости при виде меня и Кристофа. А что Ларионова? А 'кошечка', сделав ловкий маневр, прячется за Аверину. И моя бывшая, вместо того, чтобы бросать на меня призывные взгляды сирены, разворачивается ко мне спиной, перекрывая вид на Лену. 'Не понял...' Я даже моргнул, что случалось со мной в редкие минуты растерянности. И тут до меня доходит, что Аверина и Ларионова очень неплохо спелись и даже успели состряпать против меня небольшой заговор, в то самое время, когда я, добрый товарищ и старший друг, принял решение тащить Ларионову из выгребной ямы, в которую она угодила. Причем, сюжет мятежа, видимо, принадлежит Лене. А Авериной, очевидно, отводится роль скорой помощи.

'Так, ну и кто тут ещё против меня?' Прохожу в зал, оглядываюсь. Отмечаю Савельеву, которая стоит в стороне и мажет по мне глазами. Впрочем, похоже, эта рыжая не в игре. А кто в игре? Мой взгляд отлавливает Дениса. Но мальчик-поддавала, вместо того, чтобы уже упиться в хлам или броситься ко мне с визиткой, похотливо таращится на Ларионову, причем смотрит ей в область задн... то есть спины, куда (к моему изумлению) успели уткнуться ещё две пары глаз её 'киндер-сюрпризов'. А собственно, что там такого у Елены Григорьевны? Плакат 'Help, Андреев!'? Или — белые крылья невинного ангела, спустившегося на нашу грешную землю, чтобы вываляться в корпоративном дерьме? Делая вид, что иду к барной стойке, пробираюсь за спину Лены. В это время маленький датчанин в очках (кажется, его зовут Питер?) приглушает музыку и провозглашает на смешном и ломанном русском, что Кристоф хочет сказать пару слов всем здесь присутствующим. Пока гости фуршета послушным стадом собираются вокруг Кристенссена (а тот откашливается, готовясь в очередной раз толкнуть речь про дружбу и мир на корпоративных полях общей битвы за бабки), пристраиваюсь к стойке. Обшариваю взглядом лопатки Лены — и замираю.

Это было нечто.

Гладкий, изящный, шёлковый, провокационный изгиб женской спины, открытой ниже талии, обвитой серым шифоном платья, — и две влекущие ямочки. Те самые ямочки, которые смотрятся на женских бёдрах, как вишенки на торте. У меня даже глаза запотели. Интересно, тут в ресторане есть тёмный уголок, который сдают в таких случаях? Я бы выложил годовую зарплату, чтобы сейчас затащить туда Ларионову. Нет, две. Вру. Ничего я не выложу, потому что Ларионова мне в руки не пойдет, а любой мой демарш воспримет как попытку открытой агрессии. А значит, мой предыдущий план увлечь её в танце в разговор про то, как её 'слили' в 'Ирбис', уже заведомо обречен на провал. Ну и что же мне делать, как вытащить её на тет-а-тет? Хоть бы она расслабилась...

'Расслабилась...'

Интересно, а что она пьёт? Я присматриваюсь к её бокалу. И тут мне приходит в голову одна идея. Не скажу, что хорошая, но талантливая.

И вот, пока Кристоф усыпляет всеобщую бдительность, я иду к бармену. Прошу сделать два коктейля. Один — томатный сок с водкой. Другой — 'мартини' с соком. А теперь главное обстряпать всё очень и очень быстро. Прихватив бокалы, иду к сладкой парочке Аверина & Ларионова.

— Света, Лена, девочки, разрешите за вами поухаживать, — пою я сладким голосом старика-развратника. Аверина радостно оборачивается. Ларионова мрачно косится на меня из-за плеча и начинает пятиться.

— Алексей Михайлович, — восторженно шепчет Света, — ты... вы не забыли, что я предпочитаю...

— ... томатный сок с водкой? Да, — киваю я, — я помню всё.

Протягиваю бокалы. Аверина с томной улыбкой подхватывает свой. Ларионова подозрительно смотрит в другой стакан.

— Лен, там только апельсиновый сок. Ты же его пьёшь? — неприязненно бросаю я. Но, судя по глазам Ларионовой, она мне не очень верит.

— Ах, подождите. Я же свой бокал забыл, — хлопаю себя по лбу, хватаю со стойки первый попавшийся мне стакан (кажется, с 'баккарди'). — Ну, девочки, за здоровье. И — за твою презентацию на круглом столе, Лена, — с значением говорю я, а сам думаю: 'Вот только попробуй сейчас не выпить со мной. А не выпьешь — залью в тебя силой. К тому же порция алкоголя там маленькая, только на 'уложить младенца спать', а не тебя, взрослую ба... женщину. А когда выпьешь и перестанешь шарахаться от меня, то мы 'сольётся' в танце, где и поговорим с тобой о том, как тебя подставили. А детали твоего спасения обсудим уже с глазу на глаз, и без Светкиных ослиных ушей'.

Прочитав в моем взгляде обещание прилюдно надрать ей зад в случае отказа от брудершафта, Ларионова тяжко вздыхает, точно у неё сегодня последний ужин с семейством Борджиа. Неохотно подносит к губам стаканчик с 'мартини'. Тянет носом, мгновение — и у неё широко распахиваются глаза.

— Нет, я такое не буду, — начинает она, — я такое не пью. Я...

— Что такое? — Поймав её взгляд, сунул 'баккарди' Светке и, пока та хлопала глазами, перехватил руку Лены. Направил её стакан к её губам. А другую ладонь завёл ей на талию. Пользуясь тем, что её задн... то есть её бэкофис прикрывает барная стойка, направляю руку туда, где узкая талия переходит в плавный изгиб бёдер. После чего расчётливо заезжаю пальцем за кромку шифона и поглаживаю место, увенчанное ямочками. Это прикосновение — одно из лучших ощущений, которые я когда-либо испытывал. И Ларионова, судя по всему, тоже: она открывает рот, как вытащенная из воды рыбка, покрывается алым румянцем и выкатывает на меня потрясённые глаза.