#20 восьмая

Глава 1. C'est La Vie — 2012

28.

All the right friends in all the wrong places —

So yeah, we're going down.

They've got all the right moves and all the right faces —

So yeah, we're going down.

'All The Right Moves', 'OneRepublic'

Нужные друзья в неправильных местах —

Так что, да, мы будем побеждены.

Они делают верные движения, надев нужные маски —

Так что, да, мы будем побеждены.

(Перевод Лингво-лаборатории 'Амальгама')

Сентябрь. Московский вечер пятницы. Я сижу в представительстве датской компании 'Systems One', рассматриваю странно-ломаный клип 'OneRepublic' и жду, когда Таня Сиротина соберет мне папку. И думаю я о том, что уже в понедельник отправлюсь на конференцию в Данию, отсижу там две-три обязательных сессии, после чего с чистым сердцем растворюсь в улицах Копенгагена. Посмотрю на разноцветную набережную Нихавн, куплю билет в Амалиенборг, побываю на Строгет — самой длинной из всех пешеходных улиц Европы. А уж если мне совсем повезёт, то сбегу от Тани и отправлюсь в Statens Museum for Kunst, где есть работы Липпо.

Впрочем, здесь надо бы представиться и рассказать вам, кто такие мы с Таней. Таня — Татьяна Сиротина — линейно моя начальница. Она — директор по партнерам московского представительства 'Systems One'. Таня хитра, мудра, умна, очень любит мужчин и интимные тайны. Ко мне относится покровительственно (впрочем, я не в претензии — всё лучше, чем равнодушие). Таня немногим старше меня (ей ровно тридцать) и выглядит довольно затейливо. Как? Ну, представьте себе располневшую Памелу Андерсен в костюмах Хилари Клинтон, и у вас всё получится.

Теперь, что касается меня. Меня зовут Лена Ларионова, мне 26. Ничего примечательного. Из минусов: характер (я — интроверт), острый язык и моя внешность, из-за которой меня считают нежной и трепетной девочкой. Плюсы: темные волосы, модная стрижка под мальчика, по-кошачьи круглые карие глаза, вздёрнутые к вискам. Хорошее образование и удачный start-up — сразу после института мне удалось устроиться в крупную дистрибуторскую компанию. Она называется 'Ирбис', а я подвизаюсь в ней должности замдиректора по работе с партнёрами.

Помимо 'Ирбис', у 'Systems One' есть ещё два дистрибутора, это 'Корса' и 'OilИнформ'. На 'Корсе' — вся 'мелочёвка' на территории СНГ. 'OilИнформ' осуществляет поставки по всему нефтегазу. 'Ирбис', в которой работаю я, фокусируется только на корпоративном сегменте, редко, когда выполняет спускаемый ей план продаж, но при этом всегда получает больше денег на продвижение — в год примерно на полмиллиона баксов. Описав небольшой круг на счетах 'Ирбис', эти деньги распиливаются: часть идёт в карман моему генеральному, часть — в карман боссов Тани. Ну, а мы с Сиротиной прикрываем и тех, и других, стряпая фальшивую бухгалтерскую отчётность.

Вот только не надо делать изумлённое лицо и заливать глаза праведным гневом: мол, и как это вам ни стыдно, девушки? Давайте будем честны: двойная бухгалтерия — это самое обычное дело для тех, кто давно и хорошо знает, что всегда прав работодатель. И если твоим боссам угодно, чтобы их бизнес развивался именно по такому сценарию, то ты либо будешь соответствовать, либо на твоё место возьмут кого-нибудь поспокойней и посговорчивей.

— Ты свой клип досмотрела?

Я откладываю телефон и поднимаю глаза на Таню:

— Да. Таня, а ты в Копенгаген с нашей группой полетишь? Или — от нас отдельно? — Руки Тани порхают над папкой. — Если с нами, то я могу тебя до Шереметьево подвезти.

Таня, которая ещё неделю назад прожужжала мне все уши про торговые центры Копенгагена и про датский музей эротики, повозилась за своим огромным, как поле для гольфа, столом, усыпанным канцелярскими скрепками. Положила полную ножку на ножку и сурово сдвинула брови.

— Тань, ау? — напомнила о своём существовании я.

— Ленок, я никуда не еду.

— В смысле? — удивилась я. — Но у тебя же виза?

— Меня Сыч не отпускает, — буркнула Таня.

Для справки: 'Сычом' (кстати, с моей лёгкой руки) в 'Systems One' называли непосредственного начальника Тани, а по совместительству — заместителя главы представительства, датчанина Кристофа Кристенссена. В миру же Сыч был ВладимВадимовичем Спицыном, а кличку свою заслужил у меня благодаря своему выдающемуся астигматизму, который заставлял его неприятно прищуриваться, и при этом абсолютно не мешал разглядеть в любой толпе всех симпатичных девиц.

— Тань, жалко, что тебя в Дании не будет, — искренне посочувствовала Сиротиной я, — а Сыч почему не едет? Он же всегда вас на конференцию сопровождал?

— А в этом году в Копенгаген у нас сам Кристоф отправится, — Таня оглянулась по сторонам, точно в углах её кабинета притаилась не вековая пыль, а враги. — Ленок, только по секрету! — Сделав страшные глаза, Сиротина наклонилась ко мне: — Только смотри, никому. В общем, Кристоф собрался на этой партнерской тусовке показать всех вас своему наследнику.

— Какому ещё наследнику? — не поняла я.

— Да ну тебя, Ларионова! — рассердилась Сиротина. — Ты сегодня как не в себе. Соображай быстрее... Повторяю, Кристоф Кристенссен собирается показать дистрибуторов своему наследнику — то есть, будущему главе представительства. Сам-то Кристоф через полгода уходит на пенсию, ну, и должен нам нового назначить. Да и вам, соответственно.

У меня брови поползли наверх.

— Тань, подожди, — помотала я головой. — Ты что же, хочешь сказать, что новым главным после Кристофа будет не Сыч?

— Аллилуйя, сообразила! — ехидно хмыкнула Таня.

— Сообразила... Тань, а откуда сведения?

Сиротина важно пожала плечами и указала глазами в потолок: мол, даровано свыше.

— Тань, а он хоть хорошенький? — решила подколоть Сиротину я.

— Ничего не могу сказать. Но, — и Таня подняла на меня чистый, как у ребёнка, взгляд. — Ты, моя дорогая, что-нибудь на коктейль-party возьми. Типа платье — и всё такое.

— А это ещё зачем?

— А затем, Ленок, что Кристоф обязательно устроит отвальную. Снимет какой-нибудь датский гадюшник и поведет вас туда. Будете вырабатывать командный 'тимспирит ', который ты так ненавидишь, — едко ухмыльнулась Сиротина.

Я промолчала: у меня были свои планы, как избежать этих пьяных танцев.

— Ленок, папка готова, — отвлекла меня Таня от мыслей. — На, держи, дорогая, и ознакомиться не забудь. Там программа, список выступающих — и всё такое...

— И всё такое, — зачем-то повторила я.

Папка была красивая: нарядная, блестящая, серебристая, с логотипом 'Systems One'. Логотип походил на голубую звезду, манящую обещанием, что исполнятся все мечты и всё будет хорошо. Но я в чудеса не верила. Не ведая о том, что меня ждёт (гром не загремел — не засверкала и молния), я чмокнула воздух рядом с Таниной щёчкой. Вдохнула знакомый Танин парфюм (дорогой, но приторный) и направилась к выходу. Дойдя до стеклянных дверей, где к 'нагнетке' надо было приложить пропуск, на минуту замешкалась, путаясь между карманами пиджака и лайкового жакета. Папка потёрлась о мой бок и, кувыркнувшись, бухнулась мне прямо под ноги, разбросав вокруг себя лифлеты, программу конференции и мой авиабилет в Копенгаген.

— Что б тебя! — от всей души пожелала я папке. Поддёрнув юбку повыше, присела на корточки.

— Что б меня? — раздалось сверху хрипловато-насмешливое.

Пока я торопливо возвращала подол юбки на его законное место, перед моим носом возник носок элегантного мужского ботинка из коричневой кожи. Рядом, помедлив, пристроился и второй. Все ещё сидя на корточках, я ухитрилась закинуть голову назад и уперлась взглядом в то хрестоматийное место, где в мужских брюках заканчивается молния в ширинке. В ответ ширинка подёргалась (её владелец сунул руки в карманы брюк, сообразила я), и ботинки чуть отступили. 'Молодец. Но, между прочим, мог бы даме и помочь', — с досадой подумала я, возвращаясь к сбору бумажек, веером рассыпавшихся по ламинату.

— Вам помощь от добровольца нужна? — весело поинтересовались сверху.

— Нет, ну что вы: я же женщина — сама справлюсь, — огрызнулась я, отклеивая ногтем от пола свой авиабилет в Данию.

— А-а, ну, как скажете.

Я прямо чувствовала затылком этот игривый взгляд.

— Может, вы меня уже обойдёте? — проскрипела я, отдирая липнувший к ламинату лифлет с программой конференции.

— Не могу, — жизнерадостно доложили сверху.

— Это почему?

— Это потому, что вы присели прямо на дороге.

Мне сразу вспомнились и моё сочное детство, и подмосковный лесок, и пионерский лагерь под Клязьмой, и вся эта ситуация, когда 'мальчикам — налево, девочкам — направо'. Невольно фыркнув, ускорилась. Собрав бумаги в папку, начала подниматься. Я вставала, а перед моим взором проезжали серые брюки, пуговицы рубашки, элегантный серо-коричневый галстук, отворот дорогого твидового пиджака, тугая линия шеи и чисто выбритый мужской подбородок. Встав, я наконец рассмотрела того, кто мне сейчас улыбался.

Высокий. Худощавый, но крепкий, с хорошо развитыми плечами. Очень тёмные, почти чёрные волосы. Ухоженный, но не лощёный — от него исходил тот аромат, который я обожаю: это 'Fahrenheit', напоминающий аромат осени на тёплой мужской коже. Но пуанту внешности моего незнакомца составляло даже не это, а самые странные глаза, какие я когда-либо видела. Серые, очень светлые, прозрачные, как вода, покрытая серебристой изморозью. Взгляд у мужчины был насмешливым, знающим и любопытным. Он вообще производил впечатление человека, привыкшего, чтоб все его развлекали. Женщины о таких, как он, говорят: 'Хочешь не хочешь, а — хочешь'.

'Сколько ему лет? Тридцать пять? Тридцать?'

Пока я разглядывала незнакомца, его серые глаза прищурились.

— Между прочим, вы забыли, — и мужчина любезно указал подбородком на моё упущение — визитку, лежащую на полу, прямо под моим каблуком. — Вы как, ещё раз присядете?

Он меня явно поддразнивал. Недолго думая, я склонила к плечу голову, обозревая его с головы до ног — медленно, очень медленно. Но незнакомец не смутился, а весело кивнул:

— Ладно, я вас понял. Тогда я присяду за вас.

Я ещё не успела придумать достойный ответ, когда он буквально стёк вниз. Мне стало жарко. Потом холодно, точно в желудке образовался жидкий лёд. А потом у меня вообще начало покалывать кожу и свело пальцы рук, когда у моего колена оказалась его темноволосая голова, плечо, и я почувствовала тепло. Мужчина был осязаемым. И очень живым. И он до меня дотронулся, ловко отправив руку в район моих щиколоток, пробираясь пальцами между моих чуть расставленных ног.

— Вы что? — встрепенулась я.

— Подбираю визитку, — невозмутимо доложил мужчина, демонстрируя мне белый прямоугольник. Я невольно попятилась.

— Вы мне пальцы отдавите, — пожаловался мужчина, по-прежнему глядя на меня снизу-вверх и ухитряясь при этом поглаживать взглядом мои розовые коленки. — Кстати, тут написано, — незнакомец опустил глаза на визитку и прочитал: — 'Елена Григорьевна Ларионова, заместитель директора по партнёрам. Ларионова — это вы?

Я молча открыла папку — мужчина изогнул брови и также молча бросил визитку внутрь.

— Спасибо за помощь. Это было изумительно, — в своём фирменном стиле поблагодарила я, собираясь ретироваться (обойти его и наконец выйти из этого душного офиса, в котором явно было что-то не так с вентиляцией, потому что мне катастрофически перестало хватать воздуха).

— Ещё не было, — поднимаясь, почти касаясь меня, тихо ответил мужчина.

— Простите, чего не было? — похлопала глазами я.

— Я говорю: изумительно вам ещё не было.

Как всегда, в момент гнева и растерянности, у меня напрочь перехватило дыхание. Я стояла и хватала ртом воздух.

— Алексей? Лёха? Андреев? Ты? Какими судьбами? — загрохотало на другом конце коридора. Оказалось, прямо к нам направляется Сыч — начальник Тани Сиротиной. Сообразив, что Спицын через секунду доберётся и до меня и предложит мне объятия, отдающие кислым китайским чаем и потом, я моментально юркнула за твидовую спину.

— Это вас, что ли, кличуть? — с говорком рязанской бабушки на завалинке осведомилась я, дыша Лёхе в затылок. Лёха, чьё прозвище больше подходило к среднерусской полосе, нежели к дорогому твиду, хмыкнул и обернулся. Прозрачные глаза заглянули в мои, потом съехали мне на переносицу, плавно спустились по моему носу к губам, где и остановились.

— А ты язва, — шепнул он мне прямо в мой приоткрытый рот, — но ты со мной не справишься. Так что даже не начинай, Ларионова.

Я замерла. Лёха безмятежно обозрел мои губы, усмехнулся и повернулся к Сычу. Раскинул руки, как крылья, и пошёл к нему вальяжной походкой заглянувшей на огонёк звезды.

— ВладимВадимыч, — дурашливо запел Лёха, — а вы все молодеете...

— Скажешь тоже, — загоготал довольный Сыч. — Ну, как там в Германии?

'А, так ты, из Германии?'

— Гитлер капут, — совсем уж по-хулигански фыркнула я в твидовую спину. Лёха застыл. Сыч прищурился, пытаясь разглядеть в коридоре существо женского пола. Я озорно прищёлкнула пальцами и пулей вылетела из офиса. Подставила лицо тёплому сентябрьскому солнцу и расхохоталась.

'Занятный парень, — вспомнила я прозрачные глаза, — но — не моё шоу'.

— Макс, — открывая входную дверь квартиры и гремя ключами, позвала я, — Сафронов, ты дома?

— Дома, — в коридор выглянул Макс, на ходу надевая свитер. — Я только-только вошёл, Лен. А ты что так поздно?

Видя его широкую и довольную улыбку, я подумала, как же мне повезло, что мы вместе и что Макс так меня любит.

Он возник в моей жизни в тот несчастный день, когда я шла из больницы, в двадцать один год получив приговор врача: 'Последствия хирургического вмешательства... Вы зачать вряд ли сможете'. Москву поливал ливень, а мне казалось, что вместо со мной плачет небо. Из-за стены дождя возникла огромная чёрная машина и остановилась рядом со мной, чуть-чуть не обдав меня грязной водой из вскипающей рядом лужи. Дверца открылась.

— Садитесь, я вас подвезу, — окликнул меня дружелюбный, густой мужской баритон. Я покачала головой. — Садитесь, не бойтесь.

Откровенно говоря, в тот миг мне было наплевать, что он со мной сделает. Дождь всё лил и лил, и я забралась в джип с затемнёнными стёклами.

— Куда вас отвезти? — спросил водитель. Я назвала адрес, мужчина кивнул, уверенно развернул машину и погнал её к Ленинскому проспекту. Покосился на меня, мокрую и несчастную. Вздохнул, включил 'печку', порылся в 'бардачке' и протянул мне пачку белых бумажных салфеток. Вместе с ней из 'бардачка' на колени мне приземлился цветной глянцевый флаер.

'Архитектура. Авторские проекты. Шоу-рум на Фрунзенской. Хозяин — Максим Сафронов', — прочитала я.

— Возьмите, у вас выпало из 'бардачка', — вернула я флаер водителю.

— Оставьте себе. — Он помолчал и добавил: — Максим Сафронов — это я. А на флаере есть мой мобильный телефон. Позвоните мне как-нибудь. И приходите ко мне на выставку вместе со своим приятелем.

— Зачем? — Я отвернулась к окну.

— А я бы очень хотел объяснить ему, что вас обижать нельзя.

Повисла пауза. Я вскинула на водителя глаза и в первый раз по-настоящему его рассмотрела. Красивое ухоженное лицо. Красивые скулы и губы. Максим Сафронов был моложав, казался очень надёжным — и был намного старше меня.

— У меня нет приятеля, — прошептала я и вложила флаер в карман дверцы джипа. Максим ничего не ответил. У подъезда я протянула ему тысячную купюру — свою плату за проезд. Максим покачал головой и спросил:

— Как вас зовут?

— Лена. Ларионова...

Так мы и познакомились.

Макс медленно размораживал меня. Сначала просто звонил мне. Потом начал заезжать за мной в институт — сначала изредка, потом чаще. Расспрашивал меня об учёбе. Водил в рестораны, кафе, на выставки и на показы. Он был безумно интересным человеком, и он умел нравиться. Через месяц Макс в первый раз пригласил меня к себе, в свою двухэтажную студию, расположенную в известном всем москвичам доме на Набережной. Были свечи, музыка, хрусталь, в вазе — мои любимые розы. Наверху — его спальня.

— Если хочешь, останься. Я буду рад.

И я осталась.

Он брал меня со спокойной уверенностью взрослого мужчины, который давно и хорошо знает, как привести женщину к удовольствию. Я поддавалась ему. Впрочем, в моих ответных стонах была лишь благодарность. Я симулировала. Да, это глупо, но тогда мне был всего двадцать один год и мне очень хотелось отблагодарить Макса — вот так, за то, что он добр со мной. Я думала, та ночь будет последней, но наступило утро, и Макс снова был рядом.

Я приходила к нему ещё три летних месяца. В какой-то момент, растворившись в его огромной, помпезной, но пустой и холодной студии, я, постеснявшись изменить её под свой вкус, приняла решение копить на собственное жильё. Мне всегда хотелось иметь большую белую кухню с видом на лес — и спальню, в которой никогда не будет телевизионной плазмы, так, чтобы я и Макс оставались здесь без сводок бизнес-каналов, зубодробительных новостей от 'Первого' и ночного веселья от 'Comedy'. Я копила на квартиру три года. Макс предложил мне взаймы. Но я отказалась: к тому времени у меня уже была другая договорённость.

Вот так в возрасте двадцати четырёх лет (то есть к окончанию института) я стала полноправной хозяйкой симпатичных шестидесяти трёх квадратных метров с белой огромной кухней и спальней. А ещё чуть позже Макс сам перебрался ко мне, но навещал свою студию, когда ему требовались тишина, мольберт или зимние вещи. 'Дань моде и отсутствие обязательств', — скривив губы, говорила про нас моя мама. Гражданский брак ей не нравился, а Макса она откровенно не одобряла: 'Лена, он старше тебя на тринадцать лет, и он тебя использует'. Но мама ошибалась: эти отношения были самыми честными из всех, какие я только видела. Макс был привязан ко мне. Я нуждалась в нём. И при всём при этом ни один из нас не тащил в загс другого. Сафронову это было не надо ('Лен, детей же все равно нет?'). А я... С одной стороны, я знала, что именно отсутствие штампа в паспорте держит Максима в тонусе. С другой, я, говоря ему о любви, использовала кучу слов. Было здесь и 'ты потрясающий', и искреннее 'мне хорошо с тобой'. Было и лживое 'я хочу тебя'. Не было лишь трёх простых: 'Я люблю тебя'.

— Макс, я в понедельник улетаю в Копенгаген, — вешая на крючок сумку, сообщила я. — Что тебе привезти?

— Ты надолго едешь? — спокойно поинтересовался Макс.

— На три дня.

— Отвезу тебя в аэропорт, — кивнул он.

— А ты будешь скучать?

— Буду. Конечно, буду. — Макс потянул меня к себе, развернул и привычно положил подбородок на мою макушку.

— Тогда тебе и ужин готовить, — прочирикала я.

— Хитрая, — Макс фыркнул.

— Зато твоя.

— Зато моя... Ладно, твоя взяла: ужин я приготовлю. Но попозже: мне сначала надо кое-что по работе сделать. — Максим неохотно выпустил меня из объятий. Провёл широкой ладонью по своим светлым, густым волосам, которыми очень гордился. — Представляешь, заказчик опять не доволен, — с легкой обидой пожаловался Макс, — так что мне снова придётся пересчитывать нагрузочную мощность на арки.

— Твой заказчик инфернальный кретин, — молниеносно среагировала я. Макс поднял брови, посмотрел на меня, покачал головой:

— Лен, вот скажи, ну откуда в тебе это?

— От папы. Иди работай, — смутилась я.

— Минут через пятнадцать закончу, — пообещал Макс, включая компьютер в нашем общем с ним кабинете.

— Я тогда тоже делами займусь. Посижу тут с тобой рядом, ладно?

Макс кивнул, а я бросила папку на стол. Переодевшись в футболку и джинсы, с ногами забралась на диван и вытащила программу конференции.

'Первый день суммита', — прочитала я очень пафосное начало, ошельмованное буквой 'у', и, не сдержавшись, хмыкнула.

— Лен, ну что? — Макс оторвал недовольный взгляд от компьютера.

— Ничего. Опечатка смешная.

Макс кивнул и снова углубился в работу. Вообще-то у Макса было хорошее чувство юмора, но, когда он работал, то ни разговорам, ни моим шуточкам места в доме не было. Так что я на всякий случай сунула в рот ручку и продолжила читать. Итак: '16:00 — открытие. Выступление Эрика Ричардссона, главы корпорации 'Systems One'. Итоги года и стратегические планы развития. 16:30 — Выступление Кристофа Кристенссена, главы представительства 'Systems One', Россия. 17:00 — выступление Алексея Андреева, замглавы представительства 'Systems One', Германия. 17:40 — выступление Элен Паркинссон, главы...'

'Так, стоп. Андреева? Алексея Андреева?..'

Передо мной тут же возникли очень светлые глаза и знающий взгляд, с которым этот жулик рассматривал выпавший из моей папки билет на самолёт. 'Ах, так вот зачем тебе понадобилось читать мою визитку? Ты заинтересовался, кто я такая и зачем в Данию лечу?' Тряхнув головой, прогнала видение с прозрачными глазами и принялась изучать программу дальше: 'Второй день саммита. Круглый стол представительств и партнерских компаний'. Пробегая глазами название сессий, я наткнулась на фразу: '16:40 — Общий круглый стол России и Германии'. А потом меня чуть удар не хватил: из программы следовало, что заместитель директора по партнерам российского дистрибутора 'Ирбис' — Елена Ларионова (ага, это я) выступает с презентацией (??) по программе освоения (!) маркетинговых фондов (фак). А ведет этот 'круглый стол' — угадайте, кто? Правильно, Алексей Андреев. Я сглотнула и, поперхнувшись, закашлялась.

Макс недовольно посмотрел на меня:

— Лен, ну теперь-то что?

— Что-то в горле першит, — слабым голосом отозвалась я.

— Водички выпей, — стараясь быть вежливым, посоветовал Макс.

— Да, Макс.

'Да, мой хороший. Сейчас я выпью водички... Только сначала я кое-кому позвоню. И такое устрою!'

Шагнула в коридор, плотно притворив за собой дверь комнаты. В сумке, оставленной в прихожей, нашла мобильный и отправилась на кухню. Сиротина взяла трубку только на пятом гудке.

— Да-а? — протянула Таня.

— Тань, — прошипела я, — какая ещё презентация? Мы так не договаривались.

— Какая еще презентация? — сходу не поняла Таня.

— Глаза разуй и папку открой, — посоветовала я Сиротиной.

— Какую ещё папку? — Таня явно была где-то далеко, далеко. Видимо, в Германии...

— Папку с материалами вашего 'суммита' открой. Что я вообще делаю в программе второго дня?

— Подожди-ка, Ленок.

Шелест бумаги, любимый Танин напев 'maybe, maybe...' и — тишина.

— Твою мать, — задумчиво заключила Таня.

— Как исправлять будем? — злобно поинтересовалась я.

— А никак, — мрачно отрезала Сиротина. — Кристоф программу уже утвердил. И твоя фотка в буклете есть. Ничего, кстати, выглядишь, — неохотно похвалила меня Таня. — Ты где фотографировалась?

'Где? Таня, не заставляй меня рифмовать!'

— Таня, опомнись. Откуда это всё вообще взялось? — Мне рвать и метать хотелось.

— От верблюда, — вздохнула Сиротина. — Я так полагаю, что, пока я была в отпуске, мои обалдевшие от Сыча упыри срочно верстали программу и, очевидно, взяли шаблон из программы прошлого года. И вместо этой твоей начальницы Измайловой — вечной любительницы выступать на подобных мероприятиях, но так некстати подвернувшей ногу — всунули в программу тебя. А поскольку Измайлова уже тогда бюллетенила, мои упыри решили, что ты за неё выступишь. Вот. Как бы всё.

— Не всё! Твои подчинённые могли меня спросить?

— Могли, — справедливо согласилась Таня. — Но не спросили.

— Тогда они — уж прости меня за рифму! — не упыри, а дебилы.

— Конечно, дебилы, — с легкостью сдала своих 'великодушная' Таня. — Но поскольку отвертеться без ущерба для меня у тебя не получится, то — готовь презентацию, Ленок.

— По освоению фондов? — желчно осведомилась я, раскуривая 'ментолку'.

— Угу. Но ты не расстраивайся. — У Тани, наконец, проснулась спящая совесть. — Круглый стол будет вести Лёша Андреев. Наш человек. Я его тыщу лет знаю, — похвасталась Таня. — И я тоже тебе помогу.

— Это как? Вместе со мной выступишь?

— Не ёрничай, — строго одёрнула меня Таня. — Вообще-то, я имела в виду, что я могу попросить Лёшу, чтобы он тебя морально поддерживал и к слайдам не докапывался.

Если что-то могло меня окончательно добить — то это понимание, как именно этот 'Лёша' будет 'морально поддерживать меня' после фразы 'капут Гитлер'.

— Тань, — слабым голосом отозвалась я. — Сделай мне только одно одолжение: забудь про своё желание звонить твоему Лёше.

— Но...

— Или я тоже никуда не поеду. Вот возьму — и возьму больничный, — пригрозила я.

— Не получится. Я тебя сдам, — отрезала Сиротина.

— Да-а? Ну, а я тогда скажу, что у меня диск из спины вылетел... И справку из Газпромовской поликлиники принесу. Ага?

— Только попробуй!.. Ой, у меня вторая линия. Всё, Ленок, потом договорим, — и Таня ловко бросила трубку. Я вздохнула и медленно положила на подоконник iPhone — новогодний подарок Макса.

— Лен, пойдем ужинать? — постучал в дверь балкона Максим. — А потом, если хочешь, мы погулять сходим. Возьму тебя за руку, отведу в парк, куплю тебе мороженое...

Мороженое я любила. Сливочное. С кофе.

— Нет, Макс, не получится, — грустно отозвалась я. — Мне, видишь ли, тоже 'повезло': придётся презентацию делать.

— Жаль, — вздохнул Максим. — А у меня были такие планы...

— А мне-то как жаль.

В час ночи адский труд всей моей жизни был почти готов. Оставалось только проверить цифры и отправить слайды на корпоративный адрес Сиротиной. На это ушёл ещё один час. Вздохнув и стягивая на ходу футболку, я отправилась в душ. Вообще-то очень хотелось налить ванну, взбить пену, забраться в тёмную глубину и там забыться. Но сил на метания с ванной уже не было, и я просто скользнула в постель, устраиваясь рядом с Максом. Максим сонно посапывал во сне. По потолку стайкой метнулись серые тени, а я вспомнила смеющиеся прозрачные глаза. 'Это не моё шоу', — ещё раз повторила себе я. Не помогло. Вздохнув, потянула на себя Макса.

— Лен, ты что? — спросонья не понял он.

— Я тебя хочу...

— А-а, ну, тогда иди сюда. — Он поцеловал меня в плечо и привычно подмял под себя. Последнее, о чём подумала я, закрывая глаза: 'Я не хочу другого...'

IV.

27. Число женщин, с которыми я переспал за последний год — двадцать семь. Есть ещё московская Юля, Света из Питера и Хелен из Германии. Особняком стоит Магда. А та, что я видел пару часов назад, возможно, двадцать восьмая. Что-то в ней есть. Интересно, что? Смеющиеся глаза? Тёмные волосы, к которым я всегда был неравнодушен? Пикантная дерзость с лёгкой толикой смущения, что по-своему меня заводило? Или же — порода, которая чувствовалась в ней, и которой не обладал сам я? Лена... Её зовут Елена Ларионова. Я это имя запомню. Потому что она и я скоро встретимся в Дании. Ну, а дальше, как говорится, се ля ви. И это — уже моё шоу...

Я сижу в глубоком кресле, в огромном гостиничном номере, снятом для меня в московской гостинице 'SAS Radisson'. Закинув ноги на стол, одним глазом рассматриваю на плазме ломаный клип 'One Republic'. Другим обозреваю голую Юлю, которая спит на моей кровати. Сегодня у нас последняя ночь, а потом, как в том анекдоте: 'Я тебя трахаю, милая, а утром ты исчезаешь'. И не потому, что ты успела порядком мне надоесть. И не потому, что ты вбила себе в голову, что я у тебя почти в кармане и представляю собой твой заветный билет из Бирюлёво в Германию. А потому что я перехожу к последней фазе операции под названием: 'Алексей Андреев делает свой гешефт'.

А теперь — к сути. Я работаю в немецком офисе 'Systems One' в должности директора по продажам. 'Systems One' — изначально датская, а теперь мультинациональная компания, имеет порядка сорока представительств в Америке и Европе и один офис в Москве. Его возглавляет датчанин Кристоф Кристенссен.

В 2000-х московское представительство переродилось в 'ООО', виртуально привозящее и складирующее на своей онлайн-территории системы управления предприятиями. С тех пор прямыми продажами занимаются реселлеры, а продвижением — дистрибуторы. В России у 'Systems One' их всего три, и все они находятся в относительно равных условиях. Дистрибутор первый — 'Ирбис'. Этой фирме дают в год на полмиллиона больше. После чего семьдесят процентов этой прекрасной суммы возвращается в карман лично Кристофу Кристенссену. Дистрибутор второй — 'Корса'. Так, ни рыба, ни мясо, но 'Корса' нужна, чтобы сохранять баланс сил в природе. И, наконец, самый сладкий кусок — 'OilИнформ'. 'OilИнформ' работает по нефтегазу и принадлежит одному серьезному челу по фамилии Поручиков. Основной доход Григорию Поручикову приносит банк, занимающий десятое место в рейтинге самых стабильных российских финансовых институтов. В 2008-м, когда в России случился очередной кризис, Поручиков сделал только одну ошибку: пустил часть акций 'OilИнформ' в свободную распродажу. Угадайте, и у кого теперь эти акции? Барабанная дробь: правильно, у старика Кристенссена. Акции, правда, куплены на другое лицо...

Таким образом, обеспечив себе кормушку для неголодной старости, полгода назад Кристоф решил валить из кресла главы представительства. Тогда-то он и сделал мне предложение практически руки и сердца. Цена нашей сделки: Кристоф на совете директоров рекомендует меня на своё место, а я взамен помогаю ему аннулировать 'Ирбис', чтобы никто не смог прихватить Кристофа за его прежние шахер-махер. Оптимальный способ выбрасывания 'Ирбис' на улицу — выявление фальшивой отчётности по украденным деньгам.

В таких случаях (рассказываю, потому что знаю, как это происходит) некто независимый указывает 'безопасникам' 'Systems One' на двойную отчётность. После серии внутренних разборок и громких угроз подать в суд на ворюг из 'Ирбис' датчане в головном офисе придут к общему и разумному знаменателю: проще расстаться с деньгами, чем публично признаться, что они ни черта не смыслят в собственной бухгалтерии. В итоге, на улицу с волчьим билетом вылетят двое менеджеров — тот, кто готовил 'фальшак' в 'Ирбис', и тот, кто принимал его в московском представительстве. Ну, а 'Ирбис' через полгода откроется уже под другим именем и с другим генеральным директором. Всё. Гениально и просто.

И во всей этой истории на меня ложится парадная роль выявляющего. После чего Кристоф, как уже говорилось, валит в свой фатерлянд, а я пересаживаюсь в кресло главы московского представительства. Проработав в России два, максимум три года, я навсегда перебираюсь в головной датский офис, где и получаю свои датские бонусы, и, может, даже женюсь на Магде. И хотя Магда ничем не лучше Хелен, Светы и Юли, я это сделаю. И не потому, о чём подумали вы. А потому что я очень давно понял: я хочу будущее. И не такое, когда вся твоя квартира — это тридцать три квадратных метра, заставленных пустыми бутылками, а в нагрузку к ним — пьющая мать и дерущийся с ней отчим. И не такое, когда ты вынужден выживать в хрестоматийном Бирюлёво, откладывая в год по копейке на приличный мобильник и джинсы. А такое, где есть нормальная, обеспеченная жизнь: яхты, лейблы, машины. Солидный банковский счёт. Хорошая кредитная история. Ежемесячные поездки в Швейцарию, куда ты срываешься, не задумываясь, сколько денег на твоём банковском счёте. И за это я не то, что Свету, Хелен и Юлю продам — я заложу свою душу...

'Ну что, взять Юльку напоследок? Больше ведь не увидимся!'

Расстегнул пуговицы рубашки, начал вставать. И тут Юлька всхрапнула. Представляете? Эта стерва всхрапнула! Желание тут же исчезло. Хмыкнув, снова сел в кресло. Перевёл взгляд на бокал, забытый на подоконнике. Виски в стакане напоминал янтарь, что и вернуло меня мысленно к женским глазам точно такого же цвета... Лена. Елена Ларионова... Что-то есть в этой девочке. Вообще, её можно описать целой кучей слов, но мне проще закрыть глаза и представить её прозрачное лицо и сексуальную линию тела. Интересно, какая она? И — какого чёрта вмешалась в это дело с крысятничеством?

О том, что Ларионова может иметь в этом деле свой интерес, мне походя рассказала Сиротина. Сдала так, мельком. Но сначала я проводил глазами уплывающую от меня Ларионову, зависая в коридоре с Сычом. Слушал сплетни, его трёп, понемногу поддакивал, и, вонзая ногти в ладонь, смотрел вслед уходящей от меня Ларионовой. Смотрел, смотрел, смотрел... Факт, она меня сделала. Я понял, что понравился ей, но это абсолютно не помешало ей лихо отбрить меня и непринуждённо-стремительно свернуть всю нашу намечающуюся интимность к шапочному знакомству.

— Лёха, ты выглядишь так, точно идёшь к зубному, — отметил выражение моего лица Сыч (кстати, довольно остроумно).

— Да ладно. — Я рассмеялся. Подождал пять минут, потом сослался на занятость и отправился прямиком к Тане. Приоткрыл дверь: Сиротина фривольно раскинулась в кресле и, фальшиво мурлыкая 'maybe, maybe...', точила пилкой ногти. 'Ты бы здесь ещё педикюр себе сделала', — невольно подумал я.

— Здравствуй, Таня, как поживаешь? — Я прошёл и опустился на стул, стоящий напротив. Таня вскинула на меня свои ясные голубые очи.

— Ой, Лёшенька, здравствуй! — пропела Сиротина. Заметив мой красноречивый взгляд, брошенный в сторону пилки, рывком выдвинула ящик стола. Запулила туда пилку, после чего уселась в кресле поглубже, поставила ноги поровней и с готовностью (я вся ваша!) воззрилась на меня. — Лёшенька, как поживаешь? Ты так долго меня не навещал. — ('Я тебя вообще никогда не навещал — ты сама приходила, чтобы под любым предлогом утащить меня в свой кабинет или в кафе напротив'.) — Может быть, хочешь чаю? А хочешь, вниз сходим и там кофе попьём? — и Таня сладко зажмурилась.

— Нет, Тань, спасибо, но в этот раз я к тебе ненадолго и исключительно по делам. — Таня всем телом изобразила обиду. — Расскажи мне, что ты знаешь про некую Ларионову?

— Э-э... это которая из 'Ирбис'?

— А что, у тебя ещё какая-то есть? — Я изогнул брови.

— Нет, другой нет, — квакнула Таня.

— Вот и расскажи мне всё, про эту твою, единственную. — Я взял в руки скрепку, бесхозно валявшуюся на Танином столе.

— В смысле? — насторожилась Сиротина.

— В смысле, кто она? Какая она? Где живет? Чем занимается?

— А можно поинтересоваться, тебе это зачем? — нахохлилась Таня. — Вообще-то, мы с Ленкой дружим.

'Да кто бы сомневался, что ты именно это и скажешь'.

— Можно.... Поинтересоваться, конечно, можно, Тань, но ты уж не обижайся, если я не отвечу на твой вопрос. Ну, так что, есть у тебя информация для меня, твоего старого, доброго друга? Или мне к Спицыну обратиться?

— Зачем к Сычу... э-э, то есть, зачем к ВладимВадимычу?

— Подожди, как ты Спицына окрестила? — И я расхохотался.

— Это не я, — моментально открестилась от удачной выдумки Таня.

— А кто?

— Ну, предположим, Ленка... Ларионова. А что?

'А я не ошибся с ней: восхитительная девчонка. Интересно, а меня она как назвала? Впрочем, какая разница, если мы это скоро узнаем? А если что — и подправим...'

Я довольно фыркнул. Отловил косой взгляд Тани и быстро исправил лицо:

— Ну, так что с Ларионовой?

— Ну, есть у меня кое-какая информация, — неохотно начала Таня. Я сделал бровями знак, мол, не томи. — Ну, Ленке уже двадцать шесть. И она никогда не была замужем. Но у неё есть постоянный, симпатичный такой. Он — архитектор. Довольно взрослый дядька. Работает на богатых людей. На очень богатых людей, — со значением добавила Таня.

— Ну, дальше, — поощрил я Сиротину, — не останавливайся на достигнутом.

— Да что рассказывать-то? Я же не архитектор и с ней не живу... Дай хоть направление, в каком копать?

— Школа? Институт? Увлечения? Как она в профессиональном плане? Знание языков? Ларионова датский или немецкий знает?

— Не знает, — помедлив, сказала Таня, — Ленка только английский и знает.

— И как, прилично знает? — Я разогнул металлическую скрепку.

— Прилично, — нехотя кивнула Тане. — У Ленки экономика и бухгалтерия в нефтегазовом на английском шли. GAAP там, IAS, аналитика... И всё такое. — Таня поморщилась.

— И всё такое... А как Ларионова по работе? — Я свернул из Таниной скрепки фигушку.

— Да нормально, вроде бы. Я лично не жалуюсь.

— Не жалуешься? То есть Ларионова делает что-то для тебя? — Из фигушки я слепил розочку. — И что именно она для тебя делает, позволь спросить?

— Ну, на Ларионовой лежит вся отчётность.

— И — какая отчётность, если не секрет?

— Не секрет. Твою Ларионову взяли в 'Ирбис' лично мне в помощь. Именно поэтому она ещё в двадцать четыре года стала замдиректора по партнёрам. — Таня фыркнула.

— Ясно, — кивнул я. Вскинул глаза на Таню, которой было уже тридцать, и которая тоже никогда не была замужем. — Тань, а скажи-ка мне, по бабкам, откинутым на продвижение, Ларионова тоже отчёты пишет? — Я распрямил скрепку и упёрся взглядом в Танину переносицу. Сиротина подобралась на стуле:

— А ты с чего это взял, Лёш?

— А я не брал, Таня. Это ты мне намекнула. А я только выводы сделал.

Таня испуганно раззявила рот.

— Держи, — я вручил Тане скрепку. — Ну, так что там с Ларионовой?

— Да не знаю я её хорошо, — заюлила Таня. И тут в её глазах промелькнул боевой огонёк. — А хочешь, я запрошу на неё информацию у 'безопасников'? Скажу, у руководства к Ларионовой претензии есть.

'Ого! Удар ниже пояса. А как же женская дружба, Таня?'

— Нет, не хочу, — покачал головой я. — Мне с тобой интересней... Кстати, а вы в кафе с Ларионовой ходите? Ну, хоть иногда?

— Ну да. Мы иногда обедаем. А что?

— И — что заказываете?

— Ну, я беру суши, компот... то есть фреш, — исправилась Таня, потому что слово 'фреш' звучало лучше, чем 'компот'.

— Да не ты — Ларионова. — Я с интересом наблюдал за Таниными потугами.

— А-а... Ну, она только салатик берёт. Или кофе с мороженым. Она вообще следит за фигурой. И к тому же у неё Макс хорошо готовит, так что Ларионова у нас всегда и сытая, и довольная. — В последнюю фразу явно прокрался намёк на похотливые обстоятельства.

'Значит, у Ларионовой с архитектором всё серьезно? Жаль. А я-то собирался её в Дании к интиму склонять. Впрочем, ничего не потеряно...'

— Вино заказываете? — задал следующий вопрос я, взяв новую скрепку.

— Я — нет! — гордо бросила Таня.

'Правда? А мне твой Сыч поведал, как ты на очередном корпоративе в одно рыло выкушала литр 'Mouton Cadet' и даже не закусила'.

— А Ларионова? — не дрогнул я.

— И Ларионова нет. Ленка у нас пить ваще не умеет.

— В каком смысле 'пить не умеет'? — Я поднял на Таню глаза. — Твоя Ларионова что, потом песни поёт? 'Maybe, maybe...'? Это ваш с ней любимый репертуар от Suede в столичных караоке?

— Нет, — Таня обиженно шмыгнула носом, откладывая мою скрепку. — Ленка вообще не пьёт — она быстро хмелеет. Она от спиртного становится такая, такая... дерзкая, одним словом. — Таня игриво закатила глаза и бодро прищёлкнула пальцами. А я отчего-то подумал, что эту привычку Сиротина слямзила у Ларионовой. Только у той девочки это получалось изящно, а у Тани — топорно.

— Понятно. Ну, и последний вопрос, — перешел к финальной стадии допроса я. — Вообще, какая она, Ларионова? На твой взгляд?

— В смысле?

— Ну, жадная, добрая? Честная, искренняя? А может быть, недалёкая? — предложил свои варианты я. В глазах у Сиротиной промелькнула житейская хитрость. Сиротиной явно хотелось соврать, но она была опытной бабой и отлично понимала, что я и сам могу докопаться до правды.

— Ну, она такая... такая... короче, Ленка не от мира сего. — Таня всё-таки нашла, чем уесть 'подругу'.

— То есть Ларионова в ближайшее время собирается в монастырь? — насмешливо предположил я.

— Да нет, — Сиротина досадливо поморщилась. — Она... короче, она, как ребёнок. Ей вообще ничего не надо. Ни от кого. Она, видишь ли, дочка богатых родителей. Отец трудился в Газпроме. А мать — та в Большом театре пела. Элина Витальевна Ларионова. Одним словом, культура! Кстати, мать Ленке денег на квартиру вроде как дала, но Ленка не взяла их. Сама хату купила.

— Ух ты. И что за квартира?

— А, так, двушка-бэушка. С видом на Тропарёвский парк, — небрежно заметила Таня. — Хотя я бы на эти деньги взяла домик в Испании, потому что там...

'Двушка? А не дурно для девочки двадцати шести лет...'

— Тань, — перебил я некстати размечтавшуюся Сиротину. — Скажи мне, а что, в 'Ирбис' всем так хорошо платят?

— Да нет, какие там у них заработки, — махнула рукой Таня. — Но Ленка умеет копить. А вот тратить бабло не умеет.

'А ты умеешь, Таня. Вот поэтому ты и сидишь передо мной в дорогих 'лабутенах', а на подоконнике у тебя стоит сумка от 'Mulberry' стоимостью в восемьсот фунтов стерлингов. Так кто же из вас с Ларионовой по-настоящему крысит бабло? И хотя я точно солью тебя Таня, — не зли меня, не говори, что тебе не знаком принцип 'грабь награбленное'. Потому что я и сам такой'.

Я невольно покосился на свои наручные часы стоимостью в кучу Таниных сумочек и кивнул:

— Ясно, Тань. Филен данк тебе за информацию.

— Лёш, а ты для чего про Ларионову-то спросил? — Взгляд Тани с проворством старухи-процентщицы мазанул меня по лицу.

— А ты сама догадайся.

— Ты что же, хочешь с ней?.. — Таня широко распахнула глаза и уставилась на меня.

— Я с ней не хочу, — хмыкнул я. — Как ты знаешь, у меня невеста есть, и я очень люблю её.

— А, ну да, — коряво вздохнула Таня.

Кстати, говоря про невесту, я не кривил душой: дочь главы московского представительства, Магда Кристенссен действительно собиралась за меня замуж. И хотя Магда общалась с Сиротиной (о чём хорошо знал я), она, в отличие от Сиротиной, всегда умела держать дистанцию.

— Лёш, так зачем тебе Ленка понадобилась?

— А ты представь, дорогая, что мы с Сычом решили взять её на твоё место.

Сказанное было лихо закручено — жаль, что в цель не попало.

— То есть Ленка вам обоим нравится? Как делить-то её будете, в случае чего? — ехидно нашлась Таня. Впрочем, круглые Танины щеки побелели, а пальцы, как пауки, вцепились в мою скрепку.

— Тань, — вздохнул я, — как я тебе уже сказал, я очень люблю Магду. Но твоя Ларионова очень нравится Сычу. А мне Сыч очень нравится. — Я встал и пошёл к выходу. На пороге оглянулся. — Тань, последняя просьба к тебе: памятуя о том, что теперь вы с Ларионовой не подруги, а конкурентки, не говори своей Лене о нашем с тобой разговоре. Не делай ошибок, ладно?

— А то что? — прищурилась Сиротина.

— А то плохая примера. Ты же знаешь, кто после Кристофа сядет в его кресло? Вы же с Магдой общаетесь не первый год. Как ты говоришь, дружите.

Повисла новая пауза.

— Вообще-то это шантаж, Лёш, — тихо произнесла Сиротина.

— Вообще-то, это переговоры. Carpe diem, Таня, лови момент, ты же девочка умная?

— Хорошо, Лё... Алексей Михайлович. Я сделаю всё, как вы хотите.

И я понял: я выиграл. Потому что это было в первый раз, когда Сиротина, обожавшая интимно 'тыкать' мне, обратилась ко мне по имени-отчеству.

'Шах и мат, Таня'.

Насвистывая 'maybe, maybe...', я вышел из её кабинета.

'Сиротину я в любом случае заменю, — думал я. — А что касается Ларионовой, то это мы ещё подумаем... это мы ещё поглядим. В конце концов, мальчику из Бирюлёво очень хочется узнать, какими бывают девочки из Газпрома'.

От Тани я направился прямиком к Кристофу. Набросав вместе с будущим тестем предварительную схему убиения 'Ирбис', сел в служебный автомобиль и направил шофера в сторону гостиницы. Подумал и набрал Магде:

— Как ты, милая?

'Как ты там, дорогая и нелюбимая?'

— Все хорошо. — Магда немного помолчала. — Скажи, Алекс, а что ты сегодня вечером делаешь? — осторожно начала Магда.

— Что, ты уже поговорила с этой стервой, а та настучала тебе про наш разговор о Ларионовой?

Ага, я всегда быстро пикировал. Правда, пройдя цензуру в моей голове, эта фраза по-датски приняла следующий вид: 'Милая, тебе что, звонила Таня Сиротина?' Услышав вопрос, заданный ей прямо в лоб, Магда смутилась, а я решил разом поставить все точки над 'i':

— Магда, скажи, ты мне доверяешь?

— Конечно, — неискренне ответила Магда.

— Хорошо, Магда, это хорошо. А отцу своему ты доверяешь?

— А к чему последний вопрос, Алексей? — холодно спросила Магда, и я прямо увидел, как она морщит лоб и смотрит на мобильный с отвращением человека, заставшего в своем smørrebrød нечто склизко-мерзкое.

— А к тому, — я повысил голос. — Позвони своему отцу и спроси у него, зачем ему нужна фирма 'Ирбис'? И если Кристоф ответит тебе на этот вопрос, то и я расскажу тебе, зачем я расспрашивал Сиротину... Магда, не придумывай историй там, где их нет, — рявкнул я повелительно.

'И любовь не ищи там, где её нет', — добавил я уже мысленно. Магда тут же сдулась. Впрочем, она всегда сдавалась от моего напора, тона, взгляда — и диких укоротов, которые я периодически устраивал ей то ли от пустоты собственной жизни в Германии, то ли поддерживая миф о загадочной русской душе (правда, в моем случае — еврейской).

— Ладно, Алексей, не злись, — тихо ответила Магда.

— Не злюсь. Я тебе позже перезвоню.

Закончив с Магдой, чертыхнулся и позвонил Юльке:

— Привет, кукла. Как съемки, закончились? Подъедешь ко мне?

— Лёш, ты? Ну, естественно!

И вот моё 'ну, естественно!' пришло. Прямо с порога содрало с меня брюки, залезло на меня, лихо меня обслужило, а потом уснуло. А я смотрел на неё, и думал, как же мне всё надоело. Меня с души воротило и от этого дня, и от Сыча, и от Тани. От Юльки. От Магды, которая всегда бесила меня и никогда не удовлетворяла. Мне было мерзко от себя — и от чувства внутренней несвободы, которое заставляло меня искать приключения себе на голову или трахать вокруг всё живое.

Мне было мерзко. От того, что я — вот такой, каким я был и какой есть — уже никогда не стану нормальным человеком, у которого нормальные ценности, нормальная жизнь, настоящие друзья, задушевные беседы. Женщина, которая любит тебя. Возможность поделиться с ней проблемами и планами — даже если твои проблемы надуманы, а планам не суждено сбыться. Семья. Ребёнок, который вырастет и возьмут от тебя и твоей женщины только самое лучшее. И, наконец, желание и возможность жить в стране, в который ты родился, которую ты вопреки всему любишь — и которой ты именно по этой причине не можешь простить ни своего родного отца, которого ты никогда не видел, ни матери, нашедшей радость в бутылке.

Увы, мне всегда было сложно осознавать, что с каждым прожитым годом из моей души уходит что-то необыкновенное, очень важное. Что-то дорогое. Для меня это была простая вера в чудо. Сначала я верил, что мать придёт в себя, а отчим меня примет. Потом я верил в то, что я, лучший ученик в школе, никогда не получу по морде за отказ дать списать контрольную. Ещё я верил, что девочка, которая очень нравилась мне, обратит на меня внимание, несмотря на то, что я нищ, голоден, плохо одет и совсем в себе не уверен. Последнее, во что я верил — это в то, что я обязательно попаду в иняз, потому что у меня 'пятёрки' по профилирующим, а не волосатая рука в их приёмной комиссии. Но мечты не сбылись — и я всеми правдами и неправдами выбил себе визу в Германию. В страну, где родилась моя еврейка-мать — дочь заслуженного военного, сгоревшего от инфаркта, когда мне было всего семнадцать лет — единственного человека, которого я уважал и которому я был небезразличен.

Всю свою последующую жизнь я боялся не получить, не заслужить, не добрать. Давным-давно дед учил меня, что на земле рождается всего три типа людей: те, у которых 'всё позади'; те, у которых это 'всё' всегда впереди — и те, у кого получается стать хозяином своей настоящей жизни, здесь и сейчас, каждого её дня. И если первые и вторые уйдут в никуда, то третьи остаются в истории. Я не хотел оставаться в истории — я просто хотел быть счастливым. Деньги решали большую часть проблем. Воля — всё остальное. На фантазии оставалось незначительное время по ночам и в командировках, когда ты — в баре, в пабе, по дороге в отель — находишь себе кого-нибудь. Но почему-то именно сегодня ко мне в первый раз пришёл страх никогда не узнать, что это такое: быть с женщиной, которая понравилась тебе. Понравилась по-настоящему. Понравилась искренне. Понравилась до такой степени, что ты чуть-чуть не попёр из-за неё на старика Кристенссена.

Кстати, по поводу женщин и чудес. Бесконечно долго можно смотреть на то, как горит огонь, течёт вода, как другой человек работает — но не на голую девушку, лежащую в твоей кровати. Тем более, если у неё темные волосы и карие глаза. Всё остальное, как всегда, могла довершить моя фантазия. Я встал, расстегнул джинсы, прилёг рядом с Юлькой.

— Детка, просыпайся. — Я укусил её в плечо. — Ну, давай, открывай глазки.

— А? Что? Съёмки начались? — сонно дёрнулась Юлька, которая снималась для рекламы то ли 'МТС', то ли 'Мегафона' (впрочем, точно не знаю).

— Порадуй меня напоследок, — прошептал я.

— А потом что? — испугалась она.

'А потом ты исчезнешь'.

Глава 2. Carpe Diem

IV.

Ты так красива. Невыносимо

Рядом с тобою быть нелюбимым.

Останови же это насилие,

Прямо скажи мне — и тему закрыли.

'Quest Pistols'

'В понедельник, в полшестого утра обретаю себя подпирающим колонну у Шереметьево. По крыше, как моё несчастье, барабанит серый московский дождь. В пальцах — сигарета. К уху прижат телефон. В трубке — злой голос. Магда.

— Алексей, папа не пускает меня в Копенгаген. Говорит, что ты в курсе. Это так?

Для справки: лет семь тому назад семейство старика Кристенссена переехало в элитный пригород Копенгагена. Этот новый скандинавский посад называется затейливым словом 'Брондбю'. Мать Магды считала его эталоном для создания 'прочных семейных гнездышек'. На мой же скромный взгляд, Брондбю больше смахивает на тщательно культивируемую площадку для внеплановых посадок НЛО (ага, сами посмотрите на него через Google Map). А судя по тому, что происходит здесь и сейчас, строилось это проклятое место не столько для НЛО, сколько чтобы загнать туда бедного еврейского парня и сделать его пожизненным рабом дочери беспринципного викинга.

Оценив собственное остроумие, фыркаю.

— Алексей, ты что, смеёшься? Смеёшься надо мной? — моментально взвилась Магда.

— Тебе показалось, — так же быстро соврал я. — Мне дым в лёгкие попал. Магда, а что конкретно сказал тебе твой отец про этот датский саммит?

— Ну, папа сказал, что у вас какая-то важная партнерская конференция, и что я там буду вам мешать. — Магда обиженно вздыхает, а я мысленно показываю большой палец старику Кристенссену. — Алексей, что происходит? Ты что, будешь там не один?

— Да, — стряхиваю пепел, — конечно. Я там буду не один, а...

— Что-о?

— ... а в окружении трёхсот человек, которые будут порядком удивлены, увидев на закрытой тусовке дочь главы российского представительства. То есть тебя, дорогая.

— Я могла бы просто пожить в твоём номере, — жалуется Магда.

'Ага. Вот прям щас, как говорит Сиротина. У меня, милая, собственные планы на свой бизнес-сьют. И тебя в этих планах нету'.

— Магда, опомнись. Ты что, полковая маркитантка? Куда обоз — туда и воз?

— Я не понимаю эти твои русские идиоматические обороты! — Магда уже шипит.

Пришлось потратить пятнадцать секунд на то, чтобы объяснить этой интеллектуальной стерве, как поглядят на неё мои будущие русские подчинённые. Как они пошепчутся за её спиной. И как будут показывать на неё пальцем, когда встретят её уже в моём офисе. Сделал паузу, ожидая, чем закончится в голове Магды мучительный бой между силами добра (воспринять мою логику, и сделать, мать твою, как я сказал!) и силами зла (удержать меня под контролем). В итоге добро со скрипом, но побеждает.

— Ну хорошо, — неохотно соглашается Магда. — Ну ладно, ты прав. Это — не совсем удобно.

— Умница, — хвалю Магду я, — вот за это я и люблю тебя.

И тут я слышу:

— Но я приеду встретить тебя в Каструп!

Каструп — это датский аэропорт. Расположен примерно в десяти километрах от проклятого Брондбю.

— Магда, — осторожно начинаю я, — а зачем тебе ехать в такую даль?

— Потому что я по тебе соскучилась.

'Пять баллов. Ну и чем мне крыть? Боюсь, что в этот раз нечем...'

И хотя мне откровенно в падлу видеть Магду, скажи я ей 'нет' — и всё, обид не оберёшься. И её подозрений. Главное, её подозрений. В них-то всё дело...

О том, что над моим проектом заезда в кресло главы представительства нависла туча-угроза, я понял из пятничного визита к отцу Магды. Это было вечером, когда я уже пообщался с Сиротиной. Я постучал в стеклянную белую дверь:

— Кристоф, добрый день. Не заняты?

— Здравствуй, Алексей. Я тебя ждал.

Холодный свет из окна. Холодные белые стены. Холодное, морщинистое лицо на черепашьей голове. А ещё руки Кристофа. Они никогда не двигались: как мёртвые, всегда лежали на столе. Холодные, ледяные, с узловатыми синими венами — белые, очень цепкие руки, которые всех и всегда держали только за горло.

— Садись, Алексей.

И он всегда правильно произносил моё имя.

— Кристоф, что-то случилось? — Я сел, небрежно закинул ногу на ногу. Жабьи веки Кристенссена дрогнули. Он посмотрел на кисти своих рук, потом перевёл взгляд на меня.

— Алексей, — тихо, своим шелестящим голосом, начал он, — есть разговор перед тем, как мы поговорим про 'Ирбис'. Этот разговор очень простой, и, я надеюсь, короткий. Потому что мы с тобой очень давно знакомы. Нас много лет связывает общий бизнес и одно общее дело. А теперь рядом с тобой есть и моя дочь. Магда. Не могу сказать, что я очень этому рад... — Пауза. — Но я с этим смирился, потому что это выбор моей девочки. Однако, есть то, с чем я никогда не смирюсь. Я не позволю сделать мою дочь несчастной.

— Разве Магда несчастна? — фальшиво удивился я. — Мне всегда казалось, мы с Магдой прекрасно ладим.

Кристоф сидел неподвижно, не сводя с меня глаз.

— Вы ладите, потому что Магда любит тебя, а ты достаточно сообразителен, чтобы этим пользоваться, — отрезал он. — И ты очень осторожен. И именно по этой причине ты должен поставить точку в некоторых... историях.

— Простите, в каких историях? — Я аккуратно снял с серой брючины несуществующую пылинку. Кристоф откинулся в кресле, снова взглянул на свои руки, точно хотел получить у них совет, что же со мной делать? Поднял на меня свой знаменитый взгляд, отдающий могильным холодом.

— Магда знает о твоих связях, — веско сказал он. — О том, что у тебя есть любовницы.

Я почувствовал себя так, точно с разбегу врезался в кирпичную стену.

— Так что сделай правильные выводы, Алексей, — разглядывая моё лицо, продолжал добивать меня Кристенссен. Речь его лилась плавно. Выдавал его только голос. Холодный, без модуляций, он всё равно подрагивал. — Видишь ли, Алексей, в это трудно поверить, но я и сам когда-то был молодым. Было и безумие, и увлечения молодости. Были и романы... А потом я встретил мать Магды. Анна была правильно воспитанной женщиной и умела закрывать глаза на некоторые мои истории. Потому что Анна понимала: я знаю разницу между историями. А ты, — и тут впервые за все время нашего разговора Кристоф подвигал пальцами, — и ты, прежде чем войдёшь в мою семью, тоже должен усвоить эту разницу.

— И в чём же разница? — Я уже начал приходить в себя.

— В том, что истории бывают либо длинными, либо короткими. Короткие истории очень быстро заканчиваются и не имеют продолжения. А у длинных историй — длинные следы. И имена. Например, Света, Юля... Мне стоит продолжать этот список?

'Кто меня сдал? Сиротина? Портье? Кто? Его 'безопасники'? Впрочем, какая разница, играть — так играть!'

Я выпрямился. Положил руки на стол, отзеркалив позу Кристенссена.

— Извините, Кристоф. Да, я усвою ваш урок, — задушевно сказал я, — и сегодня поставлю точку в своих длинных историях. А что касается коротких историй, то тут есть одна проблема.

— Какая? — поднял на меня взгляд Кристенссен. В глубине его глаз сверкнул очень недобрый огонёк.

— Мы с Магдой пока не женаты.

— Но ты с ней... спишь, — нахмурился он.

— Возможно, — я даже спорить не стал. — Но обсуждать с вами нашу с Магдой постель — это дурные манеры.

Кристоф помолчал. Посмотрел на свои пальцы, которые начали оживать, двигаться, искать, чем зацепить меня. Я терпеливо ждал — я не люблю паузы, но, при необходимости, умею их держать. Сузив глаза, я наблюдал за стариком, который пытался меня контролировать. Который почти подмял меня. Старик поднял веки. В его глазах полыхала ненависть, но Кристоф кивнул мне. И я решил, что в этот раз я выиграл.

— Кристоф, это всё, что вы хотели мне сказать? — преувеличенно вежливо осведомился я.

— Почти, — Кристоф поймал мой взгляд. — Но запомни: с этого дня никаких длинных историй. И ещё. Если ты бросишь мою дочь — я тебя уничтожу. Может быть, даже буквально...

— Так мы встретимся в Каструп? — вернул меня на землю пронзительный голос Магды.

— Безусловно. Конечно, приезжай. Я буду очень рад. Очень.

Магда отключилась первой. Я нажал на 'отбой', посмотрел на часы: пора было на регистрацию. Собрался подхватить свою сумку, когда ко входу лихо подъехал 'Порш Кайен'. Представив себе толчею, которая сейчас образуется в 'вертушке' стеклянного входа, вздохнул и притормозил. Пусть пройдут. Вытащил новую сигарету. Краем глаз отметил, как из машины выпрыгнул какой-то чел с зонтиком. Чел открыл дверцу и выпустил из автомобиля девочку. Джинсы, куртка, ботинки. На голове — шапочка. Так, ничего особенного, девчонка не зацепила меня. Я уже готовился чиркнуть зажигалкой, когда желтый раструб лампы фонаря облил лицо девушки светом, и я моргнул: в каплях дождя стояла она, Ларионова... Дурачась, она запрокинула голову и приоткрыла рот, ловя прозрачные капли. Серебряный дождь приземлился ей на губы, и Ларионова облизнула их. Язык был розовым, движение — мимолетным, но я замер.

'Кошечка, — пронеслось в голове, — кошечка... сладкая... кошечка...'

Сердце исполнило сальто, и дикое, мучительное желание пронзило сразу, как мощный удар, исполненный мне прямо в пах.

— Лен, возьми зонт, — помог мне очнуться её чел.

Опомнившись, я потянул ко рту сигарету. Но оказалось, что я сломал её, стиснув в кулаке. Чертыхнувшись, отбросил сломанную сигарету в сторону. Ларионова приняла поданный ей зонт, а чел потащил из багажника розовый 'Самсонит'. Поставил чемоданчик на землю, вытянул длинную ручку и вручил её Ларионовой. А до меня донеслось повелительное:

— Лена, обожди меня здесь.

— Хорошо, Максим.

Так значит, это — её архитектор? И он любит командовать? А она? Любит подчиняться? Но в 'Systems One' Ларионова отбивалась от меня просто с кошачьей яростью. Тогда в чём же дело? Во мне? Я сузил глаза, разглядывая того, кого она себе выбрала. Высокий. Как я. Широкоплечий. Как я. Но — более массивный. Старше меня лет на десять. Тяжёлый, уже 'поплывший': ленивая сила и взгляд вечного баловня судьбы. Он мне не понравился. И дело было не во внешности — мы просто были разными. По жизни, по натуре. По сути, по характеру. Но самое главное отличие между нами лежало в нашем отношении к женщинам. Я был охотником, а он позволял на себя охотиться. Мы только в одном совпадали — ему и мне очень нравилась маленькая Ларионова.

Между тем архитектор уселся за руль и направил свой 'Порш' в сторону парковки. А Ларионова достала из кармана миниатюрный чёрный дамский портсигар. Вытянула 'ментолку' и с наслаждением затянулась. Пока я размышлял, пройти ли мне мимо неё или поздороваться, архитектор Макс успел вернуться, уцепить 'Самсонит' за ручку, приобнять Ларионову и, позволив ей толкнуть для него стеклянную 'вертушку' дверей, потопал в зал ожидания. Выждав пару минут, я отправился следом. Держась на расстоянии, я наблюдал за ними. Я хотел понять, почему она его себе выбрала? Архитектор по-хозяйски сдал 'Самсонит' на стойке регистрации, взял Ларионову за руку и повёл её в кафе на втором этаже. Сам выбрал столик, но услужливо отодвинул ей стул. Подождал, пока она сядет. Заняв место у лестницы и, косясь на них в висевшее на стене зеркало, я смотрел как этот Макс заказывает ей кофе. Не выдержал я только, когда Ларионова принялась вытирать своему архитектору 'молочные усы' от капучино. Я поднял сумку, чтобы уйти. Последнее, что я услышал, было:

— Макс, я буду по тебе скучать. Очень, очень.

'Нет, кошечка, — с неожиданной злостью подумал я, — поверь мне: ты — не будешь'.

28.

Я тебя ненавижу-вижу, но ко мне ты всё ближе-ближе.

'Агата Кристи'

'В понедельник, в полвосьмого утра обнаруживаю себя сидящей в боинге, в десятом ряду салона экономического класса. Моё место в зоне 'coach' рядом с проходом. Спасибо Тане Сиротиной — заказывая для меня билет, Таня вспомнила о моей аэрофобии. Справа от меня, у иллюминатора, разместился не очень трезвый молодой человек с блуждающими глазами. Между мной и соседом — пустое кресло. Оборачиваюсь: позади также много пустующих мест. Ну да, а кому охота подниматься на рассвете, чтобы сесть в этот самолёт?

Пока я размышляю о превратностях судьбы, заставивших меня в семь утра лететь в Данию в компании с алкоголиком, картинно улыбающаяся стюардесса закрывает шторками бизнес-класс. Значит, и там рассаживаются. Причём, судя по всему, размещаются с явным комфортом: из бизнес-класса долетает чей-то смешок и голос стюардессы, которая переспрашивает: 'Так вам только содовую, или же виски с содовой?' И вот, наконец, заветное:

— Доброе утро, дамы и господа! Командир корабля Стив Ларссон и экипаж авиакомпании 'SAS' рады приветствовать вас на борту нашего самолета, выполняющего рейс....

— Нет. В полвосьмого утро это мы рады вас приветствовать. На борту нашего самолёта! — доносится чья-то остроумная реплика из бизнес-класса.

Мой сосед справа заходится визгливым смехом. На параллельном ряду тоже кто-то хихикает. Те, кто сидят сзади, переспрашивают или пересказывают шутку, и в итоге наш салон приходит в бодрое настроение. В это время командир корабля, не подозревающий, над чем все мы тут киснем, переводит приветствие на датский язык. А из бизнес-класса тот же острослов переводит свою шутку на датский, безупречно вклинивая её ровно в то же место. Теперь к смеху присоединяется и миловидная стюардесса, вышедшая в коридорчик. Она показывает давно набившее всем оскомину шоу (где аварийный выход, как надевать маску), но в её глазах вместе обычной тоски — смех.

— А теперь покажите на мне, как жилет расстёгивается, — снова доносится из бизнес-класса. Мой сосед взвизгивает, а мне становится интересно, как этот шутник выглядит. Голос странно знакомый, где-то я его уже слышала. В это время самолет разбегается и готовится оторваться от земли. Я непроизвольно вздрагиваю.

— Вам нехорошо? — моментально проявляет участие мой сосед. — Хотите хлебнуть для храбрости? — Он заговорщицки подмигивает мне и протягивает фляжку, из которой разит коньяком типа 'изделие третьего сорта — не брак'. К моему горлу моментально подступает рвотный ком.

'Где он взял это пойло? Ведь в 'Duty Free' продавалось нормальное спиртное!' Я откидываюсь в кресле и, как кукла, мотаю головой.

— Что? — 'лыбится' сосед.

— Спасибо, но не надо, — с трудом выдавливаю я.

— А если за знакомство? — продолжает домогаться до меня этот тип. — Кстати, а вы случайно не на конференцию 'Systems One' летите?

Я стискиваю зубы и еще раз отрицательно качаю головой. Мне и так плохо от бомбящего мой мозг ощущения, что этот чертов боинг вот-вот сорвётся в пропасть. И бездна, которая погребёт меня, будет состоять из коньяка соседа и запаха его отвратительного дезодоранта.

— Меня зовут Денис, — между тем продолжает клеиться сосед. — Если что, я — директор по партнёрам дистрибуторской компании 'Корса'. А вас как зовут?

— А её зовут 'отстаньте', — неожиданно громко отвечает шутник из бизнес-класса. Но теперь в его голосе больше нет юмора. Там — повелительные нотки, проблески молнии и раскаты грома.

— Э-э... — замираем мы с Денисом. Потом переглядываемся. В глазах у Дениса — шок. В моих — назревающий хохот. Особенно веселит меня то, что этот Денис из 'Корсы', растерянно похлопав глазами, наклоняется к переборке, и, стараясь приглушить собственный голос (чтобы не опозорится на весь салон в случае конфликта, соображаю я), начинает учтиво общаться со стенкой:

— Простите, а вам не кажется, что это — невежливо?

— Правда? — хмыкают из бизнес-класса. — Я сейчас прямо умру от горя.

Отворачиваюсь и смотрю в проход, прикрывая ладонью свой улыбающийся рот. Всё-таки наглость — это действительно счастье. Денис, отметив мою реакцию (закрытые глаза и трясущиеся в смехе плечи), с разобиженным видом принимается разглядывать розовые облака в иллюминаторе. Боинг набирает высоту, и я вдруг впервые получаю удовольствие и от полета, от того факта, что за меня заступились.

Между тем в салоне начинается движение. Мои лёгкие поглощают аромат свежезаваренного кофе и хорошего чая. 'Это стюардесса, — догадываюсь я, — сейчас будет напитки разносить'. Первыми в очереди после бизнес-класса оказывается наш ряд.

— Что вы будете? — вежливо спрашивает девушка в форме.

— Мне коньяк. Какой у вас лучший? — тут же вклинивается сосед.

— Разрешите начать с дамы? — Стюардесса улыбается вежливой, но прохладной улыбкой.

Сосед Денис тушуется.

— А, ну да... — и начинает разыгрывать передо мной джентльмена. — Что хочет дама? — Он наклоняется через разделяющее нас кресло, обозревает бутылки с разнообразной выпивкой. — Бренди, водка, виски. Хотя я всё-таки рекомендую коньяк. Тут вроде неплохой есть.

Ещё бы он не плохой: на тележке стюардессы красуется VSOP.

— Апельсиновый сок, пожалуйста, — говорю я. Стюардесса протягивает мне аккуратно наполненный стаканчик и поворачивается к Денису:

— А вам, молодой человек?

— А я своих пристрастий никогда не меняю, — важно отвечает Денис. Девушка в форме наливает ему коньяк, который Денис тут же и выдувает. При этом его острый, гуляющий в шее кадык неприятно дёргается, и я снова отворачиваюсь. По запаху чувствую, что сосед опять наклоняется ко мне.

— А вы... — начинает он.

— Простите, — холодно отвечаю я, достаю iPod и разматываю наушники.

Кажется, музыка меня убаюкала — я очнулась, когда услышала голос, искажённый динамиком:

— Дамы и господа, сейчас вам предложат сувениры из зоны 'Duty Free'. Все наши товары есть в буклете.

Порядочно подгулявший Денис начинает судорожно озираться вокруг, пытаясь сообразить, где лежит реклама. Сказать ему? Но тогда он вообще от меня не отстанет. И я протягиваю руку, чтобы показать ему пример: все буклеты нашего ряда заправлены в аккуратные сеточки, прикрепленные у переборки, отделяющей нас от бизнес-класса. Денис тут же выхватывает свой журнал и начинает его изучать. Я отлистываю его на последнюю страницу, где под заголовком 'Duty Free' первым номером идёт парфюм (надо будет купить Тане, чтобы отблагодарить её за поездку), солнцезащитные очки (о, моя страсть!) и — игрушки. Я приглядываюсь к брелоку за шестнадцать евро. На кольце красуется белый маленький боинг. Судя по описанию, у самолёта двигаются крылышки. 'Прелесть!' Порывшись в сумке, достаю кошелек. Подплывает стюардесса с тележкой.

— Что-то заинтересовало? — ласково спрашивает она у меня.

— Да. Вот этот самолётик. И еще духи, 'Opium', для моей подруги, — поймав её удивленный взгляд, зачем-то объясняю я.

Стюардесса кивает и протягивает мне две коробочки. Духи прячу в сумку, а самолётик устраивается на моей ладони. 'Это для Макса, — думаю я, — ему точно понравится'. А в процесс покупок уже вмешивается неукротимый Денис, закупая сразу три бутылки 'Hennessy'. Пытается перехватить мой взгляд (мол, впечатлена ли я его выбором?), но я делаю вид, что не замечаю его потуг. Стюардесса отходит к другому ряду, я готовлюсь снова вставить наушники. И вот тут происходит то, что заставляет меня распахнуть глаза: из бизнес-класса на меня надвигается длинная тень с запахом 'Fahrenheit'. Вздрагиваю, и наушники шмякаются из моих рук прямо на ковролин пола.

— Забавно, — звучит сверху задумчивое. — Вам, очевидно, нравится, когда я вам в ноги кланяюсь?

Поднимаю голову, готовясь дать 'Лёхе' отпор по всем статьям. В это время 'Лёха' плавно опускается на корточки передо мной, и мы сталкиваемся глазами. У Андреева они прозрачные, как стекло, за которым я начинаю прозревать искры, разгорающиеся в очень опасное пламя. Когда в минуты близости Макс смотрел на меня, мне всегда представлялось, что меня укутывают в тёплый плед и усаживают к камину. А зрачки Андреева обманчиво легко протянули мне руку, готовясь сдёрнуть меня в самое пекло.

'Да он же... всерьёз нацелился на меня!'

Я непроизвольно приоткрываю рот: мне не хватает воздуха. Андреев, как ни в чём не бывало, кладёт наушники мне на колени и, опираясь на спинку моего сидения, встаёт. Наклоняю голову и стискиваю в руке самолётик. Мне жарко. Нет, мне холодно. Я должна сейчас встать и уйти. Нет, я ничего не должна ему!

— Молодой человек, вас как зовут? — между тем спрашивает кого-то Андреев.

'Ах, так он не ко мне шёл?' Мне сразу становится легче.

— Де-Денис, — почему-то отвечает мой сосед.

— Очень хорошо, Денис, — ведёт голос Андреева. — А меня зовут Алексей Михайлович. Вы, как я понимаю, на конференцию? Так?

— Да, — теперь Денис сглатывает. — А вы кто?

'Бабник он!' — думаю я мстительно.

— А я руководитель вашего круглого стола. — Перед моим носом возникают ухоженные мужские пальцы, причём между указательным и средним зажата визитка. Денис с пьяной самоотверженностью вцепляется в неё. Пробегает её глазами и вскидывает на 'Лёху' восхищённые глаза.

— Очень, очень приятно, Алексей Михайлович. Я как раз хотел к вам на круглом столе подойти: у меня к вам столько вопросов! — и Денис начинает судорожно рыться в карманах. Потом заливается краской: — А я... а мои в сумке... и я...

— Ничего страшного, — барским тоном начальника, выдающего бонус, отвечает Андреев. — Потом мне отдадите. А пока не окажете мне одну любезность? Не посидите за меня в бизнес-классе? А то у меня там вещи.

— И — что? — не догоняет Денис. Зато я догоняю.

— К сожалению, не получится, — медовым голосом объявляю я. — Стюардесса не пустит в бизнес-салон пассажира из эконом-класса.

— Правда? — тут же сдувается Денис.

— Да ладно, — 'лыбится' 'Лёха'. Его длинные ноги делают шаг к переборке, и он зовёт: — Аня, Анечка, подойдите сюда.

В коридор немедленно вспархивает стюардесса.

— Да, Алексей Михайлович? — поёт она, преданно глядя на Андреева.

— Анечка, можно Денис на моём месте посидит?

— Можно, — кивает Анечка.

— Спасибо, дорогая. И коньячку Денису налейте, — повелевает Андреев.

'Нет слов. Ваще, как говорит Сиротина'.

Мне остаётся только подпереть кулаком подбородок, в другой сжать самолётик и беспомощно наблюдать, как окрылённый Денис чешет за переборку. А 'Лёха', изгнав нежеланного свидетеля, преспокойно усаживается рядом со мной.

— Ну привет, Ларионова, — весело начинает он, и кладет руку на мой подлокотник.

— И снова здравствуйте, — сухо отвечаю я, убирая свой локоть подальше.

— И эта вся благодарность за спасение от пьяного насильника? — Андреев улыбается.

— А мы что, уже на 'ты'? — 'изумляюсь' я. — Мы с вами вроде как на брудершафт не пили.

— Это предложение? — Андреев грациозно вскидывает бровь.

'Еще чего!' — думаю я, сверля его глазами. Алексей Михайлович задумчиво оглядывает меня. Потом благосклонно кивает:

— Хорошо, Лена. Как и Денис, можешь обращаться ко мне на 'вы' и по имени-отчеству.

Пауза. Следом мысль: 'Ну, ничего себе!' И тут во мне взыграло моё ретивое. Вместо того, чтобы судорожно вздохнуть, что со мной случалось в минуты злости или растерянности, набираю воздух в лёгкие — но в последний момент останавливаюсь. И действительно, зачем мне скандалить с высокопоставленным сотрудником 'Systems One', который уже послезавтра будет оценивать моё выступление на круглом столе? Тем более, что в игру, предложенную им, могут играть и двое. Вопрос только, кто первым сдастся.

— Как скажете, Алексей Михайлович, — подобострастно начинаю я. — Вам видней...

— Вот именно.

— ...вы ведь в возрасте почтенном, — невинно заканчиваю фразу я. А Андреев смеётся. Вообще-то, у него приятный смех — глубокий и искренний, он почти примиряет меня с ним, и я расправляю плечи.

— А знаешь, ты мне нравишься, — отсмеявшись, заявляет мне 'Лёха'.

— А вы мне — нет.

— А ещё мне нравится, как ты произносишь моё имя, — задумчиво говорит Андреев. — Повтори ещё раз. И скажи ещё что-нибудь. Ну, давай... кошечка.

Я ошеломлённо распахиваю глаза. Андреев удовлетворённо кивает, стекает вниз по сидению и кладет ногу на ногу. Он явно ожидает свой приз.

— Вот что, Алексей... Михайлович, — пытаюсь взять себя в руки я, — а вам случайно не пора обратно в бизнес-класс, а то там без вас весь коньяк закончится?

Андреев хмыкает, взмахивает ресницами, садится прямо и разворачивается ко мне. Точёный нос, греховный рот, на скуле — маленький шрамик. 'А хорошо тебе кто-то вломил', — с неожиданной злостью думаю я. 'Нет, не надо так на него смотреть', — останавливает меня подсознание, и я снова отворачиваюсь.

— Ладно, прости. — Андреев осторожно дотрагивается до моей руки, а у меня — мороз по коже. Я отдёргиваю ладонь. — Слушай, ну не хотел я тебя смущать, — винится Алексей Михайлович. — Вообще-то, я пришел попросить прощение за ту встречу в коридоре... Ну как, теперь мир?

— Предположим, да, — отвечаю я.

— Вот молодец. — Это звучит покровительственно.

— А если бы я сказала 'нет'?

— О-о, я тебе не советую.

— А — это почему?

— А дурная примета. Лёгкой жизни не будет.

Наши глаза сталкиваются. Серый взгляд начинает буквально поглощать меня. 'У него всё это уже было. И много раз, — с оглушительной ясностью понимаю я. — И он прекрасно знает, как вести себя в подобных ситуациях. А ты ничего не знаешь, потому что у тебя такого опыта нет. У тебя только Макс есть'.

— Лена, — Андреев интимно наклоняется ко мне. Его тёплая рука мягко ложится на мой кулачок. Тон, обращённый ко мне, нейтральный, а у меня снова мурашки по коже. Я вырываю руку и отвожу взгляд в сторону. — Лен, ну хватит придумывать со мной несуществующие конфликты, — просит он. — У тебя же хватает ума не бросать мне открытый вызов? Ну давай, просто скажи мне 'да'. Ну, пожалуйста... — и его пальцы скользят по внутренней стороне моего запястья.

Это было нечто. За три минуты меня, со знанием дела пытался выдрессировать мужчина, у которого было спокойное лицо и отточенные манеры. Я закусила губы. На Макса это действовало как удар кнута. Андреев же помолчал, с интересом меня разглядывая. Потом тяжело вздохнул.

— Ладно, пожалуй, пойду, — сообщил он мне так, точно это я его задерживала. Но у моего кресла всё-таки остановился: — Лен, может быть, передумаешь? Сама?

'Странно, — мелькает в моей голове, — на конце вопроса у Макса всегда стоял восклицательный знак. А у Андреева — многоточие. Точно обещание...'

Я отворачиваюсь: мне опять не хватает воздуха. И тут я чувствую дыхание, опалившее мне щеку.

— Ну что ж, в таком случае, эта поездка закончится иначе, чем ты её себе распланировала.

В голосе Андреева решимость. Многоточий больше нет. Я цепенею. Вжалась в кресле, глядя теперь только вниз. Увидела длинные ноги в чернильных джинсах, кроссовки 'Nike Sweeper Textille', которые уверенно шагнули за переборку. Сквозь шум в ушах услышала подвыпивший голос Дениса и ответ Андреева: 'О нет, Анечка, Денису больше не наливать, а то он своё имя забудет'.

Я сидела, слушала их смех, сжимала в руке самолётик и приказывала себе не разреветься, понимая прозрением всех блаженных — тех, кто не раз попадал в беду: Андреев — загонщик, я — жертва. И на меня был только что объявлен сезон охоты'.

Глава 3. Velkommen til Danmark

Когда ссорятся друзья, всплывает истина.

Виктория Холт.

28.

'Самолёт пошёл на снижение, и из бизнес-класса, опираясь на стюардессу, выкатился пошатывающий, но очень довольный Денис. Посмотрел на меня. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, но обречённо махнул рукой и плюхнулся на своё место.

'Андреев его уже обработал', — с горечью думаю я, отметив и мутный взгляд Дениса, и отсутствие у него желания вовлекать меня в очередной беспонтовый трёп. Загорелась надпись: 'Fasten your seat belts'. Покружив, боинг коршуном бросился к огонькам уже близкой земли. Преодолев ком, вставший в горле, я дождалась, когда самолёт зайдёт на посадку. Вместе со всеми похлопала командиру корабля и бережно убрала в сумку свой игрушечный 'боинг'.

'Я справлюсь, Макс, — пообещала Сафронову я, — этот 'Лёха' ничего мне не сделает'. Вытащила телефон, написала Максиму и маме по эсэмэске. Получила от мамы развернутый, как простыня, ответ и игривый смайлик от Макса.

Пройдя длинный, как кишечная полость удава, серый телетрап, забрала с багажной ленты чемодан. Преодолела контрольно-пограничный пункт, перешла в общий зал. Нашу группу я опознала сразу. Достаточно было увидеть типично светловолосого для скандинавов паренька с табличкой 'Systems One', и льнущего к скандинаву Дениса. Несчастный датчанин поправлял очки, пятился от Дениса и тщательно пересчитывал пребывающих по головам. Денис же покачивался и с интересом разглядывал девушек нашей группы. А я покрутила головой, но Андреева не увидела. 'Он с нами не поедет', — решила я. Обрадовавшись этому, с удовольствием рассмотрела, наконец, внутренности Каструп.

Аэропорт был огромным. Пятиэтажный, раскинутый, как огромная сфера, с тёмным полом и крышей, похожей на алюминиевую капсулу, из которой лучами ниспадал свет. Воздух, стекло — и скульптуры двух латунных дам, навсегда замерших от любопытства не то на втором, не то на третьем этаже. 'Красиво, стильно, вдохновенно', — так в подобных случаях говорил Макс. Достав мобильный, нацелила на латунных дев камеру и прицелилась сделать снимок, чтобы выложить его в 'Instagram'.

— Лена, Леночка, привет! — распахнув объятия, подбежала ко мне Света — одна из лучших менеджеров по продажам у наших питерских реселлеров. — Ну, как твои дела?

— Хорошо, а у тебя?

Света Аверина рассмеялась. Я с удовольствием оглядела её. Длинноногая, как балерина, тридцатилетняя Света в избытке обладала тем, чего не было у меня: очаровательной внешностью, интеллигентной, чисто питерской невозмутимой насмешливостью — и готовностью снести всё на пути ради своей цели.

— Леночка, ты чудесно выглядишь. Прекрасная стрижка. Тебе очень идет. Где делала? — Света шутливо потянула меня за прядь. — А, кстати, ты случайно Андреева здесь не видела? Бизнес-класс ведь уже выпустили?

'Упс. Похоже, Алексей Михайлович знаком со всем светом'.

— Нет, — я покачала головой, — я его здесь не видела. А ты разве с нами летела, а не питерским рейсом?

— С вами. Я с четверга была в Москве.

— А почему не зашла в 'Ирбис'?

— Ну, я больше по своим делам в Москву приезжала, — уклончиво объяснила Аверина. — Хотела кое с кем повидаться, но, скажем так, не сложилось... Так ты не знаешь, Алексей с нами до гостиницы поедет? Или он сам по себе?

Я на секунду задумалась.

— Свет, — осторожно начала я, — я с твоим Алексеем Михайловичем очень плохо знакома. Так с чего бы ему докладывать мне о своих планах?

— Ой, да ладно тебе, засмущалась она. А чего он тогда в самолёте к тебе подходил? Я же видела, — и Света улыбнулась знающей женской улыбкой.

— Свет, — аккуратно попыталась образумить её я, — Алексей Михайлович подходил не ко мне, а к Денису из 'Корсы'. После чего увлёк его в свой первый класс, где и накачал коньяком до состояния железного дровосека. Вон, сама оцени, — и я указала подбородком в сторону экс-соседа.

— А-а, — с облегчением выдохнула Аверина. — Я, — и она интимно наклонилась ко мне, — откровенно говоря, по этой самой причине и не стала в самолёте к тебе подходить. Потому что пьяный Денис — это нечто. Ужас! Я с ним вместе как-то в Питер летела и чуть с ума не сошла. — Глаза Светы заблестели — на этот раз, симпатией и искренним сочувствием ко мне. — Лен, а ты точно завтра на круглом столе выступаешь? — Я кивнула. — Тогда я завтра обязательно приду тебя поддержать. В качестве компенсации за то, что бросила тебя в самолёте на растерзание Денису.

Пока мы болтали, фальшиво изображая лучших в мире подруг, к нам подошли поздороваться ребята из других компаний: Янина Савельева, с которой я когда-то очень давно дружила и по этой причине устроила её в 'OilИнформ'. Всегда добродушный Миша, который на партнёрских тусовках добровольно брал на себя роль моего поклонника. Иван из Киева — и ещё человек двадцать.

— А вы откуда взялись? — удивилась я (в боинге я их не видела).

— А они с пересадкой летели, — объяснила мне всё и всегда знавшая Света Аверина.

— Лен, а Лен, оставь за мной первый танец на сегодняшней вечеринке, — галантно подмигнул Миша.

— А мне второй, — включился в игру 'кто первым затанцует начальство до смерти' Иван.

— А со мной что, никто танцевать не будет? — Аверина надула губки. Янина кинула на неё неприязненный взгляд и отошла в сторону.

— Я всегда с тобой, дорогая, — покровительственно положил Свете руку на талию Иван. — И кстати, не пойти ли нам, после заезда в гостиницу, погулять по городу?

— Hej, Magda. Hvordan går det? — донёсся до меня голос, который мог принадлежать только одному человеку. Аверина пружиной развернулась к нему, но побледнела и до крови закусила губы. 'Что это с ней?' — удивилась я и тоже рискнула обернуться. В метрах пяти от нас стоял Алексей Михайлович с сумкой на плече и с улыбкой на губах, и поцелуем комнатной температуры клевал в щёку худощавую женщину. Высокая, средних лет. Стильная, прекрасно одетая — в ней только одно было плохо: светлые, как и у Андреева, глаза её были не живые, а — мёртвые.

— Goddag, Alexey, fint, — сказала Андрееву женщина и очень внимательно оглядела всех нас. 'Ещё один администратор из 'Systems One'', — подумала я. И хотя датский я знала плохо, моих лингвистических навыков мне вполне хватило, чтобы понять: Андреев спросил у женщины, как у неё дела, а та ответила, что всё в порядке. После чего взгляд датской мадам упёрся в Свету Аверину, и датчанка кровожадно щёлкнула челюстями. Аверина небрежно передёрнула плечиками и, изобразив улыбку, тут же увлекла Мишу в разговор о красотах Дании. Оглядев Свету с видом овчарки, у которой из-под носа попытались увести кость, датчанка повернулась к Андрееву и начала что-то яростно и тихо выговаривать ему. 'Ulækkert', — донеслось до меня. Перебрав в голове свой сомнительный русско-датский словарь, я перевела это слово, как 'отвратительно' и удивилась: с чего бы этой Магде так невзлюбить Свету? Алексей Михайлович равнодушно покачал головой. Потом ответил: 'Den mund halten', что на немецком означало, мягко говоря, 'замолчи'. Я замерла. Но поразила меня даже не эта фраза, а небрежная, абсолютно не понравившаяся мне интонация по отношению к женщине.

Перехватив мой откровенно-неодобрительный взгляд, Андреев прищурился. Что-то сообразил, моргнул, подхватил под локоток возмущённую мадам и повёл её в сторону выхода из Каструп.

— Это что за стерва? — услышала я насмешливый вопрос Ивана.

— Это? А это персональный ассистент Алексея Михайловича. Куда он, туда и она, — загадочно усмехнулась Света.

— Везёт же некоторым. — Миша с явным интересом изучал стройные ноги Магды.

— Вниманье, — неожиданно громко, по-русски произнёс паренёк в очках, и посмотрел на Яну. — Пожалуйста, ваше внимание, — старательно продолжил датчанин, делая небольшие ошибки в русском. — Поскольку вся наша группа собралась, а я еще не всех знаю, то прошью подойти ко мне, представиться и назвать себя. Потому что директор по партнерам русский офис 'Systems One' не смогла приехать, и я буду администрить вас. Меня зовут Петер Йенс. — Паренёк улыбнулся, и у меня стало теплей на душе. — Я чуть-чуть говорю на русский. И я — менеджер по работе с партнерами по ИМЕА энд чэллендж маркетс. Сейчас мы поедем в 'Copenhagen Marriott Hotel', где вы отдохнете, пообедаете, может, даже сходите на Строгет, а в четыре часа спуститесь на конференция. И ещё, — скандинав хитро прищурился. — Velkommen til Danmark, дамы и господа. Добро пожаловать в Данию!'

IV.

'Интересно, какого чёрта Магда сделала стойку на Светку, а не Ларионову? Ведь Ларионова Авериной сто очков вперёд даст', — спрашивал себя я, направляя 'Ауди' Магды в сторону тёмно-синего 'Марриотта', возвышающегося над заливом Эресунн. — Или у Магды та самая интуиция сторожевой собаки, которую отличает преданность Хатико и хватка волкодава?'

Я кинул на Магду вопросительный взгляд. Магда казалась грустной.

— Ну, что опять? — Положил свободную от руля руку на её колено. Магда вздрогнула, и я убрал ладонь. 'Она никогда по-настоящему не отзывалась на меня. Никогда. Ни разу, — с горечью подумал я. — Так какого же чёрта я нужен ей? Или это такое странное чувство, на грани 'любовь-ненависть?'

— Знаешь, Алекс, — Магда развернулась на сидении, лицом ко мне и уперлась взглядом в мою переносицу — совсем так, как это любил делать её отец. — Я сегодня впервые подумала о том, что тебя можно возненавидеть. Причём, так же сильно, как и любить.

'Опля, приехали...'

— То есть ты считаешь ненависть полезным женским навыком? — усмехнулся я, обходя 'пикап'.

— Нет!

— В таком случае, будь любезна, внеси в свою речь больше полезной информации.

— Эти твои русские псевдофилософские рассуждения абсолютно не уместны! — Магда сердито дёрнула сигарету из мятой пачки 'Camel'. А моя память услужливо поднесла мне изящный портсигар Ларионовой и то, как её сочные губы занимались любовью с 'ментолкой'.

— Знаешь, — между тем зловеще продолжила Магда, — сегодня у меня появилось желание затянуть у тебя на шее свою любовь. Узлом. Как ненависть.

Я промолчал. Перестроился в правую полосу, готовясь свернуть в сторону 'Марриотта'. Очень хотелось поскорей распрощаться со взбешённой Магдой и вернуться к занимательной охоте на 'кошечку'. 'Интересно, когда их автобус подъедет? Я ещё успею подняться в номер? Или будет лучше перехватить Ларионову сразу в холле, внизу? Пойти с ней пообедать... Предлог? Обсудим наш круглый стол. Куда пригласить? Кажется, на Строгете есть неплохой ресторан и... и что там ещё талдычит Магда?'

— ... потому что, вместо того, чтобы заботиться о своём здоровье и думать о ребёнке, которого я бы хотела родить, я курю эту дрянь. Фу, гадость, — Магда закашлялась и прижала ногтем сигарету к пепельнице. Точно мою шею придавливала.

— Так не кури, — равнодушно посоветовал я.

— А ещё потому, что ты, — Магда точно меня не слышала, — ты используешь меня в войнах с моим отцом. И потому, что сегодня я, наконец, увидела, ту, с кем ты спишь! — храбро заключила Магда.

'Ах, так вот в чём дело, оказывается'.

— Я тебе ещё в аэропорту объяснил, что история с Авериной закончилась, — отрезал я.

— Да? Прекрасно. И — когда именно? — Магда зло улыбнулась. Она никогда не верила мне.

— Вчера закончилась. По телефону. Быстро и жёстко, как хотел твой отец.

Магда промолчала. А мне вдруг стало жаль её. Магда Кристенссен никогда не была слабой женщиной. Обладая хрупкой внешностью своей пять лет назад умершей матери, дочь Кристофа покоила свой экстерьер на железобетонном характере отца, который считал любовь слабостью, а отсутствие эмоциональных уз — силой.

'Вот и ты становишься таким же, Андреев... Хотя нет: ты уже такой'.

Мы выехали на набережную в гробовом молчании.

Я думал о том, кем я мог быть и кем я стал теперь. Магда, видимо, размышляла о том же. А может быть, и о своём одиночестве, на которое я обрекал её, вымещая на ней все свои страхи, всю свою ненависть к её отцу, которого я... боялся.

— Магда, скажи честно, ты хочешь, чтобы мы расстались? — Впервые с момента разговора я заглянул ей в глаза.

— Я? Я не знаю. — Магда устало отвернулась к окну. — Ты... Просто ты как будто забираешь из моей души всё хорошее, — неохотно призналась Магда, разглядывая поднимающийся голубым дымком Эресунн. — И, может быть, мне поэтому иногда очень хочется, чтобы ты хоть раз испытал то, что я к тебе чувствую. А потом я пугаюсь этого и отгоняю эту мысль: я боюсь, что ты испытаешь это чувство не ко мне, а к другой женщине... А ещё я поняла, что нельзя заставить другого человека полюбить себя.

И я вспомнил Ларионову. То, как она закинула голову там, в Москве, и, смеясь, хватала ртом дождь. Как с любовью и нежностью смотрела на своего архитектора. Как с шутливой заботой вытирала ему 'молочные усы'. И то, как она забилась в угол, когда я сел с ней рядом. Мне стало больно. И обидно. А потом пришло понимание.

Есть такое понятие 'твоё' и 'не твоё'. Как это ни странно, но именно Магда была моей, а Ларионова — нет. 'Оставь девочку в покое, — посоветовал мне здравый смысл. — Ты никогда не будешь нужен ей так, как нужен Магде Кристенссен. К тому же, тебе всё равно через два дня придётся 'слить' Ларионову. Так зачем тебе вся эта рискованная возня? Из-за твоего самолюбия? Из-за того, что ты вспыхнул, как порох, увидев её в 'Systems One'? Или из-за того, что почувствовал: даже последняя ссора с ней приведёт не к банальному выяснению отношений, а к бешеному слиянию на куче одежды, сорванной с вас в прихожей, что не заменит никакую постель с Магдой? Но ведь в итоге ты всё равно выберешь Магду — ты обречён это сделать'. Как ни жаль, но здравый смысл был прав. И хотя раньше я первым, сам, никогда не отказывался от женщины, в этот раз мне предстояло узнать, что это такое.

Мы с Магдой подъехали к 'Марриотту'. Магда скинула ремень безопасности, готовясь пересесть на водительское сидение и вернуться в свой Брондбю. В те самые круги ада, где были только холодные стены, холодные окна, призрак рано умершей матери — и пустота. Из-за меня.

— Ну что ж, ты на месте, — обречённым голосом произнесла Магда. — Передай папе, что у меня всё хорошо, и что я...

— Магда, ты очень торопишься? — перебил её я.

— Нет. А что? — Она даже растерялась.

— Хочешь, съездим на пристань Ланжелини?

Магда медленно подняла голову.

— Ты имеешь в виду ту самую первую нашу поездку? — Она смотрела на меня так, точно в первый раз увидела. Я кивнул. — Ту самую, куда мы отправились после того, как познакомились в офисе у моего отца? Тогда папа попросил меня показать тебе Копенгаген...

— Да. А ты сослалась на занятость, и я попытался уговорить тебя на свой лад.

Губы Магды дрогнули.

— Ту самую поездку, когда я решила прокатить тебя в нашем метро, чтобы потерять тебя, а ты понял это и поинтересовался, где тут выход из катакомб, потому что привык к мрамору, статуям и мозаике? — неуверенно пошутила Магда.

— Да. Ту самую.

— И ту самую, когда ты поцеловал меня в первый раз? — едва слышно спросила Магда.

'Сделай мою дочь счастливой', — прозвенел в моей голове ледяной голос Кристенссена. Я привлёк Магду к себе. Она покорно закрыла глаза и пошла ко мне в руки. Я поцеловал её. Она робко ответила. Я отодвинул широкий ворот-хомут её бледно-голубого свитера и переместил губы на её шею и тёплое и сухое плечо. Магда вздрогнула и издала полувздох-полустон. Провела рукой по моим волосам, волнуясь, как на первом нашем свидании. Я поцеловал её ещё раз, и ещё. Я целовал её до тех пор, пока она не расслабилась и не стала послушной в моих руках. Отстранился и посмотрел на неё. Полураскрытые губы, влажный лоб. Магда распахнула глаза — но уже не ледяные, отцовские, а нежно-синие. Фиалковые. Как и у её матери.

'Магда всегда отвечала тебе. Это ты не её хотел, — донесся до меня трубный глас разума. — И вот сейчас самое время пригласить Магду в свой номер, лечь с ней в постель и ...' А вот этого я не хотел точно. Шутка Бога заключается в том, что мужчина может спать с женщиной и при этом хотеть другую. Женщине же для близости нужна любовь или хотя бы иллюзия отношений. Но именно женщина может изобразить страсть, а мужчина не может.

— Ну что, съездим на Ланжелини? — Я отвёл от своей щеки суховатую ладонь Магды. Магда вспыхнула и кивнула, приняв мои корчи за нежность. Я развернул машину и отвёз Магду на пристань. В сто пятнадцатый раз посмотрел на бронзовую русалочку. Подержал Магду за руку, выслушал все её рассказы. Свозил пообедать туда, куда хотела она. Заказал Магде капучино, такое, как любила она, с пышной молочной шапкой. Вот только 'молочные усы' я ей вытереть не смог и протянул ей салфетку.

— Ты меня любишь? — робко спросила Магда.

— Да.

— Тогда поцелуй меня.

Никогда не видели взгляд женщины, которую отвергают? Вот и я не хотел это видеть. И я поцеловал её. Я вообще сделал всё, что потребовали от меня опыт, разум и смысл. Только тело не смогло довести игру до конца — плоть была обезличена.

Спустя два часа моих адских мук Магда высадила меня у гостиницы. Обойдя машину, я выдернул из багажника сумку. Шагнул к специально раскрытому для меня рядом с её водительским местом окну. Поставил в проём локти.

— Ну что, мир? — я улыбнулся.

— Мир, — рассмеялась Магда. — Как ты любишь эту фразу, Алексей...

— Ты меня хорошо знаешь. — Я провел костяшками пальцев по её щеке. Магда затрепетала, отвела глаза, её взгляд сместился в сторону бокового зеркала, и Магда болезненно сжалась.

— Что? — сразу не понял я.

— Тебя... там ждут. У входа. Эта твоя... твоя, — упавшим голосом прошептала Магда. Её ещё минуту назад счастливое лицо заволокло туманом. А я мгновенно ощутил, как Магда от меня закрывается. Она точно выставляла меня вон из своей души, из нашего с ней будущего.

'Ну, нет!' Я обернулся. У стеклянной вертушки, в шагах так в пятнадцати от нас, я увидел свою экс-питерскую и — вот же scheisse, а? — свою недо-двадцать восьмую. Аверина наблюдала за мной с нескрываемой злостью. Ларионова же — с необидным любопытством. Впрочем, в её лице я заметил ещё кое-что. Это было... безразличие. От неожиданности я моргнул. Перехватив мой взгляд, 'кошечка' преспокойно кивнула мне, уткнулась в мобильный и принялась что-то быстро печатать. 'Кому она пишет? Этому, своему архитектору?' А вот это уже был прямой вызов мне. И я моментально ощутил острое, почти болезненное желание показать этой девочке, кто я такой и кто такая она.

— Алексей! — одёрнул меня повелительный голос Магды.

Я вздрогнул и разжал кулаки. Позади меня была дочь Кристофа. Впереди — всё моё будущее. Все 'экс', 'недо' и 'потенциальные' должны были раствориться, как круги на воде от камня, уже брошенного в залив Эресунн. С трудом, но я повернулся к Магде:

— Мне никто не нужен, кроме тебя. Ты поняла меня?

Магда недоверчиво сверлила меня ледяными глазами. Но я выдержал этот взгляд. Стоял и глядел на неё до тех пор, пока в зрачках Магды не начал таять айсберг.

— Магда, перестань терзать себя, — уже тише и спокойнее попросил я её. — Повторяю, все истории закончились. — Я упорно, словами добивал последние мёрзлые осколки в её глазах. — Хочешь, позвони мне сегодня вечером? А хочешь, я позвоню тебе, а ты за это меня поцелуешь? Но — прямо сейчас. Идёт?

А вот это сработало.

— Не буду я тебе звонить, — задорно фыркнула Магда. — И целовать я тебя тоже не буду.

— Ах, так? — И я лихо сунулся к ней в окно. — А ну-ка, иди сюда!

Магда расхохоталась и начала отбиваться от меня:

— Да ну тебя, сумасшедший, русский... Всё, иди в гостиницу... Алексей, ну, перестань, это же неудобно.

И я понял, что победил.

— Поезжай домой и ни о чём больше не думай, — попросил я Магду.

Магда кивнула, хихикнула, по-молодецки рванула 'Ауди' с места. Проводив глазами её исчезающий за поворотом автомобиль, я мысленно перекрестился, взвалил на плечо сумку и направился к гостинице.

— Алексей Михайлович, здравствуйте, — со значением поздоровалась Аверина.

— Здравствуйте, — глядя мимо своей 'экс', холодно бросил я и толкнул 'вертушку'. Стеклянная карусель закрыла меня от Авериной, точно отрезала. Впрочем, на Светку мне было давно наплевать. А что касается 'кошечки', то — как бы эта девочка не нравилась мне! — всё должно было закончиться здесь и сейчас. Лучше рвать мимоходом, просто игнорируя. На подъёме, полный уверенности, что я справился с собой, я прошёл вестибюль 'Марриотта'. Кинул паспорт на стойку ресепшен:

— Goddag, business-suite, Алексей Андреев.

Администратор улыбнулась мне и придвинула карточку:

— Goddag! Selv tak.

Взял шариковую ручку, чтобы расписаться в анкете. И тут мимо меня с хохотом и прибаутками прошли двое мальчишек. Я видел их в аэропорту, когда они облепили 'кошечку'. Весёлая парочка киндер-сюрпризов вывалилась на улицу, и до меня донеслось:

— Лен, а мы тебя ищем. Пойдём обедать? Ну, куда ты хочешь?

— На Строгет, — хохочет она. — И в музей эротики!

Я моргнул. Не удержался и обернулся. Поглядел, как эти двое берут Ларионову под руки и как она уходит с ними, на ходу подзывая к себе Аверину.

'Ну что, видел? Она тебе не нужна. Согласен?' — окликнул меня здравый смысл.

'Да, — скрипнул зубами я, — да... Да пошёл ты!'

Глава 4. Business + Casual

Если ты следуешь правилам, игра теряет своё очарование.

Дисана Кумыкова

28.

'В 15:50 я в сопровождении Светы, Яны, Вани и Миши захожу в почти полный конференц-зал 'Марриотта'. Делаю робкую попытку смыться в самый дальний ряд.

— Сядем подальше? — предлагаю я.

— Нет, мы сядем поближе, — командует парадом Света.

Вздохнув, смиряюсь со своей участью. Тем не менее, ухитряюсь пропустить впереди себя Яну, Ваню и Мишу и вот таким дипломатичным образом пристраиваю себя в самом крайнем кресле справа. Это место ближе всего к выходу из конференц-зала. А у меня есть прямой резон сбежать до выступления Андреева. Особенно после того, что я, идиотка, наделала...

В два часа дня я и Света Аверина встретились в вестибюле гостиницы. Успевшая принарядиться Света (короткая юбка, бархатная курточка, аромат 'Trésor Lumineuse', который в рекламе называют 'декларацией абсолютной любви'), нетерпеливо поглядывала на часы. Я бродила рядом, разглядывала журналы, икебаны, консьержку и старалась дозвониться до Макса. Но Максим упорно не отвечал, и это меня беспокоило. 'Что с ним? Может, он просто занят, и я зря волнуюсь? А если он, не дай Бог, попал в аварию? Он иногда так гоняет на этом своем идиотском 'Порше'...'

— Лен, давай на улицу выйдем? Что-то тут душно, — Аверина смотрела на часы, явно что-то прикидывая. Откровенно говоря, Ташкента я в 'Марриотте' совсем не наблюдала, но за Светой пошла. Устроившись у входа, как постовой на часах, Света принялась вертеть головой. А я снова попыталась дозвониться до Макса и только тут обратила внимание на подсевшую в iPhone батарейку. Всего девять процентов зарядки. 'Наверно, из-за этого связь сбоит...'

— Свет, можешь дать мне свой телефон? А то я кое-кому дозвониться не могу.

— У тебя новый друг сердца? — и Света лукаво изогнула бровь.

— Нет, у меня старый друг Макс.

Аверина хихикнула и протянула мне 'Blackberry'. С трудом освоив незнакомую конструкцию кнопок и меню, я начала набирать цифры, когда к пандусу гостиницы подлетел снежно-белый 'Audi TT', и из него чёртом из табакерки выкатился Андреев. Представив, что сейчас будет, если он начнёт домогаться до меня на виду у Светы, я поджала губы и отвернулась. Но Андреев обошёл автомобиль, сунул локти в окно со стороны водителя и начал дружелюбно с ним болтать. Послав поклон богу удачи Кайросу, я продолжила мучить телефон Светы. И тут из автомобиля раздался очень весёлый женский смех. Я остолбенела. Краем глаз отметила, что Андреев, наигравшись с 'водительницей', направился к нам с Авериной. Холодно поздоровался в ответ на приветствие Светы, мазанул по мне ледяным взглядом и молча прошёл мимо. 'Он меня игнорирует?' От понимания этого мне сразу стало и легче, и хуже.

— Свет, давай реселлерам позвоним? Я есть хочу, — пытаясь выкинуть из головы странное поведение Андреева, попросила я. В ответ Аверина замысловато выругалась. Было неприятно слышать такое, сорвавшееся с интеллигентных питерских уст. Перехватив мой вопросительный взгляд, Света не то усмехнулась, не то всхлипнула.

— Знаешь, Лен, — с несвойственным ей отчаянием выпалила она, — иногда я жалею, что родилась женщиной. Потому что мне очень хочется дать таким, как Андреев, в морду. Только у меня сила женская, и удар не получится. — Света стиснула кулачок. — Но если однажды мне повезёт, то я кое-что сделаю.

— Сменишь пол?

— Что? — растерялась Света. Сообразив, что я пытаюсь пошутить и разрядить обстановку, натянуто, но засмеялась. — Нет, Лен. Я просто ему отомщу.

'Опля. Она с ним спала ...' До меня медленно, но всё-таки доходило.

— Думаешь, я с ним спала? — выдохнула Аверина. Её зрачки посверлили мои глаза. — Нет, Лен, я за ним бегала. Ровно два года. А потом он до меня снизошёл. Тоже ровно два раза. И всё, мне напрочь голову снесло, — Света нервно поправила локон, выпавший из прически, и мрачно уставилась на мою стрижку. — Вообще-то Алексей Михайлович у нас мужчина солидный, серьёзный, — иронично хмыкнула Света. — Одно только плохо: он напрочь испорчен женским вниманием и измождён плотскими удовольствиями. Его одно только и привлекает: новизна и некоторая доля враждебности. Вот когда он к тебе в самолёте подвалил, я поначалу решила, что ты ему батарейки-то и перезарядишь...

— Свет, — попыталась образумить Аверину я.

— Лен, — взорвалась Света, — а можно я выговорюсь, наконец? Я и так два года молчала. Могу я хоть кому-то нормальному душу излить? Вот будь ты моей соперницей — я бы тебя убила.

— Свет, мы не соперницы.

— Не бойся, сама вижу, — мрачно отрезала Света. — Алексею Михайловичу что на тебя, что на меня наплевать. Ему не наплевать только на эту его... сучку.

— На помощницу? — решила помочь я. — Ту, что в аэропорту его встретила? Это она его сюда привезла?

Аверина закинула голову и расхохоталась, ухая, как филин:

— Да, Лен, на неё. На ту, что сюда его привезла. Её, кстати, зовут Магдалена. Тебе это имя ни о чём не говорит?

— Нет, даже не шепчет.

Мы помолчали. Авериной явно хотелось развить тему Андреева, но, посмотрев на меня, она передёрнула плечиками и нервно смахнула с пышных ресниц две круглых слезы.

— Дождь, что ли, начался? Не пойму, — пробормотала Света. Я осторожно взяла её за руку. — Что, жалеешь меня, да? — и Аверина попыталась вырваться.

— Света, — вздохнула я, — да, я не спорю, он по-своему привлекательный. Даже симпатичный, но свет клином на нём не сошёлся. К тому же за версту видно, что он — типичный бабник. Ну, что ты в нём нашла? У тебя же наверняка есть кто-нибудь серьёзный?

— Нет у меня никого, — огрызнулась Света, — Андреев мне за два года всю душу вымотал!

— Ну, значит, ещё будет. Ты же такая красивая. И умная. Ты кому угодно голову задуришь.

Чисто по-женски мне было очень жаль Свету. Впрочем, было ещё кое-что, о чём я бы предпочла умолчать: дело в том, что внутри меня медленно, но верно поднимало голову одно странное чувство. Я как-то сразу и до конца поняла, насколько сильно я нравлюсь Андрееву. И в самолёте, и в аэропорту, и в коридоре 'Systems One', и даже когда он болтал с этой своей помощницей — я затылком чувствовала его взгляд. Я знала, что он рассматривает меня — жадно, профессионально, внимательно. Очевидно, я своей полудетской враждебностью действительно разнообразила его жизнь. Понимание этого факта принесло моему самолюбию крохотное, но удовлетворение. Тёмная же сторона луны заключалась в том, что, когда Андреев прошёл мимо меня, мне вдруг до смерти захотелось узнать, а как далеко ради меня он вообще был готов зайти?

'Осторожней в желаниях — все они на краю пропасти', — предупредил меня здравый смысл. 'Да, — мысленно согласилась с ним я, — да. С такими, как этот 'Лёха', не стоит перегибать палку'. Но всё-таки я её перегнула: когда Андреев входил в вестибюль 'Марриотта', мои реселлеры уже выкатились на улицу. И я, издав громкий хохот гетеры (кошмар) и призывно вильнув бёдрами (пакость), взяла Мишу и Ваню под локотки и предложила сходить в музей эротики (стыд и позор мне). И вот теперь, сидя в конференц-зале, я отчаянно трусила, ждала, когда выступит Эрик Ричардссон, чтобы воспользоваться паузой и сбежать в свой номер, в Амалиенборг, в Германию — да куда угодно! — лишь бы не попасть под раздачу раздразнённому мной 'Лёхе'...

— Нет, Лена сядет со мной, — выдернул меня из размышлений голос Авериной. Очнувшись, поднимаю глаза: Света обращается к Яне, уже зависшей над креслом в центре. — Лен, иди сюда, — а вот это уже приказ мне.

Вообще-то командам я подчиняюсь плохо.

— Свет, — качаю головой я, — я не хочу пересаживаться.

— Но отсюда же будет лучше видеть выступления докладчиков!

'Это тебе оттуда будет лучше видеть твоего принца'.

— Свет, я тут максимум до выступления Кристенссена, — терпеливо объясняю я, — а потом я исчезну. Пойду звонить Максу. Ферштейн?

— О-о, — ни с того ни с сего злится Света. — Так ты по-немецки, оказывается, говоришь?

А вот это уже намёк. Прищуриваюсь (почти как Андреев).

— Да, — отвечаю слёту, — говорю. Например, так: дастиш фантастиш.

Сражённая моей аллюзией на её похождения, Аверина затыкается, а на моё счастье в зале гаснет свет. Ряды, кресла, зрители — всё погружается в полумрак.

Грохочет музыкальное вступление, и на сцену, в круг света, бодро взбегает Ричардссон. Всемогущий глаза 'Systems One' сухопар, подтянут и моложав. Лично мне он импонирует внешним сходством со Стивом Джобсом и тем, что всегда знает, что и как сказать к месту. Ричардссон поправляет защелку микрофона-наушника, одаряет зрительный зал улыбкой и произносит:

— Hi guys. Let's start!

С изящной небрежностью подворачивает рукава традиционно-тёмного свитера и делает ладонью рубящий взмах. Ричардссон, как волшебник: по мановению его руки на стене вспыхивает огромная плазма. В тёмный зал брызжут неоново-синие лучи, на потолке расцветает звезда — логотип 'Systems One'. Вступают басы, музыка набирает темп и ритм, а звезда становится осязаемой (формат 3D, соображаю я, рисуют лазером), и вот уже из потолка к моим ногам падает настоящий звёздный дождь.

— Офигеть, — восторженно шепчет Миша. — Лен, ты загадала желание?

'Нет. Оно бы всё равно не сбылось...'

Тем не менее, киваю, помимо воли заворожённая и зрелищем, и размахом фирмы, на которую я работаю. Ричардссон с лёгкой иронией кланяется залу и снова делает взмах рукой. Звезда медленно гаснет, а на плазме возникают цифры. Это — статистика побед, успехов и достижений корпорации 'Systems One'. Логотипы самых известных компаний, использующих наше программное обеспечение. Миллионы пользователей в ЕС, США, 'Латинах'. Рынки развивающихся стран, к которым принадлежит и Россия. В какой-то момент раздаются хлопки, но Ричардссон шутит, что всем нам, мол, надо ещё копать и копать, а у конференции есть временные пределы. Таким образом, всеобщее ликование и аплодисменты откладывается на потом, а по плазме уже бегут слайды про финансовые результаты офисов. Звездой выделяют тех, кто выполнил план. Про Россию Ричардссон упоминает вскользь, мельком, зато очень хвалит Германию.

— Впрочем, Алексей вам сам расскажет про успех нашего немецкого Brückenkopf . Он сегодня пол-дня готовился, — шутит Ричардссон.

В зале — любопытные взгляды и дружелюбный смех. Света Аверина начинает бешено хлопать в ладоши. Невольно закатываю глаза, но (трусиха я и подлиза), на всякий случай, присоединяюсь к ней. Нас поддерживает ещё ползала. Ричардссон смеётся и останавливает нас рукой. Аплодисменты стихают, а Ричардссон начинает забрасывать нас всё новыми и новыми слайдами. Рассказывает, что будет меняться в этом году, какие планы по выпуску программных продуктов и что принципиально нового будет в программах продвижения. Это интересно, и я внимательно слушаю. Краем глаз отмечаю вспыхнувшие мобильные. Сообразив, что народ в зале записывает за Ричардссоном, достаю свой iPhone. Вбиваю в заметки пару подходящих к случаю цитат, чтобы расцветить ими завтра свою убогую презентацию. Эрик Ричардссон заканчивает, а я приподнимаюсь с кресла, готовясь сбежать.

— Осторожней, Лена. — Мой ангел-хранитель Миша кладёт мне на локоть ладонь и указывает глазами на кривоватую тень. — Не спались!

Оказалось, справа от меня к сцене уже продвигается Кристенссен. А я буквально падаю в кресло, одновременно соображая, что я, идиотка такая, не поинтересовалась расположением ряда и поэтому разместила себя прямо у прохода на сцену. А это значит, что все докладчики будут проходить мимо меня. Включая 'Лёху'.

'Ой, мамочки... А может быть, я ещё успею пересесть?'

Но на сцене уже стоит Кристенссен, и, если я сейчас устрою перемещение, то он заметит мое откровенное неуважение к нему. И я остаюсь сидеть, буквально вжавшись в кресло. Между тем, застегнутый на все пуговицы чёрной банкирской 'тройки', Кристоф уже бубнит про дела московского представительства. Оживает он только, когда начинает хвастаться программами продвижения. А меня обуяет нереальное чувство неловкости. Ведь никакого продвижения и в помине нет: деньги просто списываются. Но суть настоящей беды заключается в том, что моя собственная презентация не коррелируется с цифрами Кристофа. То есть я соорудила откровенный подлог...

Я прирастаю к креслу и, огорошенная, начинаю тереть лоб. Миша косится на меня:

— Лен, что, голова болит? Может, проводить тебя в номер?

— Миша, чуть позже, хорошо?

Судорожно выхватываю из кармана iPhone и в диком темпе начинаю вбивать в 'Заметки' цифры, озвученные Кристофом. А сама на чём свет кляну Таню Сиротину.

'Таня, что ты наделала? — взываю я к той, что не слышит меня. — Почему же ты не сказала, что в моих слайдах ошибки? Ты же видела мою презентацию. И теперь мне придётся править её, фактически переделывать заново. И если я этого не сделаю, то все мы подставимся'. Краем глаз отмечаю, что Кристенссен уже сворачивает своё выступление, а, значит, у меня есть всего пара секунд, чтобы выскочить из зала.

— Миша, я пошла, — шепчу я.

— Подожди!

— Плевать, некогда.

Приподнимаюсь с кресла — и к своему ужасу вижу отступающую от меня длинноногую тень. Поднимаю глаза: Андреев. Ноль аромата парфюма. Стоит от меня примерно за метр, привалившись к стене конференц-центра. Одет в непривычно элегантный серый костюм и при этом держит в руках... лопату.

'Это что, новый стиль, business+casual?'

Я робко фыркаю и заискивающе улыбаюсь ему. Но 'Лёхе' не до моих ужимок: у него злые, острые, как иглы, зрачки, которыми он рассматривает ещё светящийся дисплей моего телефона. Проходит секунда, другая, и Андреев переводит взгляд на меня. Мое сердце делает сальто, у меня потеют ладони и деревенеет спина. А на место пустоты в груди приходит — нет, не торжество женщины, на которую снова обратили внимание — а непереносимый, едкий, разъедающий, как кислота, стыд человека, которого только что поймали за руку на откровенном подлоге. Практически на воровстве. И подловил меня не весельчак из самолёта, а высокопоставленный сотрудник 'Systems One'. Не Лёха, как я привыкла его называть, а Алексей Андреев. Не мой шапочный знакомый, а директор по продажам и замглавы немецкого офиса. Человек, прекрасно разбирающийся в бизнесе, цифрах и фактах и успевший прочитать мою фразу: 'Переделать фальш. доки ?? 27/15, 322/42 и 088'.

— Я... я... — задыхаюсь я.

— Молодец, Ларионова, — с редкой задушевностью произносит Андреев. Голос у него тихий, но злой. — А я-то всё думал, и чем ты ещё меня удивишь, кроме музея эротики? Кстати, ничего так, что он закрыт?

— Алексей Михайлович, я... А откуда вы знаете, что музей закрыт?

— А у меня годовой абонемент туда был, — со всем сарказмом режет мне 'Лёха'.

— Простите, я не хотела вас оскорбить. Я... — мямлю я.

— Поговорим после моего выступления.

— Но я...

— И только попробуй мне сейчас сбежать.

— Но...

— Я тебе всё сказал!

Стоя на чугунных ногах я ещё пробую что-то возразить, но Андреев отворачивается, прихватывает свою лопату и сбегает вниз по ступеням.

'Он к тебе больше не подойдет. Он тебя больше не тронет. Просто он через тридцать минут популярно тебе объяснит, что ты должна будешь написать заявление об увольнении по собственному, вот и всё', — я пытаюсь 'утешить' себя этой немудрённой истиной, но облегчения эта мысль почему-то мне не приносит'.

IV.

'Слушатели заходятся от хохота, когда я со своей нелепой лопатой вхожу в круг света. Я тоже смеюсь:

— Здравствуйте. Позвольте представиться: Алексей Андреев. А это, — и я киваю на свой девайс, — один хорошо известный в России инструмент. Называется лопата. Еле-еле нашёл её в Копенгагене. — Отмечаю, что люди в зале начинают ловить каждое моё слово. — Вообще-то, это мой подарок тем офисам, которые хотят работать так, как мы привыкли в Германии. — Вижу, как в первом ряду мне показывают большие пальцы Ричардссон и Эрлих. Последний — глава немецкого представительства и мой непосредственный начальник. Отмечаю вялую улыбку Кристофа. Налево, где статуей скорби в кресле застыла Ларионова, стараюсь вообще не смотреть. — Ну, а теперь о главном. Итак, что удалось в этом году 'накопать' нашему плацдарму ...

Отставляю лопату, иду к стойке, мне включают слайды. Перемежая презентацию шутками, за пару секунд освобождаю слушателей от гипнотической статики Кристенссена. Где это уместно, добавляю жест. Ввожу зал в свой ритм, ощущаю отдачу. Это не импровизация — просто вся психология выступлений отточена мной за много лет, поэтому голова свободная. Зато внутри меня образовывается дикая злость, несвойственная мне в принципе.

'Ну, Ларионова...' Позавчера Сиротина дала мне наводку на неё, а теперь я смог увидеть собственными глазами, убедиться лично, что документы Сиротиной стряпал не кто-нибудь, а эта скромница-кошечка. Зачем? Для чего? Её-то кто вовлек в схему? Её-то за что купили? За модный в этом году iPhone? За поездку в Данию? За первый взнос на квартиру? Впрочем, какая мне разница... Я посчитал её идеальной, почти. А, оказалось, ошибся.

В моих отношениях с женщинами всегда действовал один принцип.

Я — гурман, а не любитель. Коллекционер, а не собиратель. Исключением из правил была только Магда. Во всех остальных случаях я точно знал, к какой именно женщине мне подойти, что ей сказать и как до неё дотронуться. Чем заинтересовать и когда перейти от прелюдии к воплощению её и моих фантазий. Но всегда и во всем я действовал избирательно. Убогий трах — для меня. В моих активах — мечта, поданная на завтрак, шутка, сервированная на обед, и Шопенгауэр на ужин. В худшем случае, одна воплощённая женская мечта, в лучшем — целый мир фантазий. Причем не только тот, который есть, но и тот, что ещё будет. Я выбирал женщину и давал ей шанс. И никогда, ни за кем долго не бегал, потому что знал: за поворотом найдётся ещё много одиноких сердец, тянувшихся, как мотыльки, к свету. Я никогда никого не любил — увы, это счастье меня миновало — но я всегда помнил истину: если я часто обманывал женщин, то они делали это качественнее. Это был вполне честный обмен: им качество (я), мне — количество.

А в итоге весь мой хвалебный опыт, вся гребаная наука жизни пошли кувырком, насмарку, потому что в первый раз за всё время я, идиот, попался. Поскользнулся на собственных иллюзиях. Всё случилось, как в той доброй сказке, когда ты уже не веришь в чудо, а оно самоходом является к тебе в коридоре твоей же фирмы. Тёмные волосы, дразнящие глаза, пара круглых коленок, провокационная поза, удачная ремарка, удар адреналина — и всё, мне конец. Фигурально выражаясь, кровь отлила от одной моей головы и прилила к другой. Я захотел Ларионову. Захотел так, как никогда ничего не хотел — даже мой ключ к успеху в лице Магды Кристенссен. И что же выяснилось пять минут назад? Милая девочка с нежными глазами и невинным румянцем Лолиты, окруженная редкой аурой дерзости и благовоспитанности, банально 'тырит' бабло в свой карман? Ну и что мне теперь делать? Сразу сдать Ларионову? Или послушать её презентацию на круглом столе, а потом сдать её? Или же, по старой русской традиции, посадить Ларионову на кол и потом уже сдать её? Оценив собственную метафору про кол, сглатываю.

Откашлялся, ослабил узел галстука, пристроил руки в карманы брюк, и, как ни в чём не бывало, продолжил трещать про целесообразность подходов к выстраиванию стратегии удержания ключевых покупателей. А в голове у меня начала выстраиваться абсолютно другая схема. Блуждая в потёмках собственной безнравственности и болтая о проактивных действиях, я посмотрел на Кристофа, прикинул, что будет, если он поймает меня на двойной игре. Потом кинул взгляд в сторону Эрлиха. Но немец-шеф точно был за меня, благодаря своей жене Хелен (у которой, кстати, хватило ума не цепляться за меня после одной ночи). Наконец, взглянул на Ричардссона, которому (я знал) я всегда импонировал. И я решился. Заканчивая слайды, повернулся и еле-еле нашёл в третьем ряду скорчившуюся Ларионову (не знай я, где она сидит — точно бы её не заметил). Намеченная мной двадцать восьмая опустила голову вниз, как тогда, в самолёте, и при этом обхватила себя руками, словно это могло умерить стыд, который она испытывала. Я переместился по сцене, подошёл к краю вплотную и в упор посмотрел на 'кошечку'. 'Подними глаза и посмотри на меня, — мысленно отдал приказ я. — Если взглянешь на меня, как на своего архитектора, считай, что ты выиграла. Ну, давай. Тебя же тянет ко мне, я это чувствую. И ты тоже нужна мне, здесь и сейчас, в той несостоявшейся части моей жизни, которая грызет меня и толкает к тебе. Ну давай, посмотри на меня, и я тебя не выдам. И если мы потом с тобой переспим, то только потому, что ты сама этого захочешь... Ну давай, Ларионова!'

И она подняла на меня глаза. Распахнутые в ужасе.

'Ну, дрянь...'

Подавив обиду и гнев, закончил презентацию очередной шуткой. Дождался аплодисментов, освободил место для Элен Паркинссон, следующей по программе после меня. Сбежал со сцены и прямиком двинул к 'кошечке'. Ларионова замерла, как кролик в свете автомобильных фар. Интересно, и о чём она думает? О том, что сделает с ней взбешённый Алексей Михайлович? Или о том, что до тех пор, пока женщина не столкнётся лоб в лоб с разъярённым мужчиной, она не узнает, насколько он её сильней? А сейчас именно такой случай. Подхожу к Ларионовой и натыкаюсь на два женских взгляда — подозрительный рыжей, которая сидит рядом с Авериной, и мрачный — моей экс-питерской. И тут Аверина начинает подниматься. Судя по всему, собирается подойти ко мне и вклиниться между мной и Леной. Очевидно, мне навязывается игра под названием: 'У Лены есть подруга, которая защищает её интересы'? Ага, вот прям щас. Прищуриваюсь ('а ну, быстро села!'), и Аверина падает в кресло. Наклоняюсь к Лене:

— Пойдём, поболтаем. У меня есть ровно пять минут.

И тут я замечаю ещё две пары вопросительных глаз. Присматриваюсь: какие-то киндеры. Уж не этих ли мальчиков Ларионова тащила на Строгет, в музей эротики? Точно, их. А у этих обормотов какая роль? Её личного эскорта? Срочной джентельменской помощи в Дании? Поклонников её таланта и творчества по фальшдокам под ?? 27/15, 322/42 и 088?

— Лен, поторопись, у меня мало времени. К тому же, мы мешаем твоим коллегам слушать докладчиков и очень внимательно смотреть на сцену. — Фразу 'очень внимательно смотреть на сцену' я выделяю голосом. Мальчики, как по команде, трусливо отворачиваются. Поняв, что помощи больше ждать неоткуда, Ларионова поднимается. Заплетая ногу за ногу, ползёт вверх по лестнице, двигаясь к выходу. Я, как конвоир, иду следом. Мы проходим все ряды. Откуда-то справа вылетает рука с визиткой.

— Алексей Михайлович, вот... — подобострастно шепчет Денис.

— Не сейчас.

Толкаю дверь, ведущую в холл. Лена оглядывается. Я перехватываю её за талию и направляю в дверной проём. Повесив буйную тёмную головушку, скорчившись, как муравей под бревном, Ларионова выползает в мраморный холл, залитый ярким солнцем. С надеждой уставилась на стенды, где примерно тридцать душ, попивая халявный датский кофеёк, разглядывают выставку достижений компании 'Systems One'. Покосившись на меня, Ларионова начинает робко, бочком-бочком, продвигаться к стендам. Хватаю Ларионову за локоть и веду в противоположную сторону.

— Ку-куда мы идём? — пугается она. — Я кофе хочу.

— Потом выпьешь. Иди на улицу. Покурим с тобой. А заодно, и поговорим.

— А я... Я не курю!

'А, так ты ещё и врёшь мне? А кто у входа в 'Шарик' дымил, как паровоз с ментолом?'

— Зато я курю, — чеканю я.

Выходим на улицу. Оценив дрожащие ноги и белое лицо растерявшей боевой задор 'кошечки', подвожу её к скамье, стоящей особняком перед входом в 'Марриотт'. Но Ларионова садится не хочет. Смотрит в сторону, одну руку держит в кармане брюк, другой нервно теребит цепочку, висящую на её тоненькой шее. 'Сейчас расплачется', — думаю я и злюсь ещё больше.

— Значит так, — начинаю я, щелчком выбивая сигарету из пачки 'Dunhill'. — Для начала забудь все свои глупые идеи относительно того, чтобы подменить слайды на своей презентации. Ты ведь это задумала? — Она колеблется, но всё-таки кивает. — Я так и понял. Завтра будешь выступать с тем, что есть. Я тебя прикрою, но — при двух условиях... — Делаю паузу, жду, когда Ларионова поднимет на меня глаза. В ответ Лена дарит мне беззащитный взгляд оленёнка Бэмби. В зрачках — ни одного доброго чувства ко мне, только кошмар и растерянность. 'Я ей кто, Авада Кедавра? Или — прокажённый?' От этой мысли мне вообще хочется укусить её.

— П-при каких двух условиях? — шепчет Ларионова. Делаю вдох, унимая свой гнев.

— Во-первых, после твоего выступления встречаемся у меня в номере. Расскажешь мне всё — всё, до конца, всю вашу схему с Сиротиной. Предупреждаю сразу: врать мне не советую. У тебя будет только один шанс сказать мне правду. — Ларионова моргает и открывает рот, чтобы возразить мне. — Ты слышишь, что я тебе говорю, или нет? — Я повышаю голос.

— Я... я сейчас Сиротиной наберу. — В голосе Лены — забавная смесь из жалобы и угрозы.

— Замечательная идея, — кровожадно усмехаюсь я, выдыхая сладковатый дымок. — Давай, звони своей Тане. И на громкую связь свой модный iPhone поставь. А для чистоты эксперимента не говори Сиротиной, что я рядом. Идёт?

Ларионова стискивает челюсти. Но деваться ей некуда (сама себя в угол загнала), и она достает мобильный. Нажимает быстрый вызов и громкую связь. Гудок, два, три, четыре. Наконец, её закадычная подруга соизволит ответить.

— Ленок, ты? — поёт Сиротина. ('Ногти, что ли, точит? — думаю я. — И что за привычка дурацкая...') — Ну, Ленок, как там в Дании?

— Н-ничего так.

— Скажи, ты хорошо развлекаешься?

Я злорадно хмыкаю.

— Ага, на всю катушку, — уныло бормочет Лена.

— Молодец, — хвалит её Сиротина. — А как там наш Алексей Михайлович?

Ларионова скрежещет зубами. Я изображаю мимикой, что Сиротиной поклон до земли и, вообще, жизнь — просто прекрасная штука.

— А я тебе как раз насчёт Андреева и звоню, — у Ларионовой даже голос окреп. — Тань, Алексей Михайлович хочет со мной отдельную встречу провести.

— Ну, так проведи с ним встречу. -Таня бессердечно смеётся.

— У себя в номере, — скользнув по мне ястребиным взглядом, уточняет Лена.

— А тебе у себя сподручней?

'Нет, Сиротина — всё-таки редкая стерва. Но — с элементами остроумия. Может, оставить её в 'Systems One' в качестве придворного клоуна?'

— Тань, да что ты такое говоришь? — Ларионова страдальчески морщится и, кажется, пытается пустить слезу. Я трогаю её за плечо и качаю головой: не смей мне эксперимент портить.

— Ленок, — пользуясь образовавшейся паузой, Сиротина театрально вздыхает. — Я конечно, понимаю, что ты у нас Мисс Вселенная, ну и всё такое, но поверь моему опыту — мужчины иногда по работе проводят встречи с женщинами. В своём номере. Тем более, что у Алексея Михайловича не твой однобедный сьют с видом на внутренний дворик, а настоящие бизнес-апартаменты, со спальней и с офисом. И Лё... Алексей Михайлович действительно там работает. И даже проводит совещания. Сегодня днем, например, пока ты болталась по городу, он встречался у себя с Элен Паркинссон и своим шефом Эрлихом. Или ты считаешь, что он там с Эрлихом спозаранку на двоих порол Элен?

Элен Паркинссон было пятьдесят пять. Эрлиху — шестьдесят два. Представить наше трио в разгар половых утех было, мягко говоря, затруднительно. Я фыркнул и отвернулся. Ларионова помотала головой:

— Нет, я так не считаю.

— Вот именно! — одобрительно подчеркнула Таня. — Видишь, Ленок, — в заключении назидательно добавила душка-Сиротина, — это у них там хараccмент , а здесь ты, как миленькая, пойдешь в номер к начальнику, да ещё и поблагодаришь за приглашение. И — оказанное тебе доверие. До-ве-ри-е. Слышь, Ленок? Ну всё, удачи. И не благодари меня за добрый совет.

Таня отключилась, а Ларионова растерянно прижала мобильный к губам.

— Ну как, подруга Таня тебе очень помогла? Не зря ей духи купила? А, кстати, самолетик кому, Сычу или тоже Тане? — продолжил изгаляться я. — Кстати, насчет Сыча... ценю твоё остроумие. А меня ты как назвала? — Ларионова побледнела. — Ну, так как? — не отстаю я.

— Никак. Из-извините, Алексей Михайлович, а вы про 'Сыча' ВладимВладимирычу не расскажете?

— Нет, не скажу. Я буду нем, как Рыбы, — усмехаюсь я.

— А почему как 'рыбы'? — Ларионова навострила уши.

— Ни по чему, — отрезал я. — Так как насчёт моего номера?

— Хорошо, я... я приду. — Лена отворачивается.

— Молодец, Ларионова, — похвалил её я. — Ну всё, иди отдыхай. И к вечеринке готовься. Кстати, не хочешь оставить мне один танец в качестве благодарности?

— А вы что, идёте с нами на вечерний коктейль-party? — Ошарашенная Лена чуть не падает на лавочку. Я злорадно киваю и, насвистывая 'maybe, maybe...', готовлюсь отойти, когда слышу:

— Алексей Михайлович, я на фуршет не пойду. Я себя плохо чувствую. И у меня нет подходящего платья, и я...

— Ах да, — оборачиваюсь, — совсем забыл. Это — моё второе условие.

Дружелюбно похлопал её по плечу, развернулся, пошёл досматривать конференцию'.

Глава 5. Kungelei

Схватка бульдогов под ковром — ничего не видно, только время от времени вываливается загрызенный насмерть бульдог.

Стефан Киселевский

28.

'Я его ненавижу. Я его презираю. Почему он меня подавляет? Потому что я так не уверена в себе? Потому, что боюсь его?

Да, я могу обжечь словом не хуже раскалённой плиты, но только в редких случаях. Я никогда не была сильной и беспощадной, твёрдой и независимой. Нет у меня ни гипнотических глаз, ни хрипловатого голоса, который проникает в душу. Я плохо владею собой, и на моём лице всегда заметны и замешательство, и волнение. И мне совсем не безразлично мнение других людей обо мне. Я очень нуждаюсь в добрых словах и хороших оценках.

В моём доме всегда главенствовал отец, потом — отчим. Когда отчим умер, контроль перешёл к маме, после неё — к Максу. С Сафроновым мы редко ссорились, но даже если такое случалось, то я припасала свой гнев для выяснения отношений только наедине. Потому что у меня, по большому счёту, есть лишь одно хорошее качество: я никогда не забываю добра, однажды мне оказанного.

Именно поэтому я влезла в ту схему с отмывом денег.

В 'Ирбис' меня устроил Кристенссен. Сиротиной был нужен кто-то в помощь, а моё резюме висело на ленте в отделе кадров 'Systems One'. Кристоф побеседовал со мной, а потом порекомендовал меня в партнёрский отдел 'Ирбис'. Почему он так сделал — я не знаю, но я благодарна ему за то, что он дал мне это место и возможность сделать карьеру самостоятельно. И я отрабатывала за это, как могла.

Ну и что мне теперь делать? Рассказать об этом Андрееву? Но тогда я подставлю Кристофа. Валить всё на Таню? Но у Сиротиной и так уже проблемы с Сычом. Так что же мне делать?

Хочу домой. Хочу, чтобы Макс был рядом. А может быть, мне взять и просто позвонить маме? Она — своеобразный человек, но она очень меня любит. И она много знает. Она много читает, и порой мне даже кажется, что моя мама говорит не от себя, а из прочитанных ею книг. И тут в моей голове всплывает одна сказанная мамой фраза. Правда, мама соотнесла её с подарком Макса, принесшего мне на день рождения традиционный букет глянцево-розовых роз. 'Знаешь, Лена, — мама задумчиво тронула шипы на самом красивом и самом розовом цветке. — Есть такой растение, называется чертополох. Огромный и колючий, он считается символом того месяца, в котором родилась ты. У этого цветка есть аромат, который мало кто замечает. Чертополох пахнет, как дурманящая весенняя ночь. Вот и ты у меня такая же... У тебя есть характер и к тебе никогда не подходил розовый цвет. И ты сама поймешь это, когда встретишь мужчину, который полюбит тебя — всем сердцем, со всей заботой...'

Мужчина, который любит меня, это Макс. А Андреев меня просто хочет. Как, наверное, хотел в детстве заводной вертолётик: чтоб поиграть, разломать и выбросить. Ну, зачем я ему? Чтобы воспользоваться моей промашкой и переспать со мной? Или, чтобы широким бреднем прочесать нашу с Таней 'работу' и получить очередной бонус себе в карман?

Оборачиваюсь. Андреев торопливо докуривает у 'Марриотта', кидая на меня исподлобья короткие, жадные взгляды. Проверяет, жива ли я, стою ли я на ногах или уже их раздвинула? Ну нет, чего-чего, а этого он от меня не дождётся! И я в первый раз не прячусь от него, не отвожу взгляда. Я даже улыбаюсь ему. Андреев растерянно моргнул и уставился на меня. Это невыносимо, но я заставляю себя смотреть на него. И, кажется, я победила, потому что впервые с момента нашего знакомства Андреев первым отводит глаза, отворачивается и уходит. А я бессильно опускаюсь на лавочку. Покрутила в пальцах мобильный. Хотела позвонить Максу, но от него, оказывается, уже пришла смс-ка: 'Лена, я у заказчика. Извини, что сразу не ответил. Очень занят, перезвоню тебе завтра'.

Так что же мне делать?..

И тут до меня доходит смысл маминых иносказаний. Мама права! К чёрту розовый цвет. И к чёрту мои страхи — я должна уметь защищаться! Я зло тру глаза, и слёзы высыхают. А в моей голове начинает проявляться одна идея — не скажу, что хорошая, но — многообещающая.

Выждав минут пять (и покрутив идею в голове), я возвращаюсь в конференц-центр. Прежде чем сесть в кресло, ищу взглядом Аверину. Киваю ей, прошу Ваню и Мишу поменяться со мной местами, и таким вот ловким маневром оказываюсь по правую руку Светы.

— Лен, что-то случилось? — спрашивает Янина. Она — рыженькая, и сидит по левую руку от Миши. Внимательно смотрит на меня: как и тогда, в школе, когда нашла меня в пустом классе и пообещала ничего не говорить моей бедной маме.

— Ничего не случилось, Яночка. Мне просто нужно кое-что обсудить со Светой. Не обижайся, но у нас свой разговор.

— Ладно, — уязвлённая Яна резко отодвигается. Аверина же, сообразив, что я недаром затеяла этот интимный девичник, наклоняется ко мне:

— Лена, Андреев что хотел?

Скорость, с которой задан этот вопрос, даже не удивляет.

— Твой Андреев идёт на нашу вечеринку и хочет потанцевать со мной. Аверина хлопает ресницами:

— Он... что, прости?

— Шучу, — я трогаю её дрогнувшую руку. — На самом деле, твой Алексей Михайлович был так добр предупредить меня, что он недоволен слайдами, которые я готовила для круглого стола. Так что мне придётся переделывать всю презентацию заново, буквально в авральном режиме.

— Тебе помочь? — Иногда Света чрезвычайна добра.

— Нет. Но мне будет нужно пораньше сбежать с фуршета.

— А может, тогда тебе вообще в ресторан не ходить? — невинно предлагает Аверина.

'Суперидея! Жаль только, Андреев её не оценит...'

— Не получится, — качаю головой я. — Твой Алексей Михайлович спит и видит, как меня подставить.

— Да ладно, ему-то это зачем? — Аверина поднимает точёную бровь.

— Зачем? — грустно фыркаю я. — Света, сообрази сама: фуршет организовал Кристоф. И Андреев меня предупредил, что я в любом случае должна быть там. Поэтому единственный для меня способ хоть как-нибудь подправить слайды, это попробовать незаметно смыться из ресторана... Скажи, а ты не могла бы во время фуршета очень громко сказать, что меня просили срочно позвонить в Москву? После этого я выйду и уже не вернусь.

— А неплохо, — оценив мой уход по-английски, хвалит меня Аверина. — А когда именно ты хочешь сбежать?

— Ровно через десять минут после начала фуршета, — клянусь я. Вспоминаю про 3-D звездопад и скрещиваю пальцы.

— Ясно. — кивает Света. И — опля, чудеса преображения! — передо мной снова жизнерадостная, улыбающаяся Аверина. Очевидно, сообразившая, что её фальшь-соперницы на коктейль-party не будет. — Конечно, я тебе помогу, — уверяет Света. — Я всё для тебя сделаю...

Я так и осталась сидеть с ней. Немного рассказала про Макса (у него интересные проекты и потрясающие показы). Все остальное время было посвящено сплетням Светы Авериной на тему: 'Жизнь и приключения Алексея Андреева'. Оказывается, Алексей Михайлович катается на горных лыжах, для чего постоянно мотается в Швейцарию. 'Так вот откуда у него шрам на скуле', — соображаю я, и тут же желаю Андрееву сломать себе ещё и ноги на горных перевалах. Тем временем Света пускается в вязкие воспоминания о том, как она за ним бегала (то есть, как это он ухаживал за ней). В какой-то момент она заговаривается до такой степени, что, кажется, даже не ждёт от меня никакой ответной реакции. И я, пользуясь её одержимостью (то есть, излишней эмоциональностью), периодически выключаюсь из беседы и проваливаюсь в сон (то есть, прикрыв глаза, слушаю). Через полтора часа конференция и воспоминания Светы заканчиваются. В шесть вечера я, сонная, утомлённая ранним перелётом, сплетнями и нервотрёпкой из-за Андреева, мечтаю только о том, чтоб заползти в свой номер и там лечь спать.

Может, кому-то и повезет — но только не мне, потому что я слышу:

— Русская группа, сюда, сюда. — Машет рукой Петер, который встречал нашу группу в аэропорту. Он стоит у кресел первого ряда. Направляюсь к скандинаву, ощущая себя немецкой военнопленной, которую прямо сейчас отправят в Германию на вечные земляные работы. К тому времени, как я спустилась вниз, рядом с Петером уже топчутся человек двадцать реселлеров плюс стоит Яна, холодный, как айсберг, Кристенссен и пока ещё странно-трезвый Денис. Андреева, к счастью, не вижу. Жаль, хотела бы я посмотреть на него. Вру, вообще не хотела бы...

— Ровно через час всех вас ждут внизу, — начинает поскрипывать Кристенссен. — Петер препроводит вас в ресторан 'Krebsegaarden', где мы снова увидимся.

— Как одеваться? — жеманничает Аверина, стреляя глазами в Петера. Яна презрительно хмыкнула, Петер смущённо захлопал ресницами. Кристоф бросил на Свету ледяной взгляд — точно камнем кинул. Аверина вздрагивает, но не сдаётся: она мило прищуривается. Петер покрывается забавным румянцем. Яна отворачивается, а Кристенссен уходит, забыв отпустить нас. Реселлеры, как крепостные, кланяются Кристофу в спину и расползаются по номерам. Я тоже иду в свой номер, но с высоко поднятой головой. Потому что у меня есть отличный план, как обставить Алексея Михайловича'.

IV.

Браво, маркиза, что за луна? Ленива капризна и холодна.

Музыка Штрауса еле слышна, возьмите бокал, я налью вам вина.

Я люблю запах ваших духов, бальные танцы, вино и любовь.

S'il vous plaît, мадам, мой экипаж — там я возьму вас на абордаж.

'Агата Кристи'

'В семь вечера Кристенссен и я садимся в такси. Направляемся в сторону 'Krebsegaarden' — это небольшая, чисто датская ресторация расположена недалеко от Датского университета, где преподает Магда, профессор русской словесности. Разглядывая город, который я знал так же хорошо, как и её спальню (в которой, надеюсь, Магда сейчас и пребывает, а не утюжит где-нибудь у ресторана), обсуждаю с Кристофом, как прошёл первый день конференции.

— Мне понравилось твоё выступление, Алексей, — неохотно хвалит меня Кристоф, — смелое, креативное.

'Ага, я знаю'.

— Спасибо, — я вежливо киваю.

— Ричардссон поддержит тебя на посту нового главы представительства. Ты ему нравишься.

'И это я тоже знаю...'

— Эрлих, думаю, также будет за тебя.

'Эрлих? Ну, ещё бы... Кстати, надо будет его Хелен двадцать девять роз послать — завтра у неё день рождения'.

— Знаешь, мне Магда звонила, — продолжает дребезжать Кристенссен.

— Да? — И я делаю заинтересованные глаза. — Она в ресторан приедет?

— Нет, она дома. Я так велел.

'А вот это отличная новость. Может, мне завтра Магде и Кристофу тоже розы послать, каждому по букету?'

— Магда, оказывается, сегодня приезжала встречать тебя в Каструп? А вот за родным отцом в аэропорт ни разу не приезжала. — Странно, но Кристоф умеет шутить. Очередной шок я переживаю, поняв, что Кристенссен смотрит на меня с искренней теплотой и улыбкой. — Похоже, у вас всё наладилось?

Перестав таращиться на злодея, примерившего на себя маску Оле Лукойе, принимаю вид вежливой немецкой сдержанности:

— У нас всегда всё было нормально, я уже говорил вам.

— Вы с Магдой сегодня гуляли? — докапывается до меня Кристоф.

— Да, я возил её на залив.

— Она по тебе скучает.

— Я тоже люблю её.

— А ведь ты никогда этого не говорил, Алексей.

Я криво усмехаюсь.

— Обсуждать с вами наши с ней отношения... — начинаю я.

— Да-да. Дурные манеры... Я помню. — Кристоф шевелит пальцами. — Признаться, я рад, что ты правильно воспринял мой совет относительно длинных историй. Ты же знаешь, я всегда желал тебе только добра.

'Как говорит Магда, неправильное построение фразы. Потому что ты всегда желал добра материального. Себе. Точка'.

— Да, я знаю, Кристоф. И я очень благодарен вам за вашу поддержку.

— Прости, если я задам тебе ещё один вопрос...

'Это когда-нибудь кончится?'

— Да, конечно.

'Мне бы медаль на шею повесить. За мою вежливость'.

— Когда ты собираешься сделать моей дочери предложение?

Бл... то есть scheisse. А вообще-то вопрос на миллион евро. Особенно сейчас, когда я сижу и думаю о 'кошечке'. Кристоф не сводит с меня проницательных глаз. Пришлось срочно превращаться в потенциального немецкого зятя.

— Вообще-то я планировал сделать Магде предложение сразу после разборки с 'Ирбис'.

— Я так и думал, — загадочно произносит Кристенссен.

— Да нет, я не это имел в виду, — немедленно исправляю я свой невольный прокол. — Я хотел сказать, что я не хочу делать Магде предложение на бегу. Пусть сначала пройдет этот саммит. Потом закончится дело с 'Ирбис'... Откровенно говоря, у меня были планы взять Магду в Германию и там обручиться с ней. Заказать кольцо, ресторан... ну, вы понимаете.

Кристоф успокоено прикрывает глаза. Тонкие губы человека-жабы складываются в монструозную улыбку.

— Понимаю, — журчит он. — Романтика, удел молодых... Как давно это было...

Судя по мечтательному выражению лица, Кристоф собирается мне поведать нечто романтичное из репертуара 'не стареют душой ветераны'. На всякий случай, перевожу разговор в безопасное русло:

— Кристоф, расскажите, что вы хотели от меня на вечере в ресторане?

— Ах да. — Кристенссен усаживается поглубже, раскладывает на коленях руки. Теперь передо мной уже не заботливый отец своей ледяной дочери, а глава представительства, стратег, воротила — делец, одним словом.

— Алексей, я хочу, чтобы ты посмотрел на этих людей, — начинает поскрипывать Кристенссен. — Там будет несколько директоров по партнерам от российских дистрибуторов. Во-первых, Савельева из 'OilИнформ'. Её зовут Яна. Рыжая, в зале она сидела в третьем ряду. Она очень себе на уме, — Кристоф морщится. — Сиротина не смогла через неё проложить мне дорогу к Поручикову, вот и пришлось проводить деньги через 'Ирбис'. Пожалуйста, присмотрись к ней. — ('Ага, эта та девица, что сидела рядом с Авериной и таращилась на меня', — соображаю я.) — Далее, Денис Матвеев из 'Корсы'. — ('Любитель побухать'.) — Этот Денис любит выпить, но его держат, потому что он родственник их генерального. Действуя известным способом, — тут Кристоф ловко цокает языком, демонстрируя мне, как выпивают, — у Дениса можно получить любую информацию... И, наконец, ещё одна девочка. — ('Ларионова', — думаю я, и моё сердце падает.) — Её зовут Лена. Елена Ларионова. Вот ей удели особое внимание. Потому что этой девочке в нашей схеме отведена особая роль.

— Какая роль? — навострил уши я.

— Сам завтра увидишь. На круглом столе. Зачем, по-твоему, Ларионову послали на эту конференцию? В первый раз удостоили чести выступать с презентацией. — Кристоф оскаливается, показывая фарфоровые зубы и бледные неприятные дёсны.

— Подождите, так вы хотите сказать, что вы ... — от невольной догадки у меня холодеют пальцы.

— Да. Я уже обо всём договорился с её руководством, — заканчивает мою фразу Кристенссен. — Откровенно говоря, мне было жаль её. Ларионова хорошая девочка, у неё хорошая репутация, но... — тут Кристоф равнодушно пожимает плечами, — но так уж решила её компания. Боссам 'Ирбис' видней. И нам с тобой остаётся только следовать их доброй воли.

Такое ощущение, что я оглох. Или ослеп. Или меня окунули в ушат с ледяной водой. Нет, не с водой, а с подлостью — типичной гнусностью дельцов-воротил, имеющих власть и деньги и рассматривающих своих подчинённых, как особый подвид туповатых домашних животных. Хорошо себя ведут — подкину им кость-бонус. Плохо себя ведут — выкину на улицу. А перестанут быть нужными — и я подставлю их, после чего на освободившееся место возьму кого-нибудь посноровистей. Или — попородистей. 'Кстати, насчет породы... а неплохая мысль!'

— Кстати, — осторожно начинаю я, — Сиротина мне рассказывала, что у отца Ларионовой были какие-то связи не то в Газпроме, не то ещё где-то там. У нас с вами не получится нарваться на очень крупные неприятности, если ваша Ларионова вылетит из 'Ирбис' с волчьим билетом подмышкой?

Кристенссен вонзается зрачками мне в переносицу, пытаясь прочесть, что у меня на уме.

— Магда в курсе этого разговора. Но я пока не рассказывал Магде про наши дела с 'Ирбис'. — А вот это я произношу очень тихо.

Кристоф откидывается на сидении. Помолчал, похрустел пальцами.

— Отец Ларионовой действительно работал в Газпроме, но пять лет назад он умер. Я наводил справки, когда хотел взять эту девочку на место Сиротиной, — медленно и нехотя признаётся он. — Но, — и тут Кристоф холодно усмехается, — зачем мне нужен человек, от которого не может быть никакой пользы? Именно поэтому я и порекомендовал Ларионову в 'Ирбис'. Хорошая девочка, хорошая репутация, хорошие профессиональные навыки. Но за неё никто не вступится, если что. — Пауза. Кристоф отворачивается и смотрит в окно. — О, а мы уже подъезжаем. Вообще, 'Krebsegaarden' — прекрасный ресторан, очень люблю его. Знаешь, Алексей, много лет назад...

Далее Кристенссен всё-таки посвящает меня в короткую историю похождений за спиной у своей жены Анны, умершей пять лет назад. А я смотрю на Кристофа, и мне очень хочется сдавить его шею. Медленно. Очень медленно. Или взять и прямо сейчас объявить ему, что я никогда не женюсь на его дочери. И не потому, что я до смерти не хочу этот слабый раствор женщины, а потому что в Магде превалирует его кровь — кровь Кристофа Кристенссена. Именно поэтому я полгода не мог лечь с ней в одну постель и приберегал настоящую ненависть к ней до нашего брака. Или — мне взять и открыто сказать, что я не позволю подставить девчонку, которая только в том и виновата, что связалась с его шустрой кодлой? Но удар уже нанесён Ларионовой в спину. И точно также он будет нанесён мне, если я вмешаюсь, ибо всё, что ведёт к победе твоей корпорации, честно и удобоваримо. А моя профессия директора по продажам вообще находится в том запредельном месте, где непорядочность в порядке вещей, а обман — достоинство. И этому меня, кстати сказать, научил сам Кристенссен.

Да, я был его учеником, много лет назад, когда Кристоф работал в Германии. Это он вычленил меня из ряда безликих менеджеров по продажам, чтобы приручить и приблизить. Вы знаете, как это делается, если вы — босс, а перед вами — восприимчивый подчиненный, который, в случае чего, прикроет ваш тыл, но никогда не переплюнет вас в профессиональном плане. Вот только любой талантливый исполнитель всегда хочет занять место босса, и думает он об этом ровно в тот момент, когда вы свысока посвящаете его в тайны своей профессии. Через какое-то время вы привыкаете к нему, не можете прожить без него и начинаете доверять ему. Здесь вас и ожидает удар, потому что ваш бессловесный исполнитель превращается из шакала в тигра и требует уже не крошек с барского стола, а свой сочный кусок мяса.

Первой ошибкой Кристофа стало, когда он сделал на меня ставку. Второй — когда свел меня с Магдой в Дании, попросив 'развлечь и погулять с его девочкой, а то та засиделась в четырёх стенах'. Третьей — когда он купил на моё имя акции 'OilИнформ'. Последней — когда он попытался отобрать у меня и акции, и Магду. Я отомстил Кристофу с его дочерью, как не вернул и часть акций. С тех пор мы с Кристофом стали заклятыми друзьями до конца времён, связав наше будущее в агонии несчастной любви Магды, жгучей ненависти Кристофа ко мне и моего вечного страха перед безденежьем. К слову, я никогда не стеснялся этого страха: это нормально в тридцать три года паниковать, что ты можешь лишиться комфорта, который дают тебе большие деньги. И не просто большие, а очень большие деньги. За это я и платил Кристофу свои тридцать серебряников. А может быть, раньше я никогда всерьёз не стоял перед дилеммой, остаться ли мне трусом — или стать глупцом, спасая девчонку, которой я был не нужен?

Пока я раздумываю над странностями судьбы и тем, что выбор мной, в общем-то, сделан, такси останавливается. Кристоф разглядывает экстерьер 'Krebsegaarden', я протягиваю купюру водителю. Глазами ощупываю его (не из нашего ли он офиса?). Убедившись, что это обычный датский служащий системного такси, указываю глазами на счётчик и приказываю ждать меня. Не замечая моих ужимок, Кристоф благосклонно кивает, я выпрыгиваю из машины, обхожу автомобиль и распахиваю дверь 'барину'.

— Ну что, Кристоф, — говорю я, — пойдемте смотреть на ваших дистрибуторов?

Из сентябрьской прохлады шумной датской улицы мы перемещаемся в тёплый и полутёмный зал. Мягкое освещение, хром, латунь, традиционное для датчан тёмное дерево. Тихая, вполне пристойная музыка. Стоя на верхней ступени лестницы, наблюдаю, как человек двадцать русских вежливо пьют аперитив и тихо переговариваются. Можно сказать, что ощущение праздника почти удалось. И оно бы совсем получилось, если б не два факта: первый — половина присутствующих хочет спать, что видно по их усталым лицам. Второй: я, давно защищённый броней из уверенности в своей избранности, очень быстро осознаю, что мой панцирь мифический. Потому что Ларионова стоит в пол-оборота ко мне и упорно меня игнорирует.

— Goddag, — дребезжит Кристенссен.

— Здравствуйте, — я киваю присутствующим. В ответ — нестройный гул голосов и любопытные взгляды. Кто-то трусливо прячет бокал, кто-то салютует и изображает прилив радости при виде меня и Кристофа. А что Ларионова? А 'кошечка', сделав ловкий маневр, прячется за Аверину. И моя бывшая, вместо того, чтобы бросать на меня призывные взгляды сирены, разворачивается ко мне спиной, перекрывая вид на Лену. 'Не понял...' Я даже моргнул, что случалось со мной в редкие минуты растерянности. И тут до меня доходит, что Аверина и Ларионова очень неплохо спелись и даже успели состряпать против меня небольшой заговор, в то самое время, когда я, добрый товарищ и старший друг, принял решение тащить Ларионову из выгребной ямы, в которую она угодила. Причем, сюжет мятежа, видимо, принадлежит Лене. А Авериной, очевидно, отводится роль скорой помощи.

'Так, ну и кто тут ещё против меня?' Прохожу в зал, оглядываюсь. Отмечаю Савельеву, которая стоит в стороне и мажет по мне глазами. Впрочем, похоже, эта рыжая не в игре. А кто в игре? Мой взгляд отлавливает Дениса. Но мальчик-поддавала, вместо того, чтобы уже упиться в хлам или броситься ко мне с визиткой, похотливо таращится на Ларионову, причем смотрит ей в область задн... то есть спины, куда (к моему изумлению) успели уткнуться ещё две пары глаз её 'киндер-сюрпризов'. А собственно, что там такого у Елены Григорьевны? Плакат 'Help, Андреев!'? Или — белые крылья невинного ангела, спустившегося на нашу грешную землю, чтобы вываляться в корпоративном дерьме? Делая вид, что иду к барной стойке, пробираюсь за спину Лены. В это время маленький датчанин в очках (кажется, его зовут Питер?) приглушает музыку и провозглашает на смешном и ломанном русском, что Кристоф хочет сказать пару слов всем здесь присутствующим. Пока гости фуршета послушным стадом собираются вокруг Кристенссена (а тот откашливается, готовясь в очередной раз толкнуть речь про дружбу и мир на корпоративных полях общей битвы за бабки), пристраиваюсь к стойке. Обшариваю взглядом лопатки Лены — и замираю.

Это было нечто.

Гладкий, изящный, шёлковый, провокационный изгиб женской спины, открытой ниже талии, обвитой серым шифоном платья, — и две влекущие ямочки. Те самые ямочки, которые смотрятся на женских бёдрах, как вишенки на торте. У меня даже глаза запотели. Интересно, тут в ресторане есть тёмный уголок, который сдают в таких случаях? Я бы выложил годовую зарплату, чтобы сейчас затащить туда Ларионову. Нет, две. Вру. Ничего я не выложу, потому что Ларионова мне в руки не пойдет, а любой мой демарш воспримет как попытку открытой агрессии. А значит, мой предыдущий план увлечь её в танце в разговор про то, как её 'слили' в 'Ирбис', уже заведомо обречен на провал. Ну и что же мне делать, как вытащить её на тет-а-тет? Хоть бы она расслабилась...

'Расслабилась...'

Интересно, а что она пьёт? Я присматриваюсь к её бокалу. И тут мне приходит в голову одна идея. Не скажу, что хорошая, но талантливая.

И вот, пока Кристоф усыпляет всеобщую бдительность, я иду к бармену. Прошу сделать два коктейля. Один — томатный сок с водкой. Другой — 'мартини' с соком. А теперь главное обстряпать всё очень и очень быстро. Прихватив бокалы, иду к сладкой парочке Аверина & Ларионова.

— Света, Лена, девочки, разрешите за вами поухаживать, — пою я сладким голосом старика-развратника. Аверина радостно оборачивается. Ларионова мрачно косится на меня из-за плеча и начинает пятиться.

— Алексей Михайлович, — восторженно шепчет Света, — ты... вы не забыли, что я предпочитаю...

— ... томатный сок с водкой? Да, — киваю я, — я помню всё.

Протягиваю бокалы. Аверина с томной улыбкой подхватывает свой. Ларионова подозрительно смотрит в другой стакан.

— Лен, там только апельсиновый сок. Ты же его пьёшь? — неприязненно бросаю я. Но, судя по глазам Ларионовой, она мне не очень верит.

— Ах, подождите. Я же свой бокал забыл, — хлопаю себя по лбу, хватаю со стойки первый попавшийся мне стакан (кажется, с 'баккарди'). — Ну, девочки, за здоровье. И — за твою презентацию на круглом столе, Лена, — с значением говорю я, а сам думаю: 'Вот только попробуй сейчас не выпить со мной. А не выпьешь — залью в тебя силой. К тому же порция алкоголя там маленькая, только на 'уложить младенца спать', а не тебя, взрослую ба... женщину. А когда выпьешь и перестанешь шарахаться от меня, то мы 'сольётся' в танце, где и поговорим с тобой о том, как тебя подставили. А детали твоего спасения обсудим уже с глазу на глаз, и без Светкиных ослиных ушей'.

Прочитав в моем взгляде обещание прилюдно надрать ей зад в случае отказа от брудершафта, Ларионова тяжко вздыхает, точно у неё сегодня последний ужин с семейством Борджиа. Неохотно подносит к губам стаканчик с 'мартини'. Тянет носом, мгновение — и у неё широко распахиваются глаза.

— Нет, я такое не буду, — начинает она, — я такое не пью. Я...

— Что такое? — Поймав её взгляд, сунул 'баккарди' Светке и, пока та хлопала глазами, перехватил руку Лены. Направил её стакан к её губам. А другую ладонь завёл ей на талию. Пользуясь тем, что её задн... то есть её бэкофис прикрывает барная стойка, направляю руку туда, где узкая талия переходит в плавный изгиб бёдер. После чего расчётливо заезжаю пальцем за кромку шифона и поглаживаю место, увенчанное ямочками. Это прикосновение — одно из лучших ощущений, которые я когда-либо испытывал. И Ларионова, судя по всему, тоже: она открывает рот, как вытащенная из воды рыбка, покрывается алым румянцем и выкатывает на меня потрясённые глаза.

— Вы... вы... — ахает она.

— Тихо. Пей лучше! — Я смеюсь, надавливаю пальцем на ямочку, что вызывает на атласной спине Ларионовой миллион мурашек, после чего аккуратно заливаю в рот Лены остатки того коктейля, который стоило бы назвать не 'мартини' с соком, а 'одна из самых гадких проделок Алексея Андреева'.

— Я... мне же пить нельзя, — кашляет Ларионова.

— Правда? — фальшиво соболезную я. Ларионова чуть ли не падает. — Ах, какая неприятность, — продолжаю я, поглаживая её спинку. — Бармен, видимо, что-то не так понял. Я-то просил один стакан с чистым соком для тебя. А что, тебе действительно пить нельзя?

Ларионова с убитым видом кивает. Аверина уставилась на неё, потом на меня. Со стуком отставила бокалы на поднос подлетевшего к ней официанта и уперла руки в боки.

— Алексей, ты что задумал? — шипит этот питерский аргус в юбке.

— Ничего, ничего. Мне надо на свежий воздух, — шепчет моя жертва в шифоне.

— Лен, я с тобой! — Аверина кидает на меня выразительный взгляд ('ну и сволочь ты, Лёша!') и помогает Ларионовой пройти к выходу. Краем глаз замечаю, что с ними увязывается и та, рыжая.

А теперь последняя комбинация — самая наглая и абсолютно честная. Я иду к Кристенссену, кивком головы отзываю его в сторону. Ошарашенный моим панибратством, Кристоф невольно делает шаг ко мне. Потом соображает, что вообще-то хозяин тут он, — и окаменевает.

— У меня неприятности, — пока Кристоф не пришёл в себя, быстро говорю я. — Во-первых, здесь Аверина. Уж не знаю, кто придумал пригласить Светлану Юрьевну на эту конференцию, — я ехидно гляжу на Кристофа, — но лично у меня нет полной уверенности, что она правильно поняла наш с ней разговор относительно окончания нашей истории... В общем, скандал не уместен, и я бы предпочёл уйти сейчас, исчезнув тихо и быстро. Вы как, не будете возражать? — Кристоф теряет дар речи и превращается в айсберг. — Во-вторых, — штурмом беру я эту ледяную горку, — у меня проблемы с вашей Ларионовой. Я решил за ней поухаживать, как вы и просили: всучил ей бокал с 'мартини' и соком. А она, не разобравшись, выпила. А оказалось, ей пить нельзя. Так что сейчас Ларионова на улице, и, по-моему, ей очень плохо. Собственно, вот и мой предлог, чтобы уйти отсюда, потому что теперь Ларионову надо в гостиницу отвезти, и, если что — пригласить ей врача. Остаётся вопрос, как убрать Аверину, которая может потащиться следом за мной? — У Кристенссена мелко дрожит левое веко. — Идиотская история, — фальшиво соглашаюсь я, — впрочем, могу остаться и посмотреть, чем всё это закончится.

— Скажи этой... Светлане, что я жду её здесь. Скажи, я хочу поговорить с ней. Прямо сейчас скажи, — шелестит Кристенссен. — Мне нужна фирма 'Ирбис'. Ты нужен Магде. Всё, ступай. Делай.

Если бы не серьёзность ситуации, я бы расхохотался. Я, трус, лгун и враль, впервые сказал правду, а Кристоф сам снял штаны и наклонился. Исчез мой вечный палач. Спёкся мой гениальный мучитель. И я, глядя в глаза Кристофу, искренне говорю:

— Что ж, спасибо за доверие. Да, а что передать Магде? Сегодня я собирался к ней в Брондбю. Вы возражать не будете?

Кристоф смотрит на меня. Шевелит пальцами:

— Передай, что я очень её люблю. А ещё — мои пожелания вам обоим прекрасно провести вечер.

Пожимаю Кристофу руку, последний раз обвожу глазами зал 'Krebsegaarden'. Вот мои личные декорации kungelei, схватки двух бульдогов под ковром — безупречно разыгранная пьеса для той, кто никогда не узнает, почему я пошёл на это. Кивнул всем. Извинился за то, что был здесь всего десять минут. Покровительственно похлопал по плечу Дениса, бросившегося ко мне с визиткой. Заглянул в гардероб, прихватил с вешалки единственный серый жакет, вышел на улицу. Углядел у фонарного столба несчастную Ларионову, подпрыгивающую возле неё Аверину и стоявшую рядом Савельеву. Подошёл к этой троице, набросил жакет на плечи мелко дрожащей Лене:

— Твоё?

Ларионова кивнула и вцепилась в рукава куртки.

— Лёш, что происходит? — отгоняя взглядом рыжую, очень тихо и очень зло прошипела Аверина. Но Савельева никуда не ушла. Стоит, оттопырив нижнюю губу, уши поставила домиком и донимает меня этим своим неприятным и неприязненным взглядом.

— Извините, а мы не могли бы поговорить без вас? — спросил я у неё уже без всяких экивоков на вежливость. Савельева вспыхнула, отошла, но продолжила мазать по мне глазами.

— Лёш, это грубо, — прищуривается Аверина.

— Ты по поводу этой рыжей?

— Нет, я по поводу Лены. Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Потому что если ей действительно нельзя пить, а ты...

— Свет, во-первых, я не люблю подобных замечаний, отпущенных в мой адрес. Во-вторых, я сейчас отвезу в гостиницу твою Ларионову, и, если ей действительно так плохо, то первым делом отправлю к ней врача по своей личной страховке. И в-третьих, ты сейчас пойдешь к Кристофу, потому что он ждет тебя.

У Светы испуганно округляются глаза:

— Лёш, а зачем я ему?

— А я знаю? Да не бойся ты, иди, — подталкиваю Свету в сторону ресторана. — Да, и позволь мне дать тебе один совет. Постарайся обворожить Кристофа. У тебя получится.

— Откуда ты знаешь? — ворчит Аверина.

— А у меня опыт был, — поддразнил я её. На лице моей 'экс' моментально расцветает улыбка, когда-то меня пленившая.

— Вот прямо так, да? — заговорщицки шепчет Света.

— Вот прям так, да, — киваю я. — Всё, не трать время, иди.

Аверина послушно упархивает в ресторан. Савельева остается стоять и на меня пялиться.

'Ей-то что надо? А, плевать... Она-то мне что сделает?'

Подозвал такси, усадил Ларионову на заднее сидение. Сам сел рядом:

— 'Марриотт', Эресунн.

Ларионова пытается сфокусировать на мне взгляд.

— Мы... что мы делаем? — с трудом выговаривает она.

— Ничего. Я везу тебя в гостиницу. Тебе очень плохо?

— Н-нет. Только голова кружится.

— Тогда пока просто посиди и подыши в окошко. Хорошо?

— А п-потом?

— А потом будет литр кофе для тебя и разговор по душам для меня. Это -всё.

'К сожалению...'

Ларионова послушно кивает и подставляет лицо струям воздуха, льющимся из приоткрытого для неё окна. Я откидываюсь на сидении. Закрыл глаза, прижал к подголовнику ноющий затылок.

'Как же я устал, — думаю я, — как же мне надоело подбирать к тебе ключи, пробивать стены, искать подходы, а в итоге корчить из себя спасителя. Трахнуть бы тебя сначала, а потом разговаривать с тобой по итогам нашего раза. Но шантаж — это подло, а фальшивый оргазм в благодарность — это вообще не для меня'.

— Ик. А мне нравится в Дании!

Открываю глаза и медленно поворачиваюсь к Лене. Оказалось, Ларионова успела вцепиться в кресло водителя, подвернуть под себя ногу на двенадцатисантиметровом каблуке и прижать нос к окошку.

— Лен, что, прости? — рискнул переспросить я.

— Я грю, мне нра-нравится в Дании... У-ух, башня. Нет, их там две. Ра-ратуши. Или ратуши?.. Я про ик-них читала, — Ларионова захихикала. Пока я приходил в себя от этой новой Лены, она отцепилась от сидения, и, потеряв равновесие, завалилась на меня. Заливаясь жизнерадостным смехом, схватила меня за руку и, едва не вырвав мне из предплечья сустав, потянула меня к окошку:

— Да п-смотри ты сам. Ик! Ну что ты сидишь, как бука?

Я моргнул. Перехватил в зеркало заднего вида такой же озадаченный взгляд водителя, не выдержал — и расхохотался. Жаль, конечно, что я подпоил её, но датая Лена — нечто. Сидит, таращится в окно, неунывающе улыбается, что-то безмятежно напевает себе под нос и поглаживает мою руку. Она была нереально забавной и трогательной в этой своей непосредственности. Спрятав улыбку (облокотился на спинку сидения и прижал к губам пальцы), стал ждать, чем это закончится. И Ларионова не подвела: продолжение последовало.

— Ты-ик не думай, — она сурово сдвинула брови, — я — ик! — видела твоё выступление на конференции. Супер ты выступаешь... А лопата откуда-ик?

— Лопата? А в гостинице отобрал. У дворника.

— А-а. Ну, тогда ты ваще молодец, — уважительно говорит Ларионова и облокачивается о моё колено. — Жаль только, что ты, Лёха — бабник. Ик!

Пауза.

— Что? — ахнул я.

— Ну, ты же ба-абник, Лёша, — терпеливо объясняет мне Лена, — а я та-таких не люблю. И мой Макс это знает...

— Так, стоп. К чёрту твоего архитектора. — Я тру лоб, пытаясь осмыслить сказанное. — Ты... ты так меня называла?

— И-гы. Гы. Ик.

— Спасибо, — мрачно киваю я.

— А ска-ажи, — Лена заговорщицки подмигивает мне, — а я тебе очень нравлюсь?

— Не поверишь — безумно, — отвечаю я, ещё переваривая 'бабника'.

— Че-честно? — радуется Лена.

— Честно. Особенно, когда выпьешь. А теперь сядь ровно и отпусти мою ногу.

— Я вообще не пью-ик! — возмущается она. — Это ты подпоил меня.

— Да ладно, там было-то всего ничего... Лен, скажи, тебе очень плохо, раз ты несёшь такое? Завтра ведь от стыда сгоришь.

— Не-а, — улыбается Лена. — Я тебя больше не б-боюсь. Я — чертополох!

В безумстве пьяных всегда есть логика и одна исключительная мысль, рожденная ещё в трезвой, не одурманенной алкоголем, голове. Главное, уметь эту мысль вытащить.

— А почему чертополох? — заинтересовался я.

— Ну какой же ты тупой! — обижается Лена. — Вот ты-ик когда родился?

— Третьего марта, — помедлив, отвечаю, — а что?

— Вот. Значит, ты, ик, Рыбы. По гороскопу. — И радостная Ларионова хлопает меня по лбу, чуть не выбив мне глаз.

— Лен, осторожней!

А она смеётся:

— 'Буду нем, как Рыбы'. Теперь ясно, пчму у тебя такие глаза.

— Какие 'такие'? — Трижды пожалев, что вообще затеял этот разговор, я пытаюсь усадить её ровно.

— Ну, та-такие, п-прозрачные. Как вода. А я чертополох. Я родилась в ноябре. Я — Скорпион. Настоящий! — и Ларионова делает страшные глаза. — Понимаешь теперь, почему нас тянет друг к другу?

— Что?

— Тихо! Щас я тебе всё покажу. — И Ларионова, очертя пьяной головой полный круг, бросается мне на шею.

— Лен... Лена...

— Тихо!. Открой рот, — весело требует Ларионова.

— Лен... да ё ты моё... Лен!.. Лена...

Но Ларионова, хохоча, ловко просовывает мне в рот кончик языка со вкусом 'мартини'. После краткой битвы за её нравственность и свои принципы, наплевал на всё и позволил ей делать то, что ей самой хочется. И Ларионова начинает упоённо целоваться со мной. Нацеловавшись вдоволь, удовлетворённо вздохнула, сползла по сидению вниз и по-свойски устроила свою взлохмаченную голову мне на плечо.

— Ты мне п-правда нра-нравишься, — тоскливо шепчет она, — очень нравишься. Очень. Но у меня Макс есть. И изменять я ему не бу-ду. Потому что это — неправильно. Ик...

Поражённый, смотрю на неё. А она закрывает глазки и со вдохом устраивается у меня на груди. Хотел от неё отодвинуться, но вместо этого вздохнул и накрыл ладонью её разведённые ноги, пряча голые коленки от нескромного взгляда таксиста.

— Ты что? — Лена всхлипнула.

— Ничего, — я осторожно обнял её. — Ты молодец, Ларионова. И ты всё правильно сделала... А теперь просто спи.

Полчаса спустя, побывав во всех пробках, подъезжаем к гостинице. Передал водителю плату за проезд, вышел из машины. Открыл дверцу, наклонился, чтобы взять Лену на руки — и увидел два злых, упёртых в меня черных зрачка.

— Лен? — недоверчиво зову я её. — Лен, ты что это?

— Ты... вы что себе позволяете? — шипит Ларионова. — Вы, здесь, со мной, в машине... вы же меня целовали!

— Вообще-то ты первой начала, — справедливо замечаю я и протягиваю ей руку. — Пойдём, я тебя в номер провожу.

— Никуда я вами не пойду! — Ларионова запахивается в жакет и воинственно кладёт ногу на ногу. А я понимаю, что над нашим коротким перемирием пролетела птица обломинго.

— Лен, — оглядываюсь вокруг, — не устраивай мне сцен.

— Повторяю. Я. С вами. Никуда. Не пойду. Ик... Ой, мамочки! — Ларионова испуганно прикрывает ладонью рот и заливается краской.

— Лен, — вздыхаю я, — я очень устал. Ты поддатая. Я...

— Я уже трезвая! — надменно сообщает Лена.

— Ну, хорошо. Ты уже трезвая, — послушно киваю я. — Но здесь везде — тротуарная плитка. Не правильно поставишь свой каблук, и привет. А для нерезидентов медицина в Дании стоит очень дорого. Ну, подумай, зачем нам всё это? Ну давай, будь паинькой — хотя бы ради разнообразия. Пошли в гостиницу. Ты проспишься. Я отдохну. А утром мы поговорим уже на свежую голову, потому что есть одно важное дело, и я...

— А у меня тоже есть одно важное дело. Во-первых, спасибо за бесплатный проезд. А, во-вторых, до свидания.

'Ах ты...' Наплевав на манеры, сдёрнул её с сидения. Поставил на ноги, встряхнул, упёрся взглядом в её кошачьи глаза, злые и трусливые:

— Значит так, Ларионова, непредсказуемая ты моя, послушай меня внимательно. Я увез тебя в гостиницу, потому что ... короче, я дурака свалял, когда решил подпоить тебя. Но я никак не рассчитывал, что тебе так вштырит от пятидесяти грамм 'мартини'. И поэтому завтра я ещё раз перед тобой извинюсь, а потом ты меня выслушаешь. А сейчас всё, о чём я тебя прошу — это взять меня под руку и позволить мне проводить тебя в твой номер. Это — всё.

Пока Ларионова хлопала ресницами, завёл её на крыльцо. Лена что-то бормочет, но ногами двигает. Мы попадаем в зону ресепшен. А перед нами возникает датская консьержка.

— God aften, — с чарующей вежливостью здоровается мисс 'Услужливость'.

— God aften, — отвечаю я. Ларионова молчит. — Лен, скажи тёте здравствуй. — Я улыбаюсь и дёргаю Лену за руку. И Ларионова вместо того, что ответить консьержке простейшее датское: 'God aften' или, на худой конец, универсальное английское 'hello', медовым голосом поёт на чистом датском языке:

— God aften. Hvor er de toiletter? ('Здравствуйте, а где тут дамская комната?')

'Та-ак... Сиротина меня всё-таки 'сделала'. А что касается Ларионовой, то...' И тут я замечаю, что консьержка показывает рукой в холл, типа, девочкам направо, и Ларионова начинает пятиться от меня в сторону туалета. Перехватываю её за талию:

— Лен, ты далеко на каблуках собралась? Там вообще-то лестница.

— Не ваше дело, — дерзит она.

'Ах так?'

— Лен, ты хочешь писать или сбежать от меня? Говорю тебе: лестница там. Высокая. Не боишься свернуть себе шею на таких каблуках?

— А это-ик, — задыхается Лена, — это вообще ик-грубо! Вы, кстати, вести себя не умеете!

— Кто, я? — Вот теперь я точно злюсь. Вернее, не злюсь, а чувствую себя мальчишкой и идиотом, которого отчитывает ещё пять минут назад провоцировавшая меня девчонка. — Лен, полегче. Выражения выбирай, я не твой Макс. И не твои мальчики.

Ларионова растерянно хлопает глазами:

— А откуда вы про Макса узнали?

— А ты мне в такси про него рассказывала. Все уши прожужжала. А теперь мой вопрос: какой у тебя номер?

— Одноместный, — огрызается она. Я даже глаза сузил.

— Одноместный? А знаешь, мне подойдет ... Я тебя спрашиваю, цифры какие?

— Не скажу.

— Ах, не скажешь? — Ларионова молчит. — Не скажешь, ну и не надо. — Я поворачиваюсь к консьержке. — Будьте любезны ключи от моего бизнес-сьюта. — Эту фразу я произношу по-немецки. Ларионова моментально настраивает свои уши-локаторы. 'Так она и немецкий знает?' Про причины вранья Сиротиной, защищающей свой периметр, мне, впрочем, уже всё понятно, а вот Ларионова, оказывается, девочка с двойным дном. Мало того, что в Каструп преспокойно прослушала весь наш диалог с Магдой, так ещё и сделала выводы обо мне. Причём, самые нелестные выводы. Отсюда и наигранное безразличие, и виляние задницей перед походом на Строгет, и шуточки про музей эротики. И сопротивление на конференции, и даже последующий заговор в ресторане. Нет слов. Интересно, а в такси тогда что было? Завлекательная сцена, разыгранная для меня, бабника? Я сверлю её глазами. Ларионова вздрагивает и пищит:

— Тридцать три — двадцать шесть.

Не отрывая от Лены глаз, перевожу консьержке все цифры на датский. Заодно и сообщаю, что Елене Григорьевне плохо, и что я, её добрый коллега и старый друг, провожаю её до номера. Служащая соболезнует мне красноречивым взглядом и протягивает нам электронные ключи, которые я и перехватываю, пользуясь ростом, шириной плеч и длиной рук.

— Отдайте мне мой ключ. Немедленно. Ик, — требует Ларионова, при этом ухитряясь невинно улыбаться консьержке.

— Сначала научись вежливо разговаривать. А теперь пошли к лифтам.

'Ага, я тут командую!'

— Никуда я с вами не пойду, — Лена упирается каблуками в пол. Как клещ, вцепился ей в руку, дотянул и до лифтов. Слава Богу, лифт уже ждёт. И — дважды слава Богу! — в лифте уже стоит почтенная датская пара пенсионного возраста.

— God aften, — очень вежливо здороваюсь я. Дёргаю Лену за руку.

— God aften... ик, — жалуется Ларионова.

— God aften. — Датчане с любопытством прислушиваются к мерному иканию Лены. Я улыбаюсь скандинавам и поглаживаю Лену по спинке:

— Лен, заканчивай икать. Не позорь меня.

Ларионова морщится, но ладонь мою терпит. В итоге вся наша четверка тихо-мирно доезжает до третьего этажа. Двери открываются, я прощаюсь с датчанами и желаю им хорошего вечера, а Лена вдруг откалывает ещё один трюк. Верещит: 'Gå væk fra mig!', что на датском означает 'отвяжись от меня' и пытается вырваться на свободу. Старички в шоке. У меня даже веко дёрнулось. Моргнул. И вот тут я взбесился.

— Farvel, — резко поворачиваюсь к паре я. — Vin, slagsml, styrke, — указываю на Ларионову. Пара офигивает прямо на глазах, а Ларионова теряет и икоту, и дар речи. Пенсионеры в ужасе сматываются на лифте вверх, а Ларионова готовится зарыдать.

— Что, — прищуриваюсь, — не нравится, когда говорят правду?

— Это неправда, потому что я не пила вина, не дралась с вами и у меня нет растяжения!

— Да ну? — Дергаю её за руку и тащу по коридору, попутно разглядывая таблички с номерами комнат.

— Вы что хотите? — брыкается она.

— Заняться твоим воспитанием.

Пока Ларионова перебирает в голове миллион способов, как удрать от Алексея Михайловича, мы прибываем к дверям её одноместного сьюта. Оглядевшись (и убедившись в том, что любопытных глаз нигде нет), вставляю электронный ключ в замок двери. Вталкиваю Лену в прихожую. Ларионова, взмахнув руками, бабочкой отлетает от меня на середину комнаты. Бросил взгляд на её по-детски прибранную кровать, на по-домашнему чистенький номер. Ни одежды на кровати, ни раскрытого чемодана, ни разбросанной косметики. Только пачка бумажных салфеток на столе, а в углу — белые тапочки. Точно ждут её.

— Вчерашняя отличница? — захлопываю дверь.

— Вечный хулиган? — шепчет она и пятится.

— Специализируешься на отказах? — делаю шаг в комнату.

— Любитель эмоциональных излишеств? — Ларионова начинает грызть ногти.

— А, я смотрю, ты окончательно протрезвела.

— И вы решили переспать со мной?

— Что? — Я даже замер с поднятой ногой. А она усмехается.

— И не смейте на меня орать, — сообщает она мне.

— Я тебя сейчас вообще убью!

Взъерошил волосы, дважды вдохнул, постарался взять себя в руки.

— Лен, немецкий хорошо знаешь? — уже спокойней спрашиваю я. — 'Гитлер капут', это как, нормально выдавать в коридоре замглаве представительства?

— А я не знала, кто вы, — ухмыляется она.

— Ага. И именно по этой причине ты, на предложение помочь тебе, сказанное в коридоре незнакомцем, попавшим в 'Systems One', видимо, тоже по ошибке, — ты решила ответить со всем присущим тебе остроумием? А кстати, что за речи ты вела в такси, по поводу того, что нас друг к другу тянет? Решила, что так круглый стол со мной пройдет бодрей, веселей и качественней? И что же тебя остановило потом? Мысли о женской верности?

Ларионова покрывается красными пятнами. Потом поднимает на меня взгляд — чистый, прямой. Честный.

— 'Гитлер капут' — это из школьной программы, — очень тихо говорит она, — а для вас персонально fick dich. — Последнее на 'неправильном' немецком обозначает направление движения только в одну сторону. — А в такси ничего не было. Вы мне не нравитесь, ясно? И Макс тут совершенно не при чём. А теперь проваливайте.

Я смотрел на неё секунд десять. Потом дёрнул узел душившего меня галстука.

— Знаешь, Лена, — задушевно начал я, бросая галстук на кресло. — В детстве я прочитал много хороших книг, но 'Пятидесяти оттенков серого' среди них не было. Возможно, именно поэтому я на всю жизнь сохранил любовь к чтению. — Снял пиджак, швырнул его на пуфик.

— Вы... вы что делаете? — ахнула Ларионова.

— Не перебивай... Так вот, в тех книгах, которые люблю читать я, порой попадаются просто отличные фразы. Одну из них я не устаю повторять, и звучит этот афоризм так: 'Когда мужчина научится понимать женщину, Сфинкс проснётся и начнёт рассказывать тайны Вселенной под русскую балалайку матом '. — Расстегнул манжеты рубашки, сунул запонки в карман брюк.

— Вы к чему это? — бледнеет Лена.

— К тому, что прелюдия кончилась. А теперь иди сюда'.

Глава 6. Dastish Fantastish

IV.

И циничным отказам девушек,

Мой совет: не верь.

Они сползают по стенке,

Как только закроют дверь.

Светлана Булавская

'Я рванул её на себя и впился ей в губы. Не этим её, дразнящим поцелуем, которым она изводила меня в такси, а совершенно другим. Тем самым, когда женщина ощущает тебя и издаёт первый стон желания. Тем самым, что моментально затянул её в воронку и одновременно отбросил к зеркалу в прихожей. Отпустил её, посмотрел, как она сползает вниз, хватая ртом воздух.

— Ты этого хотела?

— Я... Нет. Не знаю, — шепчет она, глядя на меня безумными глазами.

— Не знаешь? — Одной рукой обхватил её затылок, другой скользнул по бедру. Сильно сжал и мягко погладил. — Не знаешь? — Подцепил резинку её трусов, рванул их вниз. — Не знаешь или играешь? — Ещё один, такой же поцелуй и её громкий крик, когда я проник в её трусики.

— Нет, — изгибается она.

— Нет? А я вот так не думаю.

Ларионова хватает меня за запястье, невольно делая движение навстречу моей руке.

— Ты мне ответишь? — Она молчит. — Ладно, давай по-другому.

Развернул её спиной, завел её запястья себе на шею. Придержал их, другой рукой потянул молнию у неё на груди (кстати, отличное платье: не надо застежки искать). Высвободил из шифона её грудь. Каждую по очереди. Поласкал их, и, продолжая трогать, поглаживать и потягивать, приблизил к её уху губы.

— Стой, — шептал я, — стой вот так. Открой глаза. Видишь, зеркало? Посмотри в него. Это ты. Такая, какой ты мне нравишься. Очень нравишься, Лена... И ты это знаешь. Вот поэтому ты отвечаешь мне.

Распахнув ресницы, она увидела своё отражение — пылающее лицо с расширенными зрачками и моей рукой, гуляющей по её груди. Выброс адреналина был мгновенным. Она издала хриплый крик, жаждущий, просящий. Добившись её первого 'да', повернул её лицом к себе:

— А теперь смотри на меня.

Как завороженная, Ларионова выполнила и эту мою команду. Ладонями скатил с её плеч шифоновые бретели. Ткань легла ей на бедра, и я потянул вниз её платье. Скользнув по её телу, шифон с тихим шелестом обвился вокруг её тонких лодыжек. Пока Ларионова руками прикрывала грудь, опустился на колено, пропустил тонкие кружевные лямки её трусов между пальцами и потянул их вниз по её ногам.

— Переступи. — Развёл для неё её трусики. Ларионова помотала головой. — Мне что, их порвать? — Лена всхлипнула и сделала робкий, неуверенный шаг в сторону. — Вот молодец. Теперь второй ногой. Только держись за меня. — Опираясь о моё плечо, она сделала ещё шажок. — Ты очень красивая. — Поднимаясь, прошёлся ладонями по её голеням, по внутренней стороне коленей. Дальнейшее заставило её распахнуть глаза и затаить дыхание: я прикоснулся к ней там, где смыкались её ноги. Отчаянно выдохнула и вцепились мне в предплечья. Привлёк её к себе, обнял за талию:

— Теперь снимай туфли.

— Что? — она сглотнула, ощущая между ног провокационное поглаживание. — Нет, я так точно не смогу. Я...

— Сможешь. Снимай туфли.

Пряча глаза, Ларионова попыталась приподняться на цыпочках.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — Я усмехнулся. — Я кому говорю: просто снимай туфли.

Пришлось ей отцепиться от моего запястья. Постанывая, Ларионова кое-как вытащила из замшевой лодочки правую ступню. Не рассчитала перепада между босой и обутой ногой и уселась на мою руку. Выдохнула от ужаса и вскрикнула от пронзившей её тело судороги.

— Дальше, — кивнул я, — теперь вторую туфлю. — Лена, извиваясь, выполнила и эту просьбу. — Умница. А теперь иди в постель.

— Нет. Мне... мне в душ надо.

Стараясь убить очередной приступ её паники, поцеловал её:

— Не надо. Иди в постель. Я разденусь и приду к тебе.

Прикрываясь руками, Ларионова медленно зашагала к кровати. Скидывая одежду, отсек взглядом, что ей по-прежнему не по себе. Казалось, она вообще хотела остаться одна хотя бы на мгновение, чтобы всё обдумать и прекратить это. Подошёл к ней сзади. Губами прошёлся по её шее, затылку. Потёрся о шёлковую поясницу. Ларионова ответила дрожью, рваным дыханием и хриплым шёпотом:

— Мне всё-таки надо в ванную.

— Хорошо, — пошутил я, — я потом сам тебя вымою.

— Что? — запаниковала она.

— Ничего. Тихо. — Присел позади неё на корточки, попытался раскрыть её.

— Нет! — испугалась она.

— Почему? — Она покачала головой. — Ладно, чуть позже попробуем, — обманчиво-легко согласился я. Подтолкнул её к постели. — Давай, ложись на спину.

— Что значит 'позже попробуем'? — доносится до меня испуганное. — И что вы вообще делать со мной собираетесь?

Вместо остроумного ответа, пришедшего мне в голову, забросил её на кровать. Опустился рядом, придвинулся к ней. Она задрожала, попыталась отстраниться.

— Лен, ну хватит бороться. Тебе что, шестнадцать лет? — Отвёл в сторону её колено. — Ну, раздвинь ножки. Шире. Ещё шире. Ещё. — Она всхлипнула, но дрожащие колени всё-таки раскрыла. — Молодец. Хорошая девочка. — Я нажал пальцами. Я ждал стон, но Ларионова поднесла ко рту кулачок и принялась грызть его. И я изменил позу. Перекатил её поближе к себе, придавил собственным весом её правую руку, перехватил левую и отвел её пальцы подальше от её рта.

— Я хочу тебя слышать. Ну, расслабься... Уступи мне. — Я уговаривал её, постепенно наращивая ласку. Я знал, что она испытывает — видел это много раз, у самых разных женщин. Смущение от первой близости и нарастающее желание, когда женщина начинает метаться и исступленно звать тебя. Только в этот раз всё было по-другому: к моему желанию подступал страх, что в наш первый раз я не смогу удовлетворить её.

— Алексей Ми... о боже, нет.

— Ш-ш, всё хорошо.

Шёпот переплетался, как наши тела. Она почти плакала — я ещё уговаривал. И тут до Лены дошло, чего я от неё добиваюсь.

— Вы... ты хочешь, чтобы я сама тебя попросила, да? — еле шевеля губами, прошептала она.

Я даже спорить не стал. Эта упрямица немедленно попыталась сбежать. Пришлось придавить её телом и закинуть её ногу себе на бедро. Электронные часы, мигающие на плазме, сказали мне, что я мучаю её уже пять минут. Потом ещё десять. И ещё пятнадцать. На двадцать восьмой минуте она всё-таки застонала. Заметалась головой на моей руке и начала звать меня. Сто раз выкрикнула 'пожалуйста'. Раз двести — мой имя. Скручиваясь узлом, кричала так, что почти сорвала свой голос. Поджимала пальчики ног, попыталась вонзить зубы мне в руку, которой я теперь зажимал ей рот. И, в конце концов, я дал ей то, что она просила. Она выгнулась дугой, отчаянно забилась и застонала в мою ладонь, кусая мои же пальцы'.

28.

'Что он сделал со мной? Почему он смог добиться того, чего не удавалось и Максу?

Опираясь дрожащими локтями о кровать, я попыталась сесть. Не получилось, и я упала обратно на матрас. Обвела взглядом свой разгромленный номер. Увидела одежду, валявшуюся на полу: своё платье, его рубашку. Мои перевернутые туфли вперемешку с его ботинками. И его самого. Всего. Фантастическое тело. И прозрачные глаза, которые сейчас внимательно за мной наблюдали. Андреев стоял у изножья кровати и, тяжело дыша, вытирал свои пальцы салфеткой. 'Это я.... из-за него'. Всхлипнула и, сделав усилие, села. Попыталась скинуть ноги с кровати.

— Лен, ты далеко собралась? — усмехнулся Андреев, бросая использованную салфетку на пол.

— Можно мне в ванную? — совершенно по-детски отпросилась у него я, подтягивая к груди колени.

— Зачем? Мы же только начали, — удивился он. Ему, в отличие от меня, собственная нагота дискомфорта не доставляла. — Скажи, ты как предохраняешься?

— Я... а вам это зачем?

— Мне? А для статистики, — фыркнул он.

— Я не могу иметь детей, — растерялась я.

— Да-а? Интересное продолжение. — Андреев задумчиво оглядел меня. — Таблетки? Впрочем, какая разница... В каком-то смысле, так даже лучше. Устал от презервативов.

— Идиот. — Я всё-таки скинула ноги с постели, собираясь гордо продефилировать в душ, где и запереться. Не тут-то было: Андреев рванул мои щиколотки вверх, поставил на кровать колено, забросил мои ноги себе на плечи, и я опомниться не успела, как его ладонь припечатала мои запястья к моему животу.

— Ты что делаешь? — возмутилась я.

— Лен, ну всё, хватит. Вот сейчас просто расслабься.

Почувствовав, что я явно противлюсь, Андреев вздохнул и медленно ввёл в меня пальцы.

— Ты внутри, как мокрый шелк... — поступательные движения, — так, хорошо... А теперь просто расслабься. Ты должна. Я и так долго ждал... Ну, давай, дай мне. Дай мне это, сама... — Круговые движения. Я заметалась и невольно пошла на его руку. Теперь он сам буквально по сантиметру входил в меня. — Почувствуй. Раскройся. Расслабься.

Если бы он сделал сухой и болезненный толчок, как это иногда проделывал Макс, я бы смогла убедить себя, что Андреев взял меня силой. Я бы сказала себе, что это я не хотела, а он всё сам сделал. Но весь ужас заключался в том, что Андреев легко продвигался вперёд, входя в раскрытую для него плоть, которую он сам же и подготовил. Продвинувшись во всю свою длину, потерся щекой о мою ногу. Теперь он полностью был во мне и крепко держал меня. Впрочем, в его глазах я увидела напряжение и ту чудовищную силу воли, с которой он умел себя сдерживать. 'Ему важно не соитие, а твоя реакция. Вот что его заводит', — пришёл ко мне ответ из глубины сознания.

— Отпустите меня, — немедленно потребовала я. Вместо этого он, не сводя с меня глаз, сделал новый толчок. Дождался моего ответного стона и повторил движение. То, что началось медленно, очень быстро переросло в таранящую последовательность. Кровать скрипела, я вскрикивала, Андреев хрипло дышал сквозь стиснутые зубы.

— Тебе нравится? — донеслось до меня. — Ну, скажи.

— Нет. Нет. Нет, — в такт его движениям упорно скулила я.

— Ах, нет? — Толчки стали редкими, короткими. Теперь он дразнил меня. Ненавидя себя, я издала новый стон — предвестник второго оргазма. Я редко приходила к финишу дважды, и никогда — вот так. А сейчас это снова должно было случиться со мной. И с кем? С мужчиной, который не знал меня? Который не любил меня? Для которого я была — кто?

— Кошечка... Сладкая... Кошечка...

Я попыталась высвободить руки. Почувствовав мои трепыхания, Андреев вцепился в меня с удвоенной силой. Стиснул зубы, опять замедлился и взял другой ритм.

— Так тебе нравится? — услышала я. — Или всё ещё нет? Или сделаем по-другому? Или перевернуть тебя и взять сзади? Или — положить боком? Или — прислонить к стене? Давай не стесняйся, сегодня твой праздник. — Он попытался добить словами то, что не мог сделать плотью. Поняв, что я близко, но не так, как он сам, Андреев чертыхнулся, рывком перевернул меня на живот и собрал в ту хрестоматийную позу, когда зад взлетает к потолку, а щека прижимается к простыням. Обвил руками мои ноги, дёрнул их в стороны и вдруг мягко лизнул меня. Я беспомощно закричала. Его язык тут же убрался, зато внутри оказались пальцы, и я услышала:

— Лен, ну пожалуйста, заканчивай сражаться с мной. А ещё лучше, подумай о чем-нибудь прекрасном, пока я... ах да. Ещё одна просьба: ты не могла бы убрать ото рта свои руки?

— За-зачем?

— Я хочу тебя слышать. Я хочу знать, что тебе нравится. — Провокационные движения внутри меня никак не сочетались с его ровным, спокойным голосом.

— В соседних номерах люди, — уже теряя голову, постанывая, попыталась вразумить его я.

— Ага. Завтра они либо съедут, либо пришлют нам цветы.

И я не выдержала — фыркнула.

— Вот и отлично, — подвёл он черту. — А теперь хватит дискуссий. Я тебе, блин, не вечный.

Но он был вечным.

Дождался, когда я закричу. Довёл до того момента, пока я не выгну спину, приглашая его в себя, и только тогда взял меня. Дальнейшее заставило меня вгрызаться в подушку, царапать её и умолять о пощаде. За два рывка до финиша он обвил мое горло ладонью, запрокинул мне голову и переплёл со мной взгляд.

— Schatze, kommen, — тихо позвал он. — Для меня.

И я кончила, как он просил — для него, под ним. Вместе с ним.

Обессилев, я лежала на животе, положив подбородок на руки и рассматривала его. Он, опираясь на локоть, чертил пальцем восьмерки по моей спине. Молчание явно затягивалось, но оно не напрягало меня. Зато, видимо, напрягло Андреева.

— Лен, скажи хоть что-нибудь, — тихо попросил он.

'Почему ты меня выбрал? Ты в меня влюбился? Что будет дальше? Как мне теперь в глаза Максу смотреть? Я предала его? Но почему тогда меня не столько совесть мучает, сколько страх, что я для тебя никто — и что утром ты уйдёшь и даже имени моего не вспомнишь?'

Я так ничего и не сказала ему: я просто отвернулась. Андреев вздохнул и убрал свою руку с моей спины.

— Ладно, пошли в душ, — отрешенно-спокойно предложил он. — А потом нам действительно надо поговорить.

— Нет, — пробормотала я. — Вы идите первым. Я потом, одна и сама.

— Опять на 'вы'? Забавно... — Кровать скрипнула, Алексей, видимо, сел. — А, вообще, интересно, когда произойдет то, из-за чего я целый день на взводе? — задумчиво пробормотал он.

— И... и что же вы от меня ждёте?

— Когда ты назовёшь меня по имени. Хотя бы раз — один-единственный раз, Лена. Я о многом прошу?

Потрясённая, я приподнялась на локте. И вдруг ясно представила, каким Андреев был в детстве. Высокий, темноволосый и худощавый мальчик с неулыбчивыми глазами и привычкой сжимать рот и кулаки, чтобы не закричать и не сдаться. Он привык воевать, сражаясь со всем миром. И весь его опыт с женщинами, который так не нравился мне, вдруг предстал в абсолютно ином свете. Да, он умел любить — он только не умел любить сердцем.

Заглянув в мои глаза, Андреев неопределенно хмыкнул. Наклонился, легко поцеловал меня в губы и одним толчком тренированного тела спрыгнул с постели. Быстро прошёл по ковру и скрылся в ванной, откуда раздался шум воды и напев 'maybe, maybe...' Я закрыла глаза и потянула на себя одеяло. Я была никто для него. И мне очень хотелось плакать'.

Глава 7. FAQ

У любви две стороны, не так ли? И одна из них точно предательство.

'Salem'

IV.

'Я вышел из душа, на ходу вытирая мокрые волосы полотенцем.

— Лен... — начал я и осёкся. Ларионова спокойно спала. Она тихо и мерно дышала, спрятавшись между подушками и одеялом. А из простыней наружу, на свет выглядывало гладкое, сливочное полушарие её правого бедра с той самой очаровательной ямочкой. Это была самая невинная и провокационная поза, какую я когда-либо видел.

Я присел рядом. Я долго смотрел на неё. Потом накрыл её одеялом, собрал разбросанные вещи и быстро оделся. Вытащил из пачки салфетку и гостиничной ручкой, обнаруженной в её номере, написал: 'Утром. В 12:00. На лавочке'. Прихватив красно-зелёную табличку 'убрать номер/не беспокоить', высунул нос в коридор. Убедившись, что рядом никого нет, вышел из номера. Привесил табличку красной стороной наружу и отправился в свой бизнес-сьют, в котором вперемешку валялись распечатки презентаций, газеты, журналы, мой синий свитер, джинсы и зарядки от iPhone и 'Blackberry'. Бросил пиджак на диван, окинул взглядом апартаменты, хмыкнул и позвонил консьержке.

— Разбудите меня в семь, — попросил я, — и, пожалуйста, уберите мой номер.

— Простите, а вы не хотите поужинать? — предложила та. — У нас сегодня чудесный стейк 'Рибай'. — Есть мне не хотелось. — Может быть, спиртное? У нас есть исключения для высоких гостей, — намекнула мне мисс 'Услужливость'.

Я провёл рукой по своему старому шраму на скуле:

— Спасибо, но точно нет.

— Что ж, тогда приятного вам вечера.

— И вам того же...

Опустив трубку на рычаг, подошёл к огромному окну, разглядывая застывший Эресунн и огни города, в котором я обрёл то, что искал. 'Или же — был одурачен?' Лена... Да, эта девочка отвечала мне. Но что-то в её реакции было не то — что-то совсем не правильное. Я понять не мог, в чём подвох? Что её пугало? Наличие Макса? Но дело было не в нём, она сама так сказала. Магда? Но Лена ни разу не упомянула о ней. Тогда что? Сплетни Светки? Аверина, конечно, могла кое-что рассказать обо мне (например, как я кинул её с просьбой о повышении, которое она постаралась вымутить с меня в обмен за наш третий раз). Но Аверина вряд ли сдала бы меня. Тогда что не так?

Я прислушался к своему внутреннему голосу. Интуиция говорила, что Ларионову останавливал какой-то глубинный, давно угнездившийся в ней страх. Я ощущал его, и поэтому сам чувствовал себя с ней, как на американских горках. То я практически растворялся в ней — то меня душной подушкой накрывал стыд какого-то растлителя малолетних. В принципе, будь мы с Ларионовой в нормальных отношениях, я бы сам спросил у неё. Но выяснять секреты у Лены было делом, мягко говоря, затруднительным. А с учётом того, что между нами теперь ещё и назревало дело, связанное с фальшивками в 'Ирбис', то я мог спросить только у себя: а что не так с этой девочкой?

Мысль о том, как бы мне докопаться до истины, медленно поворачивалась в моей голове, оттачивая грани решения. Я походил по комнате, покурил. Взглянул на часы. Вспомнил, что пообещал Кристенссену. Мысленно дав себе пинка под зад за свой длинный язык, с ощущением приговоренного к смертной казни взял в руки мобильный. Покрутил телефон в ладони и, вздохнув, набрал Магде.

Гудок, один, второй, третий. 'Магда, милая, хорошая, дорогая, я тебя очень прошу: только не бери трубку. Потому что потом я всегда смогу сказать, что я до тебя не дозвонился и лёг спать, а ты...' Не помогло.

— Алексей, здравствуй, — весело прощебетала Магда.

— Привет, как дела? — похоронным голосом спросил я.

— У меня всё хорошо. Я жду тебя. Папа сказал, ты приедешь?

'Н-да, обмен информацией в семье Кристенссен поставлен просто великолепно...'

— Прости, Магда, но не получится, — выдавил я.

— Почему? — Магда явно была растеряна. Или расстроена. Или разочарована. Впрочем, какая мне разница? Я столько лет напропалую ей лгал и ею же пользовался, что теперь было бы странно волноваться из-за её чувств — или вообще, начать их препарировать.

— Я не смогу приехать, Магда, извини. Я... я неважно себя чувствую. То ли перелёт меня доконал, то ли выступление, то ли поход в ресторан с твоим отцом — но я не могу. Честно.

Магда помедлила.

— Сколько лет я тебя знаю, ты никогда не болел, — заметила она холодно.

— Магда, послушай. Я правда хочу тебя видеть, — 'по новой' начал я, сжимая кулак и постукивая им по подоконнику. — Но я действительно слишком устал. Давай, я завтра приеду?

— Если ты...

— Ты не поверишь, Магда. Я в своём номере. Один. Можешь прямо сейчас перезвонить мне сюда, через ресепшен. Можешь вызвать секьюрити, чтобы они пришли и обнюхали весь мой номер. Можешь даже отцу позвонить. — Я уже готовился отшвырнуть трубку, когда Магда робко спросила:

— Если ты заболел, может быть, я к тебе приеду?

Но эта ласка уже не вызывала даже элементарной вежливости.

— Нет. Слишком длинная дорога. Я не хочу волноваться из-за тебя. Мы увидимся, как только я приду в себя. Я сам перезвоню тебе. Ладно?

— Хорошо... Только помни, что я люблю тебя.

— Да, я это помню.

— А ты... ты меня любишь, Алексей?

'Ну давай, соври ей. Или — скажи наконец правду. Если посмеешь, конечно...'

— Да, Магда. — Я ушёл от ответа. Помолчал и добавил: — Спасибо, что ты поняла меня. Спокойной ночи. До завтра.

Повесив трубку, я закурил и открыл окно. Присел на журнальный столик. Вспомнил Кристофа, его 'безопасников', и то, как они выдернули на свет полуправду обо мне и о моих любовницах. Вот тут-то в моей голове и возникла одна идея. Взвесив все 'за' и 'против', я набрал номер одной из своих бывших, из тех немногих, с кем я сумел сохранить нормальные отношения. Её звали Ольга Романова. Когда-то давно мы были друг у друга первыми. Мы оба дрались за лучшую жизнь. Но я уехал в Германию, а она осталась в Москве. Сделала неплохой бизнес, а шесть лет назад перебралась на Кипр, где и жила теперь с очередным мужем.

— О, Лёш, привет! — обрадовалось Оля. — Сто лет тебя не слышала. Как ты поживаешь?

— Ну, какие мои дела, — засмеялся я. — Бабки, девки, проекты, планы и несбыточные фантазии. Как всегда ... У тебя-то как?

Что было хорошо в Романовой — так это то, что Оля, при всей своей женственности умела по-мужски конкретно перейти к самой сути вещей. За пару минут выложила мне очередную байку про свои 'подвиги' (новый любовник и новый бизнес, завязанный на турфирмах), прослушала такую же куцую историю от меня, посетовала на счёт Магды и Кристофа и перешла к самому главному:

— Лёш, так что ты хотел? Ты же не просто так мне позвонил?

— Оля, а ты не могла бы дать мне телефон того парня, который работал в детективном агентстве? 'Альфа', кажется, называется? Ты ещё встречалась с ним лет шесть назад, если я правильно ориентируюсь в датах твоих романов.

Возникла длинная и неприятная пауза.

— Лёш, а он тебе зачем? — сухо спросила Оля.

— Хочу навести справки.

— О ком?

— Об одной знакомой.

— И всё?

— И всё.

— Угу... — Оля помолчала, явно что-то обдумывая. — Ладно, хорошо, записывай. Его, как это ни странно, зовут Андрей.

— Андрей Андреев? — пошутил я.

— Нет, Андрей Исаев. Мобильный... — Оля продиктовала мне цифры. — Но у меня будет просьба: если Исаев спросит, откуда у тебя его телефон — а он обязательно спросит! — то ты...

— Я буду нем, как Рыбы, — немедленно обнадёжил Олю я придуманной ею же шуткой. Но Романова даже не улыбнулась.

— Вот именно, — подчеркнула она. — Ты не скажешь ему. Ну, пока, Андреев.

Она отключилась. Раздумывать над тем, чем конкретно 'зацепил' Олю этот Андрей Исаев, мне было, мягко говоря, ни к чему. Посмотрев на часы, прикинул, что в Москве сейчас около десяти вечера. Мысленно извинился перед неизвестным мне полу-тёзкой и набрал его номер.

— Да! Я вас слушаю. — Исаев взял трубку при первом же гудке. Тон был вызывающим, но вот голос... Никогда не слышал такой бархатный тембр. Переварив первый шок, я представился. Кратко объяснил, что мне нужно. На вопрос, откуда телефон, отделался общей фразой, что знакомый порекомендовал, а какой — неважно. Исаев выслушал меня, не перебив ни разу. Потом ответил:

— Алексей Михайлович, информацию о Ларионовой я могу дать вам ровно через три часа. Для этого вам будет нужно в течении этого времени перевести деньги на счёт моего агентства. Номер счета и реквизиты есть у нас на сайте. Далее, если вы после получения первичных данных захотите расширить задачу — например, получить подробное досье на 'объект' — то сумма возрастёт троекратно, а вам придётся подождать дня три-четыре.

— Понял.

— Раз поняли, тогда я жду перевод первой суммы.

Неведомый мне Исаев дал 'отбой', а я включил компьютер. Перевёл в 'Альфу' ровно две штуки баксов, скинул Исаеву подтверждение, что сумма пошла. Заодно проверил почту, перепулил пару писем Эрлиху. Не зная, как ещё убить время, просмотрел фокасты, откорректировал планы продаж, начал рассчитывать бонусы для своих подчинённых. Через три часа, когда я уже окончательно извёлся, мой телефон взорвался звонком:

— Алексей? Это Исаев. Информация о Ларионовой. Готовы выслушать?

— Безусловно, — в тон Исаеву ответил я, стёк вниз по стулу и положил ногу на ногу. — Стреляйте, Андрей.

— Тогда начнём. Итак, Елена Григорьевна Ларионова родилась в Москве, 2 ноября 1985 года. В 2002 году закончила московскую специализированную школу ? 1285 с углублённым изучением иностранного языка. Далее поступила в Российский Государственный Университет нефти и газа имени Губкина. Вышла с красным дипломом, но от аспирантуры отказалась. Первое место работы — дистрибуторская компания 'Ирбис'. Устроилась туда сразу же после университета. Занятно, но ровно через три месяца, после прохождения испытательного срока, была назначена на должность замдиректора по партнёрам. — Исаев сделал паузу, давая мне возможность спросить, а с чем, собственно говоря, связано повышение? Но я и так уже знал ответ на этот вопрос: так распорядился Кристенссен.

— Дальше, — потребовал я.

— Дальше? — Исаев фыркнул. — Ну, а дальше Ларионова Елена Григорьевна продолжает трудиться в той же самой компании, в той же самой должности. Открытых нареканий нет. Более того, её даже поощряли не раз.

— Вы это как узнали? — удивился я.

— Элементарно. Выдернул из новостных лент на сайте 'Ирбис' даты ежегодных собраний. Там всегда есть фотографии, где награжденные руководством позируют вместе с грамотами. Не знаю, в курсе ли вы, но в 'Ирбис' работает порядка полутора тысяч человек. И все два года, что Ларионова провела в этой компании, она была единственной, кто получал награды каждый год. И на мой взгляд, эта ситуация нестандартная.

— То есть вы считаете, что её не за что награждать?

— Нет. Я лично считаю, что у Ларионовой сложились очень хорошие отношения с её руководством, — отрезал Исаев.

'Это у неё с Кристенссеном сложились 'очень хорошие' отношения', — с досадой подумал я, начиная прозревать истину.

Дело в том, что в современном цивилизованном мире есть только две формы поощрения служащих: европейская и социалистическая. При европейском подходе вам регулярно дают бонусы, повышение в должности или компенсацию. При комсомольско-социалистическом, раз в год на общих собраниях, представляющих собой два часа тягомотных речей и фуршет из разряда 'чай-бутерброды-кофе', вам вручают очень 'ценный', и, главное, очень 'полезный' приз: грамоту и кусок оргстекла под хрусталь с надписью: 'За успехи'. А прибыль, полученную от вашей работы, руководство кладет в свой карман. И если я, коммерческий директор, хоть что-нибудь понимаю в бизнесе, то Ларионова не получила ни копейки за 'фальшдоки' под ?? 27/15, 322/42 и 088.

'Или — получила?..'

— Андрей, а вы смогли разобраться, как была куплена квартира Ларионовой, и есть ли у Елены Григорьевны дача или машина? — задал я Исаеву очень простой и очень конкретный вопрос.

— А вы зрите в корень, — усмехнулся Исаев. — Нет, у Ларионовой нет ни дачи, ни автомобиля — у неё даже водительских прав нет. Из собственности у неё только двухкомнатная квартира на Ленинском проспекте, в доме сто пять. Кстати, не новостройка. Квартира была приобретена на её имя пять лет назад. Не спрашивайте, как я узнал об этом. — ('Видимо, Исаев очередной сайт взломал', — сообразил я.) — Но взнос за квартиру был сделан не с личного счёта Ларионовой.

— А оплату за квартиру не мог произвести её отец, который работал в Газпроме? — подумав, спросил я.

— Не мог. Абсолютно точно. Потому что в ПАО 'Газпром', в должности вице-президента по разработке стратегических месторождений работал некто Ярослав Аркадьевич Ларионов. Но он умер за год до покупки этой квартиры.

— Подождите, вы не ошибаетесь? — насторожился я. — Может быть, это был Ларионов Григорий Аркадьевич?

— Да нет, я не ошибаюсь. Так что Ларионов Ярослав Аркадьевич Ларионовой не отец, а...

— ...отчим, — закончил я фразу. — Тогда кто же её настоящий отец?

— А вот этой информации нигде нет.

'Странно... А, может, деньги за квартиру Лене могла дать её мать? Или — её архитектор?..'

— А теперь, то основное, что вы хотели узнать, — прервал ход моих мыслей Исаев. — Окружение Ларионовой. Оно, скажем так, миниатюрное и замкнуто ровно на двух людях: её мать, Ларионова Элина Витальевна, и некий Максим Евгеньевич Сафронов. Про мать Ларионовой я не стал узнавать, так как это в ваш запрос не входило. А что касается Сафронова, то тут данные небезынтересные. Начнём с того, что родился он 12 августа 1972 года в городе Челябинске. Он старше Ларионовой на тринадцать лет. В 1997-м перебрался в Москву, где и женился на женщине много себя старше. Она занималась недвижимостью. Впрочем, развёлся Сафронов с ней уже через год, получив неплохие отступные: квартиру в Москве, в доме на Набережной, и деньги на свой личный счёт в банке. Именно тогда Сафронов стал выставлять свои работы: отделку ресторанов, ночных клубов, а также квартир и дач состоятельных людей. На одной из своих заказчиц он впоследствии и женился. Но и этот брак тоже не задался, и уже через два года Сафронов и его вторая жена развелись. И тем не менее, хорошие отношения они поддерживают до сих пор.

— А это вы как узнали?

— Как узнал? — Исаев помолчал. — А вы никогда не задумывались, как много сведений можно подчерпнуть из социальных сетей? — ('Я никогда не задумывался: я в социальных сетях не фигурирую!') — Начнём с того, что вторую жену Сафронова Максима Евгеньевича зовут Инна Робер. Она работает вице-президентом сети фэшн-магазинов. И не так давно в одном из интервью она похвасталась, что у неё растёт трёхлетняя дочь. И я отправился на личную страницу госпожи Робер в 'Facebook', где и нашел фотографию её дочери, которую держал на руках... Максим Евгеньевич Сафронов. А фотография была подписана 'наш любимый папа'.

Я растерянно моргнул. Впрочем, настоящее потрясение ожидало меня впереди.

— А теперь личная жизнь Ларионовой. — Исаев помолчал, после чего я услышал характерный щелчок зажигалки, вдох глубокой затяжки — и бархатный голос, который безжалостно убивал меня наповал. — Алексей, я скажу вам то, что есть, а вы постарайтесь просто принять это. Собственно, эту информацию я вряд ли бы смог раскопать, если б по странному стечению обстоятельств моя младшая сестра не училась в той же школе, что и Елена Григорьевна. Ларионову там помнят. На выпускном её изнасиловал одноклассник.

— Что? — Я вытянулся на стуле. — Что вы сейчас сказали?

— Простите, — извинился Исаев. — Я знаю, насколько тяжело слышать такие вещи — но лично я, юрист, так трактую деяние, при котором девушку подпаивают и тащат в пустой класс. Почему Ларионова не подала на этого одноклассника в суд, я тоже выяснил. Вам нужна эта информация? — Я кивнул, не понимая, что Исаев меня не видит. Но, очевидно, мой полу-тёзка умел читать мои мысли.

— В школе у Ларионовой была лучшая подруга, некая Савельева. И у этой Савельевой как раз и был роман с этим одноклассником. А информацию о фактическом изнасиловании вывалил сам молодой человек. После произошедшего он прилюдно объяснил Савельевой, что Ларионова теперь 'его' и 'никуда от него не денется'. Впрочем, к его чести стоит добавить только то, что после произошедшего он дважды просил Ларионову выйти за него замуж. Но она ему, как вы понимаете, согласием не ответила.

— Я могу узнать его имя? — очень тихо спросил я.

— Можете. Но оно того не стоит. Я уже навёл справки. Жизнь парня не сложилась. Кто-то выписал ему волчий билет. В институт он не смог поступить, в армию его не взяли, на нормальную работу он также не смог устроиться. И тогда он переехал к родственникам в Тольятти. Те с трудом устроили его на автозавод. Но что-то в нем, видимо, всё-таки надломилось. Он не смог построить свою жизнь. И сейчас еле-еле сводит концы с концами. Кажется, пьёт... Впрочем, точно не знаю, так как эту информацию я вытащил из сплетен его одноклассников, которые упоминали о биографии этого 'героя' в одноименных соцсетях. Так что кто-то влиятельный наказал парня и без вас. — Я помолчал. — Мне рассказывать дальше, или вы предпочитаете продолжить разговор потом? — сухо поинтересовался Исаев.

— Продолжайте. — Я сунул сигарету в рот.

— Второй роман был у Ларионовой в институте. Это я подчерпнул из переписки её однокурсниц в 'ВКонтакте', где многие из них общаются, обсуждая свою и чужую личную жизнь. Я зацепился за фразу: 'Роман у Ленки был коротким и закончился абортом'. Я проверил: на четвертом курсе Ларионова действительно брала академический отпуск. Пришлось совместить собственную интуицию, догадки и опыт и порыться в архивах. Таким образом я и нашёл данные, что операцию Ларионовой делали в больнице Юго-Западного округа Москвы, причем операцию проводила врач-акушер Аушева Маргарита Ивановна. И я подумал — и перебрал все фамилии однокурсников Ларионовой. Среди них я и нашёл Александра Аушева. Я разыскал о нём данные. Аушев прописан и живет в том же Юго-Западном округе. Женат, воспитывает дочь, которая родилась пять месяцев тому назад. А роды у жены Аушева принимала её свекровь. Та самая врач-акушер, которая делала аборт Ларионовой.

У человеческой подлости и любви некоторых матерей к сыновьям, вообще-то, нет границ. Но верить в эти границы порой мне всё-таки хочется...

— А если ребёнок у Ларионовой был не от Аушева? — тихо спросил я.

— Ну, — невесело усмехнулся Исаев, — если бы Аушев был её добрым другом, а его мать помогла бы ей в её трудных обстоятельствах, то Ларионова общалась бы с ними. По крайней мере, поздравила бы их с рождением долгожданной дочки и внучки. Но она с ними не общается.

— Откуда вы знаете?

Исаев вздохнул.

— У Аушева есть папка в социальных сетях. Однокурсники его поздравили. А у Ларионовой есть папка в 'Instagram'. И там — только фотографии её и Максима Евгеньевича Сафронова. Только его — на протяжении всех пяти лет...

Я поднялся со стула, на котором сидел. Подошёл к подоконнику, прижался лбом к холодному стеклу. Я получил правду, которую искал. Не было у Ларионовой никакого второго дна — а была чистая, запретная для меня девочка, чей полудетский отпор я принял за желание как следует раздразнить меня. Двадцать восьмая, кого со вкусом поимел я — я, её четвёртый...

Так тошно от себя мне ещё никогда не было. А потом в моей голове сложилось то решение, которое я подспудно искал весь день.

— Алексей Михайлович, — вырвал меня из размышлений голос Исаева. — Мне жаль, если информация о Ларионовой вас расстроила. Но, к сожалению, так иногда бывает. Если вы соберётесь продлевать контракт, вы знаете, как найти меня. А пока я прощаюсь.

— Нет, погодите. Мне нужно от вас ещё кое-что.

— Да? И что именно?

И я выложил Исаеву свою схему.

— Но я не знаю, как мне проникнуть в систему 'Systems One' под именем Кристенссена, — признался я. — Я могу лишь от себя поставить подтверждение, но это всего лишь затормозит процесс и подозрений с Ларионовой не снимет.

— Кажется, я знаю, как вам помочь, — помедлив, ответил Исаев. — Алексей, вы имеете представление, что такое административный пароль?

— Да, — кивнул я.

— В таком случае, я пришлю его вам ровно через десять минут.

— Сколько это стоит?

— Ни сколько, — отрезал Исаев. — Я дам вам только ссылку. Всё остальное сделать вы сами. Удачи — и до свидания.

Исаев сдержал своё обещание, и я получил код. Разобрался с системой и выполнил задуманное. Потом закрыл компьютер. Но мысли о моей двадцать восьмой преследовали меня до конца дня. Я курил, пил воду, садился на постель и снова вставал.

На рассвете я, наконец, выбрался из номера, отправился в бар, взял двойной кофе. К семи утра на веранду, по которой кружил я, подтянулись служащие 'Марриотта'. К семи тридцати — первые гости на завтрак. В восемь я увидел оживлённую Аверину и хмурую Савельеву. Светка кивнула мне, не отнимая от уха мобильный, и показала пальцем на бар и на себя: мол, сейчас возьму кофе и подойду к тебе поболтать. Савельева прошла мимо, но, разглядев жест Светы, немедленно развернулась и зашагала ко мне. Впрочем, после услышанного о её похождениях в школе я не то что разговаривать с ней — я видеть её не хотел. И я демонстративно повернулся к ней спиной. Савельева опустила глаза вниз и медленно отошла. Зато ко мне подлетела Светка.

— Доброе утро, Алексей Михайлович, — светясь улыбкой, жизнерадостно прочирикала она. — Вы сегодня просто прекрасно выглядите. Можно узнать, какие у вас планы на сегодняшний день?

— Самые радужные.

— Например? — и Аверина кокетливо подняла бровь.

— Например, позавтракать, потом посетить две первых сессии. В четыре часа дня провести круглый стол. А дальше по обстоятельствам.

— А вы не хотите в перерыве найти для меня время и показать мне город? — Света отпила кофе и медленно облизнула нижнюю губу. Я проследил за движением её розового языка.

— Света, — тихо сказал я, — мне казалось, мы с тобой уже обо всём договорились?

Аверина прищурилась:

— Ну, ведь планы могут и меняться?

— Могут. Но не в твоём случае.

— А что со мной, интересно, не так? — с вызовом спросила Света. — Я что, так плохо выгляжу?

'Так, пора заканчивать эту длинную историю', — подумал я и произнёс:

— Хорошо выглядишь. Дорого. И, главное, доступно.

Пауза. А потом в глазах Авериной промелькнула такая ярость, что, если бы взглядом можно было убивать, я бы уже лежал мёртвым.

— Ты, ты... ты, сволочь, — задыхаясь, с перекошенным лицом, зашипела Аверина.

— Я знаю, кто я, — кивнул я. — Главное, что теперь это поняла и ты. На этом и остановимся.

Светка попятилась. Развернулась, передёрнула плечами и промаршировала к буфетной стойке. А я отвернулся и принялся изучать взглядом окрестности, одновременно контролируя вход на террасу. Увидел, как на веранду вошли двое мальчиков Ларионовой. Пошатываясь, за ними увязался Денис из 'Корсы'. И только Лены не было нигде, а она-то и была нужна мне. Я хотел поговорить с ней, объяснить, что всё вчерашнее было ошибкой. И одновременно дать ей понять, что мы можем остаться друзьями.

К девяти утра, перездоровавшись с двадцатью русскими, сонным Эрлихом и бодрым Ричардссоном, я окончательно убедился, что Ларионова на завтрак не придёт. К девяти тридцати у меня было ровно три объяснения её отсутствия: а) Ларионова ещё спит, б) Ларионова уже встала и первым же рейсом сбежала от меня в Москву, и в) Ларионова окопалась в номере на все дни конференции. Но на утреннюю сессию она могла и пойти. И я отправился в вестибюль.

Пристроив себя у входа в конференц-зал, увидел поджавшую губы Аверину, которая с видом 'ух, как я тебе отомщу!' промаршировала мимо меня. Потом — двух 'киндер-сюрпризов' Лены, которые вежливо мне кивнули. Покачивающегося Дениса, с утра пораньше приложившего к коньяку. И, наконец, Савельеву, которая, вместо того, чтобы пройти в конференц-зал, опять, как акула, начала нарезать круги вокруг меня. Чертыхнувшись, отодрал плечо от стены и отправился в конференц-центр. Отсидел там ровно до без пятнадцати двенадцать и выбрался на улицу. Сел на лавочку, выкурил три сигареты подряд, встал и направился прямиком к консьержке.

— Goddag, — улыбнулась мне новая мисс 'Услужливость'.

— Goddag. Подскажите, гостья, проживающая в номере 'тридцать три — двадцать шесть', из номера не выезжала?

— Нет.

— Так, супер, — я потёр ладонями лицо. — А из номера она выходила?

Консьержка наморщила лоб, подумала, обернулась к стойке и пересчитала все сданные ей ключи:

— Нет, сегодня эта гостья карточку нам не сдавала.

— А вы не могли бы соединить меня с её сьютом? — попросил я.

— Да, конечно. Пожалуйста. — Консьержка, прижав трубку к уху, нащёлкала пальцами телефонный номер. Послушала гудки и сделала печальное лицо:

— К сожалению, гостья не отвечает.

— Ясно, спасибо. Tak.

И я, наплевав на всё, быстро пошёл к лифтам.

Доехал до третьего этажа, вышел в коридор. Подошёл к номеру Лены. Табличка с красной этикеткой 'не беспокоить' висела ровно так, как я её и повесил, и я постучал в дверь. Потом позвал:

— Лен, открой... Лена!

В ответ — гробовая тишина, зазвеневшая в моей голове мыслью: 'Она тебе не ответит, потому что она либо плачет, либо вообще... наложила на себя руки, после того, что ты сделал с ней, похотливый ублюдок'.

Я сжал челюсти и примерился к хлипкой двери. 'Вломить в дверь ногой и войти туда? Или всё-таки соблюсти приличия и сгонять за помощью? Но если Лена из номера не выходила, а я был последним, кто закрывал эту дверь, то и дверь могла остаться не запертой...' Убрав ногу, я потянул дверь за ручку. Раздался характерный щелчок. Вошел в прихожую и сразу же услышал шум воды из-за двери в ванной комнате. '...М-мать ... а вдруг она вены там вскрыла?'

Моё воображение тут же преподнесло мне картину белых тоненьких ручек, раскинутых в бессильном призыве, красную воду, капли крови на полу... Да, я — неврастеник. И очевидные проблемы сначала повергают меня в ужас, после чего в моей голове возникает ахтунг и только потом созревает решение. Матерясь, я дёрнул на себя ручку двери ванной. Влетел в периметр, глотнул влажный горячий воздух, упёрся глазами в ванну. Моргнул. И уже через секунду, сотрясаясь от бессильного смеха, сполз вниз по противоположной стенке. Ещё бы: в ванной, в пене, сидела голенькая Лена и застывшими от ужаса глазами смотрела на идиота, ворвавшегося к ней в тот самый момент, когда она, сунув в рот щётку, чистила зубы и задумчиво мычала 'maybe...'.

— Лен, прости, — простонал я.

— При-придурок! — В голову мне полетела зубная щетка. Потом мокрая губка. Мимо правого уха просвистела пластиковая бутылка с шампунем.

— Идиот, ты хоть понимаешь, что ты до смерти меня напугал? — Ларионова тряслась от гнева и от шока, пережитого пару секунд назад. — Да я чуть не умерла, когда ты сюда ворвался. Я вообще только проснулась. И я... что ты смеёшься, Андреев, псих ты ненормальный?

Вытирая слезы от хохота, я успел выставить вперед руку, отбивая кусок мыла. Пока Лена хваталась руками за стенки ванной и, поднимаясь, шарила злыми глазами в поисках очередного снаряда, я успел разглядеть её. Всю. Выглядела Ларионова просто великолепно. Сочный изгиб груди, на которой красовалась белая клякса зубной пасты, и открытые влажные губы, из которых в мою голову долетали остатки проклятий, моментально напомнили мне о том, что у нас вчера было. От неё исходила бешеная, провокационная аура, которой я честно сопротивлялся позавчера, вчера и даже сегодня утром.

Мой смех прекратился сам собой. Её вопли и проклятия тоже, когда я поднялся на ноги и сдёрнул с себя футболку.

— Ты что?.. Нет! Нет, я кому сказала! — Сообразив, что водные процедуры закончились, закричала Лена. Заметив мой жадный взгляд, в очередной раз проехавшийся по ее ногам, ребрам и тому хрестоматийному месту, которое я вчера попробовал на вкус, Ларионова ойкнула и завертела головой в поисках полотенца. Но полотенце висело над моей головой, и Лена вцепилась в занавеску, которую я, успев к тому моменту выдраться из брюк, дёрнул на себя. Занавеска слетела, а на мои плечи обрушились удары мокрых маленьких рук:

— Отвяжись от меня. Немедленно!

— Ш-ш, иди ко мне.

Драться она перестала, но зато решительно объявила:

— Значит, так: всё вчерашнее было ошибкой, понятно? Но мы можем остаться друзьями.

'Ничего себе...' Увы, развернуться в этой маленькой душевой можно было только по обоюдному согласию. И я, перехватив её, выдернул из ванной.

— Я всё — всё Максу расскажу! — задыхаясь, пообещала Лена. — Скотина, Андреев, я — не для тебя!

— Да ты уже сама льнёшь ко мне.

— Отпусти меня, — взмолилась Лена, обнимая меня за шею, пока я нёс её в комнату, — ну зачем я тебе?

А вот этого я не знал, честно. Единственное, в чём я был уверен: каким бы я у неё не был — первым, вторым, третьим, четвёртым — я стану у неё последним'.

28.

'Он посадил меня на кровать и присел на корточки, рассматривая меня так, точно перед ним была статуэтка, с которой он не знал, как поступить: то ли поставить её на камин, чтобы насладиться зрелищем — то ли разбить на тысячу кусков, чтобы больше не мучиться.

— Ну, зачем я тебе? — прошептала я, когда он мягко толкнул меня на матрас и опустился сверху. Он промолчал. По его плечу скатилась капля воды, упавшая мне на губы. И я моментально ощутила его запах и вкус. Из моей головы тут же вылетели и принципы, и моя добродетель. И все же, я выдвинула последний аргумент:

— Андреев, у меня другой есть!

— Но здесь сейчас только ты и я.

Его решимость начал не на шутку пугать меня, и я вцепилась в его плечи.

— Всё нормально. Я понимаю, что делаю, — прошептал он, а я вдруг увидела в его глазах... нежность. Я замерла. Он пробормотал что-то на немецком.

— Ч-что? — рискнула переспросить я.

— Я сказал, извини за вчерашнее... Лен, поцелуй меня. — Он потянулся ко мне, а у меня перевернулось сердце. Это было то самое ощущение, когда ты вдруг осознаешь, что человек, лежащий рядом с тобой — такой же, как ты. Реальный. Живой. И он тоже чувствует. Осторожно отвела чёрную прядь с нахмуренного лба, потом, осмелев, в первый раз запустила пальцы в вихры на его макушке.

— Такие мягкие... Как ты, — ещё смущаясь, прошептала я.

Он моргнул, я потянула его к себе. Поймав мои губы, он осторожно толкнулся в меня. Еще раз. И ещё. Потом рывком перевернул нас, и я оказался сверху. Забросил моё бедро повыше.

— Поцелуй меня, как вчера, — попросил он. Я приблизила к нему лицо, готовясь, в случае чего, цапнуть его за скулу. Но он больше не поддразнивал меня. Бережно уложил мою голову в изгиб своего локтя и осторожно накрыл мою грудь ладонью. Изнемогая, я обвила руками шею мужчины, который мог свести с ума.

— Так нельзя, — прошептала я.

— Можно.

Распластавшись на нём, я прижалась к нему, пытаясь забрать больше. Он тихо простонал и приоткрыл глаза — затуманенные и смущённые. Поймал мой взгляд:

— Назови меня по имени. Пожалуйста. Сейчас. Я прошу тебя.

И я сдалась.

— Лёша, — очень тихо произнесла я.

— Ещё.

— Алексей. Лёша...

Через полчаса мы вышли из номера. Я смотрела на него и глазам не верила. Передо мной был совсем другой человек: спокойный, серьезный, сдержанный. Мы молча дошли до стоянки такси. Пока я крутила головой по сторонам, боясь увидеть косые взгляды реселлеров (и Авериной), он наклонился ко мне и с заговорщицким видом произнёс:

— Døde røde rødøjede rådne røgede ørreder med fløde.

— Что? — неуверенно фыркнула я.

— Я говорю: дохлая, красная, красноглазая, гнилая копченая форель со сливками... Это датская скороговорка. А ты перестань думать, к чему это всё. Я просто хочу показать тебе город и накормить обедом. Раз уж ты на завтрак не пришла. Из-за меня. Ага?

Пока я осмысливала новый образ многогранного Алексея Михайловича, он распахнул мне дверцу такси, усадил и повез на набережную Нихавн (свежая, красная, с дымком запечённая форель с картофелем и овощами). Потом мы бродили по городу. Андреев показал мне памятник сказочнику Андерсену, Ратушную площадь, и, смеясь, притащил меня на Строгет (нет, не к музею эротики, а в маленькое кафе).

— Я хочу кофе и мороженое, — попросила я.

Андреев кивнул. Потом купил пакет чипсов и 'Пепси-Колу' и утащил меня в ещё зеленый осенний парк, расположенный через залив Эресунн. Усадил на скамейку, сам развалился рядом. Ненавязчиво расспросил о детстве, о семье, об институте. Выслушал то, что я неохотно поведала ему (мама была певицей, папа ушёл из семьи, учёба была интересной), и рассказал мне пару забавных историй из своей жизни (как его не взяли в иняз и как он сделал карьеру в 'Systems One', периодически водя за нос самого Кристенссена). Я слушала его, смеялась, спорила или задавала вопросы, но больше смотрела на него — такого открытого, непринужденного. И думала я о том, что такую мужскую позу часто используют в рекламе: легкая сексуальность с обещанием чего-то большего. Андреев явно пытался меня очаровать и даже не скрывал этого.

— Леша, ответь мне на вопрос: зачем тебе всё это? — спросила я, когда он протянул мне последний чипс.

— А я больше не хочу с тобой воевать, — невозмутимо ответил он. — Ты слишком мне нравишься.

Посмотрел, как я растерянно кручу в пальцах хрустящий ломтик, усмехнулся и встал:

— Пошли. В четыре сорок наш круглый стол.

Отобрал у меня пустую банку 'Пепси' и отправил её в урну. Порылся в карманах, всучил мне пластинку 'Orbit' и снова взял меня за руку:

— Пошли.

Я вздохнула: я совсем забыла о презентации, которая меня ждёт. С пониманием этого ко мне пришло и осознание реальности. Андреев и я — по сути, чужие друг другу люди. Уже не враги. Но и не друзья. Почти и не любовники. 'Мы вообще не знаем друг друга!' И я попыталась высвободить свою ладонь из его руки.

— Что? — не понял он.

— Отпусти меня.

— Зачем?

— В гостинице люди.

— Да что ты? — хмыкнул он.

Не принимая шутки, я покачала головой:

— Лёша, это серьёзно. Там могут быть мои реселлеры и твоё руководство.

— Ну и что? — Андреев изогнул бровь, глядя на меня с любопытством.

— Это... это не удобно, — попыталась выкрутиться я.

— Кому именно неудобно? — Он никак не хотел от меня отстать.

— Тебе, — буркнула я.

— А тебе? — Андреев внимательно смотрел на меня. И я решилась, подняла на него глаза:

— А мне всё равно.

— Прекрасно, тогда идём вместе, — Андреев потянул меня за руку.

Мне повезло: в вестибюле, на кресле сидела только Яна Савельева и листала гостиничный журнал. Она явно нас ждала: при виде Андреева подалась всем телом вперёд, но уже через секунду обмякла и опустила глаза. Я вцепилась в пальцы Алексея.

— Не бойся, я и сам её боюсь, — игриво прошептал он. Под взглядом Яны мы дошли до лифта. Как и вчера, молча доехали до третьего этажа. Вместе дошли до моего номера. Я отперла дверь, но Андреев, вместо того, чтобы открыть её, придержал:

— Лен, запомни, рассказывай только то, что ты готовила. Ничего не изобретай, ничего не выдумывай. Всё, жду тебя в конференц-центре, только компьютер прихвачу. — Он быстро огляделся, потом так же быстро поцеловал меня в губы и, напевая 'maybe, maybe ...', направился к лифтам. Я проводила взглядом его гибкую фигуру, переступила порог и заперла дверь. Оглядела разобранную постель, ещё хранившую изгибы наших тел. Увидела пустую бутылку из-под воды 'Evian', которую мы выпили вместе. И ту самую, белую салфетку с чётким размашистым почерком: 'Утром. 12:00. На лавочке'. Я сделала всё, чтобы не прийти, а он сам пришёл за мной. Позвонил мобильный, мелодия сказала: 'Это Макс'. Прислонившись к стене, вжавшись в неё лопатками, глядя в окно, на ярко-синий Эресунн, я пережидала звонки, считая секунды: 'Две, три, четыре...'. Наконец, Макс бросил трубку.

— Макс, прости меня. Я не смогла влюбиться в тебя. А сегодня ещё и предала тебя, — очень тихо произнесла я. Мне казалось, я сказала это шёпотом, но звук моего голоса эхом оторвался от стен и почти оглушил меня. Как и осознание того факта, что моё предательство произошло не сегодня, не вчера, а ещё в 'Systems One', когда я заглянула в серые глаза и поняла: погибаю...

И пусть это была совсем не любовь — не та, с первого взгляда, о которой так часто пишут и говорят, но которую мало кто видел — но то, что происходило сейчас, вдруг стало той самой вспышкой, которой сначала так просто отдаться и от которой потом так трудно бывает вылечиться...'

Глава 8. Danke Schon

Тот, кто способен полностью владеть своим рассудком, овладеет всем, что принадлежит ему по праву.

Э.Л.Джеймс

28.

'Собрав компьютер и распечатки с презентациями, я начала переодеваться в офисный костюм — в тот самый, что был на мне в 'Systems One' в день встречи с Андреевым. Стоя перед зеркалом и оправляя блузку, поймала себя на мысли о том, что очень хочу показать Алексею Михайловичу совсем другую Лену. Не растерянного полуребенка, а взрослую, почти состоявшуюся женщину. И пусть я не такая респектабельная, как он, и пока не умею так же, как он, держать себя на публике, но в профессиональном плане я тоже кое-что умею. 'Ты хочешь быть достойна его', — промелькнуло в моей голове. Эта мысль на мгновение смутила меня. Но — только на мгновение.

Надев туфли на самом высоком каблуке, я вышла в коридорчик. Запирая номер, услышала в отдалении схожий щелчок и обернулась. Из номера, ближайшего к лифтам, вышла Света. Джинсы, топ, жакет — она абсолютно точно воспроизвела тот стиль, в котором я болталась по городу. Первой мыслью, едва не подкосившей мою новоиспеченную уверенность в себе, стало понимание, что Аверина, скорей всего, видела нас с Андреевым. Второе суждение, догнавшее первое и вытолкавшее его взашей, поставило руки в боки и задало мне вопрос: 'Ну и что, что видела? Что из этого?' Света кинула на меня недружелюбный взгляд. Я нажала кнопку лифта.

— Как погуляли? — спросила Света.

— Ничего, спасибо.

— Город понравился?

— Да.

— Ну, ну... Ладно, давай поторапливаться, а то Алексей опозданий не любит, — произнесла Света.

Быстрым шагом пройдя в вестибюль, мы направились в бизнес-центр. Запутавшись в анфиладе переговорных комнат, минут через пять я всё-таки нашла ту, что была определена для моей презентации. Открыв стеклянную дверь, шагнула в периметр, где стоял проектор, овальный стол, а вокруг кофемашины толпилось человек шесть немцев и двадцать русских реселлеров. Света по-свойски уселась за стол, обозревая Андреева, который, привалившись бедром к столу, беседовал со своими коллегами.

'Так вот почему Света оделась именно так: она его вкусы знает', — ревниво подумала я, оглядывая Андреева. Да, он умел произвести впечатление всегда: белый свитер, другой, из синей пряжи, накинут ему на плечи. Мягкие серые брюки. К тому же, на шее у Алексея Михайловича красовался абсолютно новый для меня девайс: не мокрое полотенце, а итальянские очки типа 'Clic' в черепашьей оправе. Отвечая на чей-то вопрос, Андреев дёрнул уголком рта.

'Сколько раз я уже видела это движение — попытку сдержать улыбку? — промелькнуло в моей голове. — Сейчас прикроет рот указательным пальцем'. Андреев, как по нотам, поднял вверх руку — и я не сдержалась, фыркнула. Алексей с забавно-строгим видом пристроил очки на нос и оглядел меня.

— О, Елена Григорьевна. Какое счастье, что вы почти не опоздали, — усмехнулся он. — Готовьтесь, начнём ровно через минуту.

Я прикусила губы. Сейчас мне больше всего (и при всех) хотелось дать ему подзатыльник (или — продемонстрировать всем, что у нас 'отношения'?)

— Простите, Алексей... Михайлович. Вы не предупредили меня, какой зал выберете, — в своём фирменном стиле начала я, но Андреев красноречиво взглянул на меня, мол, не нарывайся, Лена, мы сейчас с тобой не в постели, а на деловой встрече. Вздохнув из-за очередного (и, увы, в этот раз заслуженного) укорота, положила на стол ноутбук. Миша услужливо присоединил его к плазме. Я заняла свое место у стойки.

— Guten tag, — откашлявшись, начала я на немецком. Люди, стоящие вокруг кофемашины, даже не обернулись. Андреев поморщился, расправил плечи и открыл было рот, собираясь прийти мне на помощь, но это было моё выступление, а не его, и я повысила голос.

— Добрый день, дамы и господа, меня зовут Елена Ларионова, — по-русски, громко и четко отрапортовала я. На меня воззрились двадцать семь пар изумленных глаз. И я перешла на английский, тот самый международный язык, который здесь все понимали.

— Надеюсь, датский кофе вам всем понравился. — Пауза. — И если вы его выпили, то предлагаю перейти к слайдам. Пожалуйста, рассаживайтесь.

Андреев вскинул брови и насмешливо прикусил губу. Но послушно отошёл к противоположной стене и стёк вниз на стул. Отведя от него свой взгляд (ага, сейчас я тут командую!), я начала излагать свой проект. Доложила о стратегии и о подходах, о тематике выбора методов и о конкретных успехах. Удачно ввернула пару цитат, позаимствованных мной у Ричардссона. Кто-то засмеялся. Я тоже пошутила, что нам, простите, ещё копать и копать, увидела в ответ улыбки, и вдруг впервые в жизни поймала себя на мысли о том, что я себе нравлюсь. И что я могу показать, что моей фирме есть, чем гордиться. Вернее, можно было бы гордиться, если бы не мои фальшдоки под ?? 27/15, 322/42 и 088, к которым сейчас плавно, но верно подводила меня презентация.

'А может, обойтись без показа отчётности?' — мелькнула в голове трусливая мысль.

У меня был резон обойти стороной эту часть выступления.

Дело в том, что в 'Systems One' программа партнерской ведомости представляет собой сайт, с двумя типами интерфейсов. В первом типе генерятся запросы на получение денег. В другой выгружаются отчётные документы. В соответствии с процедурой, суммы на продвижение выделяются либо за подписью Тани Сиротиной, либо — самого Кристофа. Отчётность же принимается только после одобрения её Кристенссеном. И я, чтобы получить подтверждение, в отчётный период выгружала в портал файлы, демонстрирующие подлинность сделанного (буклеты, фотографии, ссылки на прямую рекламу). Следующим пунктом стояла задача выложить документы, подтверждающую оплату, сделанную 'Ирбис' её контрагентам. Контрагентами, соответственно, являлись рекламное агентство, полиграфическое бюро или консультанты. Суть же моих 'фальшдоков' заключалась в том, что часть счетов поступала ко мне от Сиротиной. Получив такой вот инвойс, я шла в бухгалтерию 'Ирбис', требовала оплатить счёт, после чего выкладывала в систему электронную квитанцию, а Сиротина подтверждала оплату 'галочкой'. Казалось бы, всё правильно, гладко и хорошо. Но если бы кому-нибудь пришла в голову мысль отправить эти документы в финансовые структуры 'Systems One', то там бы сразу возник вполне резонный вопрос: а почему, собственно, часть отчетности отмечена подписью Тани Сиротиной, а не Кристофом Кристенссеном? Проведя короткий блиц-опрос и сличение рыночных цен, 'безопасники' 'Systems One' очень быстро бы разобрались, что я 'сливаю' суммы на счёт, подкинутый мне Сиротиной. И хотя дураку ясно, что ни я, ни Таня не могли просто так 'свистнуть' полмиллиона, кто бы стал разбираться?

И я решила идти ва-банк.

— Собственно, моя презентация закончена. У кого-нибудь есть вопросы? — Избегая пристального взгляда Андреева, спросила я. Часть аудитории промолчала. Кто-то недоуменно пожал плечами, кто-то покачал головой. И тут Денис из 'Корсы' откашлялся и важно произнёс:

— Простите, а вы не могли бы показать на конкретном примере, как вы закрываете отчётность? У нас в 'Корсе' пару раз был конфликт с Сиротиной из-за выделяемых нам сумм. По её словам, мы неправильно отчитывались. Я вчера позвонил Татьяне, и она порекомендовала мне задать этот вопрос на круглом столе вам.

'Таня? — промелькнуло в моей голове. — А зачем это Тане?'

— Хорошо, я... я попробую объяснить, — начала я, соображая, как мне теперь выкручиваться. Потому что считать совпадением свою поездку в Данию, этот круглый стол и тот совет, что дала Денису Таня, я уже не могла.

— Отлично, — обрадовался Денис. — А может, мой вопрос не всем здесь интересен? Если так, то мы с вами можем переместимся в холл, или в бар, где вы всё мне и расскажете. Один на один, да?

— А я вот думаю, что вам никуда уходить не нужно, — раздался голос Андреева. Я вскинула на него глаза. Алексей уже успел подняться и сейчас подходил ко мне. — Вообще-то, Денис, я думаю, что сам смогу вам показать, как делалась эта отчетность.

Моё сердце ухнуло и покатилось вниз. 'На чьей ты стороне?' Мазанула трусливым взглядом по лицу Алексея и получила в ответ такой взгляд, что съёжилась окончательно. Краем глаз успела отметить злорадную улыбку Авериной, и в моей бедной голове окончательно образовался кавардак из гнева, страха, злости — и ощущения, что я стою на краю вырытой для меня ямы. Вру. Я уже летела в неё...

— Позвольте занять ваше место, — попросил меня Андреев. Я отошла и села на соседний стул. Алексей встал за мой ноутбук. Увидев свое непосредственное начальство за презентационной стойкой, немецкая группа сделала серьёзные лица и подтянулась ближе. А Алексей положил пальцы на клавиатуру.

— Поищем документы ?? 27/15, 322/42 и 088. — С неимоверной скоростью он вошел в систему и разыскал все мои фальшивки. — Начнем со структуры запроса. — Моё сердце замедлилось, а потом рвануло вперёд со скоростью удиравшего зайца. — Денис, скажите, кто подтверждает у вас запросы?

— Всегда только Кристенссен.

— Вот и в 'Ирбис' то же самое.

Не веря своим ушам, я подняла голову и увидела то, что не ожидала увидеть ни при каких обстоятельствах: в запросах почему-то стояло подтверждение не от Сиротиной, а... от Кристофа. И, судя по дате, эта подпись была поставлена им вчера. 'Что происходит? Откуда это вообще взялось?' Я поклясться могла, что передо мной — иллюзия. Подняла на Андреева вопросительный взгляд, но он его проигнорировал.

— А теперь посмотрим на закрывающие документы. — Алексей щёлкнул кнопкой, и слайд с отчётностью повторился всё с той же 'галочкой' Кристофа. — Как вы все знаете, — невозмутимо продолжил Алексей, — единственным подтверждением о стопроцентной достоверности отчетов является подпись главы представительства. В документах 'Ирбис' эти подписи есть, что видели все здесь присутствующие. — Андреев сделал паузу и оглядел слушателей. И все, как один, кивнули головой. И только я одна поняла, что скрывалось за этим...

Вчера, поздно вечером, когда Андреев ушёл от меня, не надеясь на продолжение и не зная, отвечу ли я ему взаимностью, благодарностью или просто прекращу с ним всякие отношения, он ухитрился войти в систему и подделать подпись Кристофа. Возможно, кто-то ему помогал, но именно Андреев вывел меня из-под удара, действуя на свой страх и риск. Конечно, он мог мне всё рассказать, но, видимо, оценив способность моего лица отражать то, что я чувствую, он побоялся, что я волей-неволей выдам себя, его — и нас...

Это был шах и мат. Денис что-то залепетал в ответ. Аверина откинулась на стуле, задумчиво крутя в тонких пальцах свой черный 'Blackberry'. А я сидела, вцепившись в стул и испытывая горячее желание броситься Алексею на шею. Тем временем Андреев уже сворачивал назойливый монолог Дениса словами 'теперь пусть с вашими отчётами разбирается лично Сиротина'. Отошел от стойки и начал прощаться с присутствующими. Переговорная быстро пустела.

— Лен, ты здорово выступила, — похвалил меня Миша. — Скажи, гулять с нами пойдешь? Конференция завтра закончится, и сегодня последний вечер, когда ещё можно попытаться что-нибудь посмотреть.

— Нет, — светясь от счастья, покачала я головой, — нет.

Ещё бы: меня ждал Андреев! Увлекаемый Иваном, махнувшим мне на прощание, Миша ушел. А передо мной возникла Света:

— Лен, можно тебя на минуточку?

Я, не колеблясь, встала.

— Знаешь, Лена, — со странной улыбкой произнесла Света, — вчера ты сказала мне одну очень хорошую фразу. Сегодня я её тебе повторю: я тебе не соперница.

— Знаешь, Света... — начала я.

— Нет-нет, не надо. Я желаю тебе счастья... и твоему Максу тоже. — Света кинула на меня последний взгляд и растворилась за дверью. Я пожала плечами и, вернувшись к столу, принялась отключать ноутбук.

— Ну, ты как? — Выпроводив последнего немца, Алексей закрыл дверь и присел на край стола.

— Я тебе так благодарна. Я... я... — И я пошла к нему.

— Погоди. Я знаю, что ты мне благодарна, и всё такое, — Алексей стянул с носа очки. Помолчал. Поднял на меня грустный взгляд. — В общем, я ещё вчера хотел с тобой поговорить, но всё не выходило... Лена, мне очень жаль, но тебе всё равно придётся уйти из 'Ирбис'. И лучше всего это сделать сразу же после возвращения в Москву.

— Что? — Я почувствовала себя так, точно с разбегу врезалась в бетонную стену. — Почему? Из-за чего? Ты ведь взломал систему, и...

— Ну, систему взломал не я, а совсем другой человек. Правда, по моей просьбе, — усмехнулся Андреев. Покосился на закрытую дверь, потёр переносицу. — Понимаешь, я просто не хотел, чтобы тебя выставили из 'Ирбис' с волчьим билетом. Но уйти из 'Ирбис' тебе всё равно придётся, потому что твоё начальство уже договорились с Кристенссеном. Проще говоря, тебя 'слили'.

— Что? — ахнула я. Андреев поморщился.

— Только не расстраивайся, — попросил он. — Просто... ты этого не знаешь, но дело в том, что Кристенссен ровно через полгода уйдет с поста главы представительства. И на его место будет назначен другой человек. И это буду я, Лена.

— Что? — Я замерла. Потом улыбнулась: — Нет, это здорово, что именно ты получишь эту должность, и я тебя поздравляю, потому что ты молодец, и ты этого достоин, и ...

— Лена, — Андреев поморщился, — пожалуйста, успокойся. И попытайся сосредоточься на том, что я тебе сейчас говорю. А я тебе говорю, что проблема заключается в том, что ценой моего назначения являлся 'слив' тебя. Но я не смог этого сделать.

'Почему? Потому что я тебе нравлюсь?'

— Потому что мы вчера переспали, — спокойным голосом произнёс Алексей, — а после того, как я поставил подписи Кристофа под твоими фальшивками, я фактически вошёл с ним в открытый конфликт. Но я этот спор выиграю, потому что у меня есть Магда, кое-какие акции Кристофа, и я...

— Подожди. А причём тут твоя помощница?

Я удивлённо воззрилась на него, и получила в ответ такой же ошеломлённый взгляд серых глаз.

— Лена, — поморгав, аккуратно начал Андреев. — А с чего ты взяла, что Магда Кристенссен моя помощница?

— Кристенссен? — На сопоставление фамилий Кристофа и Магды не требовалось особых усилий. — То есть Магда — это дочь Кристенссена, да? — Алексей кивнул. — А ты... Ты какое имеешь к ней отношение? — еле ворочая языком от ужаса, выдавила я.

— Я? Но я... Погоди... Вот чёрт! А я-то считал, что Аверина тебе всё рассказала. Я-то думал, ты знала про Магду и про меня. Вот же черт, а?! — Андреев спрыгнул со стола и забегал по комнате.

— Лё... Алексей, что происходит?

Андреев вернулся ко мне, попытался взять меня за руку. Но я отобрала её, глядя в его лицо, перекошенное, бледное.

— Лен, извини, — Андреев, не выдержав моего взгляда, отошел к закрытой двери, зачем-то подёргал ручку, потом снова вернулся. Теперь он стоял передо мной и кусал губы.

— Лена, давай начистоту? — предложил он. — Видишь ли, когда я только устроился в 'Systems One', я начал отношения с Магдой... Я решил, это пойдёт мне на благо. Да, согласен, — Алексей поморщился, перехватив мой взгляд, — это выглядит убого и мерзко, и надо было давно всё это прекратить, но я всё не мог решиться. И я продолжил встречаться с ней. Но я...

Он ещё что-то рассказывал, но я с трудом разбирала его голос. Мои надежды рушились — рассыпались, как карточный домик, как прах — как пепел с его сигарет.

— Но я закончу с Магдой, просто мне нужно на это время. К тому же, мне есть, чем надавить на Кристофа. У меня есть акции 'OilИнформ', и я смогу обменять их на свою свободу. Как только всё уляжется, я переведу тебя в 'Systems One'. Поработаешь подо мной...

'Он с ума сошёл?'

— Алексей, остановись. Что ты пытаешься мне предложить? — Я нашла свой голос. — Стать твоей любовницей, пока ты будешь прощаться с Магдой Кристенссен?

— Лен, ну не передергивай ты, — огрызнулся Андреев. — Разве я это тебе предлагал? К тому же, как я понял, у тебя тоже кто-то есть. Так?

'Нет, не так. Но Макс у меня был, пока ты не появился...'

— Да, — спокойно кивнула я, — есть. А что ты сказал про акции? 'OilИнформ', кажется?

— Я говорил, что акции 'OilИнформ' Кристоф купил на моё имя. И теперь Кристоф спит и видит, как получить их обратно.

— А зачем они ему?

— Ну, это к делу не относится, но у Кристофа есть планы на Григория Поручикова.

Услышав это, я закрыла глаза и мысленно расхохоталась. Абсурд ситуации убивал наповал: мужчина, спасший меня, спал с дочерью главы представительства, одновременно с этим приглашая в постель и меня, девочку Поручикова.

— Поручиков? Какое странное имя, — улыбнулась я. — Лёш, скажи, а ты сам хоть раз в жизни видел этого человека?

— Ни разу. — Андреев с облегчением вздохнул, решив, что скользкая тема закончилась, и шагнул ко мне. Пользуясь тем, что я стою к нему в пол-оборота, я зажмурилась, молясь лишь об одном: чтобы он не дотронулся до меня. И тут зазвонил его мобильный. Кем бы ни был абонент — я его благословила.

— Вот чёрт, это Магда.

Стиснув кулаки, я ощутила во рту привкус желчи. Меня убивало всё, что имело к нему отношение.

— Лена, через пятнадцать минут в моём номере, хорошо? Договорим до конца, — Андреев потрепал меня по плечу и быстро вышел в коридор.

Дверь закрылась.

Я развернулась к столу. Посмотрела перед собой и не смогла разобрать текст на собственных слайдах. Не понимая, почему я не могу прочитать даже самые крупные буквы, моргнула, и на мои руки шлёпнулась огромная прозрачная капля. За ней другая. И ещё одна. И ещё. А потом слезы полились рекой. Вцепившись в сидение стула, я, раскачиваясь, начала тихо скулить, чтобы не зарыдать в голос. Андреев использовал Магду, Свету, Кристофа, меня — каждого по своему усмотрению. Предатель, вор, трус и обманщик, он заставил меня поверить в то, что он — не такой. Хотя, нет, он сделал ещё хуже. Он растоптал меня. Как все — как каждый, кто хоть раз ко мне прикоснулся... С пониманием этого пришла и дикая, исступленная ярость, в которой сгорело всё лучшее, что я ещё испытывала к нему. Впрочем, злость всегда лечила меня — бешеная и едкая, она никогда не давала мне умереть, когда этот мир убивал меня.

Я приказала себе перестать реветь. Вытерла слёзы, залезла в карман юбки и вытащила мобильный. Глубокий выдох и быстрый вдох. И — всего одна клавиша, вызывавшая номер того единственного человека, которому ты звонишь всегда, когда тебе нужна помощь.

— Приёмная Поручикова, — ответила Дина, его секретарь.

— Григория Александровича, пожалуйста.

Щелчок — и знакомый, родной голос:

— Алёнушка, детка, здравствуй. Что случилось? Динара сказала, ты сама не своя. Почему ты звонишь мне в приёмную, а не на мой сотовый?

'Потому, что звонок, прошедший с коммутатора, никто не запишет. А у меня в телефоне всё ещё корпоративная сим-карта'. Но всё это можно объяснить и потом. А пока — самое главное:

— Папа, я попала в беду...

Я выложила отцу всё.

И про акции 'OilИнформ', которые находятся у Андреева, и про то, что я делала с отчётностью в 'Systems One'. Я, каясь, объясняла отцу, что я — глупая, инфантильная девочка, которой двадцать шесть лет. И всё, что я по-прежнему могу, это быть его дочерью, взявшей у него на квартиру взаймы и вернувшей свой долг полностью.

Выслушав мой 'плач Ярославны', отец помолчал. Потом аккуратно начал:

— Алёна, я, конечно, не второй понедельник живу и не первый день в бизнесе, чтобы считать, что коммерция у нас и белая, и пушистая, но... но ты-то могла посоветоваться со мной, прежде чем лезть в авантюры? Или ты считаешь себя сиротой при живом отце?

— Нет, я так не считаю. Я просто хотела сама все решать, — хлюпнула я носом. — И ты одобрил меня, когда я пошла на работу в 'Ирбис', а не к тебе.

— Конечно, я одобрил, — немедленно согласился отец. — Я одобрил, потому что считаю, что, чтобы что-то получить, надо это заслужить. К тому же, я полагаю, что моей дочери не пристало сидеть на родительской шее.

— Вот и я так считаю, — уныло поддакнула я. — Но я никогда не думала, что меня захотят подставить. Мне всегда казалось, я Кристенссену нравлюсь.

— О господи, Лена, — невесело усмехнулся отец, — и о чем вы вообще думаете в ваши 'роковые' двадцать шесть? О том, что каждый из вас исключительное явление на этой планете? О том, что вы знаете эту жизнь лучше своих родителей? Или — что надо исправить весь мир вместо того, чтобы просто начать с себя?.. Ладно, о смысле жизни дома поговорим. А пока собирайся. Ты вылетаешь в Москву, сегодня, первым же рейсом. Динара закажет тебе билет.

— Хорошо, папа.

— И ещё: я сам встречу тебя в аэропорту.

'Нет, мне сначала нужно встретиться с Максом'.

— Папа, меня Максим встретит.

— Нет, Алёна.

— Да, папа. Пожалуйста! — взмолилась я. — Ну пойми ты меня, мне на сегодня уже 'укоротов' достаточно. Давай я успокоюсь, и сама завтра приеду к тебе в офис.

— Ну, хорошо, Алёна. Тебе жить.

Папа грустно повестил трубку. А я пошла в номер, складывать чемодан. И тут вспомнила про Андреева...'

IV.

' — Нет, Магда, я не передумаю. Да ты и сама знаешь, что так будет лучше для всех. — Я стоял на улице, слушал голос Магды и молился всем богам, чтобы она положила трубку. И моё желание сбылось: Магда, тихо пожелав мне счастья, наконец отключилась.

— Алексей, я бы хотела с вами поговорить, — окликнул меня женский голос. Оборачиваюсь: рыжие волосы, зеленые глаза, неприятный, сверлящий взгляд. 'Как её? Ах да, Савельева...'

— Простите, но я тороплюсь. Меня ждут. — Я попытался быстро избавиться от неё.

— Вам все-таки придётся выслушать меня, — заявила рыжая. — Это насчет Лены.

— А вас что, так волнует судьба Лены? — всё-таки не удержался я. — Интересно, с каких это пор? Со школьного выпускного?

Я думал, это её подкосит. Но Савельева усмехнулась:

— Ясно. 'Добрые' люди всё-таки и до вас добрались... Впрочем, позвольте полюбопытствовать: а как вы об этом узнали?

— Знакомые сообщили. А теперь разрешите с вами попрощаться, потому что я...

— Мы с Леной дружили. Все десять лет, с самого первого класса, -произнесла Савельева. — А потом на меня обратил внимание наш одноклассник. Глеб... Его звали Глеб.

— Послушайте, мне это неинтересно. И я...

— Глеб нравился всем. И Лене он тоже нравился. Но она отступила. Из-за меня. Потому что я была в него влюблена. — Казалось, Савельева смотрит мимо меня и ничего не слышит. — За одно за это я бы всё — слышите? — всё для неё сделала. Ну, а дальше случилось... то самое... Нет, со мной Глеб не спал, — перехватив мой неприязненный взгляд, покачала головой 'рыжая'. — Глеб Лену ждал. А потом он каким-то образом узнал про её секрет. Ну, вы знаете, про какой... ну, что Лена абстинент... и что ей пить нельзя.

И пока на выпускном друзья Глеба брали меня в оборот, Глеб утащил Лену в пустой класс. Я пришла за ней ровно через десять минут. А оказалось, поздно... Нет, она не плакала. Она вообще ни при ком никогда не плачет. Она сказала, что ни в чём меня не винит. Она только попросила меня никому ничего не рассказывать. Просто... ну, после развода с отцом Лены у её матери только-только начали складываться отношения с новым мужем, и Лены боялась, что этот случай ещё больше отдалит её родителей друг от друга. Но я нарушила слово.

— То есть 'благую' весть по школе разнёс не ваш Глеб, а вы?

Честно? Мне очень хотелось её ударить. Но я никогда не поднимал руку на женщину, и я сунул ладони в карманы.

— Нет, — Савельева покачала головой. — Это был именно Глеб. Но это не важно. Важно другое: Лена так и не смогла простить меня. Нет, поверьте, она добрая, хорошая. В ней только одно плохо: она никогда и никому не прощает своего унижения. Даже если вы — всего лишь свидетель этому... И всё же, мне она помогла. После института я искала работу, а она устроила меня в 'OilИнформ', где я сейчас и работаю. — Савельева придвинулась ближе ко мне и заглянула мне в лицо. — Только знаете, что? Лена никогда бы этого не сделала, если б знала, что это я — я! — рассказала про Глеба её отцу. Отец Лены — Григорий Александрович Поручиков. Он — владелец 'OilИнформ'. Я у него работаю. И это он наказал Глеба. — Савельева подняла на меня взгляд — презрительный, непрощающий. Я попытался что-то сказать, но тут пискнул мой телефон.

— Извините, секунду. — Я полез в карман. Вытащил мобильный и прочитал начало письма, 'упавшего' мне на почту: 'Уважаемый господин Андреев, компания 'OilИнформ' заблокировала ваши акции, судебный иск... в течение двух дней просим прибыть в наш офис. Адвокатская контора 'Бородин и партнёры'.

— И последнее, Алексей Михайлович, — сквозь шум, назревающий в моих ушах, донёсся голос Савельевой. — Я, собственно, почему пыталась с вами поговорить? Я предупредить вас хотела. Я видела вчера, каким образом вы увезли Лену. Я хотела остановить её, но меня бы она не послушалась. Мне кажется, вы нравитесь ей. По-настоящему нравитесь. Что ж, это — её выбор... Но, если вы, как Глеб, посмеете её обидеть, то я поступлю, как и тогда, в школе. Я всё расскажу её отцу. И вам — не поздоровится.

Савельева кинула на меня последний взгляд, развернулась и пошла в гостиницу. А я рухнул на скамейку. Потер ладонями лицо, рассмеялся и не узнал свой голос.

— Вам ничего не придётся рассказывать, — прошептал я, — потому что ваша Лена уже это сделала...

И я даже знал, почему. И дело было не в Магде.

Лена посчитала меня циником, который использовал её промах с фальшивками, чтобы заслужить её вечную благодарность и определить себе в любовницы. Но она ошибалась. Начнём с того, что циники — это бывшие романтики, которых хлёстко обработала и обобрала жизнь. Такие, как мы, обычно представляемся вам эдакими одиночками. Эта независимость и привлекает к нам людей. В итоге, роль циника становится наркотиком, и ты в неё врастаешь. Впоследствии ты делаешь всё, чтобы не выбиться из роли. И всё идёт своим путём, пока однажды ты не встретишь женщину. Сначала ты просто хочешь дотронуться до неё. Потом задаешься вопросом: а какая она, настоящая? Почему тебя тянет к ней? И ты действительно тянешься к ней, хотя по-прежнему уверяешь себя, что это — увлечение длиной в каких-то два-три дня. А потом происходит что-то, и тебя оглушает нежностью. И эта нежность берёт тебя в такие тиски, которые посильнее всех твоих принципов, всех твоих комплексов. Вот это и есть та точка отсчёта, когда будет разрушен твой кокон. Но самое ужасное произойдет не тогда, когда эта женщина предаст тебя, а тогда, когда ты осознаешь: она — такая же, как ты. Она уже кем-то сломана. И оттолкнула она тебя, потому что она тебе не поверила, раз этот мир избил её, ударив резко, наотмашь. Я это видел. Я это знал. Давным-давно, у женщины, которую я любил вопреки всему...

— Сука. Я тебя убью. — Возвращаясь из школы, я открыл дверь квартиры и прислушался. В ответ — глухой удар и новый стон:

— Нет! Не надо.

— Сколько раз я просил тебя не пить? Сколько? Сколько? Сколько?

— Мама? — позвал я.

— Тварь. На, получай.

Звук удара, крики. Я рванул на мамин голос. Мама лежала на полу, защищаясь руками.

— Не смей её трогать! — закричал я и в первый раз в жизни полез на отчима. Он отшвырнул меня, как щенка, ударом кулака в лицо. Размазывая по щекам кровь, я попытался встать, чтобы снова пойти на него. Мне было всего десять лет. Отчим, чье отчество я носил, чертыхнулся и выскочил из комнаты. А я утром сбежал к деду. И не потому, что испугался, а потому что, когда я подполз к маме, она сплюнула кровавые сгустки на пол и бросила мне в лицо, равнодушно, устало и холодно:

— Ты бы не лез ко мне, хорошо? А еще лучше, если б тебя вообще никогда не было...

Я поднялся со скамейки и пошёл в 'Марриотт'. Добрался до своего номера. В прихожей меня 'накрыл' новый звонок.

— Да, Кристоф? — ровным голосом поздоровался я.

— Что это значит, Алексей? — Кристоф чеканил слова. — Мне звонила Сиротина, она только что разговаривала с Денисом, и там, в системе...

— Это я сделал.

— Что? — Кристоф замер на полном скаку. — Повтори ещё раз?

— Это сделал я.

Трубка замолчала, но через секунду мембрана добела раскалилась яростью:

— Мальчишка, ты что задумал? Ты с кем решил потягаться? Ты помнишь, что я тебе обещал?

— Помню. Делайте, что считаете нужным.

— Магда...

— Она отпустила меня. Для неё так лучше.

— Я тебя уничтожу. Я тебе...

— Удачи. — Я положил трубку.

Хотел запереть дверь, но не стал этого делать. Открыл мини-бар, вытащил бутылку 'Посольской'. Я не пил спиртное со дня похорон матери. Налил в стакан, сделал глоток. Водка обожгла глотку, но в мозг так и не проникла. Зато появилось ощущение, что тело умерло, а душа застыла. И вот тогда я сел в кресло и стал ждать. Её. И она не подвела, явилась. Вошла в периметр, закрыла дверь, привалилась к ней спиной.

— Ну привет, Андреев, — ледяным голосом произнесла Лена. Оглядев мою позу (скрещенные ноги на журнальном столе, рядом бутылка), презрительно хохотнула. — Что, есть что праздновать? Или, может, займемся любовью? Ты же этого хотел? Впрочем, я на это уже не пойду. Как я говорила, у меня есть другой. И он лучше тебя. По крайней мере, порядочней.

Я молчал, разглядывая изумительно-красивое лицо уже не моей женщины. Между нами разлилась тишина. Молчание было соткано из её быстрых вдохов и моих медленных выдохов.

— Ну, скажи хоть что-нибудь, прежде, чем я уйду, — предложила Лена. И вот тогда я задал ей единственный вопрос:

— Зачем?

— Чтобы тебе было больно, — ни минуты не сомневаясь, ответила она. Я кивнул. Ларионова ещё что-то кричала, но мне казалось, что в комнате растекается вязкая гелиевая масса, затягивающая в вакуум её лицо, голос, глаза. Нас с ней. Впрочем, 'нас с ней' никогда не было. А была мечта — иллюзия, что ради этой девочки стоит меняться.

— Ты меня использовал! — Лена, задыхаясь, забрасывала меня словами. — Ты и сам проститутка, которую все пользуют. — Я дёрнулся, когда она этими словами ударила меня по лицу. А Ларионова захлебнулась в новом приступе ярости. — Ты обманул меня! За это я и дала тебе сдачи. Потому что я никому больше не позволю унижать меня. Потому что ты такой же, как все. Ты — как все...

Я стиснул стакан.

— Не смей напиваться! — Ларионова сделала стремительный шаг ко мне. Потом спохватилась и снова впечаталась в стену спиной. — Что ты молчишь, Андреев? — прошептала она.

— Уходи.

— Что? — моргнула она.

— Уходи, — очень тихо повторил я. Ларионова, как слепая, нащупала ручку двери и отступила в коридор.

— Ты разбил мою жизнь! — совершенно по-детски выпалила она. Дверь захлопнулась. И тогда я сказал:

— А ты разбила мне сердце.

Я думал, это прозвучит иронично, а вышло смешно и беспомощно. Впрочем, какая разница, если мой мир разбился, а карьера, мечты, всё, над чем я работал и создавал годами — всё покатились к чёрту?..

Я встал, отставил стакан. Набрал адвокатам.

— Алексей Михайлович, завтра с утра вы должны быть в Москве, — заявили мне юристы.

— Хорошо. Я вылечу сегодня, первым же рейсом'.

Глава 9. Back to Russia

IV.

...Ибо ночь — пора тоски и метаморфоз.

Рэй Брэдбери, 'Марсианские хроники'

'Паспорт. Чаевые горничной. Звонок Ричардссону с извинениями, что я не смогу завтра присутствовать на конференции. Короткое письмо Эрлиху с просьбой дать мне отпуск за свой счёт. Что ещё? Ах да, нужно позвонить водителю. Клавиша. Вызов. Соединение.

— Алексей Михайлович?

— Привет, Антон, сможешь встретить меня? Я сегодня возвращаюсь в Москву. Номер рейса скину тебе смс-кой.

— Шереметьево и сразу в гостиницу?

— Да.

— Конечно, я вас встречу.

Прихватив сумку, захлопнул дверь номера и направился к лифтам. Доехал до вестибюля, огромного и холодного, абсолютно лишенного людей, как будто и меня изгоняющего. Подошёл к стойке, за которой стояла вчерашняя консьержка. 'Скажи тёте здравствуй...' Положил на стол карточку, сказал, что выписываюсь. Не задавая лишних вопросов, мисс 'Услужливость' проверила данные номера. Я рассчитался и сел в такси.

Потом была дорога по городу, который я окончательно возненавидел. Пробки на узких улицах, в которых я старалась не думать о ней, и наконец Каструп. Регистрационная зона. Поедание собственных мыслей. Новый шквал эмоций. Обида. Злость. Молитва, чтобы эта игла ушла из моего сердца. Приступ сарказма, шепнувшего, что нужно пожелать Лене счастья с её архитектором. Мои закрытые глаза, а на сетчатке глаз — снова её отражение... Точку в моих судорогах поставили те самые, не прощаемые слова, которые я услышал.

'Да, я такой. Только вот ты предала меня раньше всех!'

— Объявляется рейс на Москву...

Проход через всю зону. Последняя сигарета в 'загончике', когда ты куришь уже сто пятнадцатую сигарету и не чувствуешь её вкус. И, наконец, посадка в бизнес-класс. Стюардесса, задёргивающая шторками салон. Три часа полёта, и самолет, выпустив шасси, приземлился в Москве. Пройдя паспортный контроль, я вышел в зал. Поискал глазами Антона — и вдруг заметил этого, её архитектора. 'Не понял. А он что тут делает?' Я притормозил. Сообразив, что судьба готовится подбросить мне очередную пакость, покрутил головой. И тут я увидел её...

'Она что же, возвращалась в Москву тем же самым рейсом? Нет, этого не может быть. Так просто не бывает!'

Между тем Ларионова быстрым шагом направилась к архитектору.

— Привет, — тихо сказала она. Полезла в сумку, достала крошечный самолётик. — Прости, Макс, наверное, это было нужно дарить не сейчас, но я привезла тебе подарок. А ещё нам надо поговорить. Но не здесь, а дома.

— Дрянь! — Архитектор смахнул игрушку с её узкой ладони. 'Боинг' упал и разбился, придавленный его каблуком. — Дрянь... сучка.

— Что? — растерялась Лена. — Макс, ты что с ума сошел?

— Ах, ты не понимаешь? Ты с кем трахалась? — Багровый от бешенства архитектор выхватил мобильный, нажал на кнопку, и я услышал стоны. Свои и её. Это было отвратительно.

— Ну, скажи, что это запись была сделана не в твоем номере, — издевательски предложил архитектор.

— Нет, думаю, что в моем. А кто это прислал? — сглотнув, спросила Лена.

— Какая мне разница! Впрочем, в сообщении только одно было сказано: 'Передайте привет вашей девушке и напомните ей, что она мне не соперница'. Так что это за ублюдок, который трахал и тебя, и её?

— Не смей так говорить про него! — закричала Ларионова, каким-то чудом превратившись из нахохлившего воробушка в коршуна. — Не смей так про него говорить, потому что он тут совсем ни при чем. Я позволила, я хотела, я — а не он!

Закончить фразу Ларионова не успела. Архитектор разогнал руку и обрушил на её щеку ладонь. Ларионова вскрикнула и осела. Я моргнул. Потом, матерясь и проклиная свою ступор-неповоротливость, рванул к ним. Успел перехватить пальцы архитектора, занесенные для второй оплеухи, и корпусом вломил его тушу в колонну. Из архитектора тут же вышибло дух, и стокилограммовый кабан сполз вниз, на пол. Пока эта сволочь с трудом ловила своё дыхание, я повернулся к Ларионовой. Она стояла, покачиваясь, и закрывалась руками. Покрутив головой и оценив собирающуюся толпу, я сказал:

— Извините, поскользнулся. Полы тут у вас скользкие...

Кто-то хмыкнул. Архитектор схватился за лёгкие. Воспользовавшись всеобщим замешательством, отвёл Ларионову в сторону.

— Молодой человек, а багаж-то девушкин как? — окликнула меня какая-то сердобольная женщина. Чертыхнувшись, вернулся за чемоданом Лены. Ведя перед собой Ларионову, поискал глазами Антона.

— Алексей Михайлович, я здесь, — подскочил тот.

— Чемодан и сумку в машину, но позже. А пока подержи Лену.

— Подержать? — 'Водила' ошеломлённо похлопал ресницами.

— Если она от тебя сбежит, я тебя убью, — прояснил ситуацию я и быстрым шагом направился к магазину, где продавались газеты, жевательная резинка, сигареты, ещё какое-то барахло и то, что мне требовалось — вода в бутылках, покрывавшихся инеем в холодильнике. Слава богу, очереди не было. Взяв пару 'Evian', вернулся к водителю, который, как клещ, вцепился в Лену. Перехватив мой взгляд (ага, я вообще долго отхожу от приступов ярости), Антон сглотнул и отпустил локоть Лены.

— Это я... что бы она... — испуганно начал он.

— ...не сбежала, — закончил я фразу. — Молодец. А теперь иди к машине и подгоняй 'тачку' к выходу.

Водитель моргнул, кивнул и пулей рванул на стоянку.

— Спасибо, — прошептала Лена.

— Не за что. Скулу мне покажи.

Лена хлюпнула носом, но подчинилась. И я увидел те самые, сводящие меня с ума, глаза и наливающуюся тяжелым синяком щёку.

— Мать его так, а? — Я вручил ей бутылку. — Приложи к щеке. Когда эта бутылка нагреется, дам другую, холодную.

— Ой, жжёт, — пискнула Лена.

— Так и должно быть. Держи, синяк быстрей сойдет.

— Бывший хулиган? — грустно усмехнулась Ларионова.

— Нет, вечный отличник, — огрызнулся я. — А теперь пошли к машине.

Она снова послушалась и позволила отвести её к выходу. 'Ауди' был на месте. Я открыл заднюю дверцу:

— Садись.

— Зачем?

— Покатаемся по ночной Москве.

Лена вздрогнула, и я сбавил тон:

— Поедем на квартиру к твоему архитектору. Заберешь свои вещи. Потом я на такси доберусь до гостиницы, а Антон отвезёт тебя домой.

— Но... но это Макс живет у меня. — Она опустила голову, разглядывая носки туфель.

— Что? — И тут за голову схватился я. Ирония судьбы: Ларионова посчитала альфонсом меня, когда этот кабан катался на её шее.

— Знаешь, Лена, — начал я, — я всё понять не могу: ну, что я такого сделал, чтобы судьба все время подносила мне тебя, а?

— Ты что это имеешь в виду? — прищурилась Лена.

— Я имею в виду, что в этом случае я, вместо того, чтобы забыть о тебе, поеду к тебе домой.

— Это ещё зачем?

— А затем, что этот придурок, оклемавшись, тоже туда приедет.

— И — что? — не поняла она.

— А то, что он снова ударит тебя.

— Нет, он не будет, — Ларионова помотала головой, — Макс не такой.

— Не такой? А какой? — Я был готов придушить её. — Очнись: он. Поднял. На тебя. Руку. А значит, он еще раз это сделает.

— Откуда ты это знаешь? — Её глаза ощупали моё лицо, нашли шрам. — Это... скажи, это... откуда?

— Оттуда. Всё, хватит. Садись и поехали.

— Андреев, я с тобой к себе не поеду!

— Я тебя сейчас в 'Ауди' силой засуну!

Ларионова передернула плечами и, играя в обиженную, скользнула в автомобиль.

— Меня до ближайшей стоянки такси, — распорядилась она.

— Нас обоих до Ленинского проспекта, дом сто пять, — рыкнул я, устраиваясь рядом. Нет, не за тем, чтобы пообжиматься с ней, а затем, чтобы она не сбежала от меня на первом же светофоре. Антон, покосившись на нас, включил музыку и сосредоточился на дорожных просветах.

— Что? — между тем ахнула Ларионова. — Ты что, и адрес мой знаешь?

— Говори тише.

— Ты знаешь мой адрес? — прошипела она.

— Да.

— Откуда?

— Хочешь знать правду? Ладно, давай поговорим по душам. — Я развернулся к ней, придвинулся ближе. — То, что ты видишь здесь, — и я указал на свою скулу, — это 'подарок' от отчима. Он, знаешь ли, очень любил драться. А информацию о тебе мне дал детектив, которого я нанял.

— Зачем ты это сделал? — Ларионова принялась грызть губы, с тревогой разглядывая меня.

— А я очень хотел разобраться, что не так с твоей личной жизнью.

— Что?!

— Не кричи.

— Ну и как, разобрался?

— Разобрался. И теперь у меня к тебе есть только один вопрос: не подскажешь, кто сделал эту запись и прислал её твоему архитектору?

Глаза в глаза. Поняв, что я больше ни во что не играю, Ларионова сдалась:

— Света... Аверина.

— Да ладно? — не поверил я. — А номер у неё откуда?

— Я... я звонила с её телефона Максиму.

— О господи, — я закатил глаза. — А зачем ты это сделала, можно спросить?

— Я хотела... ему сказать, что я по нему... соскучилась. Ну, помнишь, там, у гостиницы... я ещё дразнила тебя, когда ты с Магдой приехал?

— Молодец, Ларионова. — Других слов для неё у меня больше не было. Лена молча отвернулась к окну. Я повернулся к другому.

В полнейшей тишине (если не считать музыки, под которую Антон любил гонять по Москве) мы подъехали к пятнадцатиэтажному дому, спрятанному между традиционным для спальных районов 'Перекрестком' и кучей палаток. У дома было три подъезда.

— У какого остановиться? — Приглушил музыку Антон. Ларионова промолчала.

— У первого, — ответил я. Антон лихо притормозил, открыл нам дверцы.

— Алексей Михайлович, а может, мне вас подождать? — многозначительно спросил Антон.

— Нет. Спасибо. Я сам разберусь.

— Ну, как скажете... — Антон кивнул Лене, пожал руку мне, сел в 'Ауди' и уехал.

А мы с Ларионовой остались одни.

— Веди, — предложил я, вешая свою сумку на плечо и подхватывая её чемодан.

— А ты водителя зря отпустил, — блеснула она глазами. — Я тебя к себе, между прочим, не приглашала.

— Значит, буду на лестнице ночевать.

— Значит, будешь... Дай, я ключи из чемодана достану.

Она приложила 'таблетку' к двери. Я открыл её. Потом был унылый проход по усеянной почтовыми ящиками полутёмной площадке. Газеты, кучей сваленные на полу. Лифт с выжженной кнопкой '7' и надписью: 'Оля — дура'. Вот скажите мне, и кто заставляет москвичей, гордящихся своей духовностью, гадить в своём же городе? Пока я размышлял, что подобный бардак лечится трудовым субботником и прилюдной поркой засранцев, Лена погремела ключами и отперла дверь. Кинула на меня быстрый взгляд, пощёлкала кнопками сигнализации.

— Ну, проходи, — неохотно предложила она. Я переступил порог. Впечатление царских хором квартира не производила. Но в отличие от моего жилья, в ней был уют. Этот дом явно любили.

— Покажи мне, где вещи бросить, — попросил я.

— Сам выбирай.

Стянул кроссовки, взял сумку, толкнул первую попавшуюся дверь. Оказалось, спальня. Её. С ним. Большая двуспальная кровать, с раскинутой на ней футболкой с забавным голубым Покемоном, поверх — аккуратно сложенные мужские джинсы и свитер. Моим первым желанием было закрыть эту дверь, следом — дверь её квартиры, потом дверь лифта, дверь подъезда и уйти, куда глаза глядят. Вместо этого пошел вперёд по коридору, пока не заметил нечто, напоминающее миниатюрный кабинет (десять квадратных метров, шкафы, книжные полки, компьютерный стол, диван). Сзади прошелестели её шаги. Я обернулся:

— Здесь твой Макс не спал?

— Что? — растерялась Лена. — Нет... Нет, никогда.

— Тогда спокойной ночи.

— Подожди. Я хотела тебе сказать, что я ...

— Ужинать я не буду. Чай и кофе не хочу. В душ, с твоего позволения, схожу. А ты можешь делать всё, что считаешь нужным.

— Нет, я... Лёша, пожалуйста, прости меня. И я хочу позвонить папе. Я скажу ему, что с акциями... ну, что всё это ошибка.

Я отпустил сумку, и она громко приземлилась на пол. Сел на диван. Потер лицо. Потом переносицу. И, видимо, занимался этим достаточно долго, потому что Ларионова успела подойти ко мне и присесть рядом на корточки.

— Лёша... — Она попыталась заглянуть мне в лицо.

— Не звони отцу. Не надо, — помотал головой я.

— Почему?

— Потому что всю эту историю с Кристофом надо было давно заканчивать. Да, очень плохо, что всё закончилось именно так. Но хорошо, что закончилось. Так что завтра твой отец получит акции, Кристоф — Магду, Магда — свободу и возможность жить своей жизнью, а ты... ты, пожалуйста, выполни мою просьбу.

— Какую?

— Оставь меня в покое.

Лена поднялась. Попыталась что-то сказать, но так и не решилась. Она ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. Дом, который я никогда не знал, погрузился в сумрак. И только единственная мысль билась в моей голове: 'Что мы такого сделали, чтобы я потерял тебя, а ты — себя, Лена?..'

28.

Каково это — знать, что из-за тебя будет плохо тому, кого ты любишь больше всего на свете?

Джин Калогридис, 'Невеста Борджа'

'Я знала, чувствовала: он там не спит. Он был рядом, так близко, что я ощущала даже его пульс — и в то же время, я не могла дотянуться до него. Андреев словно отсёк меня от своей души, отрезал от своего тела. Закрыл дверь в будущее, которое еще утром пытался мне предложить. Но — было ли у нас это будущее?

Да, оно было. Вернее, оно могло было быть, если бы я не сыграла в игру под названием 'реванш за своё прошлое'. А ведь Андреев ни разу не оскорбил меня, ни разу не обидел. Да, ему нравилось доминировать, но он по своей природе был стопроцентным мужчиной, к тому же, привыкшим, принимать решения любой степени сложности. Но он же брал на себя всю полноту ответственности. Такие, как он, никогда не будут под каблуком у женщины. Да, он был большим любителем устраивать словесные баталии, но в его фразах, брошенных мне, никогда не было настоящей ненависти.

Я слезла с кровати, на которой провела битый час. Подошла к кабинету, но дверь была закрыта — не достучишься, не дозовёшься. Подумав, отправилась в кухню. Поставила чайник, разыскала овощи, мясо, зелень. Салат получился, картошка и мясо тоже. Расставив на столе тарелки, выложила приборы и вернулась к кабинету. Постучала. Он не ответил. Я заглянула внутрь: он сидел на диване, подвернув под себя ногу, и, поглядывая в ноутбук из-под очков, что-то быстро печатал.

— Лёша, пойдем ужинать, — позвала я.

— Спасибо, я не буду.

— Пожалуйста, пойдем ужинать. Считай, что это моя компенсация тебе за обед в Копенгагене.

Помедлив, Андреев всё-таки отложил ноутбук и встал. Я привела его в кухню:

— Выбирай любое место и садись.

Он осмотрелся, явно прикидывая, где было место Максима.

— Лёша, — вздохнула я. — Ну перестань. Ну пожалуйста. Да, я уже поняла, что Макс тебе не нравится. Садись, где ты хочешь. И с этого момента считай, что я официально пригласила тебя в гости.

Андреев хмыкнул и сел на первый попавшийся же стул. Я примостилась рядом.

— Какие у тебя планы на завтра? — отрезая кусок телятины, осведомилась я.

— Съездить к твоему папе, — вредным голосом отозвался он.

'Упс. Не с того начала...'

— Это мне понятно, — кивнула я, — но я тебя о другом спрашивала. Ты в Шереметьево мне сказал, что собирался в гостиницу. Пожалуйста, отмени бронь.

Андреев даже вилку до рта не донес:

— Это ещё зачем?

— Потому что я не хочу, чтобы ты уезжал.

На этот раз вилка была отложена преувеличенно медленно.

— Лена, — мягко, точно разговаривал с душевнобольной, начал Андреев, — а тебе не кажется, что это — уже полный бред, отдающий дешёвым фарсом?

— Нет, мне так не кажется, — я переправила в рот кусочек помидора. Прожевала и произнесла: — Потому что, как только мы с тобой поужинаем, я позвоню отцу и попрошу его отозвать иск.

Андреев вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Ларионова, — начал он, — я, конечно, тебе признателен за твоё доброе сердце, кулинарные успехи, гостеприимство, и всё такое, но я, пожалуй, прямо сейчас поеду в 'SAS Radisson'. Ты как, не в обиде?

— Я не в обиде. — Я также отложила вилку. — Но съехать прямо сейчас у тебя не получится.

— А — почему?

— А потому, что Максим вернётся.

— Попросишь папу охрану прислать, — сообщил Алексей Михайлович металлическим голосом.

— Вот вообще не собираюсь, — усмехнулась я и сложила на груди руки, — наоборот, если ты сейчас уйдёшь, то я распахну настежь двери и усядусь на пороге. Буду ждать его.

Андреев долго смотрел на меня.

— Лен, чтобы выжить в ближайшие три минуты, тебе придётся объяснить мне, что за игру ты затеяла, — в конце концов, проскрипел он.

— Объясню, если ты будешь есть. Кстати, как картошечка?

Андреев вцепился в вилку, как в спасательный круг, наколол ломтик и уколол меня новым взглядом.

— Проясни мне свои идеи, — потребовал он.

— Ну, я тут подумала... В общем, я считаю, что ты кое в чём прав. Так что завтра я заеду на работу и напишу заявление по собственному. После чего поищу себе место в какой-нибудь другой компании. Пусть не такой крупной и известной, но надежной и респектабельной.

— То есть в 'Systems One' ты под меня не пойдешь? — Алексей бросил на меня быстрый взгляд.

— Нет, не пойду. А у тебя, что, есть шанс остаться главой представительства? — удивилась я.

— Нет. Но у меня есть очень хороший шанс навсегда остаться в Германии. — Моё сердце упало вниз и покатилось под ноги. — И кстати, я тебе в любовницы не предлагал, — сухо напомнил он.

— Спасибо, мне сразу легче стало, — кивнула я. — Скажи, а где твои родители? Они тоже живут в Германии?

— Они умерли. Давно. Дед. И мама.

— А твой отец?

— А его у меня никогда не было. — Перехватив мой потрясенный взгляд, Андреев встал. — Спасибо за ужин. Тебе помочь с посудой?

— Не надо.

— Тогда еще раз спасибо. А где у тебя, кстати, курят?

— Здесь.

Андреев похлопал себя по карманам, потом направился в кабинет, где лежала его сумка.

Пока его носило по моей квартире в поисках никотина, я поставила на стол кофейник, заварочный чайник, вазочку с клюквой в сахаре и устроилась на стуле, ждать его. И он пришел, на ходу распечатывая обёртку белой пачки 'Dunhill'. Оперся бедром на подоконник, посмотрел на меня:

— Лен, скажи, а к чему ты вообще весь этот разговор завела?

— Я больше не хочу с тобой воевать, — повторила я ему его фразу.

— И это всё?

— Всё.

— Понятно... В таком случае, послушай то, что я тебе скажу. Я сегодня тоже кое-что исправил. Во-первых, расстался с Магдой, во-вторых, закончил все дела с Кристофом. И произошло это, кстати, не потому, что ты меня подловила. И не потому, что я решил таким вот образом перед тобой извиниться — просто я верил, что у нас с тобой может что-то и выйти... Но ты сделала мне больно. Возможно, я это заслужил, но ты сделала мне больно намеренно. И вот теперь я стою здесь, смотрю на тебя и задаюсь вопросом: а кто такая Лена? Милая девочка с чудной улыбкой и искренними глазами? Девушка, которую кто-то когда-то очень жестоко обидел? Женщина, которую я захотел больше своего вдоха? Или же — стерва, которая однажды снова прорвет твою кожу и выйдет наружу в тот самый момент, когда ты решишь: я предаю тебя?

Повисла пауза. Я не знала, что сказать. Андреев кивнул:

— Вот именно. Можешь не отвечать. Вопрос был риторическим. Кстати, ты и я ещё можем остаться друзьями. Мы, черт возьми, можем остаться даже лучшими в мире подружками, но — это всё.

— Всё?

— Всё. Я не допущу развития наших отношений. Потому, что даже сейчас тебе нечего мне сказать. Всё, Лен, спасибо за ужин и разговор по душам. Я пошёл спать. — Андреев притушил сигарету и собрался выйти из кухни.

Вот тут я и выпалила:

— Нет... Постой... Пожалуйста. Ты не так меня понял.

Андреев постоял, потом развернулся ко мне:

— И что же я не так понял?

— Я действительно не хочу, чтобы ты уходил. Ты... ты мне нужен.

Он помолчал, потом спросил:

— Скажи, ты своего Макса любила?

— Н-нет. Не думаю.

— Я так и понял, — кривовато усмехнулся он.

— Понял? — разозлилась я. — А что, ты что-то знаешь о любви?

— Знаю. Я очень любил свою мать, — он подошёл ко мне. — И хотя я могу ошибаться, но, по-моему, любовь — это такая штука, когда ты всегда выбираешь того, с кем ты, может быть, быть и не хочешь, но ты всегда возвращаешься к нему, потому что ты без него не можешь. Я вернулся к тебе. А что сделала ты? — Я промолчала. Он кивнул. — Вот именно. Ты летела в Москву к своему архитектору. Так что нам с тобой до любви ещё далеко. Хотя мы были близко — гораздо ближе, чем тебе кажется...

Андреев развернулся и направился к кабинету. А я медленно опустила вниз голову. Он была прав во всём. Кроме одного. Я ушла с ним, а не с Максом'.

Глава 10. Final Countdown

Final countdown (англ.) — обратный отсчёт.

28.

'Олицетворение мужской независимости в синей футболке и чернильных джинсах прошествовало в ванную. Я посидела на кухне, послушала, как из-за двери льётся вода и отправилась в комнату. Вытащила из шкафа стопку постельного белья, положила её на диван Андрееву и снова вернулась на кухню. Моя посуду, услышала, как поочередно хлопнули двери ванной и кабинета, и в квартире снова воцарилась гнетущая тишина. 'Господи, точно в склепе...' Закусив губы, перешла в спальню. 'Не торопи его. Он сам придёт. Он всегда приходил первым', — уверяла я себя, направляясь в ванную и включая воду. 'Он придёт', — повторила я, усаживаясь на постели. В два ночи я все ещё сидела, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к безмолвию, которое нарушало только тиканье часов, отсчитывающих оставшиеся нам часы. В полтретьего я наконец легла. В четыре сон пощадил меня.

Моё утро наступило ближе к десяти, с воплем: 'Ну, Ларионова!' Дверь спальни распахнулась и в комнату влетел полуодетый Лёха, сжимая в одной руке сотовый, в другой — зубную щётку.

— Ты хоть раз можешь сделать, как я прошу? — начал он прямо с порога.

— Доброе утро. — Я безмятежно улыбнулась, откинула одеяло и села.

— 'Доброе утро'? 'Доброе'? — Андреев взмахнул зубной щеткой, как мечом. — Ты зачем звонила отцу?

— Но я же тебе говорила...

— Слушай, Ларионова, хитроумная ты моя, мало того, что ты вчера попыталась разрушить мою карьеру, так ты ещё и ухитряешься каждый раз — подчёркиваю, каждый раз! — пройтись по моему самолюбию, как... как танк!

— Ты что, в немецкой армии служил? — ухмыльнулась я.

— Если ты сейчас засмеёшься... Если ты сейчас только засмеёшься, — грозно предостерёг меня он.

— Лёш, а ты можешь хоть раз нормально мне объяснить, чем ты опять недоволен?

Андреев проехался мрачным взглядом по моим голым ногам, запульнул свой мобильный мне на постель и пулей вылетел из спальни, не забыв, как следует приложить дверь о косяк. Проводив взглядом его возмущенную спину, я вздохнула, взяла в руки телефон и прочитала: 'Уважаемый господин Андреев, судебное дело по просьбе истца приостановлено. Однако, истец требует личной встречи с Вами. Мы, как Ваши адвокаты, настаиваем на своём присутствии... существуют судебные издержки... мы надеемся на Ваше понимание. Адвокатская контора 'Бородин и Партнеры'.

'А молодец мой папа!'

Скинув с постели ноги, натянула пижамные брюки и рысцой потрусила в кабинет:

— Лёш, а ты знаешь, где эта встреча будет?

Распахнула дверь кабинета и замерла:

— Ой.

Алексей Михайлович лихорадочно натягивал брюки на свою голую задницу. При виде его пятой точки я забыла, зачем пришла. Андреев, просверлив меня взглядом раненого тигра, прошипел сквозь зубы:

— Давай, порадуй меня напоследок.

— Лёш, не спеши собираться, потому что папа сюда приедет. Ровно в одиннадцать утра. Так что у нас есть ещё время, чтобы позавтракать, и...

— Что? — не найдя подходящих слов, Андреев со стоном вцепился в свою шевелюру. Потом в мою голову полетела сброшенная с постели подушка. Я увернулась. Он запустил в меня пледом. Я присела, подняла подушку и метнула её в Андреева. Не ожидая нападения, Алексей запутался в брючине и с изумленным видом приземлился на диван. Я 'добавила' ему пледом и подбоченилась:

— А теперь послушай мою версию устройства этого мира. Во-первых, я тебя ещё вчера предупредила, что я позвоню отцу. Во-вторых, из квартиры ты никуда не уйдешь, потому что мой папа сюда приедет. И в-третьих, сейчас именно мой отец, а не ты, наступает на горло собственной песни.

— Лен...

— Что, Лёш?

— Никак не пойму, ты у меня, что ли, учишься? Или — взрослеешь на глазах? — произнёс Алексей Михайлович тем вкрадчивым голосом, от которого у меня по спине пробежала стая мурашек. Подошёл ко мне. Приподнял мой подбородок и осмотрел кровоподтёк.

— Всё ещё больно? — с сожалением спросил он.

— Нет. Вернее, больно, но уже не так, как вчера.

— Жаль, что болит... Всё, прости, честно. Сейчас я был не прав. — Он наклонился, чмокнул меня в макушку, и пока я, моргая, смотрела на него, выдернул из сумки свитер. Надевая его на ходу, прошёл мимо меня в кухню. — Что ты будешь на завтрак? — донеслось до меня.

— Я-яйцо всмятку. И бутерброд с сыром, — ошеломлённо пискнула я.

— Ладно, это я умею. — В кухне немедленно загремела посуда и раздалось 'maybe, maybe ...'. Покачав головой, я прищёлкнула пальцами и расхохоталась. Он был непостижимым. Он всегда меня удивлял. Вру: он мне любым нравился...

Завтрак прошёл в дружелюбном молчании.

Я пила кофе, который Андреев варил лучше меня, и замазывала синяк тональным кремом. Алексей, выпросив у меня телевизионный пульт, перебирал каналы. 'Новости ищет, как Макс', — подумала я, испытывая досаду от осознания того простого факта, что по утрам мужчине нужна не я, а телевизор.

— РБК на втором, CNN на четвёртом, — стараясь не обижаться, подсказала я.

— Ну их. Лена, скажи, а 'музыкальный' здесь ловит?

— Ловит. — Я встрепенулась. — А какой канал ты хочешь найти? — Да, я очень люблю музыку. И мне очень нравится слушать её по утрам, когда я завтракаю.

— Хочу найти MTV. Кстати, я у тебя заметил приставку Apple TV. Предлагаю 'YouTube'. Ты как?

— Да, пожалуйста!

А вот это было забавно. У Алексея Михайловича, оказывается, была ещё одна сторона, которую я не знала.

— Лёш, а ты какую музыку любишь?

— Любую, за исключением шансона, джаза и блюза. Первое раздражает, второе и третье я просто не понимаю. — Андреев вышел на свой плейлист. — А ты что предпочитаешь?

— Всё, что угодно, только не оперные арии.

Андреев фыркнул, но в причину моей антипатии к Большому театру углубляться не стал. То ли сообразил, что корни моей нелюбви проистекают из детства, то ли в детективном агентстве ему сообщили, что моя мама пела.

— Лен, а почему у тебя животных нет? — Андреев нашёл клип 'One Republic'. — Мне почему-то казалось, что у тебя дома должна быть кошка. — Пауза и короткий, быстрый взгляд на меня.

'Кошечка... сладкая... кошечка', — пронеслось в моей голове. Я замерла, пытаясь найти потерянное дыхание.

— Так что там у нас с котами? — Андреев насмешливо смотрел на меня, явно меня подначивая.

— Ну, однажды я хотела взять кошку, но у Макса аллергия... на шерсть. — Произнеся это, я пригнулась, ожидая, в худшем случае, укорот, в лучшем — неудовольствие.

— Но это же твоя квартира, — стараясь казаться равнодушным, возразил Алексей.

— Ну, Макс тоже жил здесь.

— Ах, ну да. И как же я это забыл? — Андреев скривил губы. Потом быстро исправил лицо. — А планировку здесь тоже 'он' делал?

Это 'он' прозвучало, как 'да будь он навеки проклят!'

— А почему ты решил, что дизайном занимался Макс? — в свой черёд поинтересовалась я.

— Планировка необычная, — лихо 'перевёл стрелки' Андреев. — Никогда не видел такую огромную кухню. Да ещё и с балконом.

— А это я всё переиграла. Кухня была маленькой, а балкон примыкал к большой комнате. Я поменяла их местами, а другую комнату разделила на кабинет и спальню.

— Хорошая идея. — Андреев встал, собрал тарелки и положил их в мойку. — Скажи, — стоя ко мне спиной, медленно произнёс он, — а если бы так случилось, что ты... ну, вышла бы замуж, и у тебя была бы семья... ну, муж и ребёнок... то какую квартиру ты бы выбрала для себя? Вряд ли бы ты здесь осталась. Эта квартира слишком маленькая для большой семьи.

— Я не выйду замуж.

— Да? Это еще почему? Религиозные убеждения? Принципы?

— Потому что на мой взгляд, брака без детей не бывает.

Андреев дёрнулся. Потом на секунду обернулся ко мне, и я увидела сжатый в узкую линию рот и обточившиеся скулы:

— Браки бывают и без детей, а ты говоришь глупости.

— Возможно. — Я даже спорить не стала. И тут раздался оглушительный звонок в дверь.

— Ну, всё, начинается, — пробормотал Алексей, — давай, иди, встречай своего ненаглядного архитектора...

Но это точно был не Сафронов — я это твёрдо знала.

Бросив на Андреева предостерегающий взгляд, я шагнула в прихожую. Андреев упрямо потопал за мной. Я заглянула в дверной 'глазок'. На лестничной клетке стоял мой отец, подкрепленный 'тяжелой артиллерией' — моей невозможной мамой. 'Ну, умирать, так с музыкой!' Открыв двери и с криком: 'Папа, мама, я так соскучилась!', я бросилась им на шею. Поцелуи и вопросы, как я себя чувствую, были заданы преувеличенно вежливо. Мои давно разведенные родители сейчас вообще производили впечатление двух МУРовцев, проникших на бандитскую территорию, чтобы спасти Володю Шарапова и пристрелить Горбатого. Обнажённые нервы, пульс, настроенный на Андреева, не к месту очнувшееся остроумие заставили меня отступить, совершенно по-идиотски хихикнуть, выбросить назад руку и торжественно заявить:

— Папа, мама, знакомьтесь. Это — мой близкий коллега. Его зовут Лё... Алексей.

— Доброе утро, — хрипло, но твердо произнёс Андреев. Отец кивнул.

— И на сколько 'близкий', Елена, позволь спросить? — скрипнула моя мама, поджимая губы и всем своим видом демонстрируя, что Андрееву сейчас очень не поздоровится. Папа тронул маму за локоть, мол, не начинай, Элина.

— Это и есть тот самый Алексей Михайлович Андреев? Я правильно понимаю? — Отец спрашивал меня, но смотрел на Лёшу. Короткая дуэль карих и серых глаз кончилась тем, что папа первым отвёл глаза и повернулся к маме: — Элина, вы с Алёной чайку попейте, а мы с Алексеем Михайловичем поговорим по душам... Алена, где нам уединиться?

— В кабинете.

— Но я, между прочим, тоже хотела бы поприсутствовать при этом. — Мама возмущённо вскинула вверх изящную бровь.

— Обязательно. Но попозже. — Папа сказал это мягко, но вполне определённо. Помог маме снять пальто, подмигнул мне и, прихватив портфель, отправился в кабинет.

— Принести вам чай или кофе? — Встряла я, испугавшись первых разрядов молнии, которые сейчас ощутимо шли от отца.

— Потом. Я попрошу, если что. — Папа уверенно шёл по коридору, не сомневаясь, что Андреев последует за ним. Алексей тихо вздохнул, благодарно тронул мой локоть и отправился за моим отцом. Мы с мамой послушали, как мужчины затворили дверь кабинета, потом переглянулись.

— Лен, ты соображаешь, что ты вообще делаешь? — прошипела мама.

— Да... Нет.... Я не знаю.

— О господи, а с лицом-то с твоим что! — покачнулась мама. — Я только сейчас заметила этот чудовищный синяк. Какой кошмар! — Мама всплеснула руками. — А ведь я тебя предупреждала, что сожительство с Сафроновым до добра не доведет. А ты... — Оценив мой виноватый взгляд, мама сбавила обороты, прижала меня к себе, погладила по спине. — Ладно, детка, пойдем чай пить. Расскажешь мне, как это произошло. И что это за 'коллега' такой...

— ... Ну, а потом мы из Шереметьево приехали сюда, и я попросила Лёшу остаться, — сидя на подоконнике, я закончила свой получасовой рассказ о трёх днях, потрясших мой мир до основания.

— Понятно. Ну, и что будет дальше?

— В смысле? — Я покосилась на маму и стряхнула пепел в сигаретницу.

— Ну... — мама внимательно осмотрела свои холеные ногти. — Ты же понимаешь, что ради тебя твой отец на всё пойдет? Но это вовсе не означает, что ты, — и тут мама бросила на меня взор Ивана Грозного, — что ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится. И меня, как мать, очень интересует вопрос, что собираетесь делать ты и этот молодой человек, которого ты упорно называешь Лёшей?

'У вас все серьезно? Вы поженитесь?' — вот что я прочитала в маминых глазах.

— Мам, это смешно. Мы знаем друг друга всего три дня, — сказала я и прижалась затылком к косяку окна.

— Ах, тебе смешно... — Мама зачем-то заглянула в чашку с давно остывшим чаем, покатала по столу шарик клюквы в сахаре. — Ты влюблена в него, да? — тихо спросила мама. Поколебавшись, я кивнула. — Я так и поняла, заметив, как ты на него смотришь. И точно так же он глядит на тебя, когда ты этого не видишь.

— Мам, — я повернулась к своей романтичной маме, — ты же видела Алексея от силы две минуты. Как можно было за это время вообще заметить то, о чем ты говоришь?

— Ну, ты моя дочь, и я тебя люблю, — мама пожала плечами. — И я чувствую, как мужчина относится к моей дочери. Вот будут у тебя свои дети, ты сама это поймешь, — привычно заключила мама.

Она ничего не знала про мой аборт. Ничего... Я так ей и не сказала.

От новой боли в груди меня избавил звук раскрывающейся двери, тихие голоса в кабинете и шаги в коридоре. Я спрыгнула с подоконника, мама встала со стула и оправила платье. А на пороге появился отец. Задумчиво обозрел нас с мамой.

— Н-да, интересные дела, — глубокомысленно произнёс папа. — Ну, в общем и целом, история мне понятна... Ладно, Элина, собирайся. Ты же хотела в театр попасть? А мне как раз по дороге, я тебя подвезу.

— Папа, — я бросилась к отцу.

— Алёнушка, — папа мягко положил ладонь мне на плечо. Обозрел мою изуродованную синяком скулу, сверкнул глазами, но быстро взял себя в руки и снова перешёл к своему обычному, чуть покровительственному тону. — Длинную лекцию от нас с мамой ты ещё услышишь наедине. А пока я скажу тебе только одно... Давным-давно, был у меня приятель. Его звали Сергей ... Не скажу, что мы много общались, но однажды, к случаю, он сказал мне одну великую фразу, которую я запомнил на всю жизнь. 'Не бывает хороших и плохих людей. И человеческую суть определяют не слова и мысли, а — действия. Конкретные поступки. И то, что мы сделаем неправильно, возможно, придётся исправлять нашим детям'. — Папа сделал паузу, давая мне возможность вдуматься в смысл, им сказанного. — Так вот, цепочка шагов твоих... э-э, скажем так, 'приятелей', — и тут папа поморщился, явно намекая мне и на Макса, и на Андреева, — сегодня выявила суть каждого. Только один пошёл ко дну, а второй — к обратному отсчёту. Ну, знаешь, как счётчик обнуляют? — подсказал мне отец, заметив мой недоуменный взгляд. Сообразив, что имеет в виду отец, я закивала. — Вот и этот твой 'коллега' свой счётчик вчера обнулил. И мне остаётся только посмотреть на то, что же будет дальше... А кстати... — тут отец бросил взгляд на мою резвую маму, которая за моей спиной, очевидно, посылала ему сигналы, — Алёна, ты уверена, что этому твоему 'коллеге' так уж необходимо было здесь ночевать? Он же явно не из гостиницы сюда приехал, как ты меня уверяла. Кстати, я, после твоего рассказа про синяк привёз сюда охрану. Оставить их в подъезде? Я могу.

— О господи, папа, Макс — не разбойник с большой дороги. — Я даже глаза закатила.

— Тогда почему здесь ночевал этот 'близкий коллега'? — Мама прикрыла глаза ресницами.

— Мне двадцать шесть лет. Я с ним уже спала. И да, он мне очень нравится.

Отец поперхнулся. Мама густо покраснела и уставилась на меня так, точно на моём лбу вырос третий глаз.

— Ничего так, искреннего мы ребеночка воспитали, Элина. — Отец задумчиво почесал в голове.

— Это у неё от тебя, Григорий, — огрызнулась мама.

— Ага, от меня. И от тебя. Или от нас обоих. — Папа вздохнул. — Ладно, хватит. Пойдём.

— И охрану с собой заберите, — шёлковым голосом посоветовала я.

— Но... — начала мама.

— Пойдем, Элина, — отец нажал голосом. — Поверь мне, то, что нам не нравится, долго не продлится.

— Ах, вот как? — Мама встрепенулась. Она, в отличие от меня, намёки отца понимала прекрасно. — А кстати, этот твой 'близкий коллега' со мной попрощаться не хочет? — Последнее было уже адресовано мне.

— А этот 'коллега', кстати, стоит позади тебя. — Отец усмехнулся и смерил взглядом только что вышедшего из кабинета бледного Алексея. Помедлив, но всё-таки протянул ему руку.

— Итак, мы договорились? — со значением произнёс мой отец.

— Да. И ещё раз, простите. — Алексей наклонил голову, потом вежливо раскланялся с моей невозможной мамой. Мама, проследив, как Андреев изящно поцеловал её пальцы, победоносно накинула на плечи пальто, предложенное ей папой, и грациозно прошествовала к входной двери. Я, фыркнув, обняла отца.

— У вас с мамой всё налаживается? — прошептала я ему на ухо.

— Не знаю, — вздохнул отец, — твоей маме видней. У неё вся жизнь -Большой театр.

Поймав возмущенный мамин взгляд, папа спохватился, чмокнул меня в щёку и послушно выбежал на лестничную площадку.

— Григорий, что означает эта твоя ремарка? — донёсся до меня сердитый голос мамы. Потом хлопнули двери лифта, и в квартире, наконец, снова стало тихо.

— Тебе не очень влетело? — Я обернулась к Андрееву.

Он, в свою очередь, успел прислониться плечом к стене и сунуть руки в карманы.

— Что? А, нет... Скажем так, не очень... Могло быть и хуже. — Он задумчиво разглядывал мозаику на полу, потом поднял на меня странно мерцающий взгляд. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло с родителями, — пробормотал он, — ты себе даже не представляешь...

— Почему же, представляю, — усмехнулась я. — Они любят друг друга, просто ссорятся часто. Ну, и папа однажды не выдержал и подал на развод. А мама ему этого не простила. Так у меня на долгие десять лет появился отчим... — И тут я вспомнила ещё кое-что. — А, кстати, если не секрет, что за обещание ты дал моему отцу?

— Не секрет. Сегодня я возвращаюсь в Дрезден.

— Что? — обомлела я. — Повтори.

— Повторяю: я дал твоему отцу обещание закрыть все дела с акциями. И сделать это надо как можно быстрей.

— А как же Макс? — Я сделала последнюю попытку удержать Алексея здесь, рядом со мной.

— Ну, пока я ещё тут, — он пожал плечами. — А потом... Лен, давай всё-таки говорить честно. Это вчера твой Макс был для тебя угрозой. А сегодня он всего лишь предлог, чтобы я здесь остался. Твои родители правы: между нами всё не так. Мы не с того начали.

— Понятно. Ладно, делай, как знаешь. Уезжай хоть сейчас. — Я пошла по коридору.

— Подожди, — он перехватил меня за руку. — Просто... в общем, это всё не ко времени, но я хотел сказать тебе всего одну вещь, ещё вчера, в Дании. Я...

От объяснений его избавил поворот ключа в замке.

— Слушай, у тебя не дом, а проходной двор, — раздражённо прошипел Андреев. — Это ещё кто?

— Это Макс, — растерянно произнесла я.

— Да ну? А откуда такие сведения? Ты же даже в дверной 'глазок' не посмотрела, — прищурился Алексей.

— Ну, только у Максима... есть второй комплект ключей от моей квартиры.

— Да что ты? И как это я не удивлён, а?! — огрызнулся Андреев. Сверкнул глазами, но через мгновение смиренно вздохнул. — Ладно, чёрт с этим. Чёрт с ним, в конце-то концов, я тоже не ангел. Тем более, что сначала надо разобраться с этим... твоим, а потом уж с тобой объясняться.

За это время Макс успел отпереть дверь и вырасти на пороге. Такой же расстроенный, как и вчера, но с мешками под глазами, он, тем не менее, казался настроенным весьма и весьма воинственно.

— Лен, я бы хотел... — решительно начал он и тут увидел Андреева. — Та-ак, — протянул Макс, — а этот что здесь делает?

— А 'этот' здесь вас ждёт, — моментально парировал Лёха. Смерив Алексея величавым и недружелюбным взглядом, Макс повернулся ко мне.

— Лена, я бы хотел поговорить с тобой. Наедине, — подчеркнул Сафронов. Не успела я открыть рот, как Андреев сделал шаг вперёд, загоняя меня себе за спину.

— Наедине не получится, — отчеканил он.

— Это почему? — возмутилась я.

— Да потому, что вчера 'он' поднял на тебя руку. Если забыла, посмотри на свою щёку.

— Молодой человек, а вам не кажется, что вы лезете не в своё дело? В конце концов, эти пять лет вас в жизни Елены не было, — пророкотал Макс и принял позу под названием 'ты грязь на моём сиянии'.

— Нет, мне так не кажется, — рявкнул Алексей. — И кстати, я вам не молодой человек... 'мой дорогой папа'.

Это странное обращение, адресованное Максу, я не поняла. Зато Сафронов позеленел и затаил дыхание. Я перевела вопросительный взгляд с затравленного Макса на боевого Лёху. Макс сглотнул и забормотал:

— Лен, всё не так просто. Я тебе сейчас всё объясню. Я...

— Вот только попробуй 'ей' сейчас 'всё объяснить', — пригрозил Лёха. — Вот только попробуй 'ей' всё рассказать, и будешь иметь дело со своими адвокатами.

— А почему с адвокатами? — снова не к месту встряла я.

— Ну, кто-то же должен будет подать 'за него' иск за побои с увечьями? — любезно пояснил Лёха.

— Лёш, заканчивай это, — поморщилась я, одёргивая своего спасителя, который сейчас очень напоминал задиристого мальчишку. — Максим, у нас... э-э, то есть у меня день с самого утра не задался. Извини меня, пожалуйста. Так что ты хотел мне сказать?

И тут Максим улыбнулся. Но это была уже не та улыбка, которую я знала. Не та открытая и широкая, которая так мне нравилась. Эта новая ухмылка напоминала оскал.

— Ах, вот в чем дело, — насмешливо процедил Максим, перемещаясь взглядом с Андреева на меня, и обратно. — То есть 'этот' тебе так ничего не сказал, да? Ну что ж, в таком случае, у меня есть ещё шанс вернуться в твою жизнь, когда 'этот' тебе наскучит. В конце концов, у нас с тобой было хорошее прошлое. Именно поэтому я дам тебе время прийти в себя, самой всё обдумать и решить, что для тебя лучше: случайная связь с 'этим', или нормальное будущее — но со мной. А пока, если не возражаешь, я заберу кое-какие вещи, — и Макс прошёл в спальню.

— Дрянь, — услышала я свистящий шёпот Андреева. — Arsch. Scheisse.

Я замерла. Когда Алексей переходил на 'неправильный' немецкий язык, дело было плохо.

И я была трижды права: на ходу бросив мне: 'Только сейчас не вмешивайся!', Алексей отправился следом за Максом.

— Лёша, не надо!

— Я сказал, не вмешивайся!

Таким тоном он не разговаривал со мной никогда. Я остановилась. Андреев шагнул в спальню и плотно затворил за собой дверь. А я принялась барражировать по коридору и нервно ломать руки. Но за дверью, как это ни странно, пока было тихо. Помолившись за двух дураков, сцепившихся из-за одной идиотки, я отправилась в кухню и тут до меня донёсся высокий голос Макса:

— Да, у меня есть дочь. Ну и что? 'Эта' ведь — полуженщина! Ты хоть знаешь, сколько сил я потратил на то, чтобы она хоть что-нибудь из себя представляла? Ты знаешь, как долго я вытаскивал её из дерьма, из-за её аборта? И что я получил в ответ? Что?

— Я сказал тебе заткнуться!

— Да пошел ты в...

Послушался звук удара, грохот падающего тела и вопль Макса. Мужчины решали проблему насилием, а я сползла на пол. Ужасные слова Сафронова преобразились в осознание правды. И я поняла: Максим ударил меня не потому, что ревновал, а потому что презирал меня. У любви много оттенков, но никто никогда не ударит женщину из-за любви. Бьют, когда хотят наказать. Мама была права: Макс не любил меня. И он не был моим. Ни разу. Все пять лет у Сафронова была другая жизнь, выстроенная по сценарию, обычному для большинства мужчин, выбравших себе юную девочку. Макс был старше меня почти на четырнадцать лет. У нас априори были разные вкусы, окружение, интересы, знакомые — даже привычки. Но самое отвратительное заключалось в том, что эти отношения устраивали меня, а Макс этим просто пользовался.

Истина, что я представляла из себя все пять лет, пока пряталась от своего прошлого, горьким эхом отдалилось от стен и окон моего дома. Грохотом прокатились по кухне и слилось в моих ушах одним жутким, отчаянным воплем, оглушившим меня, затянувшим меня в неведомую воронку, всё дальше и дальше — туда, где невозможно даже дышать. Я закрыла уши руками. Как из другого мира, до меня донеслось гневное: 'А теперь проваливай!' Я медленно подняла глаза. Поглядела, как Макс покидает 'наше' разоренное гнездо с окровавленным носом. Потом увидела взлохмаченного Лёху, с остервенением швырнувшего на лестницу сумку с вещами Сафронова. Чертыхаясь, Андреев запер дверь. Потирая сбитые костяшки, завертел головой и позвал меня:

— Лен? Лена?

Я ничего не ответила. Нервничая, Алексей быстро прошёлся по коридору, заглянул в кабинет и, наконец, выскочил на кухню. Увидев меня, скорчившуюся на полу, в самом дальнем углу, и, ни слова не говоря, опустился со мной рядом. Осторожно обнял за плечи, оторвал мою руку от моего раскрытого в беззвучном рыдании рта.

— Ты всё слышала? — тихо спросил он. Зажмурившись, кивнула. — Жаль. — Он поцеловал мои пальцы. — Я-то хотел, чтобы ты ничего не узнала.

— Скажи, а как ты узнал, что у Макса есть дочь? — прошептала я.

— Детективное агентство нанял, — Андреев помолчал. — Прости, но у твоего архитектора действительно есть то, что ему по-настоящему дорого. Его будущее в другой семье... Ты тут ни причём. Просто так бывает. — Я отвернулась. — Просто всё дело в том, — Андреев аккуратно распрямил мои пальцы, — что у каждого мужчины есть где-то женщина, только для него и созданная. И у этой женщины тоже есть такой мужчина. Но мало кому выпадает счастье встретиться . Я тебе ещё в Дании хотел тебе сказать, что я испытал это счастье: у меня ты была.

И я поняла: он прощался со мной...

— Ты точно уедешь? — спросила я.

— Да.

— Надолго? — Он промолчал. — Тогда, — прошептала я, — пожалуйста, пообещай мне, что однажды ты снова ко мне вернёшься'.

IV.

'Я смотрел в её глаза и вспоминал слова, сказанные мне её отцом.

— Пожалуйста, дай моей дочери время самой осознать, нужен ли ты ей. — Григорий Поручиков расхаживал по маленькому кабинету.

— Я уеду сегодня, — напомнил я.

— Ты считаешь, это поможет? — Поручиков взял в руки детскую фотографию Лены, которая стояла на столе и на которую я смотрел полночи. — Ты нравишься моей дочери. Но меня больше интересует, как ты к ней относишься?

— Я уже вам сказал.

— Прекрасно. Просто отлично. — Отец Лены щёлкнул пальцами, а я вдруг понял, от кого Ларионова унаследовала эту привычку. Только у неё она олицетворяла смех, а у её отца — раздражение. Поручиков обернулся: — Пойми меня правильно, — отчеканил он, — однажды я уже сделал ошибку, когда запретил ей встречаться с её ровесником. А в итоге... произошло то, что произошло. С тех пор я стараюсь не вмешиваться в её личную жизнь, но это не значит, что я на всё буду смотреть сквозь пальцы.

— Вы против, чтобы именно я был с вашей дочерью? — уже напрямик спросил я. Поручиков вонзил в меня острые зрачки:

— А если я сейчас скажу тебе 'да', то ты от неё откажешься?

— Нет.

— Почему, позволь спросить?

— А вы не понимаете?

Поручиков поднял брови. Подошёл ближе и посмотрел мне в лицо. Кивнул:

— Вот именно... И именно поэтому я прошу тебя, чтобы ты дал моей дочери свободу.

И вот теперь Лена смотрела на меня.

— Пойми, будет лучше, если я оставлю тебя в покое, — начал я — и в первый раз увидел её слёзы. Прозрачные, они беззвучно и медленно катились из её широко распахнутых глаз. При мне она никогда не плакала. При мне она всегда была гордой. И вот теперь стальной стержень, что был в её позвоночнике, пригибал её к земле. — Ну, перестань, пожалуйста, — попросил я, — в конце концов, мы же можем остаться друзьями?

— Друзьями? — Лена вздрогнула и попыталась высвободить свою ладонь. — Друзьями? — прошептала она.

А я вдруг подумал, что кем бы я сейчас ни стал в глазах её отца — хорошим, плохим, умным или дурным — мне нет до этого никакого дела, когда она так на меня смотрит. Глаза в глаза. Прямо в душу. В сердце. Я поднялся на ноги и протянул ей руку:

— Так, всё, хватит. Вставай. К чёрту всё. Плевать на всех... Я тебе нужен, ты мне нужна. Попробуем, что у нас получится... В любом случае, мы хотя бы дадим себе шанс.

Уцепившись за мою руку, она плавно встала. И вдруг качнулась ко мне, крепко обхватила руками. Прижалась так, что не оторвёшь.

— Не отказывайся от меня, пожалуйста, — прошептала она, — Я прошу тебя. Я... знаешь, я ведь никогда не влюблялась, — она потёрлась носом о моё плечо, — но я откуда-то знаю, что я люблю тебя. Просто я не думала, что за три дня... что такое возможно.

Нет, она не снизошла до меня — это я смог до неё дотянуться...

Потом мы долго лежали, глядя на стрелки часов.

У нас в активе оставался всего один час, после чего меня ждал самолёт, её — наше первое расставание.

— Ты всё-таки уедешь? — Лена погладила мою руку.

— Я должен, хотя бы на несколько дней. Послушай, у меня будет к тебе одна просьба. Я хочу оставить тебе свою карточку.

— Какую, визитную? — усмехнулась она.

— Очень смешно... Нет, банковскую.

Ларионова немедленно напряглась:

— И зачем она мне?

— Купи сюда новую мебель. И, пожалуйста, начни прямо с кровати. Диван у тебя неудобный.

Мы лежали в её кабинете. Лена фыркнула и повернулась ко мне. Устроилась у меня на груди, провела пальцем по моим губам:

— То есть ты действительно собираешься вернуться?

— Нет. Это у меня такая привычка подчищать ауру в домах, где меня принимают.

Она улыбнулась:

— Смешно... Ладно, договорились.

— Скрепим наш сделку?

— Да!

Я вылетел из её подъезда за три часа до рейса. Нетерпеливо поглядывая на часы, Антон уже ждал меня. Потом была сумасшедшая дорога до Шереметьево и её первая смс-ка...'

Глава 11. С'est La Vie — 2016

28.

'Наверно, было бы правильно здесь и закончить нашу историю. Но жизнь — странная штука. Встречаясь с человеком, мы даже не понимаем, насколько сильно переплетутся наши судьбы, и что мы обретаем.

Начнём с того, что Алексей вернулся в Москву ровно через неделю.

В тот день я встречала его в Шереметьево вместе с его водителем. И первое, что я сделала — вернула Леше его карточку.

— Почему? — нахмурился он, пряча руки за спину.

— Обошлась сама, — пожала плечами я. — Кстати, кровать я уже купила. Посмотреть хочешь?

Алексей фыркнул и покачал головой:

— Покажи мне лучше Москву.

— Но — ты же жил здесь? — удивилась я.

— Жил, но очень давно. — Мы подошли к 'Ауди', он передал сумку Антону, посмотрел, как тот укладывает её в багажник. Открыл мне заднюю дверцу. — А с начала двухтысячных я ездил сюда только в командировки. Но видел я только гостиницы. Ну, и ещё пару офисов.

По-моему, Алексей Михайлович явно что-то недоговаривал, но я решила не лезть к нему в душу, а показать ему то, что он просил — мой любимый город. Воробьевы Горы — площадку, с которой Москва лежала, как на ладони. Ленинский проспект — такой красивый в вечерней иллюминации. Юго-Западную, где был мой дом, глядевший на осенний, уже осыпающийся Тропарёвский парк.

— Знаешь, а мне тут нравится, — Алексей покрутил головой, стоя у моего подъезда. — Может, мне тоже купить себе квартиру в Москве, где-нибудь с тобой по соседству?

— Лёша...

— Что? — усмехнулся он.

— Хватит, а? Я соскучилась. Пойдём ко мне?

Андреев только головой покачал:

— Эх ты, Ларионова...

Впрочем, с тех пор он приезжал в Москву почти каждые выходные.

Он привозил мне цветы — только белые или красные розы. Иногда — маленькие смешные подарки, иногда — книги. И, уезжая, всегда оставлял мне записки. Я находила их везде: в спальне под подушкой, на кухне или в прихожей. Даже в своих тапочках.

'Кошечка... сладкая... кошечка'.

'Когда я смотрю, как ты спишь, у меня замирает сердце'.

'Знаешь, три часа полёта от тебя — это всегда ад. И эти же три часа, но к тебе — неимоверное счастье'.

В ответ я писала ему смс. Он сохранил их все...

И всё же, мы не были идеальной порой. Наше будущее строилось из кирпичиков. Мы долго притирались друг к другу. Мы прекрасно ладили в постели, но в быту часто спорили. Андреева раздражало моё упрямство, которое он называл упёртостью, меня — его неаккуратность (например, цитируя мне Шопенгауэра, он мог запросто бросить кроссовки в кухне, а джинсы — в ванной комнате). Но больше всего я боялась, что однажды он мне изменит. Однако, похоже, Андреев задался только одной целью: создать вокруг нас такой мир, в котором нет места прошлому.

Через полгода Алексей окончательно перебрался в Москву.

В ту знаменательную пятницу, о которой пойдет речь, мы встретились в его квартире (да, вы не ослышались: Алексей купил квартиру в Москве). И вот я сидела на только что собранном им диване, а Алексей расхаживал по комнате, обозревая выбранные нами обои. Наконец, встал напротив меня, покачался с пятки на носок.

— Лен, а я кое-что сделал, — храбро заявил он.

— Что именно? — я подняла брови.

— Я уволился из 'Systems One'.

— Зачем? — поразилась я. — Тебе же там нравилось.

— Нравилось, — кивнул он. — Но, видишь ли, у меня возникла одна идея. Речь идёт о принципиально новом программном обеспечении для освоения шельфов. Исследовав рынок российской 'нефтянки', я поговорил с Ричардсоном. Помнишь главу компании 'Systems One'? Так вот, я и предложил ему на паях выкупить одну фирму. Эрик подумал и согласился. Ну, а поскольку Эрик в Москву вряд ли когда переедет, — тут Андреев театрально вздохнул, — то я стану главой новой компании. А заодно, и её совладельцем.

— Ты? Здорово. Так, стоп, — и я потерла лоб. — А это программное обеспечение ты случайно не собираешься продвигать через моего отца?

— Вот вообще не думал! — Сейчас на меня смотрели самые серые и самые честные глаза в этом мире. — Но если Григорий Александрович этим заинтересуется, то я буду только рад. Скажи, а ты пойдешь 'под меня'? Будешь директором по партнерам, например...

Я закрыла лицо руками и затряслась от беззвучного хохота.

— Ты что? — обиделся Алексей.

— Милый мой, скажи мне, мы теперь с тобой никогда не расстанемся? Ты будешь всегда мной командовать?

— Всегда, — ухмыльнулся Андреев, — и даже дома.

— А при чём тут 'дома'? — насторожилась я. — Ты живешь здесь, а я живу там.

'Здесь' и 'там' означали один дом, но разные подъезды.

— Подожди-ка, — нахмурился Алексей, — я, по-твоему, зачем здесь поселился? Может, поженимся наконец и будем жить, как все нормальные люди? Хочешь, я тебе даже кошку куплю?

'Нет, он всё-таки неисправим...' Отвернулась, пряча улыбку.

— Ну так что ты надумала? — Андреев упрямо смотрел на меня и нервно кусал губы.

Мы не завели кошку.

Мы поженились ровно через полгода. 'Это не какой-нибудь гражданский брак, а нормальные отношения', — гордо говорила моя мама. Мой отец молчал, но, кажется, был доволен. Свидетелями на нашей свадьбе были Яна Савельева и Петер Йенс (помните того молодого датчанина, который встречал нашу группу в Дании?). Так вот, Андреев сделал всё, чтобы вернуть мне Яну, а заодно и выяснил, что эта рыжая скромница, оказывается, летела в Данию к Петеру — они давно и долго встречались. Яна и поймала мой свадебный букет...

А ещё через полгода представительство 'Systems One' в Москве было расформировано. Кристофа тихо 'ушли' на пенсию. Аверина, Сыч и Сиротина растворились в безбрежном пространстве корпоративного мира. Больше мы их не видели.

А я пошла по врачам.

Миновал ещё год, сотканный из споров, маленьких ссор, страстных примирений и счастья — почти безмятежного. Я просто любила его. Он просто любил меня. В апреле 2016-го Алексей и я вместе прилетели на Кипр. Андреев хотел навестить могилу своей старой знакомой. Женщину звали Ольга Романова. Она погибла в январе 2014 года, не справившись с управлением на скалистом участке Patiopoulo. На её похороны Алексей ездил один. На годовщину я подгадала свои дела так, чтобы быть с Андреевым рядом. И вот теперь мы подходили к невысокому, каменному, снежно-белому кресту на городском кладбище Кипра. Алексей нашёл мою руку. Постоял, глубоко вздохнул и расправил плечи.

— Ну что, пойдем в гостиницу? — предложил он.

— Пойдем.

— Алексей Михайлович?

Андреев обернулся. А я увидела в метрах семи от нас высокого темноволосого парня с ясными, серыми глазами. Он был строен, обаятелен, широкоплеч, высок и... очень похож на моего мужа. Рядом с парнем стояла миловидная блондинка.

— Алексей Михайлович? — снова позвал юноша.

— Да, это я, — удивлённо произнёс Андреев. — А вы, простите, кто?

— Меня зовут Исаев. Андрей Сергеевич Исаев. Мы с вами как-то раз по телефону разговаривали. — Голос у парня был просто бархатным. — Ира, подождёшь меня? — Женщина кивнула. — И вы, — тут Исаев взглянул на меня, — пожалуйста, тоже нас извините.

Исаев направился к Алексею, мужчины отошли в сторону, а до меня донеслись обрывки их разговора:

'Ольга... Она... Алексей, я хотел поблагодарить вас за памятник... Я просто не знал...'

'Не стоит'.

Мужчины беседовали ещё минут пять и наконец распрощались. Исаев вернулся к блондинке, которую он называл мягко и нежно-раскатисто 'Ир-ра', и что-то заботливо спросил у неё. Женщина кивнула и неосознанным жестом положила руку на свой живот. Алексей потянул меня к выходу.

— Лёша, а кто этот Исаев? — раздумывая о своём, поинтересовалась я. У меня из головы не шло сходство Исаева и Андреева .

— Детектив, из агентства, — неохотно выдавил Алексей. Помолчал и добавил: — Видишь ли, это он нашёл информацию о тебе и прислал мне пароль, которым я закрыл твои 'фальшдоки' под ?? 27/15, 322/42 и 088.

Надо сказать, что профессиональная память у моего мужа была просто феноменальной.

— Хорошие вы люди, — улыбнулась я. — И кстати, очень похожи. Не замечал?

— Да? — удивился Алексей. — Нет, не замечал. Но всё может быть... А вот насчёт того, какие мы люди — мы, Лена, люди обычные: Исаев бился за правду, а я — за тебя. И мне кажется, он это понял.

Мы помолчали.

— Лёш, а хочешь, я тебе тоже один секрет расскажу? — подумав, начала я. — Эта Ира беременна.

— Какая Ира? — не понял он.

— Ну, девушка этого парня.

— Ах, эта Ира, — Алексей усмехнулся, — ну, вообще-то она его жена. А с чего ты взяла, что она беременна?

— Да как тебе сказать, — и тут я 'сделала' честные глаза, — в общем, есть такие приметы... или симптомы, которые я знала... то есть знаю.

— Что? — Андреев замер. Моргнул и развернулся ко мне: — Лен, а ты случайно не хочешь мне сказать, что ты... ты...

— Тоже, — тихо закончила я. — Второй месяц. Скажи, ты рад?

— Да... Нет... Нет, очень.... Просто это всё неожиданно, — запинаясь, произнёс Алексей. Но в его глазах я уже видела разгорающийся огонёк, плывущий в серебряных волнах. Огонёк причалил к берегам его глаз, осторожно ступил на землю. Поискал меня, нашёл, озорно улыбнулся и вдруг разлился в чёрных зрачках непостижимой нежностью. А я поняла, каким будет наш первый ребенок. Мальчик. Темноволосый и сероглазый, очень похожий на отца, он обязательно возьмет от своих родителей только всё самое лучшее.

— Наверное, ещё рано об этом говорить, но мне почему-то кажется, что у нас будет мальчик. Леша, скажи, а как бы ты хотел его назвать?

Андреев покусал губы, взглянул на меня и, вдруг решившись, произнёс:

— Сергей... Серёжа.

— Так звали твоего деда? — 'догадалась' я.

— Нет, — Алексей покачал головой. — Так звали моего родного отца. Мама его любила. И я очень похож на него, но в этом она призналась мне только в конце своей жизни... Он так никогда и не узнал про меня — мама ему ничего не сказала. У него была другая семья. И, кажется, рос другой сын.

— Мне жаль.

— Мне тоже.

— Скажи, а ты никогда не думал их найти?

Алексей неопределённо пожал плечом.

— Откровенно говоря, когда-то хотел. Но в этом больше нет смысла.

— Почему ты так говоришь? — замерла я.

— Почему? — Алексей мягко сжал мою руку. — Ну, наверное, потому что я не хочу разрушать чужую жизнь. А ещё потому, что теперь у меня есть всё, что мне надо... А вот ты, Ларионова, — и он грозно заломил бровь, — то есть Андреева, уж будь так любезна объяснить мне, почему я только сейчас узнаю о твоей беременности, и когда ты научишься, наконец...

Остаётся только добавить, что тени прошлого к нам больше не возвращались. Мы были счастливы. Мы просто были счастливы. Вернув все долги, мы выплатили их по полной. И теперь нас ждало только будущее — и совсем другие истории.