— Извини, сидя совсем плохо соображаю — всё в сон клонит. Думал я тут, что с тобой делать. Расстрелять тебя — так вроде не за что, а поверить одним словам и отпустить — глупо. А может ты враг притаившийся?!

— Мне нечем доказать, что я невиновен, — сокрушенно вздохнул Андрей.

— Делом докажешь! Сейчас в Париже формируется интернациональная анархистская бригада имени Кропоткина, вашего, между прочим, русского.

Андрей подтверждающее кивнул головой.

— Там добровольцы с разных стран откликнувшиеся на нашу революцию и желающие помочь с оружием в руках. С Испании, Англии, Америки. Американцы вообще молодцы — провели сбор денег среди сочувствующих революции и приплыли на зафрахтованном пароходе. А на собранные деньги привезли с собой двадцать тысяч автоматов Томпсона! Сила! Ты можешь присоединиться к ним и доказать свою преданность революции, или... — Следователь многозначительно замолчал.

— Буду рад помочь правому делу, — Андрей даже встал со стула, чтобы подчеркнуть серьезность момента.

— Правильный выбор товарищ, — следователь пожал ему руку, — сейчас тебя отведут в тюремный лазарет, там мы пока собираем таких как ты. А потом вас передадут в бригаду, скоро она отправляется на юг, он сейчас неспокойный. Желаю удачи в бою!

Оказалось, что в тюрьме все же существует душевая, Андрей с наслаждением смывал с себя въевшуюся в кожу грязь, использовав всю четвертушку серого хозяйственного мыла. Немногословный охранник с недовольным лицом быстро и споро обкорнал его под ноль ручной машинкой, а затем протянул Андрею опасную бритву и обкусанный временем помазок.

— Побрейся, а то стал похож на Карла Маркса в молодые годы.

Одев чистое исподнее Андрей обнаружил, что его бывший когда-то белым костюм канул в неизвестность, а вместо неё лежит поношенная, но чистая французская форма. Брюки оказались ему слишком коротки, и тот же самый охранник, исполнявший форму цирюльника, принес ему замену. Наряд завершали тяжелые коричневые армейские ботинки, со стесанным правым каблуком.

В тюремном лазарете уже сидело несколько человек, одетых так же, как и Андрей. Приход новичка они встретили настороженно и вообще Андрею показалось, что в этом помещении царила какая -то напряженность. В отличие от тюремной камеры, где заключенные без конца обсуждали политику, власти и ситуацию в стране, здесь об этом никто и не заикался, как будто на политические темы было наложено негласное табу. Да и вообще 'добровольцы' предпочитали помалкивать. Видимо, большинство из них оказалось перед тем же выбором, что и Андрей, и теперь боялись поделиться своими мыслями, опасаясь нарваться на убежденных революционеров.

Через три дня он уже сидел в вагоне поезда, отправившегося с Лионского вокзала в Марсель. Ударная бригада имени Кропоткина была направлена на юг Франции для содействия местным товарищам в установлении революционного порядка. Комиссар бригады, пожилой испанец с умными, усталыми глазами, хмыкнул, прочитав сопроводительную записку, которую ему подал начальник конвоя, доставившего добровольцев из тюрьмы прямо к перрону вокзала.

— Ясно, — его французский был хорош, но очень резкий акцент выдавал в нем иностранца, — мы посмотрим, как зарекомендуют себя товарищи в бою, а до тех пор оружие я им выдать не могу.

В поезде Андрей обратил внимание на то, что анархистов существует как бы два вида: одни относились к предстоящей поездке как к увеселительному предприятию, обсуждая достоинства и недостатки темпераментных южных красоток, пили вино и громко смеялись над каждым анекдотом. Другие, в основном иностранцы, в веселье участия не принимали, держались вместе с соотечественниками, беспрерывно разбирали, чистили и смазывали оружие. Их спокойное и достойное поведение казалось Андрею более подходящим для людей едущих на войну. Иногда по составу проносились дикие и нелепые слухи о конечном пункте назначения: кто-то утверждал, что они примут участие в десанте на Корсику, захваченную войсками алжирских контрреволюционеров, кто-то говорил, что необходимо подавить офицерский бунт в Монпелье, и что все четыре эшелона ударного корпуса будут направлены туда. Потом, все более настойчиво стали повторяться слухи о том, что на Лазурном берегу, на итальянской границе, ведутся ожесточенные бои с итальянской армией и пограничниками, и что ударный корпус будет брошен туда. Когда их эшелон не останавливаясь проследовал через Марсель и повернул на восток, в правдивость истории с итальянцами поверили все.

Где-то перед Ниццей, 'позаимствовав' карабин и штык-нож, Андрей спрыгнул с поезда когда тот замедлил ход перед станцией. Чертыхнувшись, поднялся с пыльной насыпи, на ногах после прыжка он устоять всё же не смог — вещмешок с консервами ударил в спину, отряхнулся от пыли и прилипшего мусора, нашарил вылетевший из рук карабин. Закинул оружие за спину и пошел вперед — навстречу редким ночным огням Ниццы.

Франция. Осень 1926

Над Лазурным берегом поднялось нежаркое осеннее солнце. Андрей устало брел по набережной. Первую часть плана он выполнил — он на свободе и с оружием в руках, теперь оставалось сообразить, как незаметно и быстро выбраться из страны. Урчащий от голода желудок мешал сосредоточиться и Андрей начал искать место, где он мог бы присесть и перекусить. Перед приткнувшимся к воде белым зданием он увидел несколько столиков и направился к ним.

Банка мясных консервов была грубо вскрыта штык-ножом и Андрей уже предвкушающе втянул в себя аппетитный запах, когда внимание привлекла молодая темно-русая женщина вышедшая из здания и замершая увидев его. Долгую минуту молча они подозрительно оглядывали друг друга.

— Здравствуйте, — выдавила улыбку из себя незнакомка, — и чего ты уставился на меня, остолоп?

— Здравствуйте, — растерянно сказал Андрей, соображая, что здесь не так и наконец сообразив, что вторую часть странного приветствия незнакомка произнесла на русском, — Вы русская?

— Ой! — женщина машинально прикрыла рот рукой, — неудобно как! Вы знаете русский?

— Я сам русский! — Андрей возмутился подобным вопросом, недоумевая, как его могли принять за француза.

— Странно, а со стороны вы больше всего похожи на лопоухого французского солдатика. Почему вы в этой одежде? Вы из этих, из сочувствующих? — в её тоне проскользнул явный оттенок презрения.

— Отнюдь! Это маскарад на который мне пришлось пойти, чтобы вырваться на свободу из тюрьмы, куда меня упекли революционеры. И вовсе я не лопоухий, это просто из-за того, что стрижка очень короткая! Разрешите представиться, Петелев Андрей Петрович, инженер.

— Как официально! Вы обиделись на меня, — улыбнулась собеседница.

— Да нет, не обиделся, если хотите, можете называть меня просто Андреем, — пробормотал он, пойманный с поличным.

— Хорошо, а меня зовут Мария. Вот и познакомились. Так что вы делаете здесь, Андрей?

— Если вы спрашиваете, что именно я делаю сейчас, то отвечу, что собираюсь поесть, — Андрей показал на открытую консервную банку, — а если вопрос поставлен шире, то отвечу, что ищу способ выбраться из Франции и вернуться домой в Россию.

— До границы с Италией здесь рукой подать, скоро будете в безопасности, — пожала плечами женщина.

— Не выйдет, — вздохнул Андрей, — там анархисты заварили какую-то кашу. Вдоль границы идут бои. Снова попасть в руки революционеров или под итальянскую пулю у меня нет никакого желания. Так что, путь в Италию заказан.

Андрей заметил, что его собеседница всё чаще поглядывает на открытую банку и даже, кажется, непроизвольно сглатывает слюну.

— Надеюсь, что вы составите мне компанию и поможете мне управиться с завтраком?

— Разве что, чуть-чуть, — здравый смысл и голод подавили неясный голосок гордости.

— Вот только ни тарелок, ни вилок нет, — развел руки Андрей.

— Подождите, кажется из яхт-клуба ещё не все растащили, — Мария побежала в здание.

Андрей подумал, и достал из вещмешка вторую банку.

— Мария, а что вы делали в яхт-клубе? — поинтересовался Андрей, дождавшись, когда она доела свою порцию.

— Ночевала, больше негде было. Родителей арестовали, домой нельзя, а идти к знакомым — значит подвергать и их опасности быть арестованными, — она невесело улыбнулась, — вот и пришлось искать убежища. Раньше я здесь часто бывала, а теперь он всё равно пустой стоит, все кто могли поднять паруса — так и сделали. Обслуга разбежалась, прихватив всё что плохо лежало.

— А ваши родители — они кто? — спрашивать за что арестовали Андрей не стал, зная на собственном опыте, что зачастую для этого не нужны никакие причины.

— Отец — полковник гвардии, мать — домохозяйка.

— И что вы теперь будете делать?

— Пока не знаю даже. Может надо вернуться в Россию, там родственники остались. Или ждать, может родителей освободят? Запуталась совсем, ничего не знаю, — в уголках глаз предательски задрожали слезы.

— Тогда, может вы присоединитесь ко мне и мы вместе попытаемся выбраться домой, в Россию? — Андрей понимал, что взваливает на себя обузу и потом может ещё пожалеть о этом, но не мог бросить её здесь одну.

— С незнакомым человеком? Пробираться через всю Францию? — Мария вскинула голову и изумленно посмотрела на него.

— Дело ваше, уговаривать не буду, — устало махнул рукой Андрей, — сидите здесь и ожидайте чуда.

Он достал из вещмешка половину оставшихся у него консервных жестянок и выложил их на стол, — Надеюсь, это поможет вам продержаться какое-то время. Счастливо оставаться!

— Андрей! Подождите, Андрей! — отчаянный женский крик догнал его когда он уже отошел на несколько десятков метров. Он обернулся и увидел неуклюже бегущую к нему Марию прижимающую руками к груди консервные банки.

— Я пойду с вами, — потупив глаза, сказала она, — надеюсь, что мне не придется раскаяться в своем решении.

— Я тоже на это надеюсь, у меня хоть душа за вас спокойна будет, — Андрей забрал из её рук маслянистые на ощупь банки и сложил их обратно.

— И куда мы направляемся? — через некоторое время спросила она.

— В Швейцарию, вечное пристанище изгнанников, — улыбнулся Андрей, — осталось только придумать, как это сделать не привлекая к себе излишнего внимания.

Владелец писчебумажного магазина спускался по лестнице из своей небольшой квартирки, расположенной над магазином, испытывая раздражение и страх. Эту смесь чувств вызвал у него громкий, непрекращающийся стук в закрытые двери магазина. Сквозь стеклянную дверь он увидел вооруженного человека с черной нарукавной повязкой анархиста и живот невольно скрутило спазмом испуга.

— Чем могу служить, мсье, — тут он заметил молодую женщину, выглядывающую из-за спины солдата, — и мадмуазель?

— Мсье Клеман? Надеюсь, вы хорошо относитесь к революции? Дело в том, что нам срочно понадобилась ваша помощь: необходима пишущая машинка.

Рассыпавшись в заверениях вечной преданности идеям революции он показал им три разных печатных машинки. Солдат задумчиво потыкал пальцем в звонкие клавиши 'Ремингтона'.

— Ну что, Мари, конфискуем эту машинку и несем в штаб бригады? — он недовольно сморщился, — а может напечатаем прямо здесь? Сильно мне неохота нести её через весь город из-за одного документа!

— Можем и здесь, но как быть с буржуйчиком? Документ конфиденциальный, вдруг увидит что. Придется его потом арестовать, чтобы не сболтнул лишнего! — хозяину магазина готов показалось, что глаза революционной фурии кровожадно заблестели.

— Мари, Мари, всё бы тебе арестовывать и расстреливать, — укоризненно произнес солдат, — уверен, что мсье Клеман вполне может пока посидеть в своей квартире, откуда не сможет разглядеть ни буковки. Ведь правда, мсье Клеман?

Хозяин магазина торопливо, пока не передумали, метнулся по крутым ступеням наверх, придерживая неимоверно разболевшийся живот рукой.

— А теперь начнем печатать наш бесценный документ, — Андрей широко улыбнулся и заправил лист бумаги в машинку.

'Предписание. Выдано бойцу Интернациональной ударной бригады имени Кропоткина Андре Петелеву. Сопроводить для допроса Национальным Республиканским Комитетом особо важную задержанную...'

— И за кого бы тебя выдать? За отпрыска семейства Ротшильдов? Да нет, первый, кто прочитает это 'предписание', шлепнет тебя на месте. Вот! Придумал! Наш бывший государь здесь же, в Ницце проживал. Да и наследник престола российского Алексей где-то здесь лет пять назад скончался. Выдадим тебя за дочку Николая, жалко только, я не помню, как их зовут. Впрочем, думаю, что и французы вряд ли помнят их поименно. Значит, продолжим :

'... Марию Романову, дочь русского царя. Просьба ко всем органам власти оказывать помощь и содействие в выполнении данного задания. Комиссар Интернациональной ударной бригады имени Кропоткина Антонио Лопес.'

— Ну как? — он протянул листок бумаги Марии.

— Ужасно! — Мария бегло пробежала глазами по строчкам, — восемь ошибок в пяти предложениях! Андрей, вам стоит поработать над вашим французским.

— Этот 'документ' стерпел бы и десять, зато выглядит достовернее. А сейчас мне нужен ластик, перо и чернила: будем рисовать печать.

Андрей, высунув и прикусив кончик языка, напряженно вырисовывал несуществующую печать ударной бригады.

— Печать — это главное, с ней любая бумажка сразу становится официальной грамотой. Главное, не забыть рисовать буквы в зеркальном отражении. Спасибо родной гимназии, а иначе, где бы я получил такие ценные навыки?

Он подышал на ластик и смачно приложил его о лист бумаги.

— Вот теперь мы можем отправиться на вокзал и попробуем сесть на поезд.

— А что потом? — глаза Марии затуманились печалью.

— Потом? Потом — Марсель, Лион, Женева и, если удача не оставит нас — Санкт-Петербург.

Женева. Ноябрь 1926 года.

— Венчается раб Божий Андрей рабе Божией Марии...

Тихо потрескивающие свечи многоголосым хором подпевали надтреснутому старческому басу. В маленькой православной церкви скромно спрятавшейся за высокими альпийскими соснами завершался обряд венчания. Андрей внутреннее вздохнул — как-то оно всё получилось внезапно и неправильно. Да и жениться он вроде пока не собирался, надо было встать на ноги, пожить самостоятельно, получить отцовское благословение. И Машу, похоже, сходные мысли мучают — вон глазищи какие печальные, вот-вот заплачет. Но что уж теперь плакать по волосам... Просто так вышло...

Если в равнинной Франции октябрь ещё радовал последними теплыми деньками, то здесь холодный ветер предгорий внезапным шквалом накрыл всё вокруг снежной круговертью. Облепленная мокрым снегом одежда моментально промокла, а пронизывающий ветер выдул последние крохи тепла.

— Маша, может вернемся обратно в деревню? Ты уже на снежную бабу похожа, замерзнешь же!

— Прекрасное предложение! Особенно, если учесть твою неудачную попытку украсть курицу! Нас там ждут с распростертыми объятьями! — выдавила из себя через посиневшие губы Мария и для наглядности повертела у виска дрожащим от озноба пальцем.