Сзади топотали, наверное, Авита, что-то сообразив, спешила на помощь. Затем долетело сердитое проклятье. Неужели и принцесса не усидела в келье? Хоть она бы держалась в стороне от новых бед, когда старые ещё не избыты!

Бравур влетел в магический зал, уже чувствуя, что поздно. Здесь не хранилось тяжёлых предметов, и неизвестный просто душил беспомощное тело. Сейчас, глядя на себя со стороны, маг ощутил глубокую жалость и почти сумасшедшее желание жить, он попытался вмешаться, но всё, что смог, так это вернуться в умирающую плоть. Лучше так, лучше вместе, чем болтаться неизвестно кем по неуютному миру.

Он попытался оторвать от себя чужие руки, но они давили с чудовищной силой, ломали горло, а искажённое в синяках лицо злорадно ухмылялось. Бравур успел ещё увидеть прекрасные глаза Авиты, но потом белый свет померк, и воцарилась тьма.

Глава 9

За ночь боль утихла. Керек хотел проверить рану, но потом сообразил, что лучше не трогать запёкшуюся кровь, так скорее заживёт. Ухо почти всё осталось на месте, а если стрела кизяка и отсекла кусок мочки, так воин не девица, серёжки ему не носить.

Сладко потянувшись, Керек стукнулся затылком о ствол дерева, но ничуть не ушибся. Утро пронзало лес золотыми солнечными лучами, давило к земле туман. Хорошо. Ещё одна ночь осталась позади.

Эльф высунул нос из-под одеяла и посмотрел внимательно. Что он углядел? Керек открыл уже рот, чтобы спросить, да так и застыл, сражённый наповал небывалым открытием. Он спал, ночь прошла, он проснулся и не забыл вчерашний день. Помнил его до мельчайших подробностей: как ехали по лесу, о чём говорили. Встретили кизяков, и сначала дело шло мирно, зато потом пришлось улепётывать со всех ног. Хорошо хоть конских, а не своих.

— Ты обещал мне рассказывать каждый прожитый день! — заорал Керек так громко, что сам испугался и снизил голос едва не до шёпота. — Ты ведь не успел? Ты молчал?

— Я проснулся, когда ты попробовал на прочность древесную кору, — ответил эльф. — Ничего тебе не говорил.

— Значит, я помню его: прошедший день. Он со мной, я сам могу выложить тебе все подробности и не ошибиться ни в чём.

Не в силах удержаться, Керек принялся взахлёб вспоминать вчерашние события, и эльф, что удивительно, не прервал, не остановил, а слушал и кивал, и на губах его время от времени появлялась улыбка мимолётная как бабочка.

Этим утром отправились в путь без завтрака. Инир желания не выразил, а Керек не смог бы проглотить и кусочка. Он не вслух, но в голове перебирал частицы воспоминаний и ликовал, как скряга, вернувшийся из дальней поездки и обнаруживший, что добро его не тронули ни вор, ни пожар, ни сборщик налогов. Да какой богач больше радовался горам злата, чем человек, потерявший всю жизнь, одному сбережённому дню?

Инир терпел всю несносность ликующего сверх меры спутника, но когда они нашли воду и устроили привал, заговорил о неожиданном.

— Ранку на ухе причинила стрела кизяков или зацепился за ветку?

— Стрела. Она прилетела сзади. Почему тебя заботит такой пустяк? Мочка, вернее её остаток, уже зажил, я чувствую, что там чешется.

Эльф нахмурился, но честно объяснил:

— Эти малыши иногда смазывают стрелы разными зельями. Следовало сразу окурить рану дымом целебных трав, но тогда делать это было некогда, а потом бесполезно.

Кереку стало немного не по себе, но возразил бодро:

— Будь там яд, давно бы подействовал. Я же здоров и бодр.

— Наверное, тебе попалась хорошая стрела.

После полудня лес причудливо изменился. Керек вначале ничего не замечал, слишком полагаясь на умелость спутника, но потом и до него дошло, что чаща перестала быть такой дремучей, сквозь редкие кроны светило солнышко.

— Эти бесконечные деревья скоро закончатся? — обрадовался он.

— Не думаю. Просто место такое.

Инир поразмыслил и добавил:

— Впереди большая вода, но не река. Озеро или болото.

Скоро и, правда, совсем посветлело. Листва не укрывала от солнечных лучей, и в грубом кожаном доспехе стало жарко. Начали попадаться цветущие кусты, а лошади зафыркали, вытягивая шеи и потряхивая гривами.

— Если тут деревня, то кто же в ней живёт? — спросил Керек. — Непохоже, что кизяки, они, видно, любят темнины.

— Сейчас узнаем, — ответил Инир. — Я ведь тоже не бывал в этих лесах.

Всё вокруг скорее напоминало сад. Под копытами коней расстелился цветочный ковёр. Пахучие ветви невысоких деревьев нежно ласкали путников, а не норовили сорвать шапку или выдрать клок волос.

— Это, наверное, пристанище фей, — предположил Керек.

Мысль его взволновала. Воображение принялось рисовать прелестных нагих женщин, что валялись на траве, бесстыдно оттопырив круглые попки, или купались в мелких пронзённых солнцем водах. Керек практически слышал заливистый смех и нетерпеливо понукал коня, который и так резво бежал вперёд.

Вот блеснуло, так что больно сделалось отвыкшим глазам, и взорам открылось просторное озеро. Вода золотилась на мелководье, а дальше наливалась синевой глубины. Едва заметные волны колыхали поверхность, как бы затем, чтобы подарить заехавшим сюда человеку и эльфу немного прохлады.

Караковые устремились к воде, но Инир резко дёрнул поводья, и конь под ним стал. Керек едва удержал своего. Странной показалась предосторожность, но бессмертному виднее, он лучше знает землю, и всё что есть в её пределах.

— Эвар! — произнёс эльф почти благоговейно.

Было это просто слово на его языке или название открывшегося им чуда, Керек не понял. Нежный свет, прохлада и одуряющий запах цветов встревожили. Потянуло оглянуться: что если там уже стоят как судьба заманившие их сюда страсти.

— Инир, давай уже поедем, — предложил Керек. — Ну его это купание, я не слишком сильно испачкался. Баб тут что-то не видно, а воду другую найдём, чтобы эту красоту не попортить.

Эльф молчал, и Керек посмотрел на него. Лицо товарища испугало. Застывшие черты казались неживыми, зрачки ушли из глаз, и остались только нестерпимо светлые радужки. Спутника словно подменили, уволокли в бездны вод, а на его место посадили искусную куклу.

— Эй, Инир, очнись! Не нравится мне эта красота, и перестань заглядывать себе в череп, с людьми плохое бывает, когда они так делают.

Эльф молчал, но пальцы его шевельнулись. Конь, охотно повинуясь приказу, шагнул вперёд, потянулся к воде. Испугавшись, Керек рванул своего, ударил сбоку. Оба всадника едва не вылетели из сёдел. Лошади словно взбесились. Керек уже не понимал, вперёд они рвутся или прочь. Он и сам не знал, что так устрашило, вообще ни о чём не думал, просто отпихивал товарища от этой несказанно красивой воды, словно видел на дне чудовищ.

Ему почти удалось. Они уже повернули, когда кони разом встали на дыбы, заржали, словно сошли с ума. Керек, слишком далеко перегнувшийся с седла, потерял стремя и рухнул в воду.

Взметнулись прозрачные брызги. Грохнуло, словно разорвало бочку с вином. Керек не испугался. Плавать он, как выяснилось, умел, и хотя шансы выгрести в тяжёлом доспехе были невелики, упал-то на мелководье. Всего делов встать, отряхнуться и снова залезть в седло. Так да не так. Едва он попробовал повернуться, как песок под ладонями зашевелился, и руки ухнули в глубину. Лицо оказалось в воде, и Керек смутно увидел, как играет и переливается неверное жуткое дно, глотает его словно пасть зверя. В ушах загрохотало, значит, вся голова уже под водой, сейчас хлынет в рот колючая болтушка из песка и влаги, удавит, уест. Растает он как щепоть соли в горячей каше.

Керек всерьёз приготовился умирать, когда кто-то схватил его за ноги, рванул так, что едва не поделил попалам. Жутко хотелось жить, но помочь спасителю не удавалось — не было опоры, только вязкая пустота и последний глоток воздуха, в который Керек вцепился разумом и держал его насмерть.

Всё внутри рвалось от боли, гибель играла на нём как пальцы музыканта на звонкой струне, но он держался — не ради себя самого, а чтобы тот, кто упорно тащил из беды, не огорчился, что труды оказались напрасны.

Когда он вылетел из озера как луковица из грядки и проехался мордой по милым лепесткам, то даже не очень и удивился. Сил осталось едва на то, чтобы жадно хватать ртом воздух. Вместе с живительными глотками попадало в рот немало постороннего, и Керек сразу закашлялся.

Всё это ничуть его не волновало, потому что ладони ощущали почву и прохладную шёрстку растений, земля снова приняла на свою многострадальную спину. Немного придя в себя, Керек вскочил на ноги. Спас его, конечно, эльф. Он сидел верхом, другую лошадь удерживая в поводу и смотрел на товарища широко раскрытыми глазами, в которых, слава всем богам, темнели зрачки.

— Спасибо, Инир! — прокашлял Керек, нагибаясь, чтобы снять со щиколотки плотно обхвативший её ремень.

Эльф сумел набросить петлю и так тянул спутника с безопасного берега. Его народ ловко обращался не только с луками и стрелами, но и с верёвками тоже. Пальцы дрожали, но справились. Керек подбежал к своей лошади и вскарабкался в седло.

— Рвём отсюда!

Инир уже смотал ремень и снова пристегнул к задней луке. Он ничего не ответил, только кивнул. Поскакали вдоль озера, безжалостно терзая подковами лужайки. Они теперь тоже не внушали особого доверия, и цветущие кусты раздражали, хотелось видеть вокруг честные ветки угрюмого леса.

Сначала весёлые блики воды ещё мелькали в просветах, но потом оба, не сговариваясь, взяли левее, и озеро скрылось из глаз.

Солнышко и скачка высушили промокшую одежду на удивление быстро. Когда прелестное окружение коварной воды сменилось обычной чащобой, Керек смог осмотреть себя в поисках ущерба. Грязи не осталось, только в бороде и волосах запуталось немного песку. Пока Керек за неимением гребня, выскрёбывал его пальцами, эльф подъехал ближе и спрыгнул наземь. Обоим требовалась передышка. Керек тоже спешился. Как оказалось, за буреломом, через который осторожно перевели коней, нашлась небольшая поляна. Здесь росла трава, в низинке на краю скопилось немного воды. Отличное место для привала. Хотя до заката оставалось ещё довольно времени, дальше сегодня решили не ехать, расположились на ночь. Пока чистили себя и коней, наступил вечер.

Инир опять устроил крохотный, но упорный костерок и выпустил тень. Париз висел в воздухе, слушая рассказ о том, что приключилось с товарищами в пути. Эльф не просто говорил, но сопровождал речь движениями пальцев и ладоней. Керек мигом сообразил, что делается это для него и запоминал, всасывал в себя новое уменье с жадностью изголодавшегося разума.

Утром ему подарили вчерашний день, потом жизнь, с которой почти простился, теперь неведомую прежде молвь. Пусть завтра он погибнет или более не сохранит ничего, того что есть уже много.

Тень, насытившись знанием, отправилась осмотреться, чтобы уверенно нести ночной караул, а Инир повернулся к Кереку.

— Благодарю! Ты спас меня от верной гибели.

Керек искренне удивился.

— Да нет же, всё было наоборот, это ты вытащил меня из той зыбкой бездны, в которую я погрузился совсем. Я так признателен, что просто не нашёл достойных слов.

— О таких вещах не говорим красиво даже мы, эльфы. Мы товарищи и выручили друг друга из беды, но ты первый сообразил, что она есть.

Инир замолчал, и Керек думал, что он не скажет более ничего, но эльф продолжил:

— У моего народа есть легенда о долине, где сбываются все мечты. Никто не знает, где она, но все мы верим, что каждый из нас однажды достигнет её и обретёт там то, чего ему не доставало в обычной жизни, среди знакомых лесов.

— Красиво, но разве так бывает?

— Не знаю. В поисках этого места я и отправился в странствие.

— Так вот оно что? Я думал, просто захотелось приключений, а где их найдёшь так много, как в быстротечном людском мире? Мы такой неправильный народ.

Эльф грустно улыбнулся. Казалось, он колеблется, говорить что-то ещё или промолчать. Керек решил его приободрить:

— Я всегда думал, что у эльфов всё есть и мечтать им просто не о чем. Может быть, любовь? Есть девушка, которая не так благосклонна к тебе, как этого бы хотелось?

Инир покачал головой.

— Чтобы добиться девичьей улыбки полезнее оставаться рядом, а не странствовать в чужих землях.

— Ну, можно вернуться, овеянным славой, с кучей денег и занимательных историй.

— А девица к тому времени благополучно выйдет замуж за другого и думать забудет о том, кто бросил её ради путешествий.

Керек охотно засмеялся.

— Да, и так может случиться.

Ему очень нравилось степенно беседовать с эльфом, чувствовал себя значительнее прежнего. Иногда он всё ещё не верил, что бессмертный странствует с ним, делит тяготы пути и благие часы отдыха. Здорово ведь! Многие ли могут похвалиться товарищем-эльфом?

Неожиданно Инир сказал:

— Я должен повиниться перед тобой. Когда отправлялись в нелёгкий путь к трудной цели, мы как бы заключили дружеский союз. Товарищам в походе выпадает много невзгод, и важно знать, как надёжен тот, кто с тобой рядом.

Керек слушал в полном недоумении. У него даже приоткрылся рот и, сообразив это, он поспешно прихлопнул челюсть на место. Инир упрямо продолжал:

— Я обязан был сказать, что покинул свои земли и свой народ не в поисках приключений и славы, а потому что оказался неспособным в одном из тех воинских умений, которое эльфы считают непреложным. Ты наверняка обратил внимание, что при мне нет лука и стрел.

Челюсть опять поехала вниз, пришлось прихлопнуть её ладонью и заодно почесать отросшую бородку. Мысли в голове путались, но кое-какие наоборот стали на свои места.

— А я-то удивлялся! Ваши везде ходят с луком. Вот почему ты не пожелал показывать искусство там, на потешном ристалище!

Керек спохватился, что речь его неучтива и принялся мысленно клясть себя на все корки. Иниру и так трудно было сделать признание, а тут ещё он с ненужными уточнениями.

— Да ты прав, Керек. Я плохо стреляю. Эльфы рождаются со склонность к оружию, нам не надо обучаться, стрела всегда летит в цель, но сколько я ни пытался, у меня ничего не выходило. Я не ощущал единения с куском отполированного дерева. Среди людей, будь я человеком, слыл бы хорошим лучником, но эльфы смотрели с презрением и жалостью. Ходили даже слухи, что кровь моя нечиста, хотя это и неправда.

Лицо Инира напряглось, на нём глубже залегли тени, казалось, ему неимоверных усилий стоит сохранять ту бесстрастную гримасу, которая служила верным отличием его народа.

Керек чувствовал его боль как свою. Словно в грудь налили расплавленный свинец. Пусть он в чём-то виноват, и за это наказали беспамятством, но почему страдает эльф — надёжный товарищ, верный друг, лучший спутник, которого только можно пожелать в опасном походе? Так нельзя, так быть не должно, но что способен предпринять, чем помочь человек, чья память неверна и словно милость лишь иногда возвращается?

Этого он не ведал. Подскажи кто-нибудь, дай только знак — ноги бы стёр до задницы, но пошёл и отыскал злодея, посмевшего так жестоко обойтись с этим эльфом. Получается ведь, что прокляли его с младенчества, когда и вины-то никакой не успел нажить!