Гении места или Занимательная география

— Пожалуйста... пожалуйста... оставьте меня одну... пожалуйста...

Она пребывала бледной тенью самой себя больше суток — ничего не ела, ни с кем не говорила. Мать убеждала сына, что Софи надо бы отвезти в больницу — дело явно не в простом обмороке. А к утру следующего дня София внезапно словно пробудилась ото сна: поблагодарила хозяев за заботу и гостеприимство и, несмотря на возражения Яна, покинула их квартиру. А еще спустя два часа она уже ехала по дороге в сторону паромной переправы. Глядя сквозь заливающий лобовое стекло дождь, она думала. Что, София, хотела посмотреть, чем живет остров? Вот она, возможность. Но толку-то сейчас смотреть? Все ее предчувствия оправдались сполна. Что-то случилось, очень-очень нехорошее. Куда там господину Мери с его упавшим солнцем. Тем более, это был всего лишь метеорит. А тут какая-то напасть похуже.

После. Михаил, Мо, Лина, Мика и Фарид.

— Кто она?! Где?!

— Тариг. В Балтийском море.

— Кто?! Где?! — Мо вскакивает на ноги, роняя стул.

— На Балтике, — недоуменно повторяет Михаил. — А, ну да. Где-то недалеко от тебя. Ну, по нашим меркам, — усмехается, — недалеко.

— У меня мать там! Тоже недалеко! Миша, пожалуйста! — хватает Михаила за руку. — Поговори с ней. Пусть она съездит! Проверит! Умоляю, все что хочешь, сделаю!

— Погоди, Мо, — рассудительно возражает Лина. — Миш, а с сестрой все в порядке? Почему она не отвечала тебе раньше?

— Говорит, не могла, — в голосе Михаила сквозь радость проступает растерянность. — У нее что-то там тоже случилось, она не сказала толком. Но с ней все в порядке. Только вот связаться ни с кем не может — ни с матерью, ни с отцом. Только со мной. Странно как-то...

— Миша! Пожалуйста! — не унимается Мо.

— Сейчас, погоди. Я еще раз поговорю с Соней.

Лицо Михаила снова принимает отстраненное выражение, и снова они напряженно ждут, когда он закончит разговор. Только вот теперь один из них ждет с большим нетерпением, чем остальные.

— Ну?!

— Соня согласна. Говори адрес. Нет, лучше поговори с ней сам. Я сейчас... передам тебе ее образ? Сумеешь принять? Пробовал раньше?

— Конечно, нет, — фыркает Мо. — Только на обучении. Но я справлюсь. Давай.

Пару секунд мужчины смотрят в глаза друг другу. Потом Мо резко кивает.

— Все! Готово! Сейчас я сам с ней поговорю.

И снова ожидание, полное тревожных взглядов.

— Уффф... — Мо откидывается на стуле. — А это совсем иначе — говорить с тем, кого никогда не видел. Трудно, с непривычки.

— Что сказала София?

— Что выезжает через час. Говорит, на месте будет через часов пять-шесть, в зависимости от расписания парома. Черт... Неужели будут новости?.. — ерошит короткие волосы. — А София очень хорошая... такая... Она красивая.

— Ты ее как увидел? — Михаил удивлен. — Она тебе сама показала?

— Нет, не до этого было. Но у нее аура такая... теплая. Я как-то... успокоился даже. У тебя есть ее фото?

— Есть.

— Покажи.

С небольшого снимка смотрит на них круглолицая юная девушка — улыбчивые губы, ямочки на щеках. Мо проводит пальцем по краю фотографии.

— Найди ее, девочка. Пожалуйста, найди ее...

Остальным неловко, но они прекрасно понимают, каково сейчас Мо. Сами бы чувствовали на его месте то же самое. Да они и чувствуют, все в одинаковом положении, все не знают, что с их близкими, почему они молчат. Только Мо имеет шанс скоро об этом узнать.

— Так, давайте-ка спать, — поднимается с места Михаил. — Утро вечера мудренее.

— Так уже утро, — за окном и правда брезжит тусклый серый рассвет.

— Все равно ни до чего уже путного не додумаемся. Ложимся.

Жилье Михаила, состоящее из одной комнаты и кухни, явно не предназначено для приема такого количества гостей. Михаил попытался уступить свою кровать, но гости дружно отказались. Поэтому хозяин лег спать на своей узкой холостяцкой койке, Мика с Линой устроились, как и днем, на диване. Мо и Фариду осталось место на полу. Заснули быстро все, кроме Магомеда. Он лежал без сна долго, мыслями был там, на берегах Балтики, рядом с неизвестной ему девушкой Софией. Именно с ней сейчас было все его существо. Скорее бы уж. Узнать, хоть что-то узнать, что с матерью. Хотя бы с ней. Предчувствия были самые тяжелые. Мать, отец, сестра. Весь его мир. Что с ними?

Мо лежал так долго, светло уже стало совсем, солнечные лучи без труда проникали сквозь тонкие шторы. Рядом сквозь сон жалобно застонал Фарид, явно что-то скверное снится парню. А потом тот и вовсе стал издавать какие-то странные звуки — не видел бы Мо сам, не за что бы ни подумал, что человек так может. Первая мысль: плохо парню, задыхается, захлебывается. Осторожно потряс за плечо, и тот мгновенно затих, задышал ровно. Лишь прилипшая ко лбу влажная прядь темных волос выдавала недавнее беспокойство во сне. А потом заснул и сам Мо.

Проснулись они уже после обеда, от звука хлопнувшей двери — пришел из магазина Михаил. Пока поднимались, умывались и приводили себя худо-бедно в порядок, к Мише еще гости пожаловали: родители Дениса Селезнева. Еще раз благодарили Михаила и Фарида за спасение мальчика, удивленно косясь на гостей директора школы. Всегда один жил, бирюк бирюком, только ребятишки к нему в гости забегали, а теперь — полная хата гостей.

Новости о Денисе пока неутешительные, ребенок так и не пришел в себя, но состояние улучшилось, планируют завтра перевезти в город. Неожиданно благодарность четы Селезневых имела и материальное выражение, и вот на столе уже две банки, одна с соленой лосятиной, другая с маринованными грибами, а еще — штук десять рыбин (копченый хариус, как пояснил позже Миша), пара караваев домашнего хлеба. Михаил и не подумал отказаться. Проводив гостей, они сели завтракать. Или уж обедать — с таким образом жизни и не поймешь. Софья вышла на связь, когда они уже пили чай с тем самым дореволюционным вареньем. После разговора на лицо Магомеда было страшно и больно смотреть.

После. София и Лидия.

— Знаете, я так рад, что кто-то из родственников Лидии Кирилловны появился, — у священника вид смущенный и встревоженный одновременно. — Я ведь был с ней, когда это случилось...

— Да? — София говорит это, только чтобы поддержать разговор. При этом не отрывает взгляда от бледного лица лежащей на кровати женщины.

— Да. Она, знаете... когда началось это... приступ... ваша тетя вдруг взяла меня за руку, крепко так. И говорит: "Господом Всемогущим заклинаю, отец Владимир! Не позволяйте увезти меня отсюда, коли я жива буду! Поклянитесь!"

— А вы что?

— А я... — батюшка вздыхает. — А не успел я ничего сказать ей — тут инсульт и случился. Но я все исполнил. Когда бригада медиков из города приехала, я им сказал... солгал, — тут отец Владимир осеняет себя крестным знамением, — что сын к ней едет, что не велел перевозить. Пришлось прямо-таки битву выдержать, знаете ли. Я... бумаги какие-то подписал, отказную от госпитализации, вроде бы.

София все так же рассеянно кивает, продолжая глядеть на мать неизвестного ей кифэйя по имени Мо.

— Я позволил себе телефоном Лидии Кирилловны воспользоваться. Позвонил сыну ее, Магомеду, брату вашему двоюродному. Несколько раз звонил. И все он трубку не берет. Я уже и не знал, что думать и как поступить правильнее.

— У Мо... у Магомеда, — она быстро исправилась, — у него... неприятности. Он... в больнице, — чтобы хоть как-то объяснить молчание Мо.

— Пресвятая Богородица! — восклицает священник. — И мать, и сын! Ох, не зря в народе говорят: "Пришла беда — отворяй ворота". Но на все воля Божья.

"А вот это вряд ли, — думает Софи. — Тут еще кое-кто руку приложил". Но вслух сказала иное:

— Спасибо вам, отец Владимир. За все, что вы сделали. Я... вы позволите мне побыть наедине с... тетушкой? — она не придумал ничего лучше, чем представиться племянницей этой абсолютно неизвестной ей женщины.

— Да, конечно, — батюшка тяжело поднимается на ноги. — Я в храме буду, молитву сотворю, за здравие. Может быть, и образуется... — помолчал, ожидая ответа от девушки. Но Софи не знала, что сказать. — Если нужен буду...

— Я зайду к вам после, обязательно.

После ухода священника София предпринимает новые попытки. Позвать, достучаться. Не получается. Словно не Хранитель перед ней. С другой стороны, если это инсульт — чего она хотела? И как сказать об этом Мо? И что делать? Оставить здесь? Или все-таки в больницу? Если бы речь шла о человеке, выбор был бы очевиден. Но что сделает с Хранителем в таком состоянии разрыв с Обителью?

В какой-то момент ресницы Лидии Кирилловны дрогнули, Софи почудился смутный оклик. Но — нет. Глаза так и не открылись, женщина ей так и не ответила.

Разговор с Магомедом получился тяжелым и недолгим.

— Мо, что мне для тебя сделать? Как лучше поступить с твоей мамой?

София может лишь отдаленно представить, каково сейчас этому мужчине. Но даже ментальное общение заставляет ее напряженно хмуриться — его аура сочится горем, болью.

— Ничего, София. Ты сделала все, что могла. Пусть она пока остается там. Попроси отца Владимира присмотреть за ней. Он хороший человек, ему можно верить.

— Точно?

— Точно. Наверное, будет лучше, если ты приедешь... к нам. Но это решать вам с Михаилом.

_______

— Отец Владимир, я говорила с Магомедом.

— Как он?

— Лучше, — ложь дается легко, но все равно неприятно. — Он, как сможет, сам свяжется с вами. Через день или два. Он просил вас присмотреть за Лидией Кирилловной. Пока...

— Конечно, — с готовностью откликается священник. — Буду с ней неотлучно. Если еще что-то могу сделать...

— Пока ничего. Спасибо вам. Главное — пусть она здесь остается.

— Я понимаю, — серьезно кивает батюшка. — Я все понимаю.

После. Мо, Михаил, Мика, Лина и Фарид.

— Что?! Мо! Не молчи, поговори с нами!

— Инсульт, — тихо, после паузы. — Инсульт... инсульт...

Резко поднимается на ноги, проходит до стены. Стоит так какое-то время, спиной ко всем. А потом, так же резко обернувшись:

— Черта лысого это инсульт! Это они! Это... вот эти твари! Я чувствую! Если бы я знал тогда... Я бы... — он выдыхает со свистом. — Я бы сейчас тех, кто сделал это... собственными руками... убил бы!

Все остальные молчат. А потом неожиданно раздается голос Фарида:

— Если тебе нужно кого-то убить — убивай меня. Это я виноват.

Никто не успел остановить метнувшегося вперед Альфаира. Никто, кроме Рокса, которые по скорости реакции уступали только Нафтам. Мо дернулся из рук Мики и с ужасом осознал, что не может освободиться от захвата этой не очень мощной на вид девушки

— Отпусти меня! — его трясет. Ему надо найти виноватого в том, что случилось с матерью, и он верит в услышанное, верит безоговорочно. И сейчас остро ненавидит этого парня, в котором с самого начала чувствовал какую-то неискренность или недоговоренность. И хочет сейчас только одного — добраться до его горла.

— Не трогай мальчишку, — голос Мики угрожающе тих.

— Я не мальчишка! — снова некстати подает голос Фарид.

— Пусти!!! — еще одна попытка освободиться из недружелюбных объятий Рокса. — Отпусти меня, я кому сказал!

Воздух между Мо и Микой начинает искрить, причем в буквальном смысле слова. Багровые всполохи гнева в ауре Альфаира прорываются в реальный мир, но Мика не ослабляет хват рук.

— Отпусти меня! Иначе сейчас применю силу!

— Попробуй, — недобро скалится Мика.

— Я не о той силе говорю! — обстановка все накаляется. Причем снова в буквальном смысле слова. Мо — самый сильный кифэй из них всех. И сейчас он явно с трудом себя контролирует.

— А ну прекратите, оба! — голос Михаила звучит неожиданно громко и грозно. — Мо, ты хоть не веди себя как мальчишка. Ну-ка, сели за стол, все! Давайте выслушаем Фарида! Мо, успокойся!

Несколько глубоких вздохов Магомеда.

— Хорошо, — обманчиво тихо и спокойно. — Руки убери! — это уже Мике, с все-таки прорвавшейся злостью.

Она после паузы разжимает пальцы. На руке Мо — багровый отпечаток.

— Никогда... — голос Мо звучит хрипло. — Никогда больше не смей прикасаться ко мне!

— Все за стол, живо!

Директорские интонации оказывают свое действие и на кифэйев тоже, и они рассаживаются за столом. Михаил и Мика садятся по обе стороны от Фарида, то ли охраняя, то ли — сторожа. Лина, из чувства справедливости и сострадания — напротив, плечом к плечу с Мо.

— А теперь — рассказывай, Фарид. Все! А потом мы решим, что с тобой делать.

До. Фарид.

Это стало его навязчивой идеей. Он как-то жил — работал, чинил технику, ругался с трактористами, ел, спал. Но думал все время только об этом. О том, что услышал. О том, что пережил. Ему казалось, что даже во сне он слышал этот звук, этот голос. Иногда ловил себя на том, что сидит, с какой-нибудь железкой в руках. А в мыслях — снова он. Голос. Он жил с ним. И это выматывало просто ужасно.

Идея родилась внезапно, хотя, наверное, вынашивал он ее долго. Но когда осознал — к реализации приступил мгновенно, не раздумывая, не анализируя, не пытаясь понять, почему он решил именно так.

Копил энергию, чтобы съездить летом к Тигру. Но теперь потратил часть ее, чтобы сляпать на скорую руку димфэя — на пару дней хватило бы и ладно. И, раскидав все срочные дела и переругавшись с бригадиром лесозаготовителей, умотал в город за всем необходимым. Объехал не один десяток магазинов, но все, что было ему нужно, нашел. И, вернувшись, принялся за дело. Днем впахивал в мастерской, а вечерами и ночами работал над тем, что считал по какому-то непонятному капризу необходимым сделать. Он старательно отмахивался от мыслей, зачем он это делает. Да и выматывающая усталость не давала возможности задуматься. Но руки знали точно, что нужно. Золотые руки, как ему неоднократно говорили. Голову бы к ним еще подключить. Но голова сейчас или гудела от роя мыслей, или вдруг неожиданно пустела.

На все ушло две недели. Две недели адской усталости, работы на износ и голоса в голове. К тому моменту, когда он закончил сборку, Фарида тошнило от всего — от запахов мазута и канифоли, от жара паяльника, от бесконечного металлического лязга, от стен мастерской и рожи бригадира. Но больше всего — от голоса. Фарид не знал, почему, но верил, что после того, как он сделает задуманное, он избавится от этого, на грани слышимого, бормотания в голове.

В последний раз проверил, все ли правильно. Черт его знает, котелок уже совсем не варит. Он всегда любил загадки, то, над чем можно поломать голову. Но сейчас — сейчас он чувствовал, что эта загадка ему не по зубам. Устал. Одна надежда на собственные, по утверждению других, золотые руки.

Еще раз перепроверил, включил в сеть. Вышел на улицу, взгляд на крышу, на антенну. Закурил, сосредотачиваясь на простых движениях — чиркнуть спичкой, втянуть горький горячий дым. Выдохнуть. Еще раз вдохнуть. Последний взгляд в ночную темноту вокруг. А потом он вернулся домой и выдал пятнадцать ватт на канал.

Страшно взвыла соседская собака. Под горло подкатило нестерпимо. Ощущение, что его выворачивает наизнанку всего целиком, буквально. А потом он истончается, кончается. Темнота, страшная бесконечность во тьме. Последняя мысль: руки подвели голову. А потом — все, голова отключается.