Пламя во тьме (полный текст)

— Не нужно гневаться, Ваша Милость, — Нахарис примирительно поднял руки. — Глупость сморозил — ну с кем не бывает. С нетерпением жду вас снаружи.

Исчезновение Даарио было столь же стремительно и бесшумно, как и его появление. Он ушел, а две отрубленные головы так и остались лежать на половицах в расползающемся пятне крови.

Миссандея первая нарушила тишину. Она пролепетала голосом, дрожащим от волнения:

— Кхалиси, клянусь всеми богами — вы сделаны из валирийской стали. Разве вам не было страшно?

Королева грациозно поднялась из остывающей ванной, плеснув водой, и ступила босыми ногами на мягкие шкуры. Она набросила на плечи белый халат, висевший неподалеку.

— Конечно, страшно, — сказала она строго, — и что с того? Я должна была молить о пощаде? Или покорно исполнить все, что он велит? О нет, от этого бы стало только хуже, уж поверь. В разное время надо мной не единожды пытались надругаться, и беды я избегала лишь потому, что боролась. Я дралась за свою свободу, сколько себя помню, и только так ее отстояла. А если подчиняться и терпеть, подобно скоту, то на тебе поскачут, как на кобыле, или забьют, как паршивую овцу.

На самом деле королева сразу поняла, что Нахарис ее не тронет. Прежде чем идти на заключение сделки, наемник должен был заручиться поддержкой своего отряда. Значит, Младшие Сыны уже решили порвать с Юнкаем, и капитан не посмел бы вернуться к товарищам без подписанного контракта. А дерзкое представление в шатре, устроенное Даарио — не более чем попытка набить себе цену.

Через несколько часов, глубокой ночью, договор был заключен. Младшие Сыны за умеренную плату примкнули к войску Дэйнерис. Как следствие, Даарио по праву лидера занял место в числе ее спутников. Превосходный воин, урожденный Эссоса, выросший в миэринских бойцовых ямах, он, без сомнения, являлся ценным приобретением для королевы. И пусть его нахальство и распутность раздражали Матерь Драконов, она решила не обращать на это внимания. Пока Нахарис служил на пользу делу и не преступал границ дозволенного, Дени была готова его терпеть.

Впрочем, гораздо сильнее, чем саму кхалиси, присутствие наемника раздражало Мормонта. При первой же встрече с Даарио в его душе зародилась мучительная ревность. Нахарис даже не пытался скрыть своих намерений в отношении королевы, он взирал на Дени столь плотоядно, что у Джораха от гнева мускулы сводило дрожью. Капитан Младших Сынов в избытке обладал всем, чем не мог похвастаться рыцарь: красотой, молодостью и беспринципной самоуверенностью. В присутствии такого соперника даже ненависть Мормонта к Рейстлину зачастую отступала на второй план.

А знакомство Маджере с Нахарисом, меж тем, не задалось с самого начала. Впервые наемник столкнулся с чернокнижником наутро после заключения контракта, на открытой площадке посреди военного лагеря. Даарио слышал и прежде, что с королевой путешествует некий маг, и это вызывало в нем немалый скепсис. Завидев чародея, капитан двинулся к нему с желанием поупражняться в колкости. Он подступил чуть ближе, чем диктуют правила учтивости, бесцеремонно пытаясь заглянуть в лицо незнакомца. От подобной непочтительности Рейстлин моментально вышел из себя.

— Еще один шаг, наемник — и этот шаг будет последним в твоей жизни, -процедил он с ледяной злостью.

Змеиный взор, сверкнувший из тени под капюшоном, заставил Даарио замереть. Его рука плавно легла на золотую рукоять аракха. Он не столько испугался, сколько подивился угрозе от тщедушного колдуна. Чернокнижник, в свою очередь, испытал острую неприязнь к хамоватому хлыщу. Обе стороны единодушно возжелали поставить оппонента на место, ни один из них не считал другого опасным и потому не собирался избегать конфликта.

Неизвестно, чем закончилось бы столкновение, если бы его не прервало появление Дэйнерис. За нею следовали три дракона, игриво норовящих ухватиться за лазурный подол матери. Настроение у кхалиси было весьма приподнятое.

— Вижу, вы уже познакомились, — бодро заметила она, окинув взглядом раздраженных мужчин. — Господа, у меня превосходные новости: к нам только что прискакал посол из вражеского лагеря. Сражения не будет — Юнкай сдается.

В тот же день гискарская твердыня отворила врата пред Матерью Драконов — у Мудрых Господ и не оставалось иного выбора. С уходом наемников они лишились военной поддержки, а среди рабов Юнкая назревало восстание, грозившее аристократам кровавой резней. Если бы господа не впустили королеву, очень скоро их неумолимо растерзала бы обозленная чернь. Дэйнерис же, по крайней мере, обещала в случае сдачи сохранить рабовладельцам жизни.

И вот наследница дома Таргариен в сопровождении армии Безупречных вступила в город. С первого вдоха, с первого шага ее лошади по мостовой Дэйнерис испытала к Юнкаю бессознательное отвращение. Как и в Астапоре, здесь высились внушительные пирамиды и тянулись улицы из обожженного кирпича, но их цветом был не красный, а тревожный песочно-желтый. Казалось, из-за пыли даже небо над городом отдавало желтизной, подобно испарениям над гнилой трясиной. Отовсюду, с крыш домов и оконных карнизов, с постаментов на перекрестках и заборных столбов на завоевательницу взирали изваяния гарпий. Их лики воплощали порочное сладострастие и хищную алчность — или королеве только так казалось? Но, во всяком случае, миазмы человечьей кожи и приторных пряностей, витавшие в воздухе, определенно ей не чудились.

Жители Юнкая встретили Бурерожденную с поистине исступленным обожанием. Во время ее шествия невольники ревели от восторга, эхом сотрясая землю и грозя расколоть небеса. В едином порыве они кричали гискарское слово 'Mhysa' — 'мать'. Горожане уповали, что явление Лунной Госпожи в одночасье принесет им новую жизнь, свободу и достаток, вот только Матерь Драконов отнюдь не была в этом уверена. Испокон веков Юнкай промышлял тем, что покупал детей-невольников, обучал их 'пути семи вздохов и шестнадцати поз удовольствия' и продавал в дома подушек по всему миру. Из трехсот тысяч жителей две трети так или иначе занимались проституцией, и если система разрушится — как тогда эти двести тысяч добудут пропитание? В пустынных гискарских землях не было ничего: ни лесов с дичью, ни плодородных полей, ни залежей руды. Вопрос поистине первостепенной важности пока что оставался без ответа.

Однако при любом раскладе утверждение новой власти требовало избавления от старой, а это означало низложение прежних правителей Юнкая. Дэйнерис дала обещание, что не станет предавать Мудрых Господ смерти, однако обещание не исключало иных наказаний. Как только войска королевы заняли город, она приказала доставить на центральную площадь главных работорговцев. Облаченные в рубища, гонимые ударами плетей, они свершили позорное шествие по улицам. Даарио возглавлял процессию палачей, Дэйнерис гарцевала рядом с ним на своей вороной кобыле. С расстояния в два десятка шагов она отчетливо видела затравленную ненависть в глазах наказуемых.

— Мудрые Господа вам этого не простят, — вечером того же дня предостерег королеву сир Барристан.

Дэйнерис и седобородый рыцарь стояли вдвоем на балконе Золотой Пирамиды — самого внушительного здания Юнкая, скорее массивного, нежели высокого. Кхалиси созерцала оранжевый знойный закат над Летним Морем. Солнце уже наполовину увязло в горизонте, от него до берега тянулась широкая огненная полоса, словно светило плавилось, погружаясь в волны. Царило абсолютное безветрие и тишина, которую лишь изредка нарушал клекот драконов, носившихся вдалеке.

В ответ на замечание старого воина королева резонно заметила:

— Нельзя понравиться всем и сразу. Показательная казнь была необходима, чтобы завоевать доверие рабов, а господа, так или иначе, уже меня ненавидели.

Барристан проницательно блеснул на девушку голубыми глазами:

— Вы не думали, что будет с Юнкаем дальше? Гискарский край веками кормился за счет продажи невольников. Не поймите меня неправильно, кхалиси — рабство омерзительно, и я всецело одобряю вашу с ним борьбу, однако эти земли вскоре ждет упадок, а упадок означает смуту. Толпа, которая еще вчера рукоплескала вашей коронации, с таким же восторгом посмотрит на вашу казнь.

Королева выслушала гвардейца с самым серьезным выражением и коротко кивнула в знак согласия.

— Я понимаю ваши опасения, сир Барристан. Во избежание разрухи этому краю необходимы коренные перемены: нужно принять новые законы, поднять земледелие и ремесла, развить торговые связи. Но я не могу начинать реформы, пока не падет последний оплот работорговли.

— Миэрин, — рыцарь нахмурил седые брови, — самая неприступная твердыня во всем белом свете. Внешние стены толщиной в сорок футов, и каждая пирамида внутри — как отдельная крепость. Взять его получится только измором.

— Не пойдет, — Дэйнерис решительно мотнула головой. — Осада продлится многие месяцы, и на помощь миэринцам подоспеют союзники. Я слышала от Нахариса, что они уже снарядили послов в Волантис и Кварт.

— Вы говорите так, как будто знаете иной способ.

— Возможно, — кхалиси чуть усмехнулась уголками губ. — Рейстлин Маджере утверждал, что ему по силам эта задача, но ее решение займет какое-то время. Когда он закончит, тогда и будет ясно.

Барристан вполне спокойно воспринял упоминание о чернокнижнике. В отличие от Мормонта и других, в отношении мага он придерживался осторожного нейтралитета. За долгую свою жизнь он повидал немало примечательных личностей: синегубых колдунов и алых жрецов, лесных ворожей и варгов с далекого севера. Однако Рейстлин Маджере являл собой нечто совершенно иное, потустороннее, непостижимо чуждое всему людскому. От чародея исходила аура неизъяснимой темной силы, которую не воспринял бы всерьез только полный глупец. Старый рыцарь глупцом не был — он считал, что лучше, когда такой человек на твоей стороне.

— Ну что ж, — проговорил Барристан, — если, по-вашему, из этого выйдет толк — почему не попробовать? Поглядим, на что он способен.

А к Рейстлину Маджере, тем временем, постепенно возвращалась возможность творить заклинания.

Очень медленно, капля за каплей, магия просачивалась в мир вместе с пламенем и кровью драконов. Чернокнижник все еще не мог удалиться от источника силы, однако и не должен был стоять в непосредственной близости. Как и другие сподвижники Дэйнерис, он обосновался в Золотой Пирамиде. Не испросив ни у кого дозволения, маг занял обширные покои в угловой части среднего этажа. Комнаты эти, темные и уединенные, наконец-то предоставили ему возможность углубиться в колдовские изыскания.

Из родного мира чародей захватил с собой немало артефактов, но дома он собирал имущество с помощью магии, не ведая, что в Эссосе не сумеет его расколдовать. Только теперь, когда сила стала возвращаться, Маджере добрался до своих вещей. В его покоях появлялось все больше таинственных книг, свитков, ингредиентов для зелий и затейливых приборов из золота. Все это приходилось очень кстати для алхимического эксперимента, к которому маг приступил по уговору с Дэйнерис. Впрочем, Рейстлин не считал, что оказывает королеве услугу, ибо результат сулил выгоду и ему самому.

Изначально по прибытии в Юнкай Маджере рассчитывал, что обоснуется там окончательно, однако очень скоро он отверг эту идею. Город, пронизанный миазмами низменных страстей, внушал ему неодолимое отвращение, а Золотая Пирамида, просторная, с роскошным внутренним убранством, на деле оказалась едва пригодной для жилья. В ее пределах Рейстлин испытывал почти мистическую трудность со сном: каждая попытка урвать себе хоть несколько часов забытья обращалась в мучение. Острый слух чародея улавливал некий шорох, звуки шагов и шепот, исходящий словно бы от самих стен. Будь тому виной неудачная планировка здания или иные причины, но проклятые шумы донимали мага всякий раз, едва он смыкал глаза.

В одну из ночей, когда Рейстлину все же удалось задремать, его скудный сон оказался нарушен досадным происшествием.

Той поздней порой сир Джорах Мормонт предавался обильным возлияниям. В одиночестве он глотал горькую ячменную настойку, и некому было развеять его тоску. Воспаленное сознание рыцаря бередили тяжкие думы. Седьмое пекло — неужели он настолько слаб, что не способен бороться за свои чувства? О нет, он ведь вовсе не трус. Когда-то давно, на большом турнире в Ланниспорте, он вышел на бой против самого Джейме Ланнистера. В честном поединке Джорах одолел золотого льва и получил в награду руку и сердце своей супруги. Где теперь та жена, и где минута его славы? Где соперник, которого нужно сразить, чтобы завоевать прекрасную Дэйнерис Бурерожденную?

Ответ не заставил себя долго ждать. Напившись до состояния, когда границы и условности теряют значение, Мормонт решил наведаться в гости к Рейстлину. Другим достойным кандидатом для визита был Даарио, однако лишь Иным известно, где бродил наемник, а Маджере находился в своих комнатах. Рыцаря не смущало даже, что время давно перевалило за полночь: в его висках пульсировал гневный пламень, напрочь заглушающий глас разума. Неровной поступью Джорах поднялся на нужный этаж и двинулся по сумрачному коридору к сомкнутым дверям.

И внезапно ночную тишь разорвал ужасный женский крик из покоев мага. Голос был исполнен столь невыразимой, дикой боли, что едва походил на человеческий. Джорах замер, охваченный недоумением и страхом. А вопль все не умолкал, переходя в истошные завывания, от которых кровь стыла в жилах.

Двери комнаты мага распахнулись. На пороге стоял Рейстлин в своем неизменном черном одеянии, за его спиной брезжило слабое мерцание свечей.

— Рыцарь, — прошипел чародей Мормонту, — как ни странно, ты вовремя. В покои ко мне пробралась воровка. Убери ее отсюда.

Стремительно трезвеющему Джораху ничего не оставалось, кроме как последовать за магом. Его взору открылось поистине кошмарное зрелище: на каменном полу лежала, скорчившись, девица в потрепанной серой тунике. Кричать к тому моменту она уже не могла, лишь надсадно хрипела. Вместо лица у нее ото лба до подбородка зияла отвратительная рана — кожа обратилась в оплавленное месиво, подобное ожогу, разодранному до плоти. Увечье имело четкую форму отпечатка ладони с раскрытыми пальцами.

— Седьмое пекло, — только и сумел прошептать Джорах.

Рыцарь осторожно подхватил девицу на руки. От прикосновения она дернулась, жалобно стеная. Даже Мормонт, повидавший немало, внутренне содрогнулся. Для него уже не имело значения, в каких грехах повинна несчастная, ибо подобных страданий не заслуживало ни одно живое существо.

Шум, сотворенный воровкой, переполошил весь этаж, обитатели пирамиды опасливо выглядывали в коридор, пытаясь понять, что произошло. Очень скоро весть о случившемся дошла и до Матери Драконов. В ту пору она еще не спала и без промедления явилась в каморку с кроватью, куда поместили жертву. При виде омерзительной раны к горлу королевы подступила тошнота. Силясь не выказывать охватившее ее отвращение, она обернулась к Рейстлину. Тот стоял рядом, с бесстрастным выражением скрестив руки на груди.

— Что случилось? — напряженно вопросила Дэйнерис. — Объяснитесь.