Ландскнехты (глава 1 из 5)

В ответ на бахвальство солдата Мирослав промолчал. Он посмотрел на оскаленную рожу мертвого нахцерера, на свернутую вбок челюсть, которой только орехи колоть — чтоб сразу в труху.

— Еще какой есть... — машинально пробормотал следопыт.

"Примерно такая вот пасть."

Кто это сказал в кабаке?.. Мартин?.. Нет, Йожин. И отмерил пальцами ширину пасти на столешнице. Большим и средним, поскольку пасть была дюже широка.

Следопыт посмотрел на морду ночного людоеда.

Такая вот пасть...

Мирослав многое знал, многое умел. И прожил немало, куда больше, чем могло бы показаться внешне. Службу свою он начинал в давние времена, когда грозный царь московитов вел изнурительную войну в северных землях, стараясь выйти к портам на Балтике и открыть дорогу заморскому серебру прямо в казну, минуя всяческих перекупщиков.

Война прожорлива, на ней всего не хватает, и катились по лесам, по тайным дорожкам возы с контрабандой — пороховым зернистым зельем, амуницией, селитрой, пушечным железом, серой, зажигательными смесями и прочим. А еще — солью и селедкой, без которых не прокормить рати детей боярских и стрельцов. Московиты те возы катили, а поляки, ганзейцы да немцы за ними вовсю охотились. Страшное то было соперничество — засадное, без чести и славы. И коли внезапно сходились враги на узкой лесной тропке, резня шла быстрая и безжалостная, до последнего бойца.

В тех лютых схватках Мирослав научился слушать лес и чувствовать близкую смерть. Поэтому когда Костлявая положила ему на плечо холодную ладонь, ведьмак ринулся в сторону, не думая и не колеблясь. Поэтому вместо того, чтобы попасть под разящий удар когтями, Мирослав столкнулся с серой тенью, грудь в грудь. И отлетел в сторону, приложившись головой о твердый как железо ствол скрюченной березки.

— Второй! Второй! — завопил Гюнтер. — Их двое!

Безмолвная тень смела ведьмака в сторону, развернулась буквально на пятке и метнулась к ближайшему солдату. Вцепившись в Ордо, второй нахцерер вместе с визжащим от ужаса наемником упал за плиту. Фыркнуло кровью, плеснуло черным фонтаном.

Обычно загнутые когти служат для удержания добычи, однако ночная тварь действовала ими как серпами. И, пожалуй, твердости костяных крючьев мог позавидовать лучшая сталь из Золингена. Торчащие из-за окровавленной могильной плиты ноги в рваных сапогах задергались в предсмертной агонии, словно у висельника.

Рыжий, бросив разряженный мушкет, задал стрекача, не теряя ни секунды. Инстинкты наемника верно подсказали, что пора уносить ноги. Улепетывающий ландскнехт, похоже, мог бы сбежать даже от кроата... Однако на его несчастье кавалеристов здесь не случилось. Кладбищенский ужас оторвал залитую кровью морду от агонизирующей жертвы и бросился в погоню, резво перебирая паучьими лапами.

Швальбе бросил косой взгляд на следопыта. Тот пытался подняться, однако ноги отказывали. Крепко приложился, хорошо, мозги не вытекли...

Грянул выстрел из штуцера — одна из могильных плит разлетелась на куски. Кристина зашипела от злости и перехватила обжигающий пальцы ствол для перезарядки.

Ругаясь во всю глотку, Гюнтер ухватил пистолет двумя руками, попытался поймать в прицел мелькающую спину нахцерера. Нахцерер на мгновение замер, и Швальбе поймал тварь "на кончик ствола". Порох на полке вспыхнул, и одновременно упырь плавным движением ушел с линии огня, как будто мог видеть спиной. Словно капля ртути перетекла с одного камня на другой. Грохот выстрела ослепил и оглушил стрелка, но Швальбе заметил, как полетела каменная крошка от креста, у которого мгновение назад присел упырь. Ландскнехт задушил рвущийся из глотки вопль ярости — прицел был взят верно и не уклонись тварь, пуля попала бы точно в центр туловища. Шепча проклятия, Гюнтер перехватил горячий ствол и сорвал с перевязи бандольерку. Нахцерер же в два длинных скачка настиг Рыжего, прыгнул на спину, сбив с ног. Тот даже не вскрикнул. Одним ударом упырь отправил солдата в край коротких проповедей и длинных колбас.

Мирослав пытался подняться, снова и снова падая в траву. Толстая войлочная подкладка в шляпе уберегла от пробитого черепа, но не от крепкого сотрясения. Гюнтер трясущимися руками засыпал порох в ствол пистолета, Кристина уже запыживала ствол...

Нахцерер качнулся влево-вправо, крутя головой на все стороны света, перепрыгнул на следующий камень, точно настоящая обезьяна. Он все делал беззвучно, лишь щерил широкую пасть, обрамленную короткими серыми губами.

— Господь со мной... — Мартин шагнул в проход между могильными рядами. — Служу Ему со страхом и соединяюсь в веселии...

Седой ветеран шел неспешно, с кажущейся ленцой, но в каждом движении сквозила сдержанная сила. Как сжатая до предела пружина, готовая распрямиться. В руках усач держал английскую алебарду "билль" на коротком древке, кригмессер висел за спиной.

— Он утешит страждущих и накормит голодных...

Мягкие кожаные сапоги ступали почти невесомо, лишь слегка приминая густую траву. Отточенное лезвие алебарды ловило свет луны, блестя осколком льда. Упырь двинулся по дуге, норовя обойти охотника сбоку. Гюнтер с яростной руганью забивал пулю, скверно зачищенный после отливки свинцовый шарик едва-едва протискивался по стволу.

— Упокоившиеся познают блаженство в Его любящих объятиях...

Мартин перешел на бег, упырь скользнул навстречу как шелковый платок на ветру.

— Но тебе, демон, не видать Царствия Небесного! — прорычал седой боец и рубанул наотмашь.

Бойцы двигались с невероятной, недостижимой для обыкновенного человека скоростью и точностью. Чудовище черпало силы в нелюдской природе, охотник — в опыте и годах изощренных тренировок. Кристина стиснула цевье и шейку приклада, как глотки смертельных врагов, выцеливая противника, ствол колебался, словно привязанный к упырю невидимой нитью. Но тварь была слишком быстрой. Гюнтер снова взорвался ругательствами — деревянный шомпол треснул и расщепился, намертво застряв в стволе.

Нахцерер то приседал, буквально распластываясь по черной земле, то высоко подпрыгивал, избегая удара по ногам. Длинные когтистые пальцы цеплялись за кресты и камни, обеспечивая упор в стремительных бросках. Наверное, чудище могло лазать по стенам не хуже мухи, но здесь такой надобности не было.

Мартин наступал, тыча в тварь копьем-алебардой, чередуя уколы с широкими рубящими ударами. Тяжелый билль крутился в руках ветерана, вроде и не быстро, но удивительно точно, каждый раз оказываясь именно там, где нужно, упреждая вражью атаку или выходя на контрудар. При каждом движении широкий клинок издавал жутковатый, замогильный звук — гудящий свист, тихий шелест, в котором, казалось, можно разобрать слова неведомого языка. Дважды удары достигали врага, но морда людоеда не меняла выражения, а глаза таращились пустыми бельмами. Похоже, раны не причиняли нахцереру боли и не лишали сил. Нелепый и неуклюжий по сравнению с охотником и его врагом, Гюнтер побежал среди могильных камней, спотыкаясь о корни. Стрелять надо было наверняка, лучше в упор.

Удар, укол, отход... еще удар. Мартин резко качнулся вперед и достал упыря в третий раз. Крюк билля зацепил тварь за челюсть и вспорол по всей ширине, выламывая игольчатые зубы. Человека или любую иную скотину такая рана уложила наземь сразу, ну или хотя бы заставила забыть обо всем от боли. Но нахцерер даже не изменился в страшной роже. Создание рывком сократило расстояние, нырнуло под алебарду, целясь в живот. Нахцерер почти лег, перебирая конечностями как огромная бесхвостая ящерица. Мартин, подобно ярмарочному акробату, прыгнул через него, в прыжке хорошенько врезав по уродливой голове сапогом. Противники поменялись местами и одновременно развернулись друг к другу.

Выстрел. На этот раз Кристина попала. Пуля скользнула по плечу нахцерера, вырвав солидный кусок плоти. Упырь самую малость сбавил ритм, Мартину этого хватило, охотник выбросил оружие вперед в быстром, как мысль, уколе. Нахцерер успел закрыться длинной, узкой, как у собаки, ладонью, серебристое острие пронзило когтистую ладонь. Зашипев, упырь вздернул уголки губ и обрушил на копье удар свободной лапой. Составное древко, проклеенное, с кожаной обмоткой и стальными "усами", способное выдержать удар меча-цвайхандера, жалобно треснуло. "Усы" не дали наконечнику оторваться напрочь, но толку от него больше не было. Нахцерер освободился и скакнул ярмарочным болванчиком — назад-вперед. На мгновение он повис в прыжке черной тенью, и обрушился на Мартина. Из-за когтей упырь не мог сложить пальцы в кулак и потому бил открытой ладонью-"дощечкой", сверху вниз. Охотник вскинул сломанную алебарду, принимая удар на древко жестким блоком. Это было ошибкой.

Нахцерер упал, перекатился мячиком, быстро отскочил в сторону, присев среди могил как сова. Мартин также отступил на пару шагов. Охотник заметно побледнел и шатался, в правой руке он сжимал билль с треснувшим древком, левой схватился за поясницу. Через пару мгновений Мартин пришел в себя, отбросил бесполезную, треснувшую в двух местах алебарду и выхватил из ножен кригмессер. Но скованность в движениях осталась.

Даже Гюнтеру было очевидно, что каждый шаг, каждый разворот отдаются в пояснице ветерана невыносимой болью. Швальбе пробирался меж могил, пытаясь зайти твари за спину и пальнуть наверняка.

Мгновение передышки — и противники вновь схватились в яростной рукопашной. Но сказать, кто из них охотник, а кто добыча, с прежней уверенностью уже не получалось.

Упырь перепрыгивал с камня на камень, временами ныряя между ними. Крепкие когти высекали искры из камня, словно были закалены в огне преисподней. Тварь двигалась экономно и расчетливо, так, чтобы между ней и ружьем Кристины все время оказывалась преграда. А вот в движениях Мартина появилась тень слабости. Охотник полностью выложился в первом рывке, и теперь усталость властно брала свое. Раз за разом ветеран бросался в атаку, но упырь отшатывался, держа строгую дистанцию и заходя то с одного бока, то с другого.

И снова все произошло очень быстро, неуловимо для человеческого взгляда. Мартин вновь сделал выпад, и на этот раз враг ринулся навстречу, выставив клыки и когти. Охотник перехватил длинную рукоять ножа обеими руками, закрылся щитом быстрых секущих ударов. Роли поменялись, если ранее охотник нападал, а вампир защищался, то теперь нахцерер скакал вокруг Мартина, ища брешь в защите. И даже Швальбе видел, что старый охотник уже не столько атакует, сколько защищается, стараясь не подпустить врага ближе.

Огромным прыжком упырь снова ушел за пределы досягаемости клинка. Мартин тоже отступил на шаг, его дыхание ощутимо сбилось, по лицу текли крупные капли пота. Чудовище присело у высокой плиты, перевитой кустарником, и двинуло челюстями, морщинистые губы зашлепали, будто причмокивая, а из порванной пасти доносился спазматический хрип.

— Ничего. На тебя сил хватит, — выдохнул Мартин и, собрав все силы, шагнул вперед, поднимая клинок высоко над головой. Упырь принял вызов.

Они сошлись в третий раз, и каждый понимал, что эта схватка окажется последней. Мартин чувствовал, что очень скоро ему не хватит ни сил, ни дыхания, а поясница, на время заглушенная лекарствами, пылала адской болью. Охотник спешил, рубя с нечеловеческой скоростью, крест-накрест, непрерывно наступая, стремясь загнать упыря между могилами и лишить возможности маневра. Но каждый удар запаздывал. На неисчислимо малую долю секунды, на расстояние, равное человеческому волосу, но запаздывал.

Сумерки сгустились, уступая ночной тьме. Пляшущие тени заполнили старое кладбище, укрывая бьющихся насмерть врагов. Кристина шепотом выругалась — она не могла выцелить тварь, даже стеклянная мушка не помогала. Противники были столь быстрыми, что она могла с равным успехом подстрелить и Мартина.

Нахцерер атаковал, целясь когтями в лицо. Охотник ударил его сапогом в колено или то место, где у твари должно было быть колено. Упырь потерял равновесие и качнулся, Мартин пнул чудовище в грудь и полоснул боковым ударом. Нахцерер откинулся назад, изогнувшись так, будто вместо позвоночника у него ветка ивы. Клинок скользнул впритирку — если бы у демона был нос, его смахнуло бы напрочь. Сразу за этим нахцерер распрямился, словно оттолкнувшись спиной от воздуха, и цапнул лапой наотмашь. Крючья когтей прошлись по левому предплечью Мартина, вспарывая толстый рукав куртки и кольчужную накладку как старую ветошь. Охотник ударил снова, рукоятью ножа, сверху вниз, так, что у твари клацнули зубы и затрещал череп, отбросил паукообразное чудище подальше, но на этом его силы исчерпались.

Мартин сделал шаг, другой, оперся на ближайшее надгробье. Бойца шатало, клинок в слабеющей руке описывал неровные круги. Вражьи когти располосовали руку от локтя к самому запястью, достав до кости. Кровь хлестала как из пробитого винного бурдюка, падала на кладбищенскую землю частыми большими каплями. Скрипя зубами, Мартин закинул изувеченную руку за спину и вытянул клинок вперед. Враг склонил голову и мерзко захихикал, всхрапывая, криво двигая нижней челюстью, и так скособоченной после встречи с алебардой. Теперь чудовище не спешило, ожидая, когда кровопотеря сделает свое дело. Нахцерер оценивающе глянул на охотника. Мартин опустился на одно колено, тщетно стараясь удержать нож на весу, лицо страшно побледнело.

Людоед отодвинулся подальше, вероятно не рискуя раньше времени связываться со все еще опасным противником. И обернул пустые белесые линзы глаз на Швальбе. Лансдкнехт поднял пистолет четко, как на учении. Гюнтер не надеялся на удачу, но намеревался продать жизнь подороже. Подумалось — а может бросить все и бежать? Но солдат вспомнил нечеловеческую быстроту убийцы и лишь крепче сжал оружие. На душе было пусто и холодно, страх отступил. Даже Кристина не смогла пристрелить страшного урода. Даже Мартин, машущий мечом как сам Рудольф де Кальи или Беннар Ренне , не прирезал тварь. Значит, и в самом деле пришло время отправляться в чистилище, ведь в рай солдат не берут, а из ада выгоняют за бесчинства...

Нахцерер двигался неспешно, прячась в тенях, укрываясь за могилами. Он то замирал на мгновение в неподвижности, провоцируя на выстрел, то делал быстрые рывки из стороны в сторону, зигзагами приближаясь к стрелку. Неспешно, неотвратимо, как сама смерть.

— Ты кого пугать вздумал, падаль гнилая?! — проорал Швальбе. — Ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, дерьмо собачье, решил ко мне лезть? Ты, засранец вонючий, мать твою, обозную шлюху! Ну иди сюда, попробуй меня трахнуть, я тебя сам трахну, ублюдок, рукоблуд хренов, будь ты проклят! Иди сюда, жлоб смердящий, дерьмо, сука, падла, иди сюда, мерзавец, негодяй, гад, иди сюда ты — говно, ЖОПА!

Не такой смерти он желал себе, не такой... Ландскнехт должен погибать в бою, когда кровь кипит в боевом азарте. На худой конец, можно сдохнуть в полковом лазарете или упиться вусмерть. А если совсем повезет — отойти в иной мир на старости лет, кабатчиком или просто почтенным зажиточным человеком. Но что поделать, жизнь — злая сволочь и склонна показывать arschloch в самый неподходящий момент.