Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Что за литературное творчество? — без особого интереса спросил я, потихоньку отбирая у Веры полотенце.
— Ну там... рассказы, повести... самих читателей... Вить! Время уже позднее... Мама и так догадывается, что у меня кто-то появился...
— Вот будет сюрприз, когда она узнает, кто именно! — я улыбнулся во всю пасть.
Тут же с громким хлопком прилетело Вериной ладошкой по моему пузу. Хотя, если быть объективным, скорее уж по "прокачанному прессу с шестью четкими кубиками"!
— Даже не шути так... — Вера крепко зажмурилась от ужаса подобной перспективы, и решительно замоталась в отвоеванное полотенце.
— Зая, не бери в голову...
"Не-е, что я говорю?! Бери! И почаще..."
— Чему ты улыбаешься? — подозрительно заинтересовалась"Зая".
Нежелательность честного ответа для меня была очевидна, и я в очередной раз толкнул тезис на тему "не пойман — не вор".
— Даже у милиции восемьдесят процентов всех раскрытых пр... э... дел — это чистосердечные признания. Никогда не сознавайся — стой на своем до конца, чтобы там ни было!
Вера послушно кивнула на многократно обсуждавшуюся нами тему, и перевела разговор на свою работу в газете:
— Вот написал бы какой-нибудь рассказ для газеты... И я могла бы приехать в Ленинград, в командировку... Для работы с автором!
Мы одновременно представили себе эту "работу", и дружно засмеялись.
— Так если рассказ уже опубликуют — то какая еще может быть работа с автором? — спросил я, отсмеявшись.
— А ты напиши длинный рассказ, — не сдавалась смеющаяся Вера, — чтобы продолжение было! Несколько продолжений!.. Да я не про это "продолжение"... Вить! Вить!!... Вииии...тя...
В понедельник мы с Клаймичем снова были на Огарева 6...
Я бы конечно предпочел встретиться с самим Щелоковым, но того не было в Москве, и поэтому о проделанной работе отчитывались Чурбанову.
Впрочем, всё проходило "более чем хорошо". Юрий Михайлович прослушал "Ноль-два" и "Боевой орден", и был впечатлен! Когда же мы прокрутили ему новую "Феличиту" (я, женское трио, и "вылизанная" аранжировка), то замминистра демонстративно-удивленно развел руки:
— Ну, братцы! Это как другая песня... Лучше! Гораздо лучше!
"Братцы" (а особенно Григорий Давыдович, который неделю пробатрачил в студии Зацепина) остались весьма довольны такой оценкой.
— Юрий Михайлович! — я решил "ковать железо, покуда оно горячо", — Надо бы новый вариант передать итальянцам... только как?
И захлопал глазами.
Чурбанов отмахнулся от несущественной проблемы, и повернулся к селектору:
— Борис, свяжись с итальянским посольством... Там от него культурный атташе к нам ходил, как его там... не помню... Пригласи-ка его ко мне... только вежливо!
— Есть, Юрий Михайлович! — коротко хрипнул динамик.
Чурбанов развернулся обратно к нам, и Клаймич принялся горячо расхваливая деловые качества и оперативность генерала Калинина, рассказывать о проблемах со студией.
Чурбанов снова связывается по селектору. В кабинет приходит Калинин, и дальше следует долгое и малоинтересное обсуждение бюрократических и юридических препон на пути к заветной студии.
В итоге, Чурбанов берется помочь лично — но по количеству перечисленных проблем я понимаю, что так же просто, как с итальянским посольством, вопрос со студией не решится.
Чтобы произвести на Калинина впечатление и не оставить осадка, что мы приходили на него жаловаться, я подал голос:
— Юрий Михайлович, а можно попросить Виктора Андреевича еще минут на пять задержаться?
Чурбанов вздернул брови, но жестом усадил вставшего было генерала обратно на стул.
— Мы с Григорием Давыдовичем тут песню записали, ко Дню комсомола... Послушайте вдвоем... Как она вам?...
Клаймич немного поколдовал над здоровенным катушечным магнитофоном, который мы притащили с собой, и кабинет заполнили первые сочные аккорды.
Начальный куплет исполнял Завадский, следом я, затем Клаймич, а в последнем припеве и скандировании к нам уже присоединились солистки, Роберт, и Татьяна Геннадьевна. И все это в двойном наложении — как полноценный хор!
Песня закончилась. Наступила тишина.
Чурбанов встал.
— А сильно... — он сделал несколько энергичных шагов по кабинету, — Начал с "гимна милиции", а теперь получился "гимн комсомола"?!
Зять Генсека, усмехнувшись, остановился напротив меня.
— Очень хорошая получилась песня... — поддержал замминистра Калинин, — а главное, правильная! А что за "гимн милиции"?
Пришлось прокручивать "Ноль-два" персонально для "милицейского завхоза".
Но... не пожалели! Не только мы с Клаймичем, но и хозяин кабинета смог понаблюдать за тем, какое впечатление производит песня.
Калинин был в абсолютном восторге! Под конец он даже стал вслух подпевать.
— Действительно! — ерзал на стуле переполненный эмоциями генерал, — Юрий Михайлович — это же получилось, как настоящий гимн! Наш гимн!
Клаймич сидел рядом с Калининым — поэтому пожимание рук, обнимание за плечи и дружеские потряхивания пришлись исключительно на его долю. Ну да я не в претензии...
Довольный Чурбанов "пованговал":
— А теперь может и "комсомольский гимн" получиться!..
Я "смущенно" потупился, и начал "оправдываться":
— Да меня... неделю назад... в ВЛКСМ приняли... А тут День рождения Комсомола... вот и навеяло...
"Ага!..
— Это вы только что сказали "eb tvою mать?
— Вы с ума сошли — мы же в консерватории!
— А... ну-а-а, значит, музыкой навеяло!..". Хе!
Оба генерала понимающе закивали и поздравили со вступлением.
— Вот бы на Праздничных концертах их и исполнить... У комсомольцев в октябре, а в ноябре уже и у нас годовщина! — продолжал "эмоционировать" Калинин.
"Дядя, как же удачно ты озвучил эту архиправильную идею!"
И я буквально впервые посмотрел на щёлоковского хозяйственника без внутренней неприязни.
Клаймич воспрял, как боевой конь, услышавший сигнал горниста. И представившийся шанс упущен не был!
Присутствующие горячо принялись обсуждать тему "вот сама судьба велела — раз так случайно(!) всё совпало", "здесь голос Виктора хорошо бы прозвучал между Кобзоном и Лещенко"... и тут Григорий Давыдович доверительно и осторожно высказал опасение, что возможно, такой успешный "музыкальный старт юного дарования" на Праздничных концертах вызовет недовольство маститых коллег по цеху, и начнут возникать некоторые проблемы.
Упс... Мне впервые довелось увидеть "другого Чурбанова". Губы замминистра искривились в презрительной усмешке, глаза зло сузились, а пальцы правой руки стали выбивать по полировке стола для заседаний какой-то нервно-рваный ритм:
— "Маститые коллеги"?.. — прошипел он.
Клаймич поперхнулся посреди фразы, а расслабившийся было Калинин выпрямился на стуле и принялся "поедать" начальство преданным взглядом.
— Только мне сразу скажите... И "маститые коллеги" станут желанными гостями в сельских клубах и отдаленных гарнизонах нашей необъятной Родины... — голос Чурбанова буквально сочился презрением и высокомерием, — ...или вообще, я "неожиданно" поинтересуюсь законностью их доходов от гастролей...
Замминистра со значение посмотрел на Клаймича, и Григорий Давыдович понимающе склонил голову, с трудом выдавив кривую улыбку.
В кабинете повисла гнетущая тишина.
Пришлось подать голос:
— Григорий Давыдович! Ну о чем вы говорите?.. Если с нами сам Юрий Михайлович, то кто нам может устроить неприятности?! У меня вон случай недавно был... — и я принялся "в красках" живописать "разборку" в райкоме комсомола. Впрочем, слегка подкорректированную:
— ...так вот — Юрий Михайлович ни разу не позволил себе ни грубости, ни хамства. Так кто он — а кто вы, гражданин Мякусин?!
Калинин ободрительно кивал на каждое мое слово, а Клаймич усиленно делал вид, что слышит этот рассказ впервые, и тоже полностью солидарен с позицией "завхоза"!
Сам же Чурбанов порозовел, неожиданная и пугающая злость пропала, а намек на улыбку показывал, что буря миновала.
"Во у мужика "крышу рвет"! С полпинка... Кстати — кого-то напоминает! Нет?! Скажем так... У меня во многом "рвало" из-за невозможности реализации "мужского начала". И вряд ли наши с генерал-лейтенантом проблемы сильно разнятся! То, что можно дочери генсека — то нельзя его зятю... Поэтому Галина пьет, гуляет и трахается с кем попало, а всесильный замминистра МВД — молодой, привлекательный мужик — не то, что трахаться и гулять — он даже напиться не может! Ну как же — дорогой Леонид Ильич не любит алкашей, и очень страдает, что единственная дочка злоупотребляет "зеленым змием". Тяжел ты, неравный брак! Впрочем, Юрий Михайлович, ты сам в этом виноват, раз женился на пиzdanутой бабе, которая старше тебя на десять лет..."
Я встретился глазами с Чурбановым, и он мне дружелюбно подмигнул...
* * *
Странная штука — время. В детстве каждый день — маленькая жизнь, он тянется бесконечным приключением, в котором тебя качает на качелях судьбы от открытий к неудачам, от дружбы к ненависти, от несправедливости к любви... И каждый день детства разительно непохож на предыдущий. Ты совершаешь открытия и ошибки, упускаешь и обретаешь. Но ты не делаешь одного: ты не скучаешь и не убиваешь время. И ты никак не можешь понять странные фразы этих взрослых — "Как быстро взрослеют дети!", "Как быстро летит время!"...
Что за странная чушь?!.. — искренне недоумеваешь ты...
Потом ты взрослеешь. Взрослеешь настолько, что дни становятся однообразной лентой похожих кадров. Взрослеешь настолько, что приходит ОСОЗНАНИЕ тех странных фраз...
В какой-то непонятный момент ты теряешь способность совершать открытия и наслаждаться каждым проживаемым днем.
Но иногда насмешливая девчонка Фортуна хочет себя развлечь, и течение, толкавшее тебя в грудь, вдруг становится попутным, удача неожиданно возносит тебя на гребень успеха, и несет, несет, несет... Твоя жизнь снова расцветает всеми красками калейдоскопа! Одно событие вмиг сменяется другим... Ты летишь от победы к победе, и каждый день вновь становится незабываемым и бесценным!
До поры... Пока не разочаруешь Фортуну своей черной неблагодарностью: "Ну вот... очередной дурачок поверил, что это он сам!" — девочка-богиня разочарованно хмыкает и поворачивается к тебе спиной.
И ты снова бултыхаешься в киселе однообразных дней и лет, теряя силы и забывая то пьянящее чувство полета на крыльях удачи, которое когда-то испытал.
В моей "второй жизни" время летит с ужасной скоростью. В "первом детстве" не было и тысячной доли тех событий, которые произошли в этом, но вместо того, чтобы наслаждаться ими и смаковать, я постоянно чувствую, как время утекает меж пальцев.
Многого ли я добился за прошедшие восемь месяцев? Объективно — да, многого... Но в то же время, пока НИЧЕГО.
НИЧЕГО, ЧТО МОГЛО БЫ ПОВЛИЯТЬ...
А время неумолимо... оно уходит... оно с каждой прожитой секундой приближает мою страну и мой народ к катастрофе.
Тик-так... тик-так... тик-так...
Но "девочка" все-таки ко мне повернулась! Легкая улыбка Фортуны — и вечерний звонок Клаймича на мой домашний телефон сообщает, что события "встали на крыло удачи"...
На следующий день после моего отъезда из Москвы, помощник Чурбанова затребовал у Клаймича магнитофонную запись песни "Ленин. Партия. Комсомол".
А ещё через день Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР "дорогой Леонид Ильич Брежнев" произнес со своими характерными причмокиваниями:
— Это ж какая хорошая и правильная песня... Молодец, Витюша... помню его... ты, Юра, ему помоги... Такие песни нужны нашей молодежи!..
...Как небольшой камешек срывает с горных круч неудержимую лавину, так и шепелявое брежневское "хорошая песня... помоги ему..." смело с нашего пути все препоны и проблемы!
"Сакраментальное советское выражение "есть мнение" — всесильно, а уж если это "мнение" Генерального секретаря, а передает его любимый зять товарища Брежнева — то сила этого "мнения" превосходит все горные лавины планета Земля!"
Именно эта мысль крутилась в моей голове, пока я рассматривал нашу новую студию звукозаписи.
Восхищенный Завадский поочередно и трепетно прикасается руками к различной аппаратуре и счастливо вздыхает.
Роберт, во главе пятерых (четверть часа назад представленных мне) музыкантов, осваивал новые инструменты. Рассыпающаяся дробь на барабанах, щедро сдобренная звоном "тарелок", победными звуками заполнила собой все здание.
Да-да — именно здание! НАШЕ ЗДАНИЕ. Улица Селезневская, дом 11 корпус 2 — бывшая Студия художников МВД СССР. Бывшая!.. Потому что теперь здесь находится "Музыкальная студия МВД СССР". Большая красная вывеска с гербом Советского Союза у входной двери.
Само здание внешне выглядит не так помпезно, как вывеска. Небольшое, двухэтажное, с облупившейся местами штукатуркой. Внутри всё гораздо цивильнее, но полноценный ремонт лишь вопрос времени. Главное в другом. Теперь у нас есть СВОЁ здание. В Москве!
Я бросил взгляд на единоличного вдохновителя и организатора данного ТРОФЕЯ.
Безмерно гордый собой, Клаймич с видом Наполеона при Аустерлице стоит прислонившись к стене, и скрестив руки на груди, практически отеческим взглядом поглядывает то на счастливого Завадского, то на удивленно крутящих головами солисток, то на подмигивающего меня.
А привела к такому удивительнейшему результату всего лишь одна фраза Григория Давыдовича: "придётся работать по ночам — для студии нужна тишина и отсутствие вибраций, а на Лубянке транспорт и репетиции ансамбля песни и пляски...".
Щелоков с Калининым что-то вполголоса обсуждали и прикидывали (Клаймич признался: "Я даже заскучать успел") — а кончилось все решением о переезде Студии художников на Лубянку, и нашим заселением в собственное здание.
А ещё через два дня осторожные, внимательные, а главное трезвые(!) грузчики в аккуратных синих комбинезонах, бережно выгружали из фуры "Совтрансавто" и заносили в дом большие деревянные ящики с аппаратурой для студии звукозаписи.
Всё!
Теперь у нас было всё, что требовалось для результата.
И либо РЕЗУЛЬТАТ будет — либо я и глазом не успею моргнуть, как из любимчика "сильных мира сего" стану тем, про что "сильные" вспоминать не любят — их о ш и б к о й.
* * *
По возвращению домой, состоялся тяжелый разговор с мамой.
Готовился я к нему давно и долго: подбирал аргументы, находил нужные слова, прикидывал допустимые компромиссы и определял позиции, которые нельзя было сдавать ни в коем случае. Но...
Но всё, естественно, пошло не так, как планировалось.
— Да... Закрутились дела... — мама была задумчива и даже слегка подавлена. Мы сидели в традиционном месте всех семейных советов — на кухне. Она подперла щеку рукой и грустно рассматривала меня.
— Мам... — осторожно начал я, — Ну чего ты?.. Все ведь в порядке... Для комсомола и милиции песни уже есть... Всем нравятся — и обе уже одобрены "наверху"... С Италией, конечно, пока непонятно, но я уверен в успехе. А Романов, когда вчера слушал "блокадную", даже прослезился... Я же тебе рассказывал в подробностях!
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |