Петр Внук Петра

Первой очнулась Дарья.

— Помилуй, батюшка Александр Данилович! Как же Машеньку девицу невинную, ещё невесту, столь близко от жениха содержать. Грех это и позор. А как мальчишка к ней попристанет, как его от такого отвадить.

— Молчи дура! Для того и надо Маше рядом с государевой спальней быть, чтобы мальчишку к себе привадить. То не грех, что скоромное у них ранее свадьбы приключится. Сама рассуди, Дарьюшка, как ещё мальчонку привязать? Только через грех, через его вину. Император ныне невинным отроком быть перестал. Людей вот казнит с легкостью и быстротой необычной. Сие, чудится мне, для него не труднее, чем кубок малый воды испить. Машеньке уже открыто говорит про судьбу своей бабки. Так вот для того, чтобы не поехать княжне нашей в монастырь, а нам в опалу, надобно чтобы она его по-женски к себе то и притянула, а холодную куклу не строила б. Ты, Варенька, уж будь добра обскажи Маше ваши бабьи секреты, как мужа привечать.

— Господи! Да как же так? Да к добру ли сиё? Так он же дитя ещё, Петруша-то. Чего он может по мужски-то?

— Вот пусть Машка и проверит чего! От неё, чай, не убудет. Одно рано или поздно сему случиться надобно. Не вой, позови лучше её, да обскажи всё с деликатностью.

Бабы ещё немного повздыхали, попеняли светлейшему, что не по божески он делает — разврату учит детей — однако противиться не смогли. Утерли слёзы и велели позвать Марию.

— Вот что, дочь моя, поелику от императора большого фавора в твою сторону я теперь не наблюдаю, решил я поселить тебя опричь его спальни в покои соседние. — Начал свою речь перед царской невестой Светлейший.

Мария ничего первоначально не поняла. Стояла и смотрела на отца своим пустым рыбьим глазом. Меншиков ещё немного помялся, не зная как начать главное, но наконец решился:

— Так вот, коли будешь ко сну отходить, то дверцу в светёлку жениха то не запирай! А коли он к тебе придет, то не кричи и конфузии не делай!

Дочь как-то сразу поняла намек отца и, рыдая, опустилась ему в ноги.

— Батюшка, не губи, прошу! Не доводи до греха — невенчанной с мужчиной быть.

— Не вой! О тебе стараюсь. Грех тот на себя возьму! А императору противиться не смей! Поди теперь с теткой — она тебя научит как с ним быти. Да покличьте Франца, куда сей ленивый ключник запропастился!

Пришедшему гофмейстеру-ключнику светлейший князь дал распоряжение завтра же перевезти Марию в соседнюю с императором спальню.

Добавлено 02/08/16

31-го среда

В среду утро не задалось с точки зрения зарядки. Пётр банально проленился. Валялся на шелковых простынях, несмотря на то, что Солнце давно встало, а в комнате то и дело появлялись слуги или другие персоны, из проживающих в доме, и справлялись, не изволит ли император завтракать. Император не изволил. При этом свое неизволение высказывал по-разному. То показывал странный жест — кулак с отогнутым средним пальцем, то просто отворачивался, но чаще просто посылал по-матушке. После шестого посыльного Петра посетил сам светлейший. К этому моменту император чуть победил свою лень и уже сидел на кровати, раздумывая, чем же ему хочется сегодня заняться.

— А, Ляксандр Данилыч, й

* * *

твою мать, светлейший! Ну, заходи, проходи, садись! Чего скажешь? О чём спросишь?

Меншиков проигнорировал неучтивое приглашение и оскорбительный матерок царя и смиренно спросил:

— Великий государь Пётр Алексеевич, по-здорову ли ты почивал? Хворь, не приключилась ли с тобой, твое императорское величество?

— Да по-здорову, по-здорову! Хвори не приключилось. А по

* * *

изм вот приключился. Остоп

* * *

ло все. Душновато в комнате, да караул зело громко храпит! Вели их высечь, что ли! А лучше вообще убери их отсюда! Внизу же стоят на входе — так в доме им делать нечего. Или ты боишься, что непотребное свершу, и поэтому меня за караулом держишь? А светлейший?

Александр Данилыч недолго выглядел растерянным от такого напора — уж за три дня стал привыкать к измененному поведению императора.

— То для твоего покоя Петруша устроено. Однако ж, коли повелишь, то уберу сей караул от двери. Однако ж для порядка вовсе гнать их не след. Пускай на лестнице стоят — и от палат по далее, и случайных людишек в императорские покои пускать не будут.

— На лестнице? — Император хмыкнул. Под легкий укол ностальгии попаданцу вспомнился пост Љ1 в родной школе — у бюста Ильича и красного знамени. Вспомнилась и переходящая бархотка для протирания лысины. У школяров считалось высшим шиком прийти раньше дежурных на пост и намалевать мелом звезду на лбу вождя. Дежурные же должны были предотвращать сие "безобразие" или его последствия.

— Ну и хрен с тобой, светлейший. Делай, как знаешь. Твой дом, как-никак! Только избавь меня от их присутствия. Достаточно, что камергер да денщик будут рядом находиться.

Меншиков поморщился. После отсылки сына в Архангельск место ближнего слуги занял Иван Долгоруков. Хоть их род и не замышлял ничего открыто и сильно поддержал князя против голштинской партии, но рассчитывать на него как на Александра не приходилось. "Нет, непременно надобно устраивать Машку в соседней спальне. Так хоть Варвара приглядит, да дворовые не чужие люди". Пришлось светлейшему согласиться и на это требование молодого императора.

— Скажи, Александр Данилович, — Пётр перевел тему — а чего в моей зале учебной мебель меняют.

— Да уж коли ты не желаешь до осени в учении усердствовать, то прошу на время приютить там невесту твою. В её же покоях прохудилась крыша, да и стены требуют нового наряда, достойного царской невесты. Не изволь беспокоиться, сиё лишь до петрова дня.

Император усмехнулся. Он просек толстый намек нареченного тестя — дверь в "кабинет" замком не была оборудована.

— Что ж, светлейший, не буду сему противиться. Но, может, до петрова дня мы в Петергоф отъедем всем двором, коли обустройство твоему дому требуется. Да и мне бы там простору было бы поболее.

Меншиков и здесь согласился, напомнив, однако обещание императора сегодня посетить заседание Верховного тайного совета.

Так разговаривая, они спустились в обеденную залу. Перспектива нового соседства немного подняла настроение попаданца. Рыбка в сети сама шла. От этого завтрак прошел легко. Заждавшиеся царя домашние бодро накинулись на яства. Пётр отнесся к такому поведению милостиво и даже что-то ободряюще шептал на ушко попеременно, то невесте, то сестре.

На другом конце стола так же живо обсуждали предстоящие планы. Светлейший князь сообщил домашним о готовящемся переезде в Петергоф. Он даже не очень-то и хмурился, когда Пётр намекнул, что неплохо и Елизавету Петровну с сестрой и зятем рядышком в Стрельне пригреть.

* * *

Подготовка к визиту в Верховный Тайный Совет отняла часа полтора времени. Почти всё его пришлось потратить на выслушивание рекомендаций Остермана, как вести себя с членами ВТС и приглашенными сенаторами.

— Не дрейфь, Иваныч, прорвемся. А вот твою бумаженцию, прости, я наизусть не выучил. Мысли там может и умные, но сильно уж труднопроизносимые. Скажу уж как умею.

— Осмелюсь настаивать, Ваше Велитчество, на буквальном произнесении того, что я написал и уже утверждено светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым. Меня как воспитателя Вашего надлежит уважать вам всемерно и почитать первым советником. В сем есть залог деятельной подготовки к царствованию вашему. Потому как в силу малого возраста разум ваш не много любопытен остальным будет.

— Вот оно чё! Однако ж! — Серега решил смириться и пока не нагнетать обстановку. Насколько он понял из объяснений Остермана, ВТС был коллективным опекуном до совершеннолетия Петра и имел все легальные права отменять решения императора. Однако последнее слово Куб хотел оставить за собой.

— Только ты, Андрей Иваныч, будь любезен пошли кого к Елизавете и Анне, они ведь по тестаменту вроде как в совете должны состоять. Верно ли? — дождался кивка Остермана и продолжил. — Верно! Вот и исполни мою просьбу. А светлейшему об этом наперед сообщать без надобности.

Остерман замешкался. Было видно, что ему не хочется обострять отношения с полудержавным властелином, но и отказать императору он не решался. Сереге в голову пришла интересная мысль.

— Слушай, Андрей Иванович, ты рассказывал, что в совете главой бабуля моя неродная герцога голштинского назначала? Это повеление не отменяли? Ага... Я и не спорю ему против Меншикова позицию не удержать. А можешь ты ему передать такую просьбу...

Петр быстро на листке написал записку для Лизы.

— Отошли Лизе, вместе с приглашением. Можешь прочитать, от тебя секрета нет, но прочим кроме адресанта изволь ни чего не сообщать. Не одобряешь? Боишься чего или кого? Хорошо давай вместе покуменкаем как нам все провернуть.

В здание сената поехали большим царским выездом после долгих и тщательных сборов. Сопровождал императора "малый конвой" придворных. Так: с десяток слуг, несколько кучеров и форейторов. Ну и полурота гвардейцев полка Меншикова. Куда уж без них?

Перед залом Петр убедился, что Остерман выполнил свое поручение. Лиза и Анна ждали его в компании Басевича, а сам герцог уже подбирал себе место за большим столом. Кроме него там сидели старик-канцлер Гаврила Головин, не уступающий ему в дряхлости адмирал Апраксин и Дмитрий Михайлович Голицын. Меншиков прибывший ранее императора злобно приглядывался с герцогом.

Остерман, объявлявший самолично о посещении императором собрания, занял место по правую руку от светлейшего.

Быстро зачитав список вопросов, он доверил слово императору.

Серый не торопился. Вставать он не стал. Его большое кресло, почти трон и так поставили на небольшие возвышения, дабы государь не был ниже или вровень с подданными. С этой то вершины и осматривал собравшихся попаданец. Все лица были знакомы по предыдущему дню и обеду. Многих он "вспоминал" памятью, доставшейся по наследству от мальчишки.

По правую руку от самодержца сидел Светлейший, он же Данилыч, он же Алексашка, он же "пес-цербер" по тайному названию Лизы и Наташи — первый петух этом курятнике. Вкушал плоды своей победы, взгляд его выдавал внутреннее торжество "полудержавного властелина." (Надо покопаться в памяти — вспомнить Пушкина — сделал себе зарубу в памяти Сергей.)

Второй по важности положения глава морской коллегии Фёдор Апраксин. Лицо его поражало серостью. Оплывшие щеки практически лежали на воротнике адмиральского мундира. Он старательно пытался дышать как можно тише, но болезни, возраст и общая тучность тела не позволяли достичь в этом существенного успеха. Глаза его стались поймать взгляд императора, но каждый раз, когда он боролся с очередным вздохом, опускались к полу. Граф смущался, опять поднимал взор, как бы извиняясь, и опять вздыхал.

Последний из глав коллегий — канцлер Головкин, обладатель формально высшего после императора ранга в Табеле был так же стар, как и Апраксин, но сух и кожей совершенно пергаментен. Одет он был более чем скромно для своего положения. Его руки с парой перстней дрожали характерно мелкой старческой дрожью. Начавший службу еще постельничим более полувека назад и знавший Великого Петра с малых лет, смотрел внимательно на внука Преобразователя. И всем лицом пытался изобразить свою поддержку мальчику на троне.

Рядом с Головкиным расположился самый родовитый из верховников — князь Дмитрий Михайлович Голицын. Его породистое лицо было как-то по парадному любезно-вежливым. Он не сводил взгляда с государя. Серый не стал ему возвращать взгляд как намедни с Данилычем, но посмотрел немного дольше чем на других. Хотелось понять насколько тот готов пойти непременно за императором. Наташа-сестренка говорила, что он был главным радетелем в совете за права Петра, а не за выполнение завещания Екатерины.

По левую руку от царя нашел себе место его главный соперник в совете — герцог Голштинский. Он рассеянно улыбался, все еще не отошедший от неожиданного приглашения императора. Последний раз на совет его пускали еще в марте, до проклятой победы светлейшего у смертного одра больной императрицы. За спиной герцога стоял его первый министр — Басевич. Далее у стены на диванчике скромно пристроились тетки Петра

-Ну вот опять не так сидим. — Меншиков чуть уловимо вздрогнут при таких словах сюзерена. — Анна и Елизавета вроде как имеют место быть в составе нашего совета? Так ли князь Дмитрий Михайлович?

Голицын на неожиданный провокационный вопрос Петра замешкался, взглянул на светлейшего, но все же подтвердил право цесаревен занимать равное положение за столом совета.

Меншиков отдал распоряжение — принесли еще пару кресел и сестры разместились рядом с племянником — Анна ближе к мужу, а Лиза к "псу-церберу".

Потом Серега старательно отыграл навязанную ему роль. Небольшая и пустая речь полная благих пожеланий и ненужных обещаний императора соблюдать Божью волю и заботится о благе народном, прилежной учиться, слушаться старших и быть "паинькой" да "заинькой" воспринята была с ожидаемой скукой.

— Далее, Андрей Иванович, веди собрание. Ты, я понял, вроде секретаря сей компании.

Остерман с молчаливого согласия Меншикова объявил о текущих вопросах.

1. Организация комиссии по реформе податей.

2. Вопрос об отъезде голштинского двора.

3. Утверждение указа императора о летних вокациях в школах, училищах и университете.

4. Рассмотрение челобитных на Высочайшее имя.

5. Различные вопросы о дворцовом хозяйстве, кои надо утвердить.

По первому вопросу пространно говорил Голицын. Он упирал на бедственное положение в податного люда и просил послаблений.

— Погоди, погоди князь. Не время еще решение утверждать. Я-то твой доклад не читал.

Просьба императора была неожиданной. Как будто мебель заговорила. Советники переглянулись. Удар принял на себя светлейший.

— Петр Алексеевич, стоит ли тебе голову сим утруждать?

— Стоит, светлейший мой князь, стоит! Коли я пришел как прописано, то и в делах буду разбираться в силу своих потенций сам. А ты с господами верховниками мне поможешь. По вопросу же о податях, то, думаю, не стоит спешить. В докладе князя я важных сведений не услыхал. Давай я перечту сию премеморию и свое мнение скажу наперед вашего следующего обсуждения.

Сергей немного подумал. На прошлой работе анализ документов по сделкам, договоров, решений правлений дочерних структур, писем контрагентам и внутри группы — был его излюбленным началом любой проверки. Так сказать, "предварительными ласками" подотчетных ему компаний и подразделений холдинга, прежде чем начать их пользовать со всей буржуазной непосредственностью. Вот и сейчас он с трудом на слух воспринимал пояснения Остермана, хотелось посидеть над текстом, "переспать с ним", как Куб любил выражаться. Проблемой в этом мире и в этом времени было то, что текст любого документа был рукописным, писанным по старым правилам грамматики или вообще без правил. Из-за экономии даже императорские указы писались столь убористым почерком, то зачастую невозможно было разделить не то что слова — предложения. Вот Серый и задумался — сумеет ли он себя заставить все это перечитать. Но слово уже было сказано и не по пацански это съезжать с базара.