Бескрайнее море зелени — густая тьма лесов, пересечённых длинными впадинами рек — их видно, только если смотреть прямо сверху. Вот тогда блестит под солнцем Селембрис речная гладь! Такие огромные, могучие ели и дубы растут по берегам рек, что нависают над водным полотном! Где-то там, в глубине, под этими непроницаемыми, пышными шапками крон, под платанами, грабами и буками, текут ручьи, питающие реки. Когда-то на Сияре он искал их, а сейчас голографический экран, послушно развернувшийся перед ним, показывает ему любые картины: он может запросить объемную карту рельефа местности, может затребовать водную систему — наземный и подземный уровень, кладовые минералов, руд, схемы дорог и городов! Он может видеть всё, происходящее в любом краю Селембрис!
Вот эта горочка внизу. Вот странный камень на её вершине — надкусанная посередине горбушка. Через этот странный проход он перебросил сюда однажды скитальцев из погибающей области Дерн-Хорасада. Где-то здесь под деревьями прячется племя Ровника, пожилого старосты покинутой когда-то деревни. Жив ли старый Горак? Как поживают отважный Любо и любящая Мара? Славный был это народец — бедный, но дружный. Как они все устроились за прошедшее время?
Высадившись у подножия невысокого зелёного холма, поросшего смешанной луговой травой, Лён взглянул наверх, к макушке холма — он выделялся среди густых окрестных лесов, как шишка на лбу, до того ярок был и гол. И ещё эта скала-горбушка.
Он сам не знал, чего думал тут найти, скорее просто так, одолели воспоминания. Тогда, почти три года назад, когда оказались они с Пафом на этой раздвоенной скале, которая была вершиной огромной горы на север от Дерн-Хорасада... Казалось ему тогда, что всё самое скверное уже позади, и самое большое дело своей жизни он сделал только что, а дальше всё будет прекрасно и безоблачно. Как он ошибся.
Не прибегая к свойству переноса, Лён неторопливо поднялся к скале, как обыкновенный смертный. Где-то там, глубоко под его ногами, скрыт в земле город Дерн-Хорасад. Не стоит ли он сейчас над дворцом регентов, над самым местом, где ждёт его каменный шар с запрятанными в нем волшебными кристаллами. Как добраться до него? Если и есть у Лёна свойство владеть стихией времени, то он не знает, как привести в действие свой дар. Попробовать снова побродить по лесным ручьям? Но что-то внутри противилось этой мысли и говорило о её напрасности. Сейчас этот таинственный ларчик таким простым способом не откроется. Чего-то ему недоставало.
Не зная, что предпринять, он сел у основания скалы. Может быть, как раз сейчас за ним наблюдают из Дивояра и ждут: что он сделает?
— Стой, кто идёт?! — неожиданно раздался звонкий голос над головой.
Дивоярец посмотрел наверх и обнаружил в развилке скалы чумазую физиономию, а грязные детские руки сурово направили на него маленький корявый дротик с наконечником из рыбьей кости.
— Свои, — с улыбкой поднял руки Лён.
— Свои дома сидят!
— Васян, кто там? — с явным страхом зашептали голоса, обладатели которых, очевидно, прятались за камнем.
— Шпион, понятно дело! — деловито ответил Васян, спрыгивая наземь. — Дозор, так держать!
— Есть! — пискнули из-за скалы, но никто не показался.
— Малышня! — презрительно бросил Васян.
— Я задержан? — шутливо осведомился Лён.
— Там посмотрим, — важно заявил дозорный, — ступай вперёд — пусть староста рассудит.
И повёл шпиона в лес, под густые кроны, куда наблюдение Дивояра заглянуть не в силах.
— Послушай, мальчик, — попытался договориться с суровым стражем задержанный, — ты должен меня помнить, несколько лет назад я привёл вас в это место.
— Разговорчики! — грозно рявкнул конвоир и ткнул арестованного дротиком в поясницу.
Он вывел незваного гостя к излучине небольшой лесной речушки, на берегах которой росли крепкие дубы и берёзы, и густо ветвилась ива. В воде по колено стояла женщина и резкими движениями полоскала бельё. Позади неё на грубой верёвке висело выстиранное бельё.
— Мамань, я поймал шпиона! — похвастался пацан, проходя мимо развешанных сорочек.
Женщина обернулась, расправляя усталую спину.
— Дивоярец! — изумлённо выдохнула она.
— Во-во, я говорю: шпиона! — деловито подтвердил дозорный, тыкая добычу в спину кривым дротиком.
— Ой, мама моя! — радостно завопила женщина, в которой Лён едва признал Мару, и выбралась на берег, вытирая фартуком руки. — То ж дивоярец! Да что ж ты долго так не шёл?! Тебя ж девушка твоя заждалась вся!
— Кто?! — обалдел Лён.
— Да ж Наташка!
К нему бежали с радостным гамом ребятишки, мужики, женщины, приковылял с палкой Ровник. А он ошалел настолько, что даже слов не находил, только пытался отыскать среди визжащей толпы Мару: что это она такое сказал, он не ошибся? Она точно сказала: Наташка?
Вот она пробилась сквозь толпу, раздавая затрещины направо и налево, охаживая кой-кого мокрой сорочкой, а остальные висели у неё на плече.
— Пошли орать! — сурово высказалась женщина, — Он к вам пришёл, что ли? К Наташке он пришёл! Пошли, Лён, я провожу тебя к барыне в дом. Она не тут, не в деревне: не любит запаха рыбьих потрохов!
— К барыне? — ещё больше обалдел дивоярец.
— Ага! — деловито подтвердила Мара, — Я вон ей бельё стираю. Она нас научила варить мыло. Уж и штука, я тебе скажу!
Мара была уже не та робкая женщина, безумно боящаяся за своего отважного мужа — она раздалась, отъелась, сделалась румяной, загорелой, и характер у неё изменился: стал более решительный. Она разогнала мужиков и детишек, властно отпёрла в сторону женщин и единолично распоряжалась обстановкой.
— Я горничная у барыни, — охотно объясняла пышная деревенская матрона, — сорочки вот стираю, еду ношу. Не выносит Наташка сырого духу рыбьего. Сидите все тут, лабазники! Не шастайте за мной! Сказано: барыня не любит шуму!
— Сидит, читает книжки, — пояснила она гостю.
Под умильными взглядами всей деревни важная Мара повела гостя дальше в лес.
— Вот тут мы ей построили дворец, — объясняла она на ходу, чем окончательно загнала дивоярца в состояние глубокого опупения.
— Да, ещё она бабам показала как надо шить трусы, — вспомнила Мара ещё один подвиг барыни.
Дивоярец выпал в осадок.
— А это мой лифтончик с кружавами, — охотно показала женщина через вырез грубой серой сорочки топорно сшитый лифчик.
Дворец располагался на нижних ветвях большого дуба и был крепко связан из жердей, поверх крыт дранкой, на коньке красовался щучий череп с пастью, полной острых зубов, кривая дверь прикрыта шторкой, сделанной из тонкой щепы, поверх нарисован охрой здоровенный смайлик с улыбкой. Дверь выходила на обрубленный конец ветви, который как бы выполнял роль порога. Лестницы к жилищу не было.
— Наташка, к тебе Лён явился! — громко крикнула Мара наверх.
— Давай его сюда! — отозвался изнутри знакомый голос.
— Ты, батюшка, прыгай прямо к порогу, — посоветовала горничная и с довольным видом сложила на грубом переднике руки.
В один момент он совершил прыжок и очутился прямо на ветви, перед шторкой, прикрывающей низенькую дверь.
— Гм, — подал он звук.
— Входите!
Отодвинув шторку, он вошёл и увидал Наташу. Она сидела на корявой табуретке и, задрав ногу на стол, штопала кружевной чулок.
— Ба, какие люди, — сказала она, перепиливая нитку большим ножом.
Глава 6
— Я тут в стороне поселилась, — стала объяснять она, — духу сырого рыбьего не переношу, знаешь ли.
— Уже слышал, — молвил дивоярец, отыскав ещё одну табуретку и устраиваясь на ней, поскольку потолок дворца был слишком низок, к тому же, под застрехой висели веники из пижмы.
— От мух, — пояснила Наташа.
Была она одета с комической роскошью: платье явно городского типа, но слишком архаичного фасона, будто купеческое. Материал богатый, но кое-где с пятнами и даже дырками. Чулки кружевные, но явно потеряли цвет от стирки. Шёлковые туфли утратили вид. И только волосы Наташи, её красно-медная грива горела ярким, сочным цветом. Лицо у неё чуть загорелое, с прекрасным румянцем, и вся она так же хороша, как нереальна в этой обстановке.
— Я многому их тут научила, — деловито излагала бывшая школьная подруга, объясняя совсем не то, что жаждал слышать Лён.
— Мыло варить научила — надо же чем-то бельё стирать! — рассудительно продолжала она.
— Слышал.
— Варить брагу из дички, носить трусы.
Он кивал, во все глаза разглядывая её.
— Крутить папиросы.
— ?!!
— Ну, это необязательно, — отмахнулась она.
— Наташа... — начал он.
— Вообще-то я не Наташа. Это я только так, перед ними назвалась, чтобы ты меня нашёл. Я знала, что ты сюда вернёшься, и надеялась, что не слишком долго буду ждать. А тот тут, в деревне, одичаешь. Дворец-то у меня, сам видишь, типа летней фазенды. Зимой-то тут не больно поживёшь, а то придётся снова отправляться на поиски задрипанного королевства и притворяться принцессой.
— И кто же ты? — совсем растерялся он. Знал ведь об авантюрном характере своей подруги, но чтоб так!
— Меня зовут Лиланда, — сказала она чётко и раздельно, глядя ему прямо в зрачки своими необыкновенными зелёными глазищами.
— Лиланда, — повторила она, словно внушала. — Я больше не Наташа, в этом мире я Лиланда.
— Откуда ты взяла такое имя?!
— Неважно, но впредь ты должен звать меня так, друг Румистэль.
— Я тут с апреля месяца, когда мы с тобой расстались, кое-что обнаружила, — она показала своей прекрасной рукой в слегка драных кружевах на скромную полку с книгами.
Да, он слышал: Мара говорила, что барыня читает книжки.
— Не знаю, случайно оно или есть в этом какая-то логическая закономерность — мне лично наплевать на это! — но однажды в городском архиве я нашла интересные материалы. Тогда я наряжалась бедным студентом, подрабатывающим ночами, чтобы не привлекать к себе внимания: учёных женщин тут не жалуют. Хотела сгоряча поднять феминистское движение, да плюнула: больно много возни. Студентом — проще. Кое-что я там упёрла, чтобы каждый день в библиотеку не шататься — надоедает, знаешь, ли бюст прятать. Да и вообще, тамошний бургомистр оказался любителем мальчиков. Чёрт, до сих пор нога болит, как вспомню, что врезала ему по жирным яйцам, как он, мерзавец, нащупал мои ягодицы!
— Ну вот, — сказала она, изящно перегибаясь назад в талии, чтобы достать одну из книг с полки, при том деликатно вытянув ножку в драной туфельке в сторону дивоярца — явно для равновесия, — это мемуары одного замечательного человека, который служил секретарём при герцоге, не скажу каком, а до этого был славным лучником, пока не лишился левой руки. Было сие достаточно давно, и история о том уже забыла. Фолиант пылился в библиотечном запаснике и его уже собирались отправить ффтопку, пока черви его не сожрали. Но внучек архивариуса был любознательный пацан и любил книжки с картинками, а в этой книжке картинок полно: наш лучник был очевидцем знаменательных событий и вдобавок талантливым художником, мир праху его. Он рисовал прекрасные карандашные рисунки, думал освоить литографию и продавать эстампы, но не вышло — не оценили. Идея заглохла на корню. А жаль: он написал величественную героическую эпопею о времени блокады Дерн-Хорасада. Белым стихом, между прочим. Ты дёрнулся, дружок? С чего бы это? Белый стих не любишь? Ну, ладно, я продолжу. Господи, когда здесь появится свой Гуттенберг?! Ну нельзя же так бессовестно тормозить процесс развития цивилизации! Все книги рукописные — кошмар! Я чувствовала себя преступницей, когда попёрла из библиотеки это антикварное творение. А, впрочем, дурак бургомистр всё равно собирался его пожечь — какой урон для истории Селембрис! Спасибо вам, дивоярцам: вы цените прекрасное.
Лиланда порылась на столе в груде всякой всячины, отыскала плоскую коробку, достала из неё толстую сигару, ловко откусила кончик, изящно плюнула в угол и извлекла из пальца огонёк. Элегантно раскурила и прищурилась на дивоярца.
— Дурацкая привычка, — призналась она, — досталась мне от боцмана, когда я плавала с пиратами. Но это ещё до того, как я была принцессой Лилианой. Было это ещё в тот год, когда мы заканчивали восьмой класс в среднеобразовательной школе. Надо же, до чего здесь не звучат эти слова — даже выговорить трудно! Да, я тогда обнаружила, что могу самостоятельно перемещаться в Селембрис и ночами частенько ускользала из дома. Ты был тогда чем-то очень занят. А потом мы вообще уехали: я пристроила родителей в хорошем месте, оставила им порядочно денег — спасибо эльфам! — и навсегда свалила в этот дивный мир. Думала я, что с моими способностями всё у меня будет в лучшем виде. И вот ошиблась: все мои начинания и все задумки заканчиваются крахом. Никак не удается устроиться по жизни! Вроде, всё при мне, волшебница тоже недурная, а вот не везёт. Я сплотила вокруг себя команду, думала основать такое плавучее королевство, а сама стать кем-то вроде новой мадам Вонг. Барк наш обстреляла береговая охрана одного королевства — прямо горящими стрелами испохабили все паруса. Посудина затонула, боцман был пьяный — тоже утонул. Команду взяли в плен, а я влюбила в себя молоденького лейтенанта, и он мне помог бежать. Потом мы с ним шатались по дорогам, пели "маму" — шучу. Пели "Очи чёрные", я была Кармен, он был Хосе. Вру опять. Мы просто грабили экипажи. Потом его убили, и я решила завязывать с грабежами и переквалифицироваться в принцессы. Предприятие обещало прибыль, но тут припёрся ты и испортил мне всю обедню. Вот почему я не люблю дивоярцев. Пить будешь?
— Нет.
— А я выпью.
Она достала из хлама на столе пузатую тёмную бутылку и налила себе рома.
— Дурацкая привычка, — опять призналась принцесса, — всё ты виноват, что я спиваюсь.
— Барыня! — заорала снизу Мара, — Обед!!
— На двоих! — зычно рявкнула барыня, не вставая с места — очень удобно, когда весь дом твой дырках!
— Наташка, рыбу будешь?!
— А выбор есть!!
— Нету!
— Тогда давай!
Снаружи что-то заскрипело, как будто через искривлённый блок поднимали груз. Лён выглянул наружу, поскольку сидел ближе к двери. Там на верёвке покачивалась корзина, а наверху, среди ветвей действительно прятался деревянный блок.
В корзине, надо думать, была рыба. Наверно, она тут только рыбу и ест — неудивительно, что её тошнит от рыбы.
— Если бы ты задержался, я бы наворовала где-нибудь курей — к зиме были бы с яйцами. Но ты явился, слава Дивояру, и спас меня, мой принц, — деловито сообщила барыня, доставая из корзины рыбу и бутылку с питьевой водой. — Пить будешь?
— Давай! — с досадой согласился он.
— Так-то лучше, — одобрила она, доставая ещё стакан.
— Иди ты со своим ромом! — рассердился он, — Пошлость какая!
Он налил в стакан воды, сделал пасс, и превратил её во вполне сносную мадеру.
— О, ценю! — приятно удивилась Лиланда, уж коль ей приспичило так называться.
— Дальше! — потребовал он.
— Ты не командуй тут, в моём дворце! Ну ладно, слушай дальше. Перенесёмся мысленно лет так на тысячу назад — это самое интересное. Художник наш о ту пору был дюжим молодцом и состоял в королевском войске при лучниках. Ты знаешь: это такие парни, вроде нашего Робингуда. Талантливый юноша, природный самородок. Когда началась блокада Дерн-Хорасада — из-за всякой нечисти, которая оттуда попёрла — он был послан, как многие другие из прочих мест, помогать дивоярцам держать осаду. Порядком он там повидал, о чем весьма художественно излагал в своём эпохальном труде. Да, время было суровое, много народу тогда полегло — шутить не хочется. Наш художник стоял на баррикадах и расстреливал из лука всех, кто приближался к заграждению. Паршивая работа, но кто-то должен её делать. Это было время, когда дивоярцы не брезговали помощью простых селембрийцев для решения общих стратегических задач. Потери были велики среди тех и других, и наш парень с дрожью описывал как стрелял по оживающим трупам, которые подверглись заражению ядом сквабаров. Да, такое вот кино.
