Высокие ставки (продоллжение Цены правосудия)

Увы, если самые ушлые дипломаты призадумались над тем, а не было ли обвинение ложным, то затея с женой полностью провалилась. Он по-прежнему не мог испытывать чувства ни к кому, кроме Бьяно, и тоска по зверьку делалась острее с каждым днем. Рамон пробовал глушить ее алкоголем, становилось хуже: стоило эмпату напиться, как ему начинал всюду мерещиться Фабиан. Спасения не было даже во сне, только там тоска сменялась острой, невыносимой болью. Порой эмпату казалось, что из него вырвали кусок, да еще и щедро присыпали рану солью с перцем, до того невыносимо это иногда было. Плюнуть бы на все эти интриги с престолом и рвануть бы в Аргас, поговорить, вразумить зверька...

"И никто, кроме меня, не виноват, — угрюмо думал Рамон, приближаясь к кабинету министра. — Даже он. Ну почему, почему я сразу не объяснил ему?"

В последние дни стало еще хуже: эмпата постоянно снедала странная тревога, он почти ни на чем не мог сосредоточиться, доходя чуть ли не до грез наяву. Да еще и Анжела... Он сделал все, чтобы девица не питала к нему теплых чувств: избегал ее, дал ей дневники Аскелони, рассказал всю правду о смертях родных, так нет же! Влюбилась! К тому же она явно не из тех девушек, которые, услышав о желании мужа развестись, проливают горючую слезу и безропотно удаляются в обитель.

Оказавшись перед кабинетом дона Мигеля (премьер иногда работал в Ромолле, и у него были собственные апартаменты), Рамон с трудом отогнал посторонние размышления. Эмпат пропустил даму вперед и едва не сбил с ног остолбеневшую Феоне, когда попытался войти сам. Перед доном Оливаресом стоял Хуан Фоментера, судя по пылающим ушам юноши, премьер уже высказал ему все, что думал. А в кресле под окном сидела юная и очень похожая на Элеонору девушка, которая сонно клевала носом, механически почесывая за ушком полосатую кошку.

— Р... р... Рамон?! — выдохнула Феоне, переводя вытаращенные глаза с девушки на Хуана, с Хуана — на министра, а с министра — на его сюзерена. Герцог встряхнулся, похоже, жизнь в очередной раз подложила свинью. Да еще какую...

— Томоэ! — дон Фоментера торопливо поклонился, указал на девушку, которая тоже поднялась при появлении герцога, и уже открыл было рот...

— Томоэ! — возопил дон Мигель. — Это неслыханно! Это выходит за все возможные рамки приличий! Это... это... у меня нет слов! Это похищение!

— Неправда, — твердо перебила девушка. — Я сама попросила об этом дона Хуана.

— Падме Верона Робийяр? — уточнил Рамон, хотя уверенный тон и черты лица не оставляли никаких сомнений. Дворянка изящно поклонилась, а Феоне застонала, схватилась за голову и зашлась в приступе дикого хохота.

— И что тут смешного?! — вознегодовал Оливарес. — Сбежать от жениха! Одеться в мужской костюм! Подбить идальго на вопиющее нарушение законом сопредельной страны! И явиться сюда вместо... где дон Арвело?! Ее высокопреосвященство изъявила желание взять его секретарем, что я ей теперь скажу?!

— Дон Арвело в Медоне, — ответила Верона. — Думаю, что скоро приедет. Ваше сиятельство! — трепетно прошептала она, посмотрела в смеющиеся глаза Рамона и деловито закончила: — Я прошу у вас убежища, покровительства и защиты.

— Детка... — кое-как выдавила Феоне. — Детка... он что, был настолько плох?

— Ужасен! — вздрогнула Веро. — Он посягнул на мою честь до свадьбы, и по кодексу Андриана я могу попросить защиты у своих родственников, каковым является его сиятельство.

Оливарес поперхнулся. Феоне заинтересованно оглядела девушку. А Рамон вгляделся в чувства беглянки и с трудом удержал на лице веселую улыбку. Ах, вот как... любовь... Коготок ревности впервые царапнул его изнутри. Конечно, Бьяно так хорош собой, да и она недурна... Зверек, в конце концов, ничем ему не обязан, кроме испорченной репутации. А лучшее средство ее обелить — завести роман с девчонкой. Интересно. это началось до его идиотского письма воспитаннику или уже после?

— По-моему, кардиналесса ничего не потеряет, если возьмет в секретари вот ее, — хмыкнула чародейка.

— Ваша матушка не оценила бы такого поступка, — прохладно заметил герцог.

— О нет! — вскрикнула Веро, мысль о возвращении под родимый кров привела ее в ужас. — Нет, прошу вас!

— Вы можете поссорить меня со свекровью, даже с его величеством королем аргасским...

— Томоэ!

— Рамон, да что с тобою? — удивилась магичка. — Пусть остается. Что плохого в том, что у нас будет подряд две кардиналессы?

Премьер задохнулся.

— Хорошо, не плачьтесь, сударыня, — ответил Рамон. — Но позвольте узнать — каким образом вы смогли уговорить...

Комнату прорезал тонкий свист, и в пол, рядом с ногой монарха, вонзилась черная стрела. Томоэ наклонился и стащил с нее свиток, запечатанный личной печатью барона Фонтихо. Быстро пробежал глазами и почувствовал, что внутри все оборвалось. Почему все четверо?! Почему?!

— Господа, у нас проблемы, — негромко сказал эмпат. — У дона Игнасио пропали наши кабальеро.

Верона пронзительно вскрикнула и упала в кресло, сжав кошку так, что животное заорало не своим голосом. Хуан дернулся вперед, словно собираясь вырвать из рук монарха письмо.

— О боги, — тихо сказал дон Мигель. — Уже?

— Полгода ждали, — пожал плечами Рамон. Дурное предчувствие перепуталось с раскаянием и поздним осознанием того, к чему было все это беспокойство. Ах, эмпат, он, видите ли, переживал первый раз в жизни! Так испереживался, что забыл про их связь. Кретин! — Бумага доставлена?

Премьер протянул сюзерену "завещание" Рамиро Ибаньеса. Верона Робийяр отпустила наконец кошку и слабо всхлипнула. Тоже испугалась. Еще бы, у нее любовь, ей можно! Это у него — противоестественная похоть.

— Мне кажется, — вкрадчиво начал герцог, похлопывая по руке письмом барона Фонтихо, — что падме Робийяр и дон Фоментера могут пролить некоторый свет на эти события.

Хуан опустил голову, юноша тоже каялся, но Рамону никогда не становилось легче от того, что не он один такой болван. Он ведь мог, мог это все предупредить! Да, черт возьми, он должен был попросту связать щенка по рукам и ногам и увезти домой, а не в обиды ударятся. Как же, оскорбили первого любовника Рокуэллы, отвергли ухаживания!

— Да, — прошептала девушка, — да... Но скажите — с ним все будет в порядке?

Рамон глубоко вздохнул. Продолжаем делать глупости, теперь уже из ревности? Воистину, горбатого могила исправит.

— Да, — мягко сказал он, успокаивающе тронул руку юной падме. — Только прошу вас, расскажите нам все.

Фабиан вытянулся на лежаке, отрешенно разглядывая какие-то устрашающего вида приспособления, которые занесли в подвал пару дней назад хадизары и ординарские наемники. Для чего эти штуки предназначены, пленники догадались сразу. Бьяно скривился. Он с трудом ходил после телепатических допросов, хотя друзья отщипывали от своих скудных пайков, чтобы подкормить полукровку. Но, видимо, его упорство сделало свое дело — после десяти дней безрезультатных допросов Робийяр разочаровался в телепатии. Два дня рокуэльцев не беспокоили, предоставив гадать, кто первым окажется в лапах хадизарских умельцев.

Маг горестно фыркнул. Десять дней терпеть — и все напрасно. У него внутри все переворачивалось, когда он думал о том, что для них приготовил командор. И молчать в ответ на вопросы о Рамоне... Да по сути это только выбор между двумя подлостями.

"И почему я не сдох раньше", — подумал Фабиан, а ведь некоторым везло, запираясь на телепатических допросах они сходили с ума, с умалишенного же — какой спрос? А теперь ему предстояло делать выбор, такой выбор, от которого полукровку тошнило. Друзья храбрились, не показывали вида, даже настаивали, что его прямой долг — не выдавать герцога, но... полукровка чуял запах их страха, почти ощущал, как они косо, через плечо, оглядывают подвал. Это было невыносимо настолько, что Бьяно уже почти мечтал, чтоб сюда явился сам Рамон и, наконец, избавил его от необходимости принимать решение. Иногда юноша принимался метаться, как лиса в клетке, между самыми невероятными решениями, понимая, что все они фантастичны, и выбирать все равно придется. Завтра, послезавтра, через неделю, но выбирать. Фабиан закрыл глаза и отвернулся к стенке.

Единственное, что утешало, — Олсену тоже пришлось несладко, и выглядел он гораздо хуже, чем во время их первой встречи. Бьяно щедро потчевал чародея самыми худшими своими воспоминаниями. Блюстители дворянской чести могли бы им гордиться, а скоро повод для гордости станет еще весомей. Юноша попытался горестно фыркнуть, получился всхлип.

— Опять куксишься? — спросил Руи, придвинувшись к полукровке. — Ну хорош уже, они вообще только пугают... по-моему, — не очень уверенно закончил потомок хадизар.

— Как же, дождешься от этого гада, — буркнул Бьяно. — Он еще сам за щипцы ухватиться.

— Слушай, ну не может же дворянин быть таким выродком, — неубедительно возмутился Даниэль, и Фабиан только поморщился от этакой наивности.

— Этот — может, — ответил полу-оборотень.

— Я могу предложить им свое отречение, — негромко сказал Миро.

— Да на кой черт ты им сдался? Им нужен Рамон, — отмахнулся Фабиан.

— Почему ты так уверен? Робийяр ведь хотел, чтобы мы явились в дом с кошками вместе.

— Миро, не начинай, и без тебя гадостно, — огрызнулся чародей. Ну вот чего они?! И так чувствуешь себя скотом, так еще и эти в благородных играют!

— Ша, хорош цапаться, — шикнул Руи: в окошечке на двери в подвал мигнул огонек от лампы, и вскоре по лестнице спустились шестеро хадизар во главе с Олсеном и Робийяром. Конечно, покривил губы Фабиан, безбожники не могут свидетельствовать на Суде Паладинов, а стражники могли бы дать нежелательные показания. Бывший эмиссар нервно огляделся по сторонам и забормотал звукозаглушающее заклятие. Сердце Бьяно упало. Значит, это была не шутка и не угроза.

— Вы уверены, что это... это допустимо? — прошелестел Олсен, диковато покосившись на жаровню с углями и стальными прутьями.

— Раз ваши методы не дают результатов, то попробуем мои.

— Но это запрещено!

— Можно подумать, вас это в какой-то мере волнует, — пожал плечами командор. — Хадизары вообще занимаются этим делом из любви к искусству.

Олсен буркнул что-то про дикарей и варваров, а Виктор остановился перед клеткой и задумчиво посмотрел на Миро. Чародей тут же проявил бдительность и дернул шевалье за рукав:

— Этого не трогать, — прошипел эмиссар, скривился и добавил: — Приказ.

Робийяр перевел взгляд на Руи, оценил рост и ширину плеч; недовольно наморщился, и тут ему на глаза попался Даниэль. Довольно нервный, к тому же слишком маленький и тощий, чтобы долго терпеть. Виктор усмехнулся и бросил:

— Дон Арвело, благоволите выйти к людям.

Даниэль вздрогнул всем телом, и в расширившихся карих глазах мелькнул неподдельный ужас. Фабиан рывком сел на лежаке. Родриго и Миро загородили семинариста с двух сторон.

— Оставьте его, — сказал Ибаньес. Дануто судорожно сглотнул, Бьяно чувствовал, как он дышит — тяжело и сбивчиво. Дань. Значит, вот кто. О боги.

— Дон Арвело, вы выйдете сами или вам помочь?

Будущий священник поднялся, поправил воротник рубахи и замер на месте. Фабиан смотрел ему в спину, смотрел и взвешивал: Даниэль, его покрывшиеся синюшными пятнами руки, или Рамон, со всей его хитростью и изворотливостью. Увернется, как змея меж вил, — кто же сказал так о нем? Ах да...

— Господин маг, он упорствует. Сделайте милость, доставьте его сюда.

— Я сам, — тихо ответил Даниэль. Рука, на которую опирался Фабиан. подломилась, и юноша повалился на лежак.

— Дань, не лезь, — огрызнулся Родриго.

— Не хочу, чтоб меня вытаскивали, как хоря из норы.

— Стой на месте, придурок!

Олсен щелкнул пальцами, пробормотал заклятие, и Дануто исчез. Руи бросился к решетке: семинарист появился в двух шагах перед ней, точно между двух хадизар. Виктор придвинул стул, сел и сунул в рот трубку, довольно разглядывая невысокого худощавого семинариста. Он явно не особо вынослив и к тому же уже трясется. Цыпленок... А герцогский щенок уже опал с лица, небось выбирает изо всех сил, да и эти двое изрядно побелели.

— Этот подойдет, — кивнул командор Олсену, и маг отступил в тень: то, что должно было случится, ни в коей мере не казалось ему интересным.

— Для чего я подойду? — резко спросил Дануто. — Зачем я вам нужен? Я ничего не знаю о томоэ.

Виктор выпустил в потолок клуб дыма.

— Как жаль, что в вашей семинарии вас не научили открывать рот только тогда, когда вас спрашивают. Ну ничего, это мы поправим. Раздевайтесь.

— Что?! — вспыхнул Даниэль. — Сударь, вы вообще в своем уме?!

Робийяр повел бровью, и рослый хадизар наотмашь ударил рокуэльца по лицу, сбив идальго с ног. В Дануто тут же вцепились трое, не давая подняться.

— Дань! — Руи и Миро бросились к решетке, Фабиан снова поднялся на лежаке и подался вперед. В руке хадизара щелкнул раскладной нож, правоверный склонился над Даниэлем, раздался треск разрезаемой ткани. Полу-оборотня прошиб холодный пот. Это — правда? Это на самом деле? Но... но...

— Что вы хотите сделать? — дрогнувшим от напряжения голосом спросил Рамиро. — Что вы себе позволяете?!

Виктор проигнорировал вопрос: попыхивая трубкой, он наблюдал, как нагого идальго подтащили к решетке. Тот же хадизар наклонился и защелкнул вокруг лодыжек Даниэля прибитые к полу стальные кольца.

— Ты мне ответишь за это! — выкрикнул дон Арвело, плечом стирая кровь из носу, пока хадизар застегивал на запястьях дворянина наручники. — Слышишь, ты?!

— Какой разительный контраст, — задумчиво протянул аргассец, — между человеком до и человеком после, — он сделал неторопливый жест, заскрипел рычаг, и цепь от наручников пошла вверх, поднимая руки Даниэля над головой.

— Слушай, ты, аргасский подонок!.. — зарычал Руи, тряхнув решетку, а дон Эрбо сидел тихо-тихо, только в огромных кошачьих глазах подрагивал отраженный огонь лампы.

— Тихо! — рявкнул Робийяр. Дворяне замолчали. — Дон Эрбо, — вкрадчиво сказал аргассец, — у вас есть выбор между другом и герцогом. Вы знаете, что нам нужно, так что лучше не запирайтесь, в противном случае... — шевалье хищно и предвкушающе улыбнулся, — ваш хрупкий друг познакомится с хадизарским искусством пытки. Вы же понимаете, что от него останется? Я уже не говорю о самом процессе... У вас полминуты на подумать.

— Бьяно, это блеф! — крикнул Даниэль. — Пытки запрещены уже шестьсот лет, твои слова нельзя будет использовать!

— Дань... — выдохнул Руи. — Дань... — он прижался к решетке, протянул к другу руку, но клетка была дальше, чем он мог дотянуться. Эк его проняло...

— Сударь, вы отдаете себе отчет, что вас ждет, если об этом кто-то узнает? — очень спокойно спросил Рамиро, сжимая за спиной кулаки. — Да вас повесят на первом же столбе за нарушение Коронельского акта!

— Время вышло, — сказал Виктор. — Дон Эрбо?

Фабиан смотрел в пол, тяжело опираясь на руки. Миро обернулся, метнулся к другу и положил руки ему на плечи, но полукровка только замотал головой — язык отнялся, в голове не было ни единой мысли, а в сердце — ни единого чувства, кроме липкого, как пот, ужаса.