Холодная зима 37-го

Для надежности Местятка ударил татарина еще раз, и принялся вязать пленника. Итларь тем временем осматривал тела убитых и раненных, удивляясь качественным броням и богатству украшений на оружии.

— Слышь, Местятка, — обратился он к другу, -кому расскажи — не поверят. Я убил сегодня восьмерых! Это не считая тех, кто от гранат полег...

— Удивил, — довольно оскалился Местятка. — Я два десятка положил, ей богу, не вру.

Шемяка в сече не участвовал, наблюдал со ходом битвы со стороны. И остался недоволен. Долго распекал Ураза за прорыв нескольких татар, которым удалось уйти. За ними бросился в погоню Кичай со своим десятком. Мордва, вообще-то, воины свирепые и дикие, но прямолинейные. Татары не такие. Результат — печален. Кичай вернулся, прекратив погоню, потеряв половину лошадей и трех человек убитыми. Ураз страшно разозлился, мордва понесла самые большие потери — девять убитыми и дюжина раненных. Полусотня Ураза разом сократилась почти на половину. Когда Ефимий доложил о потерях, настроение Шемяки, итак скверное, совсем испортилось. Блестящая победа над превосходящим численностью противником обернулась настоящей катастрофой. Убитых шестнадцать человек. И раненных две дюжины. Это, не считая легких порезов, у оставшихся в строю гридей. Войско Шемяки после первого боя сократилось на треть! Татарам что, они многолюдны, наберут пленных в хошар и быстро восполнят потери.

— Что с полоном делать? — озабоченно спросил Чурнай.

— Много их? — устало спросил Шемяка.

Торк посмотрел на почерневшее лицо боярина и ответил:

— Я добивать раненных запретил. Да Сураш с Баюшем озверели — резали всех подряд. Пришлось охолонить их маленько.

— Их понять можно... — закрыв глаза, сказал Шемяка. — Кровная месть...

— Да, полоняники набедакурили... — осторожно добавил Чурнай.

— Они-то что?

— Как с ума по сходили... Один дедок с выселок подобрал топор и бродил как чумной, грудины проламывал недобиткам. Сколько броней и кольчуг перепортил!

— А чего он? — Сашка открыл глаза, пристально посмотрев на торка.

— Да внучек его таторва с сильничала, одну так и до смерти.

— Война... — Шемяка тяжело вздохнул.

— Не по-божески то, — с укоризной заметил Ефимий.

— Как раз по-божески, — не согласился Шемяка. — Око за око, зуб за зуб, руку за руку, душу за душу. Такое, согласись, трудно забыть.

— И все же... — не согласился Ефимий. — Господь сказал: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гоняющих вас.

— Ага. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам .

— Именно, — обрадовался Ефимий.

— Это иллюзия. Обман, — улыбнулся Шемяка. — Христианство вовсе не отменяет ветхозаветную мстительную мораль. Человеки как до Христа судили и карали человеков, так и после Его распятия немало в этом преуспели.

— Так целехоньких мы повязали всего четыре десятка, а раненных осталось... — Чурнай прервал начавшийся было спор и заглянув в кусочек бересты с нацарапанными буквами, уточнил — сто семьдесят восемь человек.

— Сколько? — удивленно воскликнул Шемяка.

— Так я и говорю, — затоптался на месте торк, — мужики озверели, да башкиры душу отвели... Сто семьдесят восемь осталось.

Лекарь сразу потребовал:

— Мне нужны помещения под лазарет. Просторные. Раненных некуда класть.

— Вот ведь, блин... — досадливо подумал Шемяка. — Про лазарет и забыли совсем.

Проблема на самом деле архиважнейшая, случись настоящая осада с приступом, раненных, в том числе и среди мирного населения, будет не счесть. При скученности и минимальных санитарных условиях надеяться на выздоровление не приходится.

— Забирай терем, — принял решение Шемяка. — Надеюсь, места хватит?

— Хватит, — обрадовался лекарь и тут же спохватился. — А ты как же?

— Забирай, — отмахнулся боярин. — Уж как-нибудь...

— Вели еще трупы убрать, господин, — вспомнив, что еще хотел сказать, обратился с просьбой лекарь. — Днем тепло, поплывут скоро.

— Некогда, — отрезал Шемяка. — Через час выступаем.

— Мыслю мордву в крепости оставить, — предложил Чурнай. — Все равно от них толку мало, а на забаролах стоять им самое то. Вот пусть Ураз и займется побитыми.

— Сколько, говоришь, мы татар побили? — спросил Шемяка.

— Без двух десятков четыре сотни посекли намертво, — разом приосанившись, с гордостью доложил торк.

— Смердов пусть Ураз отправит хоронить, а воев в охрану определит, — решил Шемяка.

— Василь еще плотников требует, — напомнил Ефимий.

— На какой леший они ему сдались, — спросил Шемяка поднимаясь.

— Так не гоже рабов божьих хоронить без домовины, — развел руками Ефимий.

Точно. Про гробы и не подумали! — Мордву языческую пусть соплеменники хоронят, а православных похоронить, как полагается, — сказал он, уходя.

Ключник во дворе отчаянно ругался с крестьянами, освобожденными из полона. Бабы и мужики требовали выдать им на расправу пленных татар, которых сейчас охраняли за стенами крепости. В руках они держали ножи, серпы и косы. Настроены были решительно.

— Разберись, — мимоходом отдал приказ Шемяка Чурнаю.

Торк разобрался — поручил Уразу разоружить крестьян. Не обошлось без мордобоя. Злых, утирающих кровавую юшку мужиков загнали в сарай под замок, а бабам сказали, что если будут беспорядки — выдворят из крепости. Те еще долго орали и голосили, требуя справедливости. Отчаянные молодки, настрадавшиеся от татар, поносили боярина худыми словами. Таких быстро остудили, отделив от детей, бросили в холодный погреб — пускай посидят, ума наберутся.

Решительные меры успокоили взбудораженных селян, но те, кому повезло избежать татарского плена, ходили хмурые, бросая на меченошей злые затравленные взгляды.

Во дворе Баюш приготовил инструмент для пытки, на пылающих угольях калился наконечник пики. После насилия над Миланой, башкир ходил сам не свой, жаждал крови и сам вызвался пытать татарского командира.

Нойона вытащили из земляной ямы, изрядно побитого, но целого, без членавредительства.

— По-половецки понимаешь? — спросил Шемяка, усаживаясь на угодливо подставленный Федькой Булгарином грубо сколоченный табурет.

— Язык куман разумею, — гордо подняв подбородок, ответил нойон.

— Имя? — последовал вопрос.

— Туджи-нойон, — ответил татарин.

— Откуда ты родом?

— Из Гурганджа...

— Эк тебя далеко занесло... — прокомментировал Шемяка. — Как попал на службу к мунгалам?

— Я клялся в верности Узлаг-шаху . — с горячностью ответил нойон. — Но на престол взошел его старший брат...

Шемяка слушал, посматривая на раскаленное железо. Нойон, при всей своей гордости, нет-нет, да и бросал быстрый взгляд на жаровню.

— Мы пытались убить хорезмшаха, но потерпели неудачу, и тогда я вместе со своими людьми бежал к мунгалам. Хаджиб Данишманд , приходивший с посольством к Теркен-хатун обещал, что мунгалы примут меня с радостью.

— И как, приняли? — с презрением спросил Шемяка.

— Как видишь, приняли, — криво усмехнулся нойон.

— А здесь как оказался?

— Бату повелел прибыть со всеми своими воинами.

— И много их у тебя?

— Две тысячи, — ответил нойон и поправился. — Было...

Шемяке очень хотелось порасспросить Туджи-нойона подробнее о делах Хорезма. Например, какое влияние имеет Батый в этом регионе, раз отдает такие приказы местным эмирам. Значит, эмиры сохранили власть при мунгалах? Были и другие вопросы, но времени не было.

— Жить хочешь? — спросил Шемяка.

— Мне все равно не жить, — честно признался нойон. — Тому, кто попал в плен, по закону полагается смерть...

— А кто сказал, что ты мой пленник? — улыбнулся Шемяка. — Будь моим гостем.

Туджи-нойон недоверчиво посмотрел на боярина.

— Ты, думай, только быстро, — предупредил Шемяка, поднимаясь.

Он отвел в сторону Чурная и отдал необходимые распоряжения. В голове его созрел коварный план.

— Ну как? Надумал? — усаживаясь на табурет, еще раз спросил он нойона.

— Что я должен сделать?

— Сейчас тебя отведут к пленным, к тем, кто уцелел в сече, — сказал Шемяка. — Ты выберешь, кому можно доверять. Я отпущу их и тебя.

— Это ничего не меняет, — пожал плечами нойон.

— Тебя здесь не было, — весело ответил Шемяка. — Всех остальных ты убьешь — это первое условие.

— А второе? — с надеждой спросил нойон.

— Ты приведешь сюда Бату-хана.

— Зачем? — искренне удивился пленник.

— Хочу лично его поприветствовать, — рассмеялся Шемяка. — Ну, как согласен?

— Договорились, — без раздумий ответил Туджи-нойон.

Шемяка приготовил сюрприз. Федька Булгарин принес Коран. Пленник узнал священную книгу, но спокойно поклялся на ней, что выполнит все условия договора. Самое интересное, что он клялся при свидетелях — пленников вывели из сарая, где их держали до этого.

— Отбери верных тебе людей, — велел нойону Шемяка. — Им сохранят жизнь, вернут платье коней и оружие.

Прежде чем назвать счастливчиков, Туджи-нойон спросил:

— Кто-нибудь еще смог спастись?

— Считаные единицы, — признался Шемяка.

Нойон удовлетворенно кивнул.

— Ты. Ты и ты, — называл он счастливчиков, на кого пал его выбор.

Все они были его соплеменниками и, вероятно, давно служили эмиру. Отобрал он полтора десятка проверенных людей, остальные стояли с обреченным видом, но не смели просить о милости.

— Все готово? — спросил боярин Чурная.

— Да, — коротко ответил торк.

— Дайте им мечи, — велел Шемяка и, усмехнувшись добавил. — Порты верните.

Пленников вывели за ворота. На поле уже собрался весь народ, глядели на поставленных на колени пленников, получивших ранения. Кто не мог стоять — остался лежать. Все сто семьдесят восемь человек.

— Начинайте, — велел Шемяка, усаживаясь на специально установленное на деревянном помосте кресло.

Туджи-нойон непонимающе посмотрел на боярина.

— Убейте их и, получите свободу, — пояснил Шемяка, картинно взмахнув рукой.

Он внутренне торжествовал, заставив мунгал повторить то, что они заставляли делать покоренные народы. Есть в мире справедливость и, свершиться она здесь и сейчас.

Туджи-нойон отдал короткую лающую команду и его люди послушно опустили сабли на склоненные головы соплеменников. Замах — удар, отсеченная голова падает на землю и смотрит на мир широко открытыми глазами. Замах — удар, еще одна голова падает под ноги, обрызганный кровью мунгал небрежно пинает ее в сторону и идет к следующему обреченному.

Василь не выдерживает, подбегает к помосту, падая на колени и с протянутыми в мольбе руками молит о пощаде:

— Остановись! — кричит он. — Прекрати беззаконие! Они хоть и язычники, то твари божьи!

— Что ты хочешь? — досадливо морщится Шемяка.

— Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа , — продекламировал Василь.

— Ты хочешь окрестить их? — рассмеялся Шемяка. — Они тебя скорее зарежут, чем Слово Божье дойдет до их сердец.

— Останови казнь, — настойчиво требовал Василь.

Крестьяне, особенно женская половина, на удивление поддержала священника. Удивительно, совсем недавно они требовали крови, за зло причиненное татарами, за унижение и позор отроковиц, а теперь готовы все простить. Как отходчив народ...

— Уйди, — с раздражением произнес Шемяка.

— Побойся Бога! — не унимался священник.

— Нет, — сказал, как отрезал боярин.

На стене, скрытно наблюдали за казнью, остальные татарские пленники. Когда слетела последняя голова, их увели, выстроив перед воротами для последнего акта драмы.

— Живая собака лучше мертвого льва, — объяснил соплеменникам нойон свой поступок.

Они с ним согласились.

Среди воинских людей казнь пленников нашла понимание.

— Лихое лихим избивают, а доброе добром наживают, — просто и ясно прокомментировал добродушный Алеша.

— Собакам — собачья смерть, — сказал Сураш.

Ненависть к врагам отравляла душу башкирца. Он никак не мог забыть жестокую, абсолютно бессмысленную смерть детей, уведенную в полон сестру, остекленевший взгляд разрубленного надвое отца, пытавшегося защитить невестку и внуков, обезглавленную старуху мать... Другие, объятые ужасом перед татарами, подавленно опускали руки, но только не Сураш и его товарищи. Они мстили, мстили жестоко.

В действительности, у Шемяки не оставалось выбора. Такое количество пленных не прокормить и охраны для них нет. Обстоятельства порой сильнее милосердия.

— Убей и этих, — велел Шемяка нойону, указывая на пленников. — Только сам.

Туджи-нойон не раздумывая рубанул саблей.

— Хватит, — вдруг передумал Шемяка.

Нойон недоумевающе взглянул на него.

— Я оставлю им жизнь, — объяснил боярин. — Они видели твое предательство и, если ты не приведешь сюда Бату-хана, то я отпущу их и, тогда...

Нойон скрипнул зубами, сверкнул очами, потянувшись рукой к сабле. В грудь ему тут же уперлись наконечники копий.

— Не балуй, — грозно предупредил Итларь.

— Я приведу хана, — сквозь сжатые зубы процедил нойон, — но ты умрешь. Будешь умолять меня о быстрой смерти.

— Напугал ежа голой сракой, — рассмеялся Карасик.

— Выманил кукушку на ястребца, — усмехнулся Алеша.

— Батый не кукушка, Батый — волчара матерый, — не согласился с ним Чурнай.

— Который воин не трусит, тот неприятеля скорее победит, — сказал Алеша, хлопнув товарища по плечу.

— Одной смелостью Батыя не победить, — прошептал Чурнай.

— С Божьей помощью справимся, — уверенно заявил Алеша.

Татарского нойона отпустили по добру по здорову. Он, как обещал, отвел остальных своих людей от усадьбы боярина Андрея, да вот только усадьбы больше не было. Сгорела она. Последние защитники пали, обороняя последний рубеж — терем.

Хоронить погибших не стали. Боялись вероломства татар. Единственный из оставшихся в живых воев боярина, Стражка опознал среди обгоревших тел своего хозяина. Останки завернули в плащ и забрали с собой.

Передавая тело боярина Устинье, Шемяка смог лишь сказать:

— Прости меня.

Одна глава пропущена. (шесть раз переписывал, но все не то...)

Формально подчиняясь Бату, Гуюк обладал громадной властью. Под его личным командованием находилось не много войск — собственная тысяча под командованием Дагая из племени бесуд, да тысяча Хуринчина из рода барулас, который последовал за ним в качестве тысячника. Повеление старого полководца разозлило царевича. Его, как обычного тысячника, отправили усмирять рядового бека! Но помня наказ отца, во всем слушаться Субэдэя, он подчинился, но пребывал в прескверном настроении, когда наконец-то добрался до крепости мятежного резанского бека.

— Возьми брата и иди к ним с требованием покориться, — повелел царевич Дагаю.

Старик нойон, служивший еще его деду, великому хану, подозвал младшего брата Гучугура, передав ему волю царевича.

Гуюк не сомневался в подчинении мятежного бека. Ему оказали честь, отправив уважаемых старцев на переговоры. Однако, бек не внял голосу разума.