Вокруг Великой Реки, часть 4. Тьма спускается.

Глава 27. Янтарное ожерелье.

— Ну что ж, дорогая, если хотите, можете вернуться к себе. Но я б предпочла вас еще не выписывать — хоть швы мы и сняли, но зажило там еще не окончательно. Впрочем, я вам дам с собой крем, мажьтесь. И если что, возвращайтесь в форт Пикеринг, вас там на следующем же транспорте заберут обратно, я распоряжусь. Но зря вы это. Все-таки после такого остаются раны в душе, а у нас здесь есть специалисты.

Сара спустилась с бесстыжего кресла, на котором ее осматривала молодая врачиха. Синяки на лице почти уже зажили, а "там" болело, но уже не так, как две недели назад. Она села на табуретку, вздохнула и сказала:

— Деточка, все эти истерики и прочие дамские штучки — для богатых белых миссис, у меня на них просто нет времени. Мне бы за своей Розалинн присмотреть. Тем более, что по ней опять молодой человек воздыхает, надо б это направить в правильное русло.

— А что за молодой человек?

— Да есть там парочка ваших, которые три с половиной года назад посещали эти места. Они же нас и спасли сразу после Нового года.

— А что за люди?

— Одного зовут Юри, фамилию не могу выговорить, что-то вроде Забор, но длиннее. Другого Эндрю Мишкин.

Леилани почувствовала, что у нее перехватило дыхание.

— И этому вашему Юри понравилась Розалинн?

— Деточка, не Юри, а Эндрю. Юри в тот раз скорее по дочерям соседей, да и пару раз по смазливым молодым негритянкам, что никто не замечал, кроме меня. Я-то все вижу, работа такая...

— А сейчас?

— А сейчас, деточка, я его видела-то всего ничего — когда они нас спасли, и когда они в больницу приезжали. Но изменился он, очень изменился. Я его расспрашивала, он засмеялся и сказал, что ему главное, чтобы детям его было хорошо, поэтому мачеху им он заводить не хочет. Вот подрастут, тогда подумает... А что тебя так этот Юри интересует?

— Знала его когда-то.

— Хороший он мужик, доктор. Мне Эндрю потом рассказал, что его жена погибла, здесь же, в Мемфисе, и что с тех пор его как подменили.

— Ладно, миссис Сара. Одевайтесь, вот я вам принесла.

— Это что же за одежка-то такая? Я, чай, не барыня.

— Да мы вас померили, когда вы к нам попали, и купили вам кое-что в Сен-Луи. Одевайтесь. Кстати, у вас что-нибудь осталось в палате?

— Только цветы от этих обалдуев, я им и говорила, зачем мне они?

— Ну тогда ладно. За вами придут через несколько минут и отвезут прямо в Блуфилдс. На санях.

— Привыкну к такому обращению, и что потом? Я, видишь ли, рабыня, а не госпожа.

— Бросьте, миссис Сара.

— Деточка, хотела тебя еще спросить. Вот ты вроде тоже если не черная, то коричневая — но лицо у тебя совсем не такое, как у нас, негров. Откуда ты? Ты же не русская, они вроде все белые.

— Русская я, конечно. У России есть такие острова — Гавайи. Вот мы там такие.

— И тоже рабы?

— У русских рабов нет. У нас и гавайцы, и индейцы становятся и генералами, и министрами, и учеными. И докторами, как я. Кто хочет, конечно.

— А негры?

— А вот негров у нас нет. Одевайтесь, миссис Сара. Вот вам сумка с лекарствами — вот тот самый крем, которым будете мазаться, это от боли, эти пейте дальше — от инфекции, антибиотики называются. Три раза в день. И алкоголя не пейте, пока с антибиотиками не закончите.

— А это что?

— Это? Это ожерелье из балтийского янтаря. Кто-то просил вам передать — кто, не знаю, медсестра принесла. Там еще записка — я ее не смотрела.

Сара развернула записку. Там было нарисовано сердечко, под которым была надпись: "Саре от Андрея и Юрия". Ворча, что это не для бедной негритянки, она надела ожерелье на шею.

Леилани обняла ее на прощанье и пошла к следующему пациенту. Она вспоминала, как к ней первого января зашла Лиза и рассказала, что Юра едет в Русскую Америку. Леилани все еще не могла ему простить тогдашней измены, но второго пошла к декану и попросила послать ее в качестве практики на Черепаший остров. Тот удивился, все-таки одна из лучших студенток, но согласился. И четвертого она уже была здесь, в царстве снега и морозов. Юру она один раз видела далеко, в коридоре, но сразу же зашла за угол, чтобы он ее не заметил. Она мало чего боялась, но новой встречи — очень даже.

Глава 28. Индейские курганы.

Джек Иннис уже четвертый час стоял на часах. Мороз опять усилился, и часовых меняли именно раз в четыре часа, так что еще несколько минут, и он вернется в тепло бревенчатого домика, оставшегося от располагавшейся здесь до войны фермы. Заодно и выспится.

Год назад, он сделал большую ошибку: когда пришла пора покинуть родительский дом, а ни земли, ни денег не было, он записался в Третий Индианский полк, создаваемый тогда в Эвансвилле. Его дед уехал когда-то из Северной Каролины в те земли, которые теперь стали Восточным Кентукки, а его отец — тоже младший в семье — поехал дальше в Индиану, где Джек и родился девятнадцать лет назад. Армия тогда казалась местом, где кормят, поят, одевают, да еще и платят, хотя и весьма мало. А воевать, казалось, не с кем — индейцев больше нет, хотя штат и именуется Индианой, страной индейцев. С русскими никто в своем уме сражаться не хотел. Оставались англичане — что они делают там, на севере, в форте Йорк, на Ниагарском полустрове, в Монреале и Квебеке? Его учили в школе, что вся Северная Америка по праву принадлежит американцам, и что если с русскими воевать пока еще не получится, то война с англичанами неизбежна.

Но воевать со своими? Этого не могло присниться даже в страшном сне. Тем более, что в Теннесси — и именно здесь неподалеку, в районе Мемфиса — должны жить родственники. Вот только где именно, он не знал. Ничего, подумал он, война кончится, и я их найду. А что она кончится, причем победой Севера, было ясно сразу. Ведь захват Мемфиса — он не называл это "освобождением", как говорили янки из Новой Англии, с которыми он провел не один вечер в кабаках Мемфиса — прошел быстро и почти без проблем. Вот только зачем было напускать этих негров на город? Полгорода сгорело, многие жители убиты или ограблены, многие женщины обесчещены... Хорошо еще, половину из них южане выбили, другие ушли на юг и на восток, а оставшаяся часть вон там, на соседнем кургане. Говорят, в Кейро их еще очень много, и когда сойдет лед, то именно их пошлют на Хернандо и Натчез, и тогда весь левый берег Миссисипи аж до русского Батон-Ружа будет в наших руках. А когда Юг окончательно освободят, то есть захватят, то есть надежда, что негров наконец отправят обратно туда, где им и место. Ни Джеку, ни другим его поведение не нравилось — может, они и герои в Массачусеттсе, но не здесь.

Джек подошел еще раз к костру — по уставу, он не имел право этого делать, но при морозах начальство закрывало глаза. Рядом присел Александр Джонс, из Северной Индианы — те южан не любили, и они частенько цапались. Но теперь, на часах, какие споры? Холодно.

А что их на батарею поставили только двоих здесь, и двоих на дороге с другой стороны, так откуда здесь взяться врагу? Это так, для проформы. Но порядок есть порядок.

Он не заметил, как за ним выросли люди в странной пятнистой форме, и как их обоих вырубили мастерскими ударами. Их оттащили в кусты, тогда как другие — в привычной серой форме — окружали домики. И вдруг для тех, кто мирно в них спал, начался ад — в незапертые двери ворвались южане с новыми шестизарядными винтовками, к тому же с острыми штыками. Бой кончился, толком не успев начаться — и Джека с Александром засунули в один из домиков.

На восточном кургане даже не заметили суматохи на западном, когда вдруг по всем строениям на нем начали бить орудия — только что захваченные двадцатифунтовые и вкаченные наверх русские сорокапятки с зажигательными снарядами. Одновременно заухали минометы, и мины ложились промеж выбегавших из зданий негров. Будь на их месте более серьезные части, битва вряд ли была бы столь скоротечной, но когда огонь стих и на кургане появились солдаты в серых мундирах, защитники начали массово сдаваться; это были негры из последнего пополнения, еще ни разу не бывшие в бою.

Забегая вперед, на следующий день один шутник повесит объявление в Мемфисе: "Продаются двести винтовок Спрингфилд. Из них ни разу не стреляли, а бросили их ровно один раз."

Единственный очаг обороны располагался в штабном домике. Вскоре и сюда вкатили сорокапятку, из которой домик расстреляли, после чего оттуда вышли несколько человек с поднятыми руками. Почти все они были белыми, и их согнали в другой такой же домик, тогда как негров загнали в другие сохранившиеся строения.

При захвате курганом погибло всего трое, и четверо было ранено. Было убито сорок семь негров, в плен попали пятьдесят два артиллериста с западного кургана, сто шестьдесят три негра с восточного, и восемь офицеров, у одного из которых на шляпе был орел — еще один полковник. Ополченцы из местных переняли охрану пленных, а кавалерийский батальон, усиленный русскими орудиями и минометами, уже шел по освободившейся дороге на Мемфис. И в авангарде, рядом с Сэмом, Юрием, Андреем и Альфредом, ехал и Джим Дедрик, проводивший их по окольной дороге. А по главной дороге уже шла пехота. Ночной штурм Мемфиса, в ледяной мороз, задуманный против всех общепринятых тогда правил войны, начинался.

Глава 29. Неуловимый мститель.

"Лейтенант, ну что тебе стоит? Остановись на секунду. Вот так. Можешь их отчитывать и не двигаясь".

И Нейтан плавно нажал на курок. Как и в случае с веревкой в Эвансвилле, попал именно туда, куда хотел — в голову рыжему лейтенанту, оравшему на своих подчиненных-негров. И мимолетное сожаление — надо было стрелять одного из негров, а не такого же белого, как он сам. Но этот белый — командир. И вряд ли негры смогут грамотно организовать охоту, если ими не будут командовать.

Когда опомнившиеся негры бросились прочесывать лес, он уже успел вскочить на верную Принцессу. Услышав топот копыт, негры прекратили погоню, и один из них побежал по дороге обратно к Мадисонвиллю, городку к югу от Хендерсона в Кентукки. После Эвансвилля Нейтан рассудил, что если его каким-то образом срисовали, то будут искать по дороге в Падуку, и, огибая Хендерсон, поехал на юг, а не на юго-запад.

Через полчаса, он вернулся к тому же месту. На этот раз жертвой стал черный сержант. Ситуация повторилась с точностью до мелочей.

Еще через полчаса он подъехал с другой стороны дороги. И еще один сержант упал в придорожный снег.

Хватит, подумал Нейтан. Хоть эти негры и дураки, но в четвертый раз может и не повезти. Да и боеприпасами неплохо бы разжиться, а то осталось всего две пули. Пороха и пыжей, конечно, достаточно, но стрелять ведь чем-нибудь надо...

Он отъехал подальше на восток, потом повернул на юг. Авось, подумал он, доберусь до своих — кто знает, где они. Эти места он совсем не знал, но к югу, понятно, находился его родной штат Теннесси. Где сейчас идут боевые действия, он не знал, и старушка, у которой он вчера вечером разжился едой, сеном для Принцессы, и ночлегом на сеновале, рассказала ему, что янки пришли сюда еще в ноябре, и что защитники Мадисонвилля держались два дня, но что могут сделать три десятка местных парней против полка янки? Двадцать человек они похоронили потом, а оставшиеся одиннадцать ушли на юг, в том числе и двое ее сыновей. И с тех пор от них ни весточки.

Но эти хоть население не сильно обижали. А потом белые пошли дальше, и их заменили эти негры. Мадисонвилль разграбили, часть домов сожгли, равно как и мэрию, а также и церковь, охальники — тут старушка горестно вздохнула. Попробовали было женщин насильничать, но их полковник остановил, даже сам расстрелял одного негра, после чего хоть это прекратилось. Но грабить им и дальше позволяют. У нее у самой вон от десятка коров две остались, первых двух еще белые забрали, а вот оставшихся шесть негры.

Ладно, подумал Нейтан. Он вспомнил карту, которую ему в лагере повстанцев показывал Джон Торп, бывший школьный учитель, когда учил его географии ("Мало ли что война, а учиться тебе надо"). Он говорил Торпу, что, мол, он в школу еще никогда не ходил, и тому, что он знает, научила его покойная мать — но тот был непреклонен. И сейчас это вдруг пригодилось.

Карта всплыла в его памяти. Всего он, конечно, не помнил, но вот эта дорога на юг идет на Кларсквилль и Нашвилль. Чуть к югу перекресток, и если оттуда ехать на запад, то как раз и попадешь в Падуку. А там его, наверное, уже считают погибшим — он как ушел тогда из лагеря, так до сих пор и не возвращался. Он даже улыбнулся, подумав, что будет, когда он вдруг воскреснет.

И вдруг он увидел что-то, темневшее чуть в глубине леса. Он подъехал к тому месту. На земле лежал труп в типично фермерской одежде. Похоже, он лежит здесь еще с ноября — было видно, что он успел уже полуразложиться, да и объеден он каким-то лесным зверьем, и когда грянули морозы, он просто заледенел. Памятуя о трупном яде, Нейтан не стал трогать труп, но накрыл его ветками — хоронить было нечем, увы, нужна была как минимум кирка. Потом он осмотрелся — рядом лежало ружье, а на ветке висела кожаная сумка. И в сумке был табак (Нейтан уже курил, научили в лагере), отсыревшие порох и пыжи (ладно, как отсырели, так и высохнут, не пропадать же добру), и, главное, с дюжину пуль Минье. А еще там был нож в ножнах — такой, о котором Нейтан давно мечтал, а что заржавел, не беда, он его отскребет, когда будет время. Еще там были письма; Нейтан просмотрел их, чтобы хоть понять, кто этот погибший солдат, но чернила от сырости расплылись, и ничего разобрать не было возможно. И все.

Он срезал ветку с двумя крупными сучьями друг напротив друга и вырезал из нее некое подобие креста, которое он с трудом воткнул в мерзлую землю. Ружье он прислонил к стволу дерева — у него уже одно было, зачем ему второе, тем более, оно, скорее всего, успело заржаветь. А вот пули, порох, пыжи и табак он переложил к себе. Помолился за душу погибшего и поехал в Падуку.

Когда он доехал наконец до своих, у него на ружье красовались еще пять зарубок, а пуль оставалось всего шесть — иногда приходилось стрелять с более длинной дистанции, и двоих он только ранил, а по третьему вообще промазал. Он так и не научился быстро перезаряжать ружье, поэтому все трое остались живы. Впрочем, второй из них, похоже, если и будет жить, то плохо...

Глава 30. Лунная ночь.

В темноте было плохо видно, где свои, а где чужие — синие мундиры мало чем отличаются от серых в лунном свете. Поэтому и кавалерия, и пехота повязали на руки белые повязки — вроде тех, которые Техасская армия носила на тульях шляп во время несостоявшейся войны за независимость Техаса.

Кавалерийский батальон прошел по лесу и подготовился к атаке, собравшись у реки Гейосо к востоку от портовой части города. По приказу полковника, лошади перешли на шаг и подошли к реке. Они ждали сигнала.

Тем временем, генерал Уиллиам Гаррисон, прибывший накануне в Мемфис, спросил у полковника Коттона:

— Что за перестрелки?

— Мы там недавно сбросили южан с курганов, и они время от времени пытаются их вернуть. Видите, уже кончилось. Нет никакого повода для беспокойства.