Любимчик богов

В самом узком месте, там, где находились подъемные ворота крепости, ширина болота была всего около десяти метров, так что наскоро сколоченный щит, относительно спокойно поднесли к краю, и под прикрытием силовых пологов ведунов, после подъема опустили его на стену сделав своеобразный пандус по которому можно было подняться.

Всё дело портили пушки, и два десятка стрелков открывших ураганный огонь по любому кто появлялся вблизи моста как только ведуны ушли.

— Хорошая была идея. — Волконский наблюдавший за событиями через подзорную трубу насмешливо глянул на Горыню, который и предложил настелить штурмовой мост прямо поверх стены.

— Это не всё представление. — Горыня в ответ усмехнулся. — Порох-то у защитников дымный. Через пару минут, там можно будет полк провести. Всё одно никто не заметит.

— Не выдержит настил такое количество людей. Вон как его пушками посекло.

— Так я и не зову с собой никого. — Горыня оглянулся на конструкцию побитую ядрами и пулями, и уже не раздумывая кинулся вперёд, набирая скорость.

Дерево хрустело под ногами, дым застилал глаза, и когда он уже подумал, что удалось проскочить, одна из выживших навок вылетела из воды словно торпеда. Скользнув в дыру в настиле, она взмахнула руками пытаясь поймать того кто уничтожил их гнездо, но автомат коротко рявкнул, и практически обезглавленное тело, опять рухнуло в воду.

Горыне оставалось буквально пара метров, когда тяжёлая пуля ударила в кирасу, чуть не сбросив с настила. Чтобы не упасть пришлось буквально лечь, на острые, едва обломанные сучья. Перебирая конечностями словно таракан, он влез на край, и спрыгнул внутрь крепости как раз в тот момент, когда настил не выдержал и начал рассыпаться, обрушиваясь в воду.

Два десятка мужчин суетившихся у стены только начали разворачивать оружие, когда по ним прошелся свинцовый дождь. Короткими точными очередями он зачистил стены крепости, и видя как по двору мечутся три упыря, достал гранату из кармашка.

Взрывчатка была не самой лучшей но двести грамм, это двести грамм, и упырю, который сунулся к цилиндру просто оторвало голову, а второй нахватал в бок осколков, и взревев словно паровоз, попытался достать в прыжке Горыню, но не допрыгнул и врезался башкой в стену, чуть не сбросив его с верхней площадки.

Почуяв врага совсем рядом, монстр встал на задние лапы и пробив головой относительно тонкий слой настила, оглянулся ища человека.

— Да здесь я, здесь. — Горыня изо всех сил врезал окованным сталью носком сапога по морде упыря, и когда тот широко раскрыл пасть и огласил лес рёвом, вогнал в пасть короткую очередь из автомата.

Тело сразу же обмякло и рухнуло на землю.

А третий упырь в это время забрался по лестнице, и по скрипящим и подламывающимся доскам неторопливо двинулся к такому вкусно пахнущему мясу...

Графиня Светлова, которую накрыл откат окончательной смерти двух десятков навок, вырубилась как раз в тот момент, когда её тело раскачивалось в коленно-локтевой позиции. К счастью вошедший в раж кавалер этого не заметил, продолжая движения.

Очнулась магистр практической магии довольно быстро, но настроение у неё было совсем не радостным. Сухо поблагодарив Рошфора за 'незабываемые наслаждения' она быстро привела себя в порядок и пошла проверить, как обстоят дела в подземелье.

Вернулась Светлова как раз в тот момент, когда сдох первый упырь, и упала, словно подкошенная, прямо перед окном. И напрасно виконт подносил к её лицу нюхательную соль. Стоило её глазам открыться, как раздался дикий рёв упыря, странный шелестящий звук, и графиня снова вырубилась.

Теперь будущее уже не казалось виконту таким блестящим. Без поддержки сильного мага, крепость было не удержать, а уж потом трудно себе представить, что сделают с ним воины князя. За счастье будет просто провисеть пару дней на колу. Ханьские мастера долгой смерти могли растянуть пытки на долгие месяцы, поддерживая тело в сознании и раскрывая новые аспекты слов 'адский ужас' своим подопечным.

А третий упырь неторопливо двигался к Горыне, полностью игнорируя трупы. Его интересовало только свежее, ещё кричащее мясо, потому что именно эманации смерти, выделяемые погибающим организмом, делали упыря сильнее.

Горыня забросил автомат за спину и достал короткое ружье 4 калибра, именно на такой случай заряженное серебряной картечью. Тщательно выцеливая голову, он мягко нажал на крючок, и десяток сферических пуль ударил в рыло, содрав с него кожу, и обнажив мышцы и череп. Упырь завыл широко раскрыв пасть, и Горыня торопливо вбил в пасть новый заряд, снеся чудовищу голову.

Резкая боль от ударившей в плечо пули, чуть не выбила его в беспамятство, и повернувшись он увидел десяток стрелков подошедших к месту боя с другой стороны стены.

Выронив ружьё на настил, он распластался, уходя от новых пуль, и извернувшись взял в руки автомат.

Как и следовало ожидать, автоматический аргумент поставил жирную кровавую точку в этом противостоянии, а воин Перуновой Сотни, уже торопливо менял магазин, и чертыхаясь от боли в правой руке, сунул левую руку в подсумок, достал склянку с зельем, зубами выдернул пробку, а затем, не считая глотки опрокинул содержимое в глотку.

Боль сразу утихла, кровь на ране начала на глазах темнеть схватываясь в плотную корку, а в голове прояснилось. Зато в горле словно зажгли факел, и она нещадно саднила ожогом. В таком нерадостном настроении, Горыня спрыгнул во двор крепости, и дёрнув рычаг, заставил опуститься мост через болото.

Практически сразу в крепость влетели два десятка воинов Перуновой Сотни, за ними полсотни воинов княжеской дружины, и степенно, как и подобало положению и возрасту, вошли два боевых ведуна и князь Стародубский в окружении воинов личной охраны.

Воины быстро встали у двери в крепость, а ведуны переглянувшись, улыбнулись друг другу, и тот что постарше сделал приглашающий жест своему молодому коллеге. Тот поклонился и коротко взмахнул рукой.

Удар был такой силы, что вылетела дверь, а вместе с ней полукруглые куски стены чётко очерчивая границу заклинания. Воины вооруженные щитами и короткими ружьями по двое начали забегать внутрь, и сразу же донеслись звуки отчаянной рубки.

Горыня встряхнулся, и чуть прихрамывая, пошёл в здание. На первом этаже, там, где в просторный холл выходили стазу шесть мощных дверей, и откуда поднималась винтовая лестница, воины уже рубились с ещё одним упырём и в отличие от боя с крестьянами, доставалось тому весьма серьёзно. Упырю уже посекли шкуру, и целясь именно в рану непрерывно били два стрелка. Наконец пули сделали своё дело. Монстр, взревев последний раз рухнул набок, и дёрнув лапами, издох.

Последнего живого упыря воины сначала приняли на рунные щиты, а потом, вступил в дело подоспевший ведун, обративший чудовище в неподвижную статую. Просто столкнув его с дороги, пятёрка воинов взбежала по крутой лестнице вверх, и оттуда сразу же донёсся истеричный вопль: 'Не стреляйте!'

Боль в ноге у Горыни всё усиливалась, и с трудом поднявшись по высоким ступенькам, он увидел, смутно знакомого юношу, в простом дорожном сюртуке, и с длинноствольным пистолетом в руке. А перед ним, словно щит стояла Мария Стародубская, в изорванном платье и с растрёпанной причёской.

В свете ярко-желтых магических светильников вся сцена отпечаталась в сознании до мельчайших деталей словно фотография.

Молодой человек что-то говорил, когда то, что Горыня принял за ком тряпок у окна, зашевелился и сначала встав на четвереньки выпрямился, и оказалось что это молодая женщина, в коричневом охотничьем костюме, но с роскошной золотой цепью с тяжёлым медальоном на шее. Лицо у неё было бледным словно снег, и судя по тому как дрожали подламывающиеся ноги, чувствовала она себя не вполне хорошо.

Светлова коротко взмахнула рукой, и Рошфор удерживавший Марию, просто осыпался на пол серой пылью, и кучей одежды, а сразу порозовевшая графиня схватилась левой рукой за медальон и начала поднимать правую, когда в неё начали стрелять.

Тяжёлые пули из крупнокалиберных ружей воинов Перуновой сотни были специально приспособлены для убивания нежити, и кромешников, так что каждая пуля была не только посеребрена снаружи, но и имела внутри несколько мелких дробовых шариков из того же серебра.

Несмотря на швальный огонь и удары пуль, Светлова всё же подняла руку, когда в неё ударил плотный луч света из-за спины Горыни. Это вступили в бой подоспевшие ведуны. Светлова окуталась туманной дымкой, и схватилась второй рукой за медальон, когда Горыня вклинился между ней и Марией, оттолкнув девушку к стене. Воины мгновенно сориентировались и прикрыли княжну, встав перед ней с рунными щитами, а Горыня уже всаживал пули в раскрытый рот колдуньи длинной очередью из автомата.

Затвор клацнул, и в секунду сменив магазин, он снова нажал на спусковой крючок. Кустарно сработанное оружие всё же, заклинило, и Горыня выдернул из кобуры пистолет.

Но точку в бою поставили ведуны. Подобравшись ближе, ведун князя Волконского вскинул руки, и словно светящееся облако окутало женщину, а второй хлопнул ладонями и Светлова замкнутая в магический полог, повалилась, словно подкошенная, на пол.

Зачистка старой крепости, бой с лярвой, обнаруженной в подвале, и уничтожение алхимической лаборатории, всё это прошло мимо Горыни, которого взяли в оборот лекари княжеской дружины.

Выяснилось, что он таки поймал ещё одну пулю, которая прошла навылет мягкие ткани правой ноги. Защита отработавшая на весь вложенный заряд, поглотила всё что можно, а остальное пришлось по самому организму, который судя по пульсирующей боли в ноге и в плече был весьма недоволен прошедшим праздником.

Лекарь, заметив боль Горыни, окликнул ведуна и тот, походя коснулся пальцами лба раненого, мгновенно погружая в глубокий сон.

В этот раз, для разнообразия Горыня проснулся от того, что страшно чесалось плечо. Сунув руку чтобы почесать это место, наткнулся сначала пальцами на повязку, и сразу очнулся окончательно, потому что чесать рану, его отучили ещё в детстве. В комнате, с огромными, до потолка окнами, и лепниной окрашенной в бледно-голубой цвет, было относительно пусто. Кровать в центре, камин, несколько кресел вдоль стен и одинокий стул, в метре от изголовья намекал о возможном присутствии сиделки или врача. Чуть прихрамывая, он обошёл всю комнату, и в углу на манекене обнаружил роскошный серый шелковый камзол расшитый жемчугом и серебром и другие детали одежды, включая сапоги и исподнее. Надевать это попугайское чудо, Горыня не хотел категорически, хотя и понимал, что слуги хотели как лучше, и наверняка расстарались ради молодого князя. Но вот шелковые подштанники, он одел с удовольствием, так же как и рубаху, приятно холодившую тело. Так в подштаниках и рубахе вышел в коридор и сразу же наткнулся на стражника, стоявшего у дверей.

Воин в серо-голубом кафтане княжьей сотни только открыл рот, как Горыня приложил указательный палец к губам.

— Одежда моя где?

— Так, эта, ужо...

— Давай принеси, а то там какая-то тряпка вся в блёстках, так я такое носить не буду. Принеси нормальную одежду, ладно?

— Да, княжич. Сполню махом. — Стражник истово кивнул и придерживая шапку правой рукой а саблю левой, унёсся по коридору топая сапожищами.

Гулять по дворцу в одном исподнем категорически не хотелось, и Горыня вернулся в комнату, подумав о том, что неплохо было бы ещё и перекусить. Молодой организм настоятельно требовал белков, жиров и углеводов и желательно побольше.

Но первым в комнату вошёл князь.

Хмыкнул глядя на одетого в бельё Горыню, и присел на тот стул, что стоял возле кровати.

— Кафтан-то чем тебе не угодил?

— Не люблю я яркое. — Горыня вздохнул. — Знаю, что чем выше человек стоит тем ярче должен быть убор, а всё равно не могу. Пусть камзол стоит хоть сто гривен, но выглядеть должен просто и скромно.

— Ты прям как наш Михайло Алексеич, дай Перун ему здравствия многие лета. Тоже не любит яркие одежды. — Григорий Николаевич усмехнулся и огладил длинную седую бороду. — То не беда. Сейчас принесут сотника моего кафтан, а там и пошьют тебе, что захочешь. Оружие твоё вот только оружейник посмотрел и сказал, что чинить не сможет. Придётся тебе его к мастеру везти, уж больно чудное оно.

— Так я и есть мастер. — Горыня подошёл к окну, и рывком раздвинув тяжелые занавески, выдохнул от картины освещённого солнцем сада. — Думаю, если станки будут, починю быстро. А нет, так сделаю заново. Железо брал какое было, так от этого и все беды.

— Так ты ещё и по железу мастер? — Стародубский усмехнулся и услышав осторожный стук в двери, чуть повысив голос бросил. — Входи давай, кто там...

— Вот князюшко, — Пожилой мужчина внёс в комнату простой кафтан серого сукна, штаны и пару сапог. — Всё как ты велел. Авдотья клянётся, что всё в пору будет.

— Одевайся, да в трапезную иди. — Князь встал и вышел из комнаты, а принесший одежду стал суетиться вокруг Горыни, помогая тому разобраться с одеждой.

Но не успел он одеться и привести себя в порядок окончательно как в дверь постучали и услышав 'войдите' на пороге появился князь Волконский.

— Займу у вас совсем немного времени. — Ответил князь на выражение лёгкого удивления на лице Горыни. — Он сел на тот же стул что и Стародубский, и Горыне пришлось садиться напротив, чтобы лучше видеть лицо гостя.

— Простите меня, что я некоторым образом влез в вашу жизнь, наведя подробные справки, о вас и вашем окружении, но мне как главе особой канцелярии нашей губернии, это простительно. — Князь улыбнулся. — Вы сразу показали себя очень хорошим воином, уничтожив банду, и колдунью на которую у нас был розыскной лист, и сделав это в одиночку. Прекрасный результат, если учесть, что до сих пор, в геройстве замечены не были. Впрочем, вы из воинской деревни, а это многое объясняет. Полагаю, что слухи о вашей недееспособности до определённого возраста есть проявление естественной нелюбви простых людей ко всему необычному, а Сотник Луконя Сосновский о вас весьма высокого мнения, равно как и боярин Савва Михайлов.

Скажу сразу, в переселение душ, и прочую высокую материю не верю, но происшедшее с вами, иначе чем Перуновым промыслом назвать не могу. Потому что манеры ваши, походка, и привычки, это совсем не манеры деревенского жителя, будь это хоть сорок раз воинская деревня. Но, что имеем то имеем, и мне приходится принимать случившееся как данность. И в связи с этим, хочу просветить вас о некоторых тонкостях положения дворянства в империи, его привилегиях и обязанностях. Уверен, вы об этом недостаточно осведомлены.

Итак, начнём с того, что у вас личное дворянство, благодаря Знаку Дружины Серебряного Сокола. Пусть и третьей степени, но это весьма почитаемый воинский знак, которого у меня к примеру нет. Никаких особых прав это конечно не даёт, но общинный суд, судить вас больше не может, а лишь воинский суд, или губернский, или паче чаяния государев. Но это уже крайний случай. Потом, есть некоторые послабления по налогам, и приобретению земли, это вам лучше расскажут в Землеустроительном приказе, вы можете иметь свою дружину, пока не больше десятка, не снимать головной убор в присутствии дворян и поступить в среднюю и высшую школу Военного, Особого и Разбойного приказов. Это что касается прав. Обязанностей побольше. В случае войны, вы обязаны встать под знамёна какой-нибудь воинской части, если не приписаны к конкретному подразделению, или поступить на действительную гражданскую службу, предполагающую освобождение от службы военной. Ну и конечно оказывать помощь работникам Военного, Особого и Разбойного приказов, буде таковая понадобится в силу срочной необходимости.

Но сейчас, в силу вступления в действие государева указа о присвоении вам княжеского достоинства, это уже не имеет особой важности. Как княжич Стародубский вы обретаете дополнительные возможности, как то, поступление в любую высшую школу империи, и даже в училище Канцелярии Военного Приказа. Это чтобы вам понятнее объяснить, планирование военных кампаний, а так же особые дела, для обеспечения военной силы государства. Скажу сразу, за один скорострел, вас примут без экзаменов хоть в инженерную академию. А по результатам штурма лесного замка, да с учётом княжьего достоинства, место в училище Канцелярии Военного Приказа, вам уже можно сказать оставлено.

Но я это всё к чему. Отношение государства Российского к семьям старой крови особое. Даже если вы прямо сейчас повернётесь и уедете из имения Стародубских, даже если бы вы не подписали указ, о присвоении княжьего достоинства, вы, тем же указом фактически единственный прямой наследник рода Стародубских, и носитель Рюриковой Крови. Поясню, что это значит. Вы, уже не принадлежите себе, хоть скройтесь в тайном скиту. Вас отныне будут включать во все расклады политических сил государства, и только от вас зависит, будете ли вы в этих раскладах активной частью, либо пассивной. Вы так же попадаете в Реестр лиц особого внимания, и подлежите особому учёту, как вероятный престолонаследник. Да, перед вами не одна сотня достойнейших дворян, но Право Престола, это тема, на которую никто не шутит.

С вас если что, спросят и за благополучие рода, и за верность Государю, и никого не будет интересовать отдалённость от дел семьи. Да, в случае вашего отказа от участия в жизни семьи, спрос будет не очень строгим, но он будет. И уж совершенно точно на вас буду коситься, если ущербу подвергнется жизнь и честь сестры. Отрицательное отношение всех старых родов в таком случае гарантировано.

— Да, чем больше вы говорите, тем сильнее мне хочется уехать как можно дальше, и возможно навсегда. — Горыня усмехнулся. — Я никого не звал к себе в родственники и никому в родню не набивался. Вырос, сделался таким, как есть, всё сам.

— А сможете, так. Совсем в одиночку? — С вызовом бросил князь. — Человек существо общественное.

Горыня хмыкнул.

— Если завтра попаду на необитаемый остров с одним ножом, то через месяц там будет дом, а через год, остров превратится в уютное имение.

— Глядя на вас, я в это почему-то верю. — Волконский кивнул. — И всё же, я полагаю, что понятие Родина что-то для вас значит.

— Значит. — Горыня кивнул, признавая очевидное. — Но только если родина не сильно настаивает на том, чтобы её любили. Родина для меня или мать, или вообще никто. Мать любит своих детей, не за что-то а просто потому что мы её дети. Часто даже вопреки. Да и есть разница между Родиной, и чиновниками, которые корчат из себя её воплощение на земле. Так что со своим сыновним долгом перед русской землёй, разберусь сам. А что касается князя Стародубского, так у меня нет к нему никаких особых претензий. Претензий нет, но и любви тоже немного. Я и документ-то подписал потому, что понимал, что это ничего, по сути, не меняет. Фактически расписался в том, что ознакомлен с указом Государя. А не подписал бы, так и всякое противоречие указу государя должно иметь границы разумного. Но вот принуждение меня к делам Стародубских... это уж увольте, сверх меры. Сестру освободил, что же ещё? Разбирать склоки крестьян за спорный лужок? Ездить с товаром на ярмарку? Ну посмотрите на меня, князь. Где я а где ярмарка. Вы меня видите в ином качестве, нежели покупателя, причём исключительно в оружейной лавке?

— Всё так. — Михаил Афанасьевич кивнул. — Только я не предлагаю вам хозяйственного участия в делах семьи, а предлагаю правильно войти в систему государства. Уверен, что княжеское достоинство вы можете получить сами. Я видел вас как воина, и признаюсь это весьма впечатляюще. Только Рюриковой кровью можно объяснить вашу доблесть и удачливость. Да и Серебряный Сокол в первую неделю службы, тоже дорогого стоит. Но вот, как вы правильно заметили, Россия это не только государь, но и огромное количество чиновников, в том числе и военного ведомства, и хотите ли вы тратить двадцать лет, на приобретение того, что ваше по праву? А князь столь достойного и древнего рода, уже совсем другое дело. И голос ваш, и влияние, если что, будет куда заметнее как князя Стародубского. Служите где хотите, и кем хотите, но не забывайте о семье. Какая бы она ни была — она ваша. Ну, представьте себе, что вдруг, Машеньку снова похитили. Не поедете её вызволять?

— Поеду, конечно. — Горыня кивнул. — А после разобью в кровь морды всех в том виноватых.

— А если от какого соседа имению раззор будет? Или не приведи Перун, поругание чести?

— Если буду в том уверен, разберусь так, что мало никому не будет. — Горыня снова кивнул.

— Так и я о том! — Михаил Афанасьевич всплеснул руками, и подхватившись со стула начал ходить по комнате. — Можете их не любить, можете даже ненавидеть, но это же ваша кровь. А кровь не водица. Знаете что за последние полгода это уже восьмое похищение особ Рюриковой крови?

Горыня кивнул.

— Насчёт восьмого не знаю, но князя Елецкого сам освобождал. Кирилла Мирославовича уже со столба снимали.

— И ведь то, не просто так. Хотите вы Машеньке такой судьбы?

— Нет, конечно. — Горыня вздохнул. — Только ведь не успокоится Григорий Николаевич. И невест начнёт подсовывать, и вообще делами опутывать. Человек он опытный и цепкий. А я не хочу сейчас никаких дополнительных сложностей. Только-только служить начал, быт себе обустроил.

— Ну что вы несёте? — Укоризненно покачал головой Волконский. — Какой к ляхам быт? Речь идёт о серьёзных вещах. Не просто вашем будущем, а наиболее эффективной вашей работе в государстве. Возможно вы гениальный управленец, возможно военачальник, а может талантливейший инженер. И никто не будет впихивать вас в узкое стойло княжеского имения. Я первым буду, кто воспротивится такому вашему применению. Я ещё, знаете ли, хочу от государя знак Наставник в серебре, за сотню достойных кандидатов принятых по моей рекомендации. — Михаил Афанасьевич улыбнулся. — Понимаю, что вам, молодому и обеспеченному человеку не хочется терять ни крохи из той свободы, что вы имеете. Но свободу вашу империя обменивает на возможности, а это согласитесь вполне равноценно.

— И ответственность.

— Разумеется. — Князь кивнул. — но ответственность это необходимый элемент государственного устройства. — Он вздохнул и неожиданно подмигнул Горыне. — Покидаю вас, и надеюсь, что ваше благоразумие не уступает вашей доблести.