Вся проблема была в том, что мама тоже соблюдала все внешние приличия. Всегда. Несмотря на то, что за внешним полностью отсутствовало внутреннее. А Таша никогда не смогла бы исповедаться в тех сомнениях, по поводу которых ей и правда иногда хотелось бы услышать совет — или ответ; сомнениях, большая часть которых однажды замечательно выразилась одной-единственной маминой фразой.
Потому что как-то раз Мариэль обронила 'Она утратила мою веру в Неё'.
И как-то раз Таша поняла, почему.
Из этих причин — не считая многих других — логичным образом вытекало то, что Таша не особо положительно относилась к священнослужителям. Но Арон...
Он был каким-то... другим.
Таша отвела прядь волос с лица сестры. Огляделась, с прищуром вглядываясь в темноту.
Поёжилась.
Странно, но вместе с дэем ушло всё её спокойствие. До этого вокруг была просто тьма вечернего леса, но сейчас... тьма была ощутимой. Обволакивающей, густой, как кисель. Далёкие кроны тонули в однородной сизой мгле, сквозь которую не пробивался ни лунный свет, ни звёздное сияние; деревья вокруг полянки сливались в чёрные стены, отвесно уходящие в небо.
И казалось, что в любой момент эти стены двинутся навстречу друг другу, и тогда...
Спокойно, Таша. Это нервное. И только.
Девушка в задумчивости полезла в сумку.
Ей вдруг пришло в голову, что Арон вполне может не вернуться. И что делать тогда, она решительно не знала. Впрочем, ещё вопрос, что хуже: его исчезновение — или его возвращение... ведь Таша не имела ни малейшего понятия, что он намеревается делать с ними дальше, и гнала нехорошие мысли о том, какими могут быть эти его намерения.
Да только она понимала, что ждёт его возвращения. Что надеется на него: даже очень.
И осознавать всю глупость этого было довольно-таки паршиво.
Ташины пальцы на ощупь досадливо разгребали немногочисленный скарб.
Почему она доверяет свою жизнь незнакомцу? Почему, взглянув в его глаза, забывает все возражения и сомнения? Почему рядом с ним чувствует себя в безопасности, почему рядом с ним ей так спокойно, почему, почему?..
Таша постаралась припомнить всё, что читала о нечисти, умеющей очаровывать. И первыми на ум, конечно, пришли эйрдали: прекрасные и опасные твари, выглядевшие точь-в-точь как простые смертные, через поцелуй отнимавшие у людей жизнь и душу. Никто не знал, как они появились или кто сделал их такими, но факт оставался фактом — эйрдали были лишены души. Поэтому им требовалось поглощать чужие. Лишь насытившись чужими силами, телесными и духовными, они чувствовали себя живыми, чувствовали хоть что-то... недолго. А потом вновь отправлялись на охоту, вместе с дыханием выпивая из своих жертв то, что было эйрдалям не только желанно, но и необходимо.
О, да, эйрдали умели и колдовать, и очаровывать... почти как оборотни. И, в отличие от оборотней, даже могли сделать жертву подобной себе. Почти убив. Когда они опустошали человека до дна, большинство просто умирало; но если у жертвы была некая... предрасположенность к потустороннему, а ещё она безумно хотела жить, жить, несмотря ни на что — при смерти её зрачки обращались чёрными звёздами, как и у самих эйрдалей. И тогда тварь могла подарить ей свой последний поцелуй, вдохнув в умирающего новую жизнь.
Теперь — без души.
Таша задумчиво мотнула головой, наконец нашарив в сумке то, что искала.
Теоретически дэй вполне мог быть эйрдалем. Только вот они не отличались ни терпением, ни деликатностью, да и состраданием тоже вроде как не славились; так что вряд ли эйрдаль стал бы вежливо дожидаться, пока Таша вытащит свою сестру, да ещё помогать ей в этом. Не говоря уже о пресловутых чёрных звёздах в глазах... да, простые смертные видели их, лишь когда эйрдаль использовал свои сверхъестественные силы — и не просто очарование, а что-то помощнее, — а в остальных ситуациях тварей было не отличить от обычных людей. Но Таша была оборотнем, которые всегда видели то, чего не видели другие, и все книжки сходились в одном: нечисть нечисть чует издалека, так что оборотни — одни из немногих существ, способных опознать эйрдалей задолго до того, как те сбросят маску.
А поскольку в глазах дэя никаких чёрных звёзд не наблюдалось, Таша немного успокоилась — и вместе с ножом, наличие которого успокоило её ещё больше, заодно извлекла из сумки очередную лепёшку.
Она только сейчас вспомнила, что не ужинала.
Спустя некоторое время дэй вернулся с охапкой хвороста, извлёк из сумки трутницу и развел костёр. Тьма вокруг враз стала ещё темнее...
...но тревога и страх отхлынули, стоило Таше услышать шелест его одежд.
— Ешьте, — девушка протянула дэю одну из оставшихся лепёшек, — я видела на Равнине, что вы свои доели.
— У меня ещё есть хлеб, — мужчина протирал меч куском замши.
— Это вы тот кирпич называете хлебом?
— Разве хлеб не может быть в форме кирпича?
— Может, но я имела в виду настоящий кирпич. А у меня кроме лепёшек ещё свежий каравай... и даже мясо есть.
— Увы, вынужден отказаться. В этом месяце мы едим только рыбу.
— Ну а хлеб?
Дэй, вздохнув, отложил меч.
— Если вам так хочется переводить на меня свои припасы...
Таша смотрела, как он ест: неторопливо, тщательно прожёвывая, глядя куда-то в огонь.
— Вы всё про меня знаете, да? — негромко спросила она.
Дэй поднял взгляд:
— Смотря, что вы имеете в виду.
— О том, кто я.
— Трудно говорить про людей, кто они. У каждого человека множество... определений. И у нелюдя — тоже.
Ну да. Ожидаемо.
— И почему бы сразу не сказать, что знаете?
— Вас интересовало, знаю ли я всё о том, кто вы. А пока я могу сказать только то, что у вас с матерью были две большие тайны, одна из которых та, что вы оборотни. Насчёт остального есть догадки, но, чтобы говорить уверенно, в них вначале надо убедиться.
— Остального?
— 'Хороший человек', к примеру — тоже определение. Или 'хороший оборотень'. — Дэй отправил в рот последний кусок. Отряхнув руки, полез в сумку за фляжкой. — Благодарю за угощение, хлеб замечательный. Даже не припомню, когда в последний раз ел такой же вкусный.
— Правда?
Уголки губ самопроизвольно дрогнули в улыбке: хлеб Таша пекла сама...
...и мигом перестали дрожать, стоило вспомнить о незаданном вопросе.
— А... а какая вторая тайна? — робко проговорила она.
— Это же ваша тайна. — Дэй пожал плечами. — Вы знаете её не хуже меня.
Спросить или не спросить?
Хотя какая разница, когда висишь даже не на волоске, а на половине его...
— Вы знаете, кем была моя мать? — Таша пристально вглядывалась в его лицо. — Знаете, кто я?
Мужчина задумчиво взглянул на неё поверх фляжки.
— Вы о том, что вы — дитя княжича Тариша Морли и принцессы Ленмариэль Бьорк, дочери короля Ралендона, чудом уцелевшей во время Кровеснежной ночи... и таким образом являетесь законной наследницей престола Срединного королевства?
Да. Он и правда знал всё.
Слова были произнесены. Вслух они звучали ещё безумнее, чем когда просто покоились знанием в глубинах памяти.
И заставили Ташу мрачно кивнуть.
— Знаю, как видите, — дэй убрал фляжку; и голос, и лицо его были спокойными, почти скучающими. — Если хотите, чтобы я величал вас по титулу...
Для него это не имело никакого значения. Её происхождение.
Это казалось невероятным, но это было так.
— Какие титулы, — Таша махнула рукой. Вздохнула. — Просто... я никогда и никому этого не рассказывала.
Расставив по местам мамино презрение к 'деревенским' и светские замашки Ташиного воспитания, тайна жгла её три года. Три года тяготила сердце осознанием, что Таша никогда и никому не сможет её поведать. Три года мучила мыслями, что лучше бы она ничего не знала...
Ведь что она может сделать, если хочет жить?
— Не рассказывала, — повторила Таша. — Даже Лив. А тут...
— Я понимаю. Но вашей вины здесь нет, во всём повинен мой дар и моё любопытство. — Дэй вновь взялся за меч. Для успокоения, наверное. — Впрочем, каким бы интересным ни было ваше фамильное древо, сейчас стоит подумать о том, что нам делать дальше.
— Нам? — уточнила Таша.
— Когда спасаешь кому-то жизнь, берёшь за него ответственность. А бросить вас, когда вам некуда идти, преступление.
— Почему некуда? У нас с Лив есть...
— О невозможности вашего возвращения домой мы уже говорили. Не думаю, что похитители успокоятся прежде, чем найдут вас.
Резонно.
— И что вы предлагаете?
— Спрятаться.
Таша нахмурилась:
— Мы не сможем всё время прятаться.
— Всё время нам и не придётся. А даже если бы пришлось, это легче сделать, чем вы думаете. Особенно с верой в защитный круг.
— Будем всю жизнь ночевать в лесах?
— Я выразился... фигурально, — он наконец вернул меч в ножны. — С верой вы будете в безопасности в любом доме.
Скажите это тем наёмникам, мрачно подумала Таша, протянув руки к потухающему костру.
'Нам'. Вот так просто взял и распорядился её судьбой. А она, что самое паршивое, даже не хочет возражать: ей ведь действительно отчаянно нужна помощь...
Собственная покорная беспомощность уже заставляла Ташу слегка злиться.
— Поспите, — посоветовал дэй.
— Не хочу.
— Тогда хотя бы ложитесь.
Таша мотнула головой; он слегка пожал плечами и лёг, заложив руки за голову, глядя в небо.
Хворост прогорал быстро, и вскоре поляну озаряло лишь тусклое мерцание углей. Свет сумрачных отблесков и ночная тьма так причудливо переплелись, что лежавшего по другую сторону костра мужчину легко можно было принять за тень. Лишь в глазах его посверкивали отражённые искры.
Таша всмотрелась в лицо дэя: глаза его оставались открытыми, но взгляд из-под длинных ресниц был странным — точно на окна опустили стальные ставни, точно он смотрит на что-то бесконечно далёкое...
От осознания, что сейчас он, лежащий рядом, на самом деле совсем не здесь — ей почему-то сделалось жутко.
— Святой отец?
Он моргнул. Повернув голову, посмотрел на неё: светлым, дружелюбным взглядом.
Обычным. Близким.
— Да, Фаргори-лэн?
Она облизнула пересохшие губы, прежде чем спросить:
— Почему... почему вы это делаете?
— Что именно?
— Почему помогаете мне? Почему бросили все свои дела и поехали со мной? Это ведь рискованно, а вы совсем меня не знаете...
— Я ничего не бросал. — Он приподнялся на локте. — Иногда случается так, что людям нужна помощь, но они не могут обратиться к страже. Я покидаю своё пастырство и странствую по Долине как раз для того, чтобы помогать этим людям. Или нелюдям.
— Зачем?
— Ибо так нам завещала Богиня.
Таша озадаченно моргнула.
— Так вы что... паладин?
— Можно и так сказать. — Он усмехнулся. — Скорее профессиональный решатель проблем.
— И какая вам от этого выгода?
— Я никогда не требую платы, но чаще всего люди платят, и весьма щедро. В остальных случаях я довольствуюсь тем, что спас одну или несколько невинных жизней.
— И вы просто помогаете каждому встречному?
— Если его проблема слишком сложна, чтобы он мог решить её сам, — дэй устроился поудобнее. — Уже знающие меня советуют мои услуги своим знакомым, и порой меня вызывают, чтобы разрешить щекотливые вопросы. Но если по дороге я встречу кого-то, кто также нуждается в помощи... я не сделаю никаких различий между ним и тем, кто меня вызвал.
— И вы за этим ездили в Заречную?
— Да. Помогал одному молодому человеку, у которого несправедливо отобрали отцовское наследие.
— Ясно. — Таша помолчала. — Значит, из простого человеческого участия? И никаких личных причин?
— Когда тебе нравятся люди и ты хочешь им помочь — это, как мне кажется, достаточно личная причина.
— Пожааах... луй.
Таша зевнула, прикрыв рот ладонью.
— Спите, — мягко произнёс дэй. — Вам нужно отдохнуть.
— А что мы будем делать утром?
— Вначале дождёмся, пока оно наступит.
На сей раз Таша всё же легла. Одной рукой обняв сестру, другой, не глядя, нашарила рядом с собой что-то, тщательно завёрнутое в тряпицу.
...но если 'неприятные особи' всё-таки придут...
...и начерченный в траве кружок не поможет...
Странно, но потом были совсем слабыми: точно далёкое эхо тихих голосов.
Нет, Таша не будет спать. Спать в Криволесье, рядом с незнакомцем — не самая лучшая идея. Только отдохнёт немного.
Пусть даже веки смыкаются, точно кто-то тянет за ресницы, и...
Таша резко открыла глаза. Какое-то время боролась с дремотой, глядя на подёрнутые серостью угли.
Потом опять открыла глаза — и когда они успели закрыться?
Я только подремлю немного, подумала она. Совсем недолго. Очень чутко. Я не засну... а даже если засну, что такого?
Он ведь пообещал, что я смогу спать спокойно.
...конечно-конечно, устало откликнулся голос разума; и главное — верить, ага...
Лето. Яркая, изумрудно-яркая трава по колено.
— Не догонишь, не догонишь!
Смеющаяся Лив убегает вдаль.
— Стой! Стрекоза...
...почему вдруг так темно?
— Лив, подожди!
Но сколько ни бежишь, ты на одном месте — а она всё дальше, дальше...
...только что был день, почему сразу ночь? Она ненавидит темноту, ненавидит...
— Лив!
Но сестру не видно, и нет уже ни поля, ни травы, ни лета: один лишь мрак.
— ЛИВ!
Крик хоть немного разрывает тишину, от которой глохнешь. Судорожный, гадкий холод сковывает шею, плечи, спину, сползает ниже...
...шаги за спиной.
— Кто здесь?
Он дразнится медленным приближением. Ты не видишь его, но чувствуешь — и твой крик не пугает его, не заставляет показаться; он всё ближе, глядит в затылок, вот сейчас коснётся шеи...
Он ждёт, пока ты обернёшься.
...шаги...
А потом Таша открыла глаза — и вскочила, задыхаясь, в липнущем к телу платье. Небо ещё и не думало светлеть: она проспала совсем немного.
Шаги... шуршание сапог по листве.
Они пришли из реальности.
— Святой отец?..
Лив безмятежно посапывала рядом, но по ту сторону мёртвого костра было пусто.
— Арон!
— Тш. Я здесь.
Дэй стоял за её спиной, всматриваясь во тьму.
— Кто-то идёт!
— Да, я слышал. Двое... Не беритесь за нож. Он вам не понадобится.
Ташина рука замерла на полпути к ножичку, завёрнутому в тряпицу.
— Святой отец, вы в этом...
— Уверен.
Она неохотно выпрямилась — оставшись безоружной, кусая губы, тщетно пытаясь не нервничать. Оглянулась на Принца: тот, тревожно фыркая, топтал траву.
— Тише, тише, мальчик, — Таша подскочила к коню, и тот ткнулся носом в её ладонь. — Всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо, обязательно...
Она уже различала чёрные тени — и запах. Знакомую гнилостную сладость тлеющих цветов.
Те двое из трактира — здесь? Откуда?..
— Это не займёт много времени, — сказал дэй.
Его уверенность странным образом передалась ей; глубоко вдохнув, Таша шагнула вперёд, оставляя Лив за спиной. Привстала на цыпочки, чтобы наблюдать за происходящим из-за его плеча.
Что ж, поглядим, поможет ли твой защитный круг.
