Взгляд Василиска

"Пора", — Илья в это мгновение явно выпал из поля зрения всех четверых, поэтому никто и не заметил, как он плавно сместился в пространстве, сразу оказавшись рядом с бандитом, сторожившим дверь в спальню, и ударом щепотью в кадык отправил его к праотцам. Впрочем, плавно не значит медленно. Все это — движение в сторону, удар, поворот с одновременным перехватом руки уже умершего, но все еще не упавшего человека — произошло стремительно и практически незаметно для окружающих, оказавшихся всецело захваченными больным любопытством подонков, оказавшихся участниками группового изнасилования. Поэтому и второй бандит, тот, что стоял у окна, умер, так и не узнав, что же с ним случилось. А случилась с ним одна очень простая и крайне неприятная для него вещь. В перехваченной Ильей руке первого бандита был зажат Глок с глушителем, вот девятимиллиметровая пуля из этого самого пистолета и разнесла блондинистому гавнюку череп. Только и всего.

Вот теперь его, наконец, увидели, но тот, что сторожил дверь в коридор, оказался на редкость неловким сукиным сыном, а увлекшийся своей "сексуальной игрой" красавчик Поль был сейчас безоружен. Ему еще надо было потратить время на то, чтобы сообразить, что — черт возьми — здесь происходит, и адекватно отреагировать на изменившиеся обстоятельства жизни. В результате, не успевали оба. Выстрелив в первый раз, Илья сразу же выдернул пистолет из мертвых пальцев, снова развернулся, одновременно уходя с линии огня, которая, на самом деле, так и не возникла, и выстрелил снова. Остальное было уже относительно простым делом. Он успел к Полю раньше, чем тот выхватил из-за спины спрятанное под пиджаком оружие и одним ударом в лоб отправил его в объятия морфея. Все было кончено раньше, чем Зоя успела хоть что-нибудь понять.

— Найди веревку, — жестко приказал он, чтобы вывести ее из ступора. — Или шнур, провод ... Что-нибудь. Быстро!

Зоя вздрогнула, глянула на него ошеломленно и опрометью выскочила из комнаты. На самом деле, никакая веревка Караваеву была не нужна. Четыре брючных ремня в опытных руках вполне могли заменить ручные и ножные кандалы. Поэтому, когда через пять минут она вернулась, неся в руках шнур от штор в спальне и какую-то жалкую веревочку из тех, которыми перевязывают пакеты, все было уже кончено. Поль лежал, связанный по рукам и ногам, и с кляпом во рту, а трупы его быков были обысканы и освобождены от документов, оружия и денег, а сам Илья выровнял, наконец, сбитое "акробатикой" дыхание и перетерпел приступ боли в боку.

— Вот, — сказала Зоя, входя в гостиную и показывая Илье свои находки.

— Спасибо, — кивнул Илья. — А теперь выпей коньяка, отдышись, и иди к Веронике. Сюда не заходи и вообще из детской ни ногой! Это приказ. Ты меня поняла?

— Да, — как-то совершенно по-детски кивнула Зоя.

— Молодец, — похвалил ее Илья, понимая, что пережитый всего пару минут назад ужас так просто ее не оставит. Он еще вернется, и сейчас важно было сделать так, чтобы его возвращение не оказалось для Зои фатальным.

Он быстро подошел к столу, налил в первый попавшийся под руку бокал коньяк почти до краев, и кивнул на него женщине:

— Пей! И без разговоров!

Она и не спорила. По-видимому, его тон и властная манера говорить, с которой Зоя еще не сталкивалась, подействовали на нее самым положительным образом. Она не стала ни о чем спрашивать, и на трупы не таращилась — "Приходилось видеть?" — а молча подошла к столу, взяла бокал и молча выпила его залпом. Потом постояла секунду, опираясь на столешницу и мотая головой, как будто пыталась вытрясти из волос, набившийся туда сор, и, едва только немного пришла в себя, сразу же схватила оставленную Ильей пачку "Ахтамара". Но руки ее не слушались, и Зое пришлось потрудиться, чтобы вытряхнуть сигарету — Илья не вмешивался — но с этим она, в конце концов, справилась, но только для того, чтобы вдруг застыть с зажатой в ощутимо дрожащих пальцах сигаретой, словно не знала теперь, что делать дальше.

Караваев щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.

— Еще хочешь? — спросил он, имея в виду коньяк.

— Нет, — мотнула она головой и посмотрела ему в глаза.

Ну что сказать? Все, что она не могла ему сейчас рассказать о своей жизни, и все, о чем хотела бы спросить, но не спросила, все это было в ее взгляде. А остальное Илья вполне мог домыслить и сам.

— Иди, — сказал он. — Разрешаю тебе сходить на кухню, — усмехнулся Илья. — Завари себе чай, или кофе свари, и иди к Веронике. И ни о чем не думай, это теперь мои заботы.

— Твои ... — Зоя обвела гостиную долгим взглядом, как будто пыталась ее запомнить, или, напротив, вспомнить, потом задержала взгляд на все еще находящемся без сознания Поле, и, подойдя к нему вплотную (ей и идти-то, было — два шага сделать), остановилась над ним на мгновение и неожиданно резко и сильно ударила ногой в пах.

6.

Удивительно, как много дел можно сделать за полтора часа. Но это факт, и за полчаса можно успеть не меньше, просто тогда нужно "бежать", а Илья никуда не торопился. Убраться из дома им следовало до рассвета, но "до" не означает немедленно. И, следовательно, времени у них — а значит, и у него — было более, чем достаточно.

Первым делом он убил "пятого". Водитель, как и предполагал Илья, сидел в Дончаке, курил и слушал какую-то незатейливую современную музыку. Он был настолько уверен в своих комбатантах1, что даже не следил за подъездом дома. Караваеву не пришлось ни ловчить, ни прятаться. Не надо было только шуметь и совершать резких движений. Последнее было даже важнее первого. Музыка в салоне автомобиля гремела так, что этот рыжий мудак не услышал бы даже перестрелки. А вот на резкое, выбивающееся из фона движение он, пожалуй, мог и среагировать. Но Илья ему такого шанса не дал, и все закончилось, по сути, не успев и начаться. Единственным неудобством оказалось то, что труп пришлось оставить в машине. Ну не тащить же его, в самом деле, через пустынную улицу в дом! Какой-нибудь полуночник вполне мог оказаться в это время у окна. Поэтому Илья только перетащил тело назад и, уложив за задними сидениями, прикрыл найденным тут же брезентом, чтобы Вероника его не увидела и не испугалась.

#1 Комбатант — лицо, входящее в состав вооруженных сил воюющей стороны и непосредственно принимающее участие в военных действиях. Происходит от франц. combattant — "воин, боец"

Уладив, таким образом, дела с на улице, Караваев вернулся в дом и занялся, как раз успевшим придти в себя, "красавчиком" Полем. Тип этот был тертый, так что, очнувшись после "нокаута", наверняка, осознал, в какое дерьмо влип, и естественно попробовал "пободаться". К тому времени, когда Илья вошел в гостиную, "красавчик" успел уже добраться до стола, но освободиться от пут, разумеемся, не смог, точно так же, как и вытолкнуть языком кляп, прижатый к губам его же собственным носовым платком. Минуту или две, Илья стоял над ним, ничего не говоря, а, только внимательно рассматривая, покрытое потом лицо и бешено вращающиеся глаза, силящиеся вступить с ним в разговор. Потом так же молча вышел из гостиной, прошел в спальню, где на трюмо лежал большой маникюрный набор Зои, и заговорил только тогда, когда снова подошел вплотную к лежащему на ковре Полю.

— Ты даже не представляешь себе, парень, — сказал он спокойным "повествовательным" голосом, открывая на глазах у Поля большой кожаный футляр. — Что можно сделать с таким большим мальчиком, как ты, с помощью таких вот маленьких штучек. Тебе будет очень больно, приятель, но, главное, тебе будет очень обидно умирать евнухом, понимая, что все это геройство было напрасным, и вполне можно было просто получить пулю в лоб и так не мучиться. Ты меня понимаешь?

Впрочем, на быструю сговорчивость этого типа Караваев не надеялся, и потому совершенно не расстроился, когда, вынув Полю кляп, получил в ответ не благодарность, как можно было бы ожидать, и не согласие на добровольное сотрудничество, а поток банальной брани на четырех языках, включая сюда, и русский.

— Ну, извини, — сказал он, разводя руки. — Я хотел, как лучше.

"Материал" следовало дожимать. Без настоящей боли, такой человек, как этот, никогда не поверит, что пытать людей может не только он сам, но и среди этих других, которых он на самом деле за людей не считал, может найтись вдруг кто-то, кто не дрогнувшей рукой и, не изменившись при этом в лице, отрежет ему яйца и будет с вежливым интересом наблюдать за тем, как он корчится от нестерпимой боли на измазанном кровью бухарском ковре.

— Я же тебя предупреждал, парень, — сказал Илья, тщательно перебинтовав рану, и, освобождая теперь "клиента" от кляпа. — А ты мне не поверил. За лоха держал.

— Напрасно, — сказал он еще через секунду, закурив и выпуская в потолок дым. — Но ты не надейся. Это были еще цветочки. А умереть я тебе все равно не дам. Отпущу только тогда, когда расскажешь все, что знаешь. Ты меня понял?

Разумеется, теперь Поль все понял правильно. Его пришлось, конечно, еще пару раз "разогревать", но в целом сотрудничал он со "следствием" добровольно и с желанием, и, в конце концов, отдал Илье все, что тот хотел знать, даже такие второстепенные, в общем-то, подробности, как имена, адреса и телефоны. "Увлекшись", он сдал Караваеву даже два пустяковых банковских вклада, которые, впрочем, тоже могли в хозяйстве пригодиться. Но если все же говорить о подробностях, то самой интересной — и ценной в нынешних обстоятельствах — был адрес "гравера", проживавшего, по случаю, как раз в Петрове. Дело в том, что, тщательно обдумав ситуацию — а допрос бывшего "красавчика" ему в этом совершенно не мешал — Илья Константинович пришел к выводу, что менять своих планов не будет. Ему было не с руки возвращать Аспида в мир живых. Карл Аспид умер, и как раз сейчас, в эти самые дни, весть об этом эпохальном событии начала свое "триумфальное шествие" сквозь темные лабиринты маргинального подполья к чутким ушам кровно заинтересованных в этой информации спецслужб доброго десятка стран и государств. Вот и пусть покоится с миром, не тревожа более своим присутствие добропорядочных граждан. Но если так, то и выпутываться из очень, надо сказать, дерьмовой ситуации Караваеву предстояло в одиночку. Это у Карла были не только враги, но и друзья имелись, или, на худой конец, соратники. У Ильи не было никого, кроме Зои и маленькой Вероники. Такой расклад.

7.

Они съехали с квартиры в половине пятого. На улице было еще совсем темно и все еще накрапывал мелкий дождь. Сначала Илья перенес в машину чемодан с детскими вещами и две дорожные сумки — свою и Зоину — с самыми необходимым, потом они спустились уже все вместе, причем Караваев нес на руках спящую девочку, а Зоя — сумку с продуктами. На плече у Ильи весела еще одна сумка, в которой тщательно завернутые в белье, лежали четыре трофейных пистолета. Вернее, пистолетов было три, четвертым был итальянский револьвер Матеба. Дрянь, конечно, но, как говорится, за неимением гербовой .... Зато за брючным ремнем у него, как в "старые добрые времена", был засунут германский девятимиллиметровый Зиг-Зауер. Не то, чтобы это доставляло ему радость, но по нынешним временам двенадцатизарядный пистолет мог оказаться совсем не лишним.

Разместившись в Дончаке, они около часа колесили по предрассветному городу, пока Илья не нашел подходящее место на одном из каналов около совершенно вымерших в половине шестого утра пакгаузов, и спустил там в мутную покрытую радужными разводами и всяким плавучим мусором воду тело водителя. Квартира их к этому времени должна была не только загореться, но и основательно выгореть. Во всяком случае, Илья сделал для этого все, что мог, а мог он много чего, даже если под рукой не было специальных материалов. В современном доме так много подходящих для этого вещей, что особой проблемы в том, чтобы хотя бы на время замести следы, не возникло.

В шесть двадцать он высадил Зою и хмурую, не выспавшуюся Веронику около бокового входа на Ковенский вокзал, так чтобы в половине седьмого они могли из него выйти, но уже через главный выход, и не одна, а в толпе пассажиров только что прибывшего Рижского экспресса. Так они и поступили — Илья следил за ними из машины — и, не привлекая к себе внимания, наняли извозчика и отправились на поиски подходящего пансиона. Извозчик, работавший на вокзале, наверняка, знал все подходящие места в городе, и уже через сорок минут, и трех неудачных попыток, его "женщины" высадились около опрятного двухэтажного дома на Староневском, недалеко от Александро-Невской лавры. Место Караваеву понравилось и, успокоительно кивнув Зое из окна Дончака, он поехал решать их дела на более серьезной основе, ведь нынешний их уход являлся всего лишь импровизацией. Через сутки, максимум двое, полиция, а значит и любой достаточно серьезный человек, способный получить допуск к полицейской информации, будут знать, что в квартире на Ковенской семейства Караваевых в момент пожара не было.

8.

Петров, Русский каганат, 18-19 сентября 1991 года.

— А к стати, — сказал Давид, аккуратно салютуя бокалом с шампанским. — Я так и не понял, чем ты занимаешься?

Русский у Давида был таким, как если бы он никогда и никуда не уезжал. Даже легкое приволжское оканье, как случается у культурных, долго проживших в западных губерниях людей, осталось.

— Оно тебе надо? — Реутов тоже взял со стола свой бокал и, возвратив другу салют, прикоснулся губами к краю. Шампанского он терпеть не мог, но не заказывать же себе водку? — Это, Дэвик, скучные материи. Может, ну их?

— Так уж, и скучные? — Давид снова перешел на английский и чуть усмехнулся, показывая Вадиму, что хоть и хочется ему поболтать на "ридной мове", но и перед женой неудобно. — Но тебе же это интересно, не так ли? Мне кажется, ученые, как и художники, делают только то, что им интересно. Я ошибаюсь?

— Ошибаешься, разумеется, — усмехнулся Вадим и не удержался, скосил-таки взгляд на Полину.

То, что она красивая девушка, Реутов знал и так. Он, собственно, и обратил на нее внимание — на самом деле, это случилось еще на той памятной лекции — потому что Полина понравилась ему внешне. Тогда, в марте, даже в сером, грубой вязки свитере и длинной, едва ли не до щиколоток, тяжелой, темной юбке, она была чудо, как хороша. Но о том, что Полина может выглядеть так, как она выглядела сейчас, Вадим даже не подозревал. Волосы у нее были короткие, и обычно она их просто зачесывала назад. Но сегодня вечером Полина сделала с ними что-то такое, отчего они как будто дыбом встали. Впрочем, нет. Скорее, впечатление было такое, что Полина только что из постели выскочила, но расчесать растрепанные, "со сна", волосы забыла или просто не успела. Однако эффект от этой "артистической небрежности", помноженной на очень необычный цвет ее волос, золотистых с каким-то едва уловимым проблеском меди — не столько видимым, сколько угадываемым — получился совершенно невероятный. И если и этого мало, то были же еще тяжелые золотые серьги с золотисто-желтыми крупными камнями — "Топазы?" — замечательно гармонировавшими с цветом ее волос и глаз, которые именно такими и были, золотисто-желтыми, казалось, излучавшими янтарный — медовый — свет сами по себе.