И Смех, И Грех

Заскочив домой за разрывающимся в нетерпении телефоном и, набрав еды в пакет, он маханул под изумлённым взором охранника через забор на соседский участок. Джек, спешно поднырнув под забор, затрусил за хозяином. Жена Тимофеевича, убирающая дом и готовившая еду, заметив такое дело, вопросительно посмотрела на мужа.

— Спроси, что попроще. Сам ничего не пойму. То травит несчастную, то торчит там. И зачем она ему сдалась совсем уж не понятно. Сегодня козу сам привязывал и курам зерно давал...

— Как козу?

— Вот и у тебя челюсть отпала, а мы все в догадках...

— Ты уверен, что это так?

— Уверен ли я?— Он пожал плечами.— Да я с него третий день глаз не спускаю...

Они жили в домике для охраны и прислуги, расположенного в углу двора, занимая одну из комнат. Приехали в город на заработки и случайно попали сюда. Крыша над головой, приличный оклад. Чего ещё надо. Правда, пришлось оставить детей на тёщу, но куда ж деваться от этой проклятой жизни, если на месте, где прожили многие годы теперь не заработать и рубля.

В ожидании Виктора, она лежала с открытыми глазами, посматривая на дверь. Ей чудились его сильные руки, тёплые губы, сонное дыхание на её плече...

Когда он зашёл, она, сорвавшись с места, нагая, бросилась ему на шею. "Такому родному, любимому и единственному..."

— Танюха, ты чего?— прижал он её одной рукой к себе. Обращаясь к этому пылкому, наивному ребёнку, он сам превратился во что-то мягкое и пушистое, почти мяукая.

— Я думала, ты больше не придёшь... — Лицо её и изображало крайнее смятение. Пульс стучал в висках, именно там она сейчас его чувствовала.

— Мы всегда будем вместе,— шептал он, отрываясь от её губ занятых поцелуями.— Я влюбился в ту самую минуту, когда увидел тебя с рыжей шевелюрой опутавшей твоё мраморное тело.— Сдерживая силушку, прижимал её, горя огромным простым и понятным желанием, к себе. Желанием слиться в одно единое счастье с этой ставшей родной сказочной женщиной. Кто б рассказал ему, почему перед этим вулканом меркнет даже разум.

— Чудно, как возможно такое. Меня нельзя любить.— Смущаясь, мотала головой она. "Он мой. Вчера был мой. Сегодня тоже,— думала Таня, а сердце сладко трепетало забавляясь с таким подарком.— Хорошо, если б он был навсегда моим. Но это из раздела фей и сказок. Наверное, чудо не продлиться долго, но я не буду перечить ему и сопротивляться. Просто наслажусь тем, что дарит мне жизнь".

— Глупышка. Ты просто верь мне, детка, обещаю, всегда! Люблю безумно, тебя нельзя не любить. Не качай головой. Я слов таких никому не говорил. Только тебе моя рыжая сказка!— Торопился он её успокоить. "С красивыми всё ясно, знаешь на что нарываешься, а вот почему наиболее привлекательными становятся не те которые красивее, а те в ком "что-то есть", кто бы мне растолковал? А в девочке непременно это "что-то" есть, иначе я бы так не увяз".— А ты меня любишь?

Таня закивала в знак согласия головой и, смущаясь, спрятала свои алые щёки у него на груди.

— Не любишь?— прикинулся он непонятливым, вытягивая из неё слова.

— Люблю,— сказала она тихо почти шёпотом.

— Когда это началось?

— Витя, прошу, не надо, мне неловко...,— заюлила она.

— Танюшка, мне же интересно, ну?

Робко, несмело, но пришлось открываться.

— С самого начала... Я понимаю, глупо, безнадёжно, но это сильнее меня и тебе это ничем не грозит... Я всё понимаю, всё... Никто от меня никогда ничего не узнает.

— Глупенькая, рыжая девочка моя, ты ничего не понимаешь, я прикован к тебе цепями... Бог мой, цыплёнок, почему ты дрожишь?

— Тебя не было целую вечность...

— Не волнуйся, я всё сделал. Это, кстати, меня здорово воодушевило. Опять же, хорошо, что выходной. Домой заскочил. Освежился после пробежки. Телефон забрал и еды принёс. Давай поклюём немного. А то у нас маковой росинки во рту не было со вчерашнего дня.— Покружив её над полом, отнёс на кровать.— Сиди тихо, как мышка. Я сейчас.

За ней впервые в этой жизни ухаживали. Кормили на кровати, с рук, приправляя поцелуем. Она была сыта счастьем заполнившим её через края, но отказываться не смела и улыбаясь клевала... Правда, прятала свои изработанные руки.

Они проспали до вечера, потом вместе выгуливали Джека и забирали Люську из рощи, теперь его совсем не раздражали бегущие следом Кузя с Сёмой. Он целовал её в густой чаще, не замечая и не смущаясь нелепому одеянию на ней. У неё было чудесное настроение. Праздничное и воздушное. А ему хотелось просто смотреть и смотреть, как она улыбается, как скачут в азартном танце ямочки на щёчках, как удивлённо вспархивают густые ресницы. На душе его от этого становилось необычно легко и радостно. Ведь ничего по большому-то счёту не изменилось. На ней по-прежнему старый балахон, на ногах бахилы и надвинутый на глаза платок, закрывающий всё лицо. Нет, одно изменение всё же есть — пропали надутые щёки и от этого на лице запрыгали озорные ямочки. "Ах, проказница, как она их устраивала себе?" Просто теперь он знает, какая сказочная красавица скрывается под этой скорлупой. Невероятно, но ему безумно хочется держать её в своих объятиях, не выпуская ни на один миг и как юнцу целовать, целовать... "Что происходит, что?... Какие колдовские силы взяли меня в свой оборот?"

Доили козу и поливали огород. Время пролетело ветерком. Потихоньку под звёздами, украсившими небосвод, как земляника ягодами лесную поляну, он заманил её в бассейн купаться. Она долго упиралась. Он, целуя под радостное мяуканье кота, снял её с забора, отнеся на руках к воде. И сбегав в дом за своим махровым халатом, велел раздеваться.

— Никто, кроме луны за нами не подглядывает. Диванчик я перенёс к самой воде выйдешь, накинешь мой халат.— И сбросив с себя всё, он нырнул в бассейн голым, показывая ей пример.— Малыш, ну давай, поторопись, а то мне здесь одному скучно.— Уговаривал он. И уговорил... Она, аккуратно сложив одежду, стыдливо прикрываясь руками, осторожно сползла ему в руки. От соприкосновения с водой её всю передёрнуло, а кожа вмиг стала гусиной. Шаг, ещё шаг...Вода поднималась всё выше и выше и, несмотря на стерегущие её руки, вместе с ней поднималось всё внутри у Тани.

— Боишься,— догадался он.

— Я не умею плавать. Купалась пару раз в детстве, здесь у бабушки в деревенском пруду.

— Но почему, тебе не нравится вода?

— Всё из-за того же. Юродивая. Злые шутки и насмешки, что камень на шее, топят. Раз дашь слабинку, дальше задавят. Купаться не давали. Макали. Теперь-то вспоминать — сердце не щемит, а жалеть себя, что пользы.

В безумном порыве, состоящем из злости на жестоких мальчишек и нежности к ней, прижал своё сокровище к себе. Ух, бы он им показал!

Он качал и качал её на руках, с шумом организуя в водоёме волны.

— Не бойся. Сиди тихо, котёнок. Я держу тебя.

— Ой, какая тёплая вода. Это солнышко постаралось.

Не удержавшись от шалости, она устроила фонтан брызг. И тут же получила замечание. Правда, с поцелуем.

— Держись за шею и не балуйся.

Она держалась, но боялась другого.

— А, если нас кто увидит?

— Подумают, девиц привёз. Тебя ж никто не узнает. А эти вон двое, подсматривающие,— кивнул он на кота с Джеком, наблюдающих за ними с плит,— никому нас не сдадут.

— А Тимофеевич с женой?

— Он пока ничего не понял. И потом... время покажет. К тому же, они не местные, ни с кем в селе не общаются. Моя охрана тоже как в тумане. Ты вот мне скажи, для какой такой петрушки щёки так безобразно надувала и чем?

— Орешками.

— Но зачем?

— Сначала, прочитала или в кино увидела, что таким способом, дикцию выправить можно. Я шепелявила ещё ко всему прочему. Вот и приспособила. Для дикции, потом в общении с учителями. Представь себе, им надоедало слушать моё непонятное мычание и они меня, оставив в покое, не спрашивали. А дальше просто привыкла дурачить всех. Так я выгляжу жутко, менее привлекательно,— поправилась она,— а значит, есть шанс обезопасить себя от нападения. Я почти всегда живу здесь одна или с мамой. А люди много начали строить. Мужики строители бригадами кочуют одни, пьют водку, таскаются по дворам. Напьются, ищут развлечений. Карлуша старая. Охранник из неё никакой. Правда, трезвых я боюсь не меньше. У безобразной больше шансов избежать беды. Тебе в голову не приходит мысль, что мне может быть очень страшно. Ты даже не заметил, что у меня под подушкой лежит нож.

— Заметил. Но не сообразил зачем. Переспрашивать не стал. Обидеть боялся. Таня, родные же знали, что всё обстоит не так...

— Знали, но не связывались, что с юродивой возьмёшь. Дурацкие причуды.

Пожалев, он нежно прижал её к себе.

— Маленькая девочка, искала выход из проблем обступивших её и решила, что таким чудным образом убежала от них. Получилось, от самой жизни зарыла голову в песок.

Она прижалась щекой к его щеке. Какую лёгкость и чудное состояние даёт ей его сила. Ей, затравленному людьми заморышу.

— Так оно и было. Витя, не надо об этом. Ничего уже не изменишь. Я научилась отбрасывать то, что невозможно изменить.

— Я честное слово прибил бы твою первую учительницу. Втемяшившую тебе в голову, что раз ты не в силах осилить таблицу умножения, то точно дебилка. Для мужика клад, когда женщина, что рядом не блещет познаниями в математике, но обладает женским чутьём, добротой и умом. А ещё такая симпатяшка,— три раза чмокнул он её в носик, смутив.— Училке и матери твоей, надо объяснить тебе было, что хорошей женой и матерью своим детям, ты будешь непременно, а цифры пусть калькулятор считает.

"Зачем мне капризная статуэтка с финансовым образованием, если рядом мягкая, податливая, послушная женщина, ещё и красавица, к тому же только моя. Для которой, опять же, я царь и бог".

— Ты просто добрый...

— А ну скажи ещё раз, я плохо понял: ты любишь меня?

— Да! Ты мой сказочный принц, — смутившись, уткнулась она в его плечо.

— Умница моя,— осыпал он её градом ласк.

— Научи меня плавать,— её ладошка прошлась по его переливающей жемчугом в лунном свете груди.

Он запечатлел свой ответ на её пылающих губах:

— Запросто.

Они плескались, и ночь далеко разносила счастливый девичий и мужской сдержанный смех. Это, конечно же, не могло остаться незамеченным в доме.

— Откуда взяться девке,— выглядывала из-за угла дома, всматриваясь в ночь, жена Тимофеевича. Может, юродивую притащил?

— Ну ты и придумала, у него ничего подобного и в мыслях нет. На кой чёрт она ему сдалась, когда манекенщиц к его услугам до фига. Если только ради смеху?— поскрёб он себе в задумчивости подбородок.— Да нет, ерунда какая-то в голову лезет. Рожа у той перекошена, смотреть противно. Слюни бегут. Тьфу! Опять же, та тучная старая баба. К тому же квашня квашнёй. А эта точёная, как греческая мраморная скульптура и грива рыжая как жар горит. Нагишом купается. Страсть какая.

Она треснула его по плечу, мол, не подглядывай.

— Больно надо, — оправдывался тот.— А хозяйское дело молодое, мало ли девок шастает в поисках приключений. Приволок...

Но ей эта тема не давала покоя, и, она вновь всплеснула руками:

— Всё так, но он целый день у юродивой просидел, даже козу сам бегал привязывать.

На что муж, не дав ей развить мысль, предположил:

— Может, доконал издевательствами, довёл до болезни, а сейчас совесть заела, лечит, а это сиделку ей нанял.

Обоим показалось такое правдоподобным. И когда она сказала:

— Может и так. Через калитку не проходили, значит, через забор сигают. Вот моду взял.— Он кивнул. Мол, вполне согласен с таким подходом. И под самый конец подвёл черту:

— Не наше дело, какими причудами богатые страдают. У них деньги на это есть. Что мы будем за дураки, если у нас из-за них будет болеть голова. Пошли спать.

Она поколебалась, но решив, что муж её тут одну не оставит, отправилась ворча следом.

Вода плескалась. Ночь разносила смех. Звёзды, рухнув от удивления в бассейн, не торопились выбираться. Кружа в воде возле юродивой они касались горячими пальчиками её счастья бессовестно воруя для себя. Вдоволь накупавшись, крепко держа девушку необыкновенно колдовской красоты на руках, Виктор поднялся наверх. Завернув её в свой халат, и тоня в её затягивающих в омуты страсти глазах, сделал попытку уговорить Таню остаться у него. Силой и нахрапом действовать пока он не мог, чтоб не отвратить от себя и не напугать.

Но кроткая девчонка на все уговоры энергично замотала головой "Нет".

— Ну, почему? Танюха, попробуй разочек, а вдруг тебе понравится. Все бытовые вопросы у меня решаются в спальне. К тому же у меня шикарная ванная, а у тебя все удобства на улице. Не торопись с отказом. Давай подумай, ягодка.

Она честно думала и всё же отрицательно помотала головой. "Ладно,— не полез на стенку он,— сделаем по-другому. В этот же раз переночуем в домике на курьих ножках". Всю ночь даря ласки, они пообещали друг другу никогда не делать больно, не предавать и крепко держаться за руки, берегя любить один другого. Инициатором был он. Она, приняв это, как игру поддержала. Ей, конечно, было безумно хорошо, но девушка не могла надеяться, что всё правда. Он и она. Невероятная сказка. Тане просто казалось, что всё происходящее с ней сон, и она вот-вот проснётся. Хотя, нельзя запретить себе надеяться. Надежда умирает у дураков. А может не так безнадёжна ситуация и у неё есть выход? Есть, но только в том случае, если она достигнет его уровня. Но такое просто не возможно, тогда то путь в никуда.

Весь день крутясь, как белка в колесе, он, по дороге домой, не забыл заскочить в отдел дамского белья и купить ей в подарок пару наборов. "Вот малышка удивится и обрадуется. Надо аккуратно начинать её приучать к нормальным вещам". На ночь у него созрел план. Он задумал заманить её в свой дом. Ему просто не терпелось это сделать поскорее. Хотелось настоять на своём. Мужик он или нет. К тому же голову занимали мысли: "Как эта фея будет смотреться на моих простынях, а ещё прекраснее на природе, где-то в поле на поляне в полевых цветах. Надо сходить с ней на озеро, к старым мосткам, там не бывает народа. Я приласкаю её в цветах, а потом накупаю. Колдовское безумие. Так и есть, я в плену её колдовской любви. Рыжая, зеленоглазая, эх..."

Домой он, как и запланировал, вернулся поздно. Она стояла на верхней ступеньке крыльца, выглядывая его. Таня видела, как закатила во двор его машина. "Значит, скоро придёт!"— улыбаясь, прижалась горячей щекой к косяку двери она. Нарвав ягод, нажарив блинов и наварив киселя, девчонка, проведя весь день за так легко пишущейся картиной, сейчас была, как на иголках. Но звёзды закружили над домом, а его всё не было. Посидев на ступеньках, расстроенная Таня, пошла к тому месту в заборе, где стояли ящики с обеих сторон и они привычно перелезали в обои стороны. Посидела ещё на ящике, прислушиваясь к шагам за забором. Прошёл охранник и снова тихо. Потом, забравшись на ящик, обсмотрела двор, но Виктора нигде не было.

Наблюдая за ней в бинокль, он видел, как посверкав над забором глазульки исчезли и она, сгорбившись, побрела в дом. "Только не сорваться и не побежать вслед. Она непременно придёт. Хотя бы для того, чтоб проститься".