| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Час спустя Сергей понял, почему заболел напарник — он почувствовал, что его грудь стремительно превращается в растопленную печь. Воспалительный процесс удалось задавить лошадиной дозой олететрина; но еще несколько дней Сергей ощущал себя, как котел, до верху наполненный гноем — зеленоватая слизь вырывалась из горла, как вода из утопленника, отвратительный сладковатый вкус гноя все время стоял во рту, избавиться от него было невозможно, поскольку он приходил изнутри языка, током отравленной болезнью крови.
Выражение "кровью харкать на испытаниях" имело в Институте прямой физический смысл. Самая обычная вещь по стечению обстоятельств могла превратиться в орудие против здоровья и даже жизни испытателя; Сергей начинал по-своему понимать изречение самураев: "Стань под карнизом — и тебя уже нет".
Мишке Непельцеру удалось защититься от тумана лучше всех — в эту поездку он взял с собой старое, годов, наверное еще с пятидесятых, черное кожаное пальто для мотоциклистов — длинное, до пят, точь в точь как у Кадочникова в "Укротительнице тигров"; Андрей все время подкалывал Михаила, что пальто, наверное, с войны и трофейное.
В первый же выход в город выяснилось, что на кожаное пальто клюют все рижские проститутки. Стоило компании где-то хоть на минуту остановиться, как в снующей по улице толпе мгновенно выделялись лица двух-трех женщин — секунду назад они ничем не отличались от остальных, что шли по своим делам, о чем-то беседовали, кого-то ждали — но что-то срабатывало, и лица их менялись; в них появлялась какая-то стандартная и вместе с тем не совсем естественная красота, не та, что подчас заставляет оглянуться на прошедшую мимо девушку; это была красота не для сердца, что-то в ней было шаржировано, как будто призвано быть дорожным знаком с изображением постели. Разница была в незаметных деталях — чуть ярче румяна на щеках, чуть наиграннее походка... и неизменное отсутствие естественного интереса к мужчине в глазах; почти так же, как полвека тому назад было описано в "Бескрылых птицах" — с чем-то "преувеличенным, вызывающим, кричащим, небрежным", указывающим на специфику профессии.
Правда теперь, в отличие от лацисовской Лаумы, они отнюдь не выглядели чахоточными — напротив, они излучали здоровье и даже что-то вроде холености, правда, в этом здоровье было что-то машинное, словно в ухоженных, сияющих легковых автомобилях из выставочного павильона.
Женщины подходили к Непельцеру и, одинаково улыбаясь, спрашивали, не желает ли он провести время; он неизменно и тоже с улыбкой отвечал — "В другой раз", после чего дамы, не снимая улыбки с лица, спокойно и невозмутимо отходили в сторону, растворяясь в толпе и тумане, и вскоре становились вновь неотличимыми от окружающих.
Подпольные рижские проститутки, как и цыганки, редко ошибались в людях. Что они усматривали в Непельцере такого, что подавало их светофорам ложный сигнал, так и осталось невыясненным. Может быть, действительно все дело было в пальто: в группе ходивших по Риге испытателей, среди хабе и рабочих тулупов Мишка смотрелся как богатый барыга в кругу недавно освобожденных, во всяком случае, к технической интеллигенции их компанию вряд ли кто-то относил; а может, они подмечали в Мишке какие-то скрытые черты характера, которые он сам в себе не замечал.
Наблюдая за этой картиной на протяжение всего хождения по Риге, Сергей поймал себя на мысли, что он не испытывает к проституткам ни неприязни, ни влечения — просто он не представлял себе отношений мужчины и женщины в качестве услуги.
2.
— Дззыннь-гли-ли-лимм! За окном послышался сильный удар, затихающим эхом откатившийся куда-то в направлении рабочего тамбура, в сторону хвоста рядом стоящего товарняка. Спустя минуту под окном, недовольно бормоча, проскочил маневровый с надписью на кабине "Обслуживается в одно лицо". "Здорово долбанул" — подумал Сергей. "Буханул он там, что ли, в одно лицо-то?"
Опыт один... Опыт два... Перелистывая журналы испытаний, он никак не мог найти последнего. "Видимо, остался на пульте..." Отписывали последний опыт, оставили на пульте у микрофона. Надо будет забрать.
Со стороны приборного салона через коридор долетал голос Непельцера. "Вот кому этот смог до фонаря" — подумал Сергей. На испытаниях, особенно если они больше недели, всегда нужен кто-нибудь вроде Васи Теркина, чтобы у людей от нервных перегрузок не заводилась депрессия.
— Слышь, Геннадий!
"Это он Гену Яхонтова, новичка".
Генку недавно прислали в Институт по распределению со специальностью "Промышленные роботы"; роботов он, естественно, здесь не нашел и решил попробовать себя в качестве прибориста.
— Чего такое? — судя по голосу, Яхонтов копался где-то в глубине шкафа-стенки с радиодеталями на ближнем торце приборного отсека.
— А ты вот знаешь, что железные дороги, по которым мы ездим, это не просто дороги, а они имеют связь с марсианскими каналами?
— Чего-о? — Яхонтов непроизвольно хихикнул.
— Ты не смейся. Есть такая наука — топология.
— Есть. Еще стереометрия и теория пределов...
— Да нет, они тут ни при чем. Вот ученые установили, что сеть железных дорог топологически близка к сети марсианских каналов и разломов на земной коре.
— Ну и что? У кошки четыре ноги, у вагона четыре двери.
— У кошки четыре ноги, а позади у нее длинный хвост. — вставил слово Сашка Розов. — Гена, пусти, где-то тут подстроечники объемные завалялись.
— Шесть!
— Чего шесть?
— Шесть дверей в вагоне — не сдавался Непельцер, — в торцах еще две двери.
— У таракана шесть ног. А суть где?
— Подожди, ты сначала дослушай. Ученые проводили эксперимент — обмазывали шарик глиной и надували...
— Не лопнул? — Розов переставлял ящики в шкафу, было слышно, как они стукаются о деревянную перегородку.
— Неа, не лопнул. Так вот, сеть трещин на глине опять-таки оказалась топологически такой же, как у железных дорог. Понимаешь?
— Ничего не понимаю.
— А то, что железные дороги прокладываются по тем же законам, что и появляются разломы в коре! Поэтому вблизи железной дороги часто возникают разные аномальные явления. Эти вот все НЛО и прочие непонятные вещи.
— Да это уже чепуха.
— Не, ну то есть как это чепуха? Как это чепуха? Это серьезные люди пишут. В США этим занимались и у нас.
"Уэбб, Филиппов..." — вспомнил Сергей. "Техника-молодежи" стала его любимым журналом сразу же после "Веселых картинок".
— ... а также группа ученых из секции естествознания московского отделения ВАГО при Академии Наук, — на одном дыхании закончил Непельцер, — Не, ну ты, конечно, можешь не верить. А вот у нас действительно иногда происходят вещи, которые наука не может объяснить. Вот например, в прошлом году ездили мы на Озерской. И механик пропустил стрелку на боковой и проехал больше ограничения скорости. Так у нас вот это осциллограф слетел со стола, а потом залетел обратно на стол. Андрей не даст соврать — было же?
— Точно. Ты еще тогда чуть со стула не свалился.
— Ну стул — это ладно. А вот как осциллограф объяснить? Он же должен на пол упасть, а не обратно на стол!
— Да запросто. Вагон сначала дернулся в одну сторону, а потом вниз и в другую.
— А ты проверял?
— А как это еще возможно?
— Ну ты же не проверял! А вот еще вещи, которые механикой объяснить невозможно! Саш, ты помнишь, НЛО видел над путями! Саш! Розов, отвлекись!
— Ну, чего еще?
— Гена, вот человек, который на дороге самое настоящее НЛО видел. Саш, расскажи человеку! А то он не знает!..
Сергей уже слышал эту историю раньше.
Дело было зимой, ранним субботним утром. Сашка Розов наметился съездить в Москву за колбасой и прочим ширпотребом одной из первых электричек. Трамваи еще не ходили, и Сашка решил не тащиться пешком от управления трамвая, напротив которого он жил, до Голутвина, а пройтись по трамвайным путям до станции Коломна. Была ясная ночь и мороз градусов минус двадцать, на небе высыпало столько звезд, что, казалось, их было больше, чем искр на снегу под уличным фонарем. Между улицами Кирова и Толстого его путь должен был проходить через парк — фактически, это был скорее большой мемориал в память о минувшей войне, с гранитными плитами, бюстами героев, настоящей крупнокалиберной гаубицей и даже "катюшей" на постаменте. Линия трамвая боязливо обходила парк по периметру.
Парк встретил Розова каким-то глухим молчанием, словно бы здесь проходила какая-то невидимая черта, отделявшая дремлющий город с редкими желтыми прямоугольниками окон от какого-то потустороннего, за чертой привычных представлений, мира. Сашка часто слышал, что парк был разбит на месте старого кладбища, гранитные надгробия купеческих родов были пущены на строительные нужды, и по улицам можно было встретить бордюрные камни с чьими-то именами и датами рождения и смерти. Как всегда в таких случаях, водились рассказы о блуждающих по ночам в парке неприкаянных душах, жаждущих отмстить за святотатство, загадочных огнях, пробивающихся сквозь трещины в асфальте и прочая и прочая и прочая; но сам он лично ни с чем подобным никогда не сталкивался, хоть и жил неподалеку.
Сквозная аллея исправно освещалась фонарями, но свет их казался сейчас тоже каким-то нежизненным. Ветви деревьев были густо покрыты инеем; озаренные снизу на фоне небесной черноты, они не выглядели легким кружевом, как это бывает в зимний день; скорее, они походили на мохнатые водоросли в глубине водоема.
Парк остался позади, и он снова вышел на прямую улицу, по которой тянулся рельсовый путь. Сашка много раз в жизни проходил этим маршрутом, но сейчас его удивило, что за парком как будто попадаешь в другой город. Собственно, оно так и было, здесь начиналась старая, почти не реконструированная застройка, где когда-то снимали "Женитьбу Бальзаминова".
Здесь почему-то не было ни одного светящегося окна, только уличное освещение, словно бы все повымерли. Тишина сгустилась; казалось, она стала осязаемым эфиром, пробираться через который становилось все труднее и труднее.
Безжизненная трамвайная линия под острым углом уходила в проулок направо; добротные горбатые дома, окружавшие ее, довершали впечатление перехода в другой век. Деревья по бокам образовывали что-то вроде галереи, за которой открывалось кольцо, высокая насыпь и старая железнодорожная станция.
Внутри кольца, между черными покосившимися кольями, что разделяли огородные участки, сидела большая мохнатая бурая собака. "Только этого тут не хватало" — мелькнуло у Сашки, и он начал искать глазами поблизости палку, чтобы в случае чего отбиться. Когда он снова взглянул в сторону кольца, собаки уже не было видно; зато он заметил, что высоко над платформой неподвижно висит какой-то фонарь, похожий на прожектор на стреле башенного крана, и светит вниз, на железнодорожную станцию.
"Откуда там взялся кран? Быть его там не может..." — подумал Розов. Действительно, платформа стояла на узкой насыпи двухпутки, над которой протянулись высоковольтные провода контактной сети; где-то далеко внизу, за насыпью, стояли цеха канатной фабрики, и никаких небоскребов на этом пойменном, болотистом месте строить не намечалось. Прожектор висел в воздухе. Никакого шума, выдававшего присутствие летательного аппарата, уловить не удавалось.
"Вот это да!" Сашку увлекла мысль, что, возможно, ему довелось увидеть настоящее НЛО и — как знать — может быть, именно ему выпало разгадать эту величайшую тайну современности. Поэтому он не остановился, как, наверное, отреагировали бы многие на его месте, а прибавил шагу, чтобы рассмотреть это явление поподробнее.
Когда он поднялся по лесенке на платформу, открывшаяся картина полностью изменила его первое впечатление. То, что он считал прожектором, на самом деле висело не над станцией, а где-то далеко у самого горизонта. Пока он шел, лучи, идущие вниз и вправо, то есть к переезду, выросли, и стало видно, что они как бы струятся — свет волнами истекал из одной сияющей точки...
— И вот тут, — Сашка выдержал многозначительную паузу, — тут-то меня словно изнутри и озарило. Вдруг я понял, что вижу чего-то вроде метеорита или кометного тела, только летит оно на меня под небольшим углом, и лучи эти — газы и пыль, что срываются с поверхности от солнечных лучей и ими же подсвечиваются! Постоял я — смотрю, начал он опускаться вниз, а струи газов изгибаются, так что на прожектор уже не похоже, и куски большие стали отваливаться.
— А потом?
— Электричка пришла, сел в нее и поехал. Может, этот метеорит в другом полушарии упадет, так чего, от станции искать его идти?
— Да, — усмехнулся Геннадий, — осталось прикрутить к метеориту рельсовые пути, и доказательство обеспечено...
— Так ты же самого главного не знаешь! — не сдавался Михаил. Кроме Сашки, никто этого метеорита не видел! Ни астрономы, ни свидетели, ни в газетах не писали! То есть видно это было только от пересечения системы трамвайных и железнодорожных путей!
— А ты проверял?
— В смысле?
— Ну, ты пробовал отойти от станции, чтобы говорить, что с другого места его не видно?
— Так ведь не я его видел, а Розов. А он никуда не отходил.
— Значит, и с другого места его было видно, только не заметили. Вон ты вчера провода в вагон заносил и ящика под ногами не заметил. Кто тебя придержал, чтоб не свалился?
— Ну ты, ты. Так ты и должен за ящиками под ногами смотреть, раз провода не тащишь. А астрономы должны за небом смотреть. Куда они смотрели?
— Небо не вагон, за всем не углядишь...
3.
"За всем не углядишь..." — повторил про себя Сергей. Он неловко повернулся в тесном пространстве купе, и с одеяла скатился полуразвернутый рулончик осциллограммы для экспресс — анализа. Полотенце, расшитое серыми линиями: тонкие вдоль — отпечатки зайчиков, нервно реагирующих на трепет сигнала, широкие поперек — засветка между замерами. В начале рулона поперечные полосы шли часто. То была тарировка — священный момент для испытателя. От нее зависело, достигнет ли их экипаж магической цифры погрешности — пятнадцать процентов, или же эти недели их жизни, здоровья, изношенного металла со сгоревшей соляркой, вобравших в себя часы жизни сотен других людей — будут утеряны бессмысленно и навсегда.
Нельзя было вылезать за пределы погрешности натурного опыта в пятнадцать процентов, хотя и сделать ее меньше невозможно — слишком велико непостоянство свойств самого пути, кажущимся на вид таким незыблемым. Люди не могут видеть невооруженным глазом, как тонут в балласте концы рельс, образуя стыковую неровность, раскачивающую вагон на пути, не видят, как вспучивается грунт призмы, как течет от вибраций казалось бы мирно лежащий у ног щебень, как ползут вдоль пути рельсы при торможении. Сергею то и дело встречались работы, где авторы, сведя при помощи несложной математики разбросанные по всему полю графика точки в гладкие кривые, вылавливали разницу в пару процентов и считали народнохозяйственный эффект в масштабах страны. Проходило совсем немного времени, и новый опыт напрочь разбивал стройную систему выкладок; железная логика суждений оборачивалась абсурдом, а волшебные заклинания — "корреляционный анализ", "проверка по критерию Пирсона" и самое звучное и сокровенное — "эргодичность", призванные извлечь великую истину из малой выборки, но оказавшиеся вдалеке от материального итога, оседали и лопались, как пена в пивном бокале. В пределах погрешности опыта была страна миражей, призрачных надежд и воображаемых горизонтов, заманчивая ловушка для исследователей.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
