Небо ночное, чёрное. Вот на что я обратил внимание первым делом. Прежде всего, потому, что на этом небе подвижными были, кажется, ВСЕ звёзды — причём подвижными настолько, что это легко ловил даже невооружённый взгляд. Колкие бриллиантовые россыпи: белые, голубые, алые, жёлтые — плыли в вышине, как плывут облака, разом вальяжно и головокружительно; и как облака, они клубились, меняя форму созвездий. На добрую треть небосклона раскрылся павлиний хвост огромной кометы; в стороне, словно стесняясь соседства, осторожно пробирался меж россыпей меньших огней двурогий месяц, серый от озабоченности.
А внизу вполне соответствовали величию небес горы. Заснеженные, искристые, пьянящие не хуже молодого вина.
В Пестроте — той, что я знаю — гор нет. По крайней мере, таких. Чтобы за облака, чтоб в синеватых мантиях ледников, чтоб прикрывающие скальные декольте веерами облаков. В Лепестке, о котором я привычно думаю, как о доме, геологические процессы успешно заменяет воля риллу, поэтому горы выше полутора километров не просто редкость — они отсутствуют, как класс. Как и ураганы, и океаны, и ещё многое, слишком большое либо слишком затратное.
В местных горах на взгляд было километров десять, по самому скромному счёту. Впрочем, могу ошибаться. В обе стороны. Может, эти вершины поднимались на пятнадцать тысяч метров. Почему бы нет? Мне хотелось думать о них как о более высоких, чем на самом деле.
Небо. Горы. И...
Лорду Печаль вольно было называть это трактиром. У меня же первым делом выскочило иное сочетание: шагающий замок Хаула (напрочь не помнил, кто такой этот Хаул, но вот общее визуальное впечатление вытянуло именно такую ассоциацию). Дом был похож одновременно на горы — своим размером. И на небо — своим непостоянством. Он никуда не шагал, по крайней мере, в настоящий момент, но из всех архитектурных элементов в нём оставалась неизменной только высоченная башня с венчающим её хрустальным оком. Вращающимся, как телескоп, озирающим небо, горы, а в момент нашего появления — нас троих.
Ну, или пятерых, если коней тоже считать.
Времени на то, чтобы осмотреться, у меня имелось предостаточно, так как хрустальное око пялилось на нас минут пять, и всё это время высокие господа сидели в сёдлах, изображая изваяния из мрамора и льда. Я тоже никуда особо не спешил и просто вертел головой туда-сюда, заодно прислушиваясь и принюхиваясь. Слышно мне было только понемногу стихающее собственное сердце да ещё трудноописуемые звуки, с которыми трактир-обсерватория затягивал лишние окна и выращивал декоративные балкончики. А вот запахи... о!
Лес, где я бегал и ловил молнии воспоминаний ещё до того, как стать Ровером, не мог похвастать даже запахом стерильности; здесь же окрестности пахли завлекательно и многообразно. Больше всего пахло водой: льдом и снегом, снисходительными горными облаками, вчерашним дождём и понемногу собирающей силы росой. Сквозь эту водную пелену проступали глыбами запахи земли и камня: тяжёлые, капитальные запахи кремния, гранита, алюмосиликатов и разных прочих шпатов, — запахи пёстрые, как палитра второго дня творения.
Жизнью не пахло. Ни травинки, ни жучка, ни хоть погадки пролетавшей птицы. Зато мне показалось, что откуда-то сверху слабо, на грани доступного моим влажным ноздрям, ветер тянет к земле ниточки колких звёздных запахов. Совершенно невозможная штука.
Если бы меня спросили, на что похожи эти ароматы все вместе, я бы ответил, что так (или очень, очень похоже) пахнет свобода.
И тут со стороны трактира раздался скрип — вполне нетипичный. Слишком короткий.
— Добро пожаловать! — громко обрадовался выкатившийся из-за скрипнувшей двери потешный толстячок. Живая реклама достоинствам трактирной кухни, надо думать. — Прошу, прошу! Вы так давно не бывали у меня!
— Как у тебя нынче с винами, Циклоп? — поинтересовался лорд Печаль, покидая седло. Да уж, не слезая, а именно покидая: у меня сложилось ощущение, как от спуска по парадной лестнице. Как уж он умудрился обойтись без задирания ног и прочих неподобающих телодвижений — не ведаю. Может, какая-то специальная магия? — Конкретно говоря, с серебристыми.
— Предпоследний урожай удался на славу. Вы непременно должны его попробовать!
— Попробуешь вина, Ровер? — повернулась ко мне леди Одиночество.
Я ответил ей очередным реверансом.
Циклоп умилённо воззрился на меня обоими глазами. Вполне, к слову, человеческими, как и вся его внешность. (Даже его наряд с виду казался обычным людским — правда, из-за лишней цветастости он смахивал на шутовской).
— Ишь ты: четверолапое бессловесное, а дело понимает! Ну, прошу, прошу! Все под крышу! Вот сейчас сделаю конюшню, и сразу к вам присоединюсь...
8
Как ни хотелось мне понаблюдать за процессом "делания конюшни", пришлось засунуть любопытство куда подальше. Леди Одиночество строгим голосом сказала:
— Ровер, к ноге!
И я почёл за благо исполнить приказ, войдя в трактир вместе с высокими господами.
Стоп! Почёл за благо, значит?
Нечто внутри меня, отсечённое барьером добровольного забвения, но всё равно живое (не то ли самое нечто, которое позволило мне сохранить себя и на мосту, и во время дикой скачки по изменчивой реальности?) выстрелило очередной искрой воспоминаний.
— ...проходил подготовку актёра или аналогичную? Тебя готовили как шпиона?
— Те-арр, нет и нет, те-арр! Я не актёр и не шпион, те-арр!
— Тогда объясни, почему ты так легко откровенничаешь?
— Те-арр, потому что не хочу испытывать боль, те-арр!
Искра погасла, вонзившись в подушку темноты. Но след оставила всё равно.
Игры. Роли. Маски. Кажется, мне знакомо всё это... хотя не как актёру и не как шпиону. Но тогда — как?.. ох, лучше не спрашивать. Моё дело — отыгрывать Ровера. Так хорошо, как сумею. И искать... что? Вертится, вертится за пеленой забвения...
И тает, не успев вспомниться как следует.
Холл трактира Циклопа (почему, кстати, Циклопа? откуда бы такое прозвание?) напоминал сильно окультуренную пещеру. С совершенно невозможным сочетанием материалов. Уж на что я профан в геологии, но даже мне хватает ума, чтобы сообразить: сталагнатов из малахита в природе не встречается, невозможно и сочетание плавно переходящих друг в друга яшмы с базальтом и горным хрусталём. Неведомый мастер потрудился на славу, создавая ощущения естественности и уюта — но разум и только разум мог заявить во весь голос, что ничего естественного вокруг нет. Всего здесь коснулась если не рука, так преображающая реальность магия.
И если это сделал Циклоп, он должен быть мастером Земли.
Впрочем, я опять пытаюсь подогнать реальность под шаблоны. Ну с чего я взял, что только власть над стихией способна создать подобное? Наверняка существуют и иные способы.
Стоп ещё раз. А вот эта мысль, о других способах...
И опять я то ли не успел, то ли не смог добраться до сути. Отвлекли.
— Ровер, посмотри на меня.
Повинуясь собачьей натуре, я посмотрел.
Леди Одиночество вольготно расположилась на одном из каменных кресел. Да, каменных, но при этом больше похожих на изделия из дерева своими изящно выгнутыми формами и, надо полагать, удобством также способных потягаться с деревянными. За её спиной стоял лорд Печаль, положив руки на резную спинку кресла своей сестры. Он тоже смотрел на меня в упор.
И именно он начал ментальную атаку.
Как ни далёк я был от мысли недооценивать таланты высоких господ, всё же такого натиска не ожидал. Воля Печали смела мои внешние барьеры быстрее, чем морская волна смывает замок из песка, построенный ребёнком. Он ворвался в сущность Ровера, как штормовой ветер в разбитые им же окна... и приостановился в растерянности, не обнаружив кроме Ровера ровным счётом ничего. Могущество сыграло с ним злую шутку: Печали явно не хватало тонкости и искусства... что, впрочем, с лихвой компенсировала мощь. Он взялся за поиски, и леди Одиночество помогала ему в трудах. Ну а я развлекался вовсю, подкидывая этой паре подлинные сенсорные оттиски, запомнившиеся мне благодаря недавней скачке, и тупиковые ассоциативные цепочки.
Впрочем, развлечение быстро перестало быть таковым. При всём недостатке изощрённости высокие господа не являлись глупцами и учились поразительно быстро, не без успеха копируя мои собственные методы работы в ментале. Они узнавали обо мне всё больше, а я мало что мог противопоставить их воле. До тех пор, пока леди не коснулась непроницаемо чёрной стены, скрытой за не столь плотной и прочной пеленой забвения, — стены, на которую даже я сам раньше не обращал внимания.
Прикосновение Одиночества изменило всё.
Из-за стены хлынули, наполняя меня до краёв и перехлёстывая за них, целые океаны энергии. Высокую госпожу отшвырнуло, как котёнка — ну, не всё же этой паре пользоваться эффектом неожиданности! Лорд Печаль выхватил ментальное отражение своего солнечного клинка и потому устоял, да ещё и сестру поддержал. Но давить, как прежде, они уже не могли. Наметилось некое равновесие: я витал вокруг могущественной парочки, пребывая сразу со всех сторон, а они наносили удары вслепую. Их преимущество в Силе перестало подавлять меня, но и мне не хватало власти, чтобы просто вышвырнуть атаковавших из предполья моего разума.
Ну что ж, маг тем и отличается от волшебника, что не кидается чистыми энергиями. Раз я недостаточно силён (пусть и гораздо сильнее, чем думал), попробую хитрость.
Сделав вид, что понемногу слабею, я слегка уменьшил натиск. Со всех сторон, кроме одной. Лорд и леди в момент заглотили наживку и ринулись к точке наибольшего сопротивления. Я немного поупирался, но в итоге позволил им прорваться сквозь одну, вторую, третью препону... проломиться ещё дальше...
И вырваться из моего ментального пространства, мгновенно ощетинившегося такими блоками, что даже знаменитая Ранкаст Длорр, Перевальная Твердыня, утратила бы в сравнении с моей обороной ореол неприступности.
...короткий, хриплый, низкий рык — скорее, рявк — вырвался из моей глотки в адрес сидящей и стоящего. После чего я повернулся к высоким господам боком и улёгся, расслабив тело, но держа наготове Силу. Внутри по-прежнему бурлило и переливалось целое море, свитое из струй чистой тьмы. Море неисчерпаемое, потому что при необходимости в него влились бы новые тёмные струи из необозримо громадного океана. Смутное знание о том, откуда взялся этот океан, колыхнулось за чёрной гранью забвения — и снова замерло.
Не время сейчас тревожить тщательно укрытую память. Не время! Слишком много сил и внимания требует момент.
— Что скажешь? Подтвердились ли твои догадки, брат?
— Потом.
— Почему? — искреннее недоумение. Потом что-то наподобие страха. — Или ты полагаешь, что это существо может понимать не только Общую речь, но и...
— Я полагаю, что его способность к пониманию сказанного вслух подобна его способности к перемене внешних форм. То есть неисчерпаема.
— Но ведь это...
— Потом, принцесса.
Увенчанная инеем гордая голова неохотно склоняется, выражая согласие.
А лорд Печаль проницателен. Я вспоминаю его диалог с леди Одиночество на дороге. Тот самый, который моя слишком цепкая память сохранила, несмотря ни на что. Вспоминаю — и мысленно ставлю зарубку: выяснить, кто такие Бесформенные и за кого пара высоких господ принимает меня. Взгляд со стороны... это может оказаться очень любопытно. И полезно.
Неисчерпаемая способность к пониманию сказанного вслух? Сейчас я не помню этого... но если я обладаю ею, значит, я ею пользуюсь. Так пьяница, забывшийся от вина, порой безошибочно находит дорогу к дверям своего дома. И во мне сейчас тоже свиваются в один не рвущийся шнур: способность управлять Силой — без понимания источника этой Силы; способность проникать в смысл слов, менять свои плотные формы, запоминать и анализировать происходящее вокруг — без ясного понимания собственной природы. Кличка, данная троллем, мастером-хранителем моста через реку певучих смыслов: Ровер — надёжно защищает меня от меня самого. Хотя я и не помню, для чего мне эта защита.
И хорошо.
Точнее, не так. Это не хорошо, нет. Не совсем...
Это правильно.
— А вот и я, любезные мои гости! — чёртиком из табакерки выскочил Циклоп. Откуда? Кто ж знает... уж точно не я. Дверь не скрипела, значит, хозяин воспользовался иным путём. — Что ж вы сидите в холле? Извольте пройти в покои. Я приготовил их специально для вас: ванна с ароматом можжевельника и лунной пыли для лорда, бассейн с цветами сирени и медовой росой для леди. И свечи, на фитилях которых танцует морской рассвет — редкость по нынешним временам, но для вас мне ничего не жаль. А что угодно вашему лохматому спутнику? Нет-нет, позвольте, я угадаю... ванна с полярным льдом, ради контраста дополненная дыханием тропического бриза, а затем парное мясо молодого барашка, замоченное в сухом золотом вине трёхлетней выдержки? О! Поистине королевский выбор!
В голосе Циклопа, начавшего спич о ванне с полярным льдом, мне почудилась мгновенная нота неуверенности, но это мгновение быстро миновало. Говоря о королевском выборе, хозяин уже был совершенно искренен и прямо-таки лучился радостью.
Кстати, его уверенность в своей способности угадать, что именно придётся мне по нраву, кое-что мне напомнила. Вот только что именно?
До чего неудобная это штука — сознательная амнезия!
...моя комната оказалась самой дальней по коридору. Очень удачно. Потому что меня весьма заинтересовал разговор высоких господ о моей скромной персоне, и, проходя мимо дверей в их покои (отдельные), я аккуратно уронил около каждой по шерстинке.
Собака линяет. Что тут такого? Надеюсь, маленькая хитрость осталась никем не замечена. В смысле, если упавшая шерсть будет замечена, это ещё ничего. А вот если кто-то видел, как мои шерстинки своим ходом просочились за порог в интересующие меня помещения, это было бы... неловко. Да. Я понятия не имел, где именно состоится разговор — у лорда или у леди, поэтому и "наследил" около обеих комнат.
Ждать долго мне не пришлось. Я всё ещё бултыхался в своей ванне, подумывая, правда, вылезать (вода со льдом — это приятно, но только до определённых пределов), когда лорд Печаль соизволил перейти в комнату своей сестры и без промедления наложить тяжёлые, плотные чары на всё: пол, стены, потолок, вентиляционные щели и оконные проёмы. В тот момент, когда чары активировались, я почти перестал чувствовать свою шерстинку — ту, что находилась в защищённом помещении. Но не расстроился. Потому что когда чары были сняты, моя связь с кусочком меня восстановилась, а вскоре я получил возможность подобрать шерстинку и насладиться плодами своих магическо-шпионских ухищрений.
Шерстинка запомнила только звук. Ни подтекстов, ни выражений лиц, ни поз, не говоря уже об аурах и тончайших перепадах магического фона, я считать не смог. Увы. Но я далеко не мастер магии подобий, в конце-то концов; до Сунь У-куна мне далеко — вот он творил со своей шерстью вещи куда более впечатляющие. Смертельно впечатляющие, да. (Сунь У-кун? а это ещё кто? проклятая амнезия...). В общем, мой добычей стал только звук. Но что-то — гораздо лучше, чем ничего. К тому же воссоздать общий смысл мне всё же удалось.
