Я умею прощать

К тому моменту, кстати, я уже всеми фибрами души прочувствовала, что это на самом деле радость и ни с чем не сравнимое счастье. Я уже искренне и самозабвенно любила своего еще не родившегося ребенка. Готова была подолгу сидеть в вечерней тишине, гладить себя по животу и нашептывать ему нежности. Мне кажется, моя девочка меня уже тогда понимала и отвечала на мои чувства взаимностью, время от времени возмущаясь через чур активному образу жизни своей мамочки. В этом они с Матвеем были единодушны, с одной лишь разницей, что Матвей выражал свое отношение словами, а кроха — пинками. Но и это вызывало у меня умиление. Один такой большой, вторая — еще даже не родилась, а уже такое взаимопонимание.

И вот, когда я наконец-то осознала свою любовь к крохе, мне стало еще страшнее рассказывать что-то матери. Если раньше я волновалась в основном только за свое душевное состояние, то теперь это переросло во вполне осознанное желание уберечь своего ребенка от едких, оскорбительных слов. Я была абсолютно уверена, что кроха уже все понимает, и негативные эмоции ей совершенно ни к чему.

Остановившись перед дверью материнского дома, я судорожно сжала руку Матвея. Еще минута — и это случится. И пути назад нет. Только вперед. Матвей поцеловал меня в уголок губ и нежно погладил по животу, будто бы стараясь приободрить нас обеих — и меня, и малышку.

— Все будет хорошо, дамы. Мы справимся, — улыбаясь произнес он и нажал на звонок.

Сначала все выглядело даже забавно. Я почти злорадствовала, наблюдая, как стремительно округляются глаза матери при виде меня. Как неловко она отступает назад, пропуская нас в дом. Медленно хватается одной рукой за край комода, а второй тянется к груди. Прикрывает глаза, чтобы через долю секунды вновь их открыть, будто в надежде, что это все галлюцинация. И убедившись, что мой живот не исчез, как по мановению волшебной палочки, кривит губы в презрительной ухмылке:

— Ну, и дура же ты! Вся в своего папашу неудачника!

— Даже так, — приторно улыбнулась я. — Забавно.

— Тебе забавно? — сорвалась на крик мать. — Забавно осознавать, сколько денег твоя мать выкинула на ветер, вложив их в будущее неблагодарной мерзавки?

— Екатерина Георгиевна, может быть, вы хотите выставить нам счет? — прервал ее гневную тираду Матвей и, притянув меня к себе, успокаивающе погладил по животу.

— Молчи, сопляк! Надеешься, что твой папаша оплатит то, что ты забрюхатил эту... дрянь? — Выплюнув последнее слово, мать демонстративно расхохоталась и, резко развернувшись на высоких каблуках, продефилировала в гостиную.

Я старалась сохранять внешнее спокойствие, хотя в душе все бурлило от негодования. Матвей решительно направился вслед за матерью, жестом приказав мне оставаться на месте. Безуспешно. Будто он меня не знает. Через долю секунды я уже присоединилась к ним в гостиной.

— Университет ты, я так понимаю, бросила? — равнодушно спросила мать, едва я успела появиться в дверном проеме. Она уже успела взять эмоции под контроль и, вальяжно усевшись на диване, изображала респектабельную даму, готовую вести великосветские беседы. Только тема была не слишком подходящей.

— Почему же? Через пару недель у меня защита.

— Хоть так, — хмыкнула она, покачав головой. — На красный диплом, само собой, надеяться не приходится.

— Ошибаешься.

Она слабо улыбнулась и вновь перевела взгляд на мой живот.

— Я, конечно, узнала последней?

— Конечно.

— Когда уже ничего нельзя с этим поделать, — констатировала она.

Я усмехнулась и кивнула в знак согласия.

— Зачем мне было непрерывно выслушивать твои настоятельные рекомендации сделать аборт?

— Самое умное, что ты могла сделать в сложившейся ситуации — это аборт.

— Вот видишь, как я тебя хорошо знаю.

— Зато я в тебе ошибалась! Не думала, что ты можешь настолько нелепо сломать себе жизнь.

— Глупости. Ладно, теперь ты в курсе. Твое мнение мы тоже уже знаем. Вероятно, на этом стоит прервать данный визит, — отчеканила я и направилась к выходу. — Матвей?

— Да, поехали.

Матвей поставил коробку с тортом на журнальный столик перед матерью.

— А это, Екатерина Георгиевна, маленькая компенсация за моральный ущерб. Наслаждайтесь. Думаю, к Вашим финансовым претензиям мы еще вернемся, — деловито отчеканил он и вышел вслед за мной из гостиной.

На самом деле, как ни странно это звучит, но после визита к матери у меня будто камень с плеч свалился. Ожидание было гораздо тягостнее, чем сам разговор. Я ведь вовсе не питала напрасных надежд, уж слишком часто мне доводилось переживать их крушение. А это не слишком приятно. Просто у моей матери всегда были свои планы относительно жизни единственной дочери. И в деле их осуществления ничье мнение кроме ее собственного в расчет не бралось.

Она воспринимала меня чем-то вроде загородного дома, который возводится для себя любимой в соответствии со своими собственными вкусами. Естественно в строительство нужно вложить массу времени, денег и усилий, но зато в последствии этот дом будет служить хозяину не только надежным и уютным пристанищем, но и предметом гордости, наглядным подтверждением собственной состоятельности и успешности.

Только ведь никому не придет в голову спрашивать у фундамента, а что же он хочет, чтобы на нем построили, в какой цвет нужно покрасить стены и сколько окон должно быть в доме... Так и со мной...

В планы моей матери вовсе не входило ни мое раннее замужество, ни тем более беременность... Я должна была строить карьеру, всеми силами добиваться известности на журналистском поприще, а еще прославлять свою мать как непревзойденную бизнес-леди.

Матвей не слишком вписывался в данную "идиллическую" картину, но ему повезло родиться в состоятельной семье, и его отец мог быть чем-то полезен моей матери. Мог... но пока особого рвения не выказывал... Мою горячо любимую матушку постигло разочарование. Но ведь я-то по-прежнему оставалась в ее распоряжении. Пусть, замужняя, но все же не менее целеустремленная и перспективная, чем и раньше. Разве могла она предположить, что я выкину такой фортель и забеременею. Кто угодно, только не ее здравомыслящая Кира!

Но факт остается фактом. Мы с Матвеем приехали к ней сообщить "потрясающую новость". Так сказать, выполнили свой долг и спустя несколько минут убрались восвояси, оставив безутешную мать, горевать над крушением своих надежд в одиночестве.

Налаживать с ней контакты пока казалось нецелесообразным. Лишняя нервотрепка мне была ни к чему, и без того хватало волнений. В ближайшее время предстояло собраться с силами и все-таки выйти на защиту диплома во всеоружии.

Собралась. Вышла. Защитилась. И на радость Матвею притихла, усевшись на диване с пособиями для молодых родителей. А еще через месяц родилась наша дочь — крошка Алиса.

Вероятно, так говорят все матери, но моя девочка — самый прелестный ребенок, которого мне когда-либо доводилось видеть. Даже младенцы с открыток Анны Геддес на фоне нее смотрятся гадкими утятами, я уж не говорю о тех, что рекламируют памперсы по телевизору.

Белокурый ангелочек с любознательными зелеными глазками, пухлыми губками и совершенно очаровательными щечками. Она сразу стала всеобщей любимицей. Иначе и быть не могло. Разве смог бы кто-то устоять перед этим чудом? Мать Матвея почти поселилась у нас, не желая надолго расставаться с внучкой. Его отец не придумал ничего оригинальнее, кроме как купить яхту и назвать ее "Алиса". Сам Матвей в свободное от работы время буквально не спускал девочку с рук, даже памперсы научился менять раньше меня самой. Правда, через несколько месяцев страсти по младенцу поутихли и мы с Алисой оказались предоставлены сами себе.

Меня слегка обижало, что моя собственная мать осталась безучастна к такому знаменательному событию как рождение внучки. Но я старалась принимать это как данность. Ведь было заведомо известно, что мои действия она, мягко говоря, не одобряет. Только я ведь ее дочь. Единственная. А она даже не поинтересовалась именем малютки, когда ей сообщили о ее рождении, я уж не говорю о росте и весе... Просто равнодушно ответила:

— А. Ну, и отлично. Поздравляю.

Глупо как-то получилось. Неправильно. Даже мерзко.

Временами я жутко ее ненавидела. А иногда, глядя на Алису, жалела... из-за того, что она из-за собственного тщеславия лишает себя счастья познакомиться с этим чудом. Вряд ли моя мать чувствовала себя счастливой вдали от нас. Но ведь это было только ее решение, а вовсе не мое.

Может быть, стоило позвонить ей снова, пригласить в гости. Только мне тоже не чужда гордость. Я уже сделала первый шаг к примирению, сообщив ей о рождении внучки. Она же продолжала изображать оскорбленную невинность, или даже праведное негодование. Я убеждала себя, что мне нет дела ни до того, ни до другого. Мне ведь не привыкать...

Прошло несколько месяцев, Алиса заметно подросла и стала еще красивее и любознательнее. Научившись ползать, моя малышка пыталась сунуть свой крошечный носик везде и всюду, не давая мне ни минуты покоя. А всех любвеобильных родственников будто корова языком слизала. Матвей, конечно, оказывал посильную помощь, но ведь большую часть времени ему приходилось находиться на работе. Я начала подумывать, что нанять домработницу, было бы не такой уж плохой идеей. Тем более, что сама я как ни старалась, но особых успехов в домашних делах не достигла.

Начались долгие и мучительные поиски подходящей женщины. Я же не могла пустить в свой дом кого попало.

Помню, я пыталась одновременно погладить белье и занять Алису погремушками. Почти сверхъестественная задача.

В дверь позвонили. Я уже успела заметить, что домработницы имеют обыкновение являться на собеседование в самый неподходящий момент, и это порядком раздражало. То, когда я меняла памперс Алисе, то, когда у меня на плите в любую секунду грозилось убежать молоко. Нет, это не я такая безалаберная, а они приходили то на полчаса раньше, то на час позже назначенного времени. Но новая кандидатка, явно намеревалась побить все рекорды. Во-первых, она позвонила в дверь, хотя это было категорически запрещено и не меньше сотни раз оговаривалось в агентством. Для связи был телефон, стоявший на вибро-вызове, и ничего кроме него. Во-вторых, ей было назначено на два часа, когда Алиса должна была уже крепко спать. Но нет же... Катастрофическая непунктуальность, вероятно, отличительная черта всех домработниц.

Подхватив Алису на руки, я пошла открывать входную дверь, намереваясь сразу же дать очередной кандидатке от ворот поворот. Да, я искала идеальный вариант, и на полумерки категорически не соглашалась. Стоит ли меня в этом винить?

Распахнула дверь и уже почти открыла рот, чтобы произнести успевшую набить оскомину фразу: "Извините, Вы нам не подходите", и замерла. На пороге стояла моя мать, держа в руках большого плющевого медведя.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Я нерешительно отступила назад, безмолвно приглашая мать войти. Та, чуть замешкавшись на пороге, окинула меня мрачным взглядом и усмехнулась. Кажется, увиденное не слишком ее воодушевило.

— Мадонна с младенцем. Вот какую роль, значит, ты решила сыграть в этой жизни? — брезгливо поморщившись, озвучила она свои мысли.

Надежда на то, что мать пришла с покаянной головой, улетучивалась с каждой секундой. Да, моя наивность по-прежнему била все мировые рекорды. Я все еще была склонна выискивать в собственной матери некое подобие мягкости и человечности. Но ей все эти эмоции с лихвой заменяла непоколебимая уверенность в собственной правоте.

Подавив негодование, я погладила дочь по белокурой головке, интуитивно ища у нее поддержки. За прошедший год это вошло у меня в привычку. Еще не успев родиться, моя крошка стала для меня той соломинкой, за которую я словно утопающий хваталась в трудную минуту.

— И я тоже рада тебя видеть. Проходи.

Мать недовольно фыркнула и зашла в прихожую. Неловко помяв в руках плюшевого медведя, оглянулась по сторонам, вероятно, раздумывая, куда бы его положить. Оказалось, некуда.

— Как назвали? — поинтересовалась она, кивнув на Алису. Так равнодушно, будто речь шла не о ее же внучке, а о соседском щенке.

— Алиса. — Кажется, мне удалось не выдать лишних эмоций. Ни к чему все это. Совершенно ни к чему.

— Красивая девочка. Ты тоже была красивой.

— Спасибо. Проходи в гостиную. Подожди нас там, — стараясь изобразить вежливость, предложила я и направилась в кухню. — Чай, кофе?

— Шампанское.

— Есть что праздновать? — криво усмехнулась, не оборачиваясь. Мать бы оценила мое выражение лица. Но я не собиралась доставлять ей такое удовольствие.

— Ну, а как же? Знакомство с внучкой. — Мне показалось или ее голос действительно дрогнул?

— Хорошо. Будет тебе шампанское.

Выключив утюг, я достала из холодильника бутылку и присоединилась к матери. Вероятно, мы представляли собой забавную картину. Она, такая утонченная, в брючном костюме от какого-то известного кутюрье, с аккуратной укладкой и макияжем. Лицо — шедевр пластической хирургии и косметологии. Фигура завсегдатая фитнес-центров и спа-салонов. Идеальная от кончиков наманикюренных ногтей до набоек на высоченных шпильках. И я, в старой футболке и потертых джинсах, с кое-как собранными в хвост волосами. Какой уж тут маникюр и макияж? Правильно, никакого. Вместо них неугомонная Алиса на коленях.

Конечно, я не оправдала ожиданий своей блистательной матери. Может быть, она надеялась увидеть опровержение собственным мрачным прогнозам, явившись ко мне? А вот не повезло... Не слишком удачный момент она выбрала для визита. Приди она вечером, к возвращению Матвея с работы, картинка была бы иная. Прелестница Кира в модном платье, с аккуратной прической и легким макияжем встретила бы ее во всеоружии. Но матери удалось застать меня врасплох. Поэтому пришлось блефовать.

— Ей не пора спать? — слегка раздраженно спросила она и, сделав глоток шампанского, изящно закинула ногу на ногу, будто бы любуясь своими туфлями.

Я отрицательно покачала головой, мрачно отметив про себя, что после визита матери мне снова придется перемывать полы.

— Ну, ладно. Думаю, мы и при ней можем поговорить.

— Говори.

— Ты себя в зеркало давно видела?

— Недавно, — приторно улыбаясь, проворковала я.

— Ну, и как? Нравится тебе это жалкое подобие женщины в отражении?

— Нравится.

— И Матвею оно нравится?

Тишина. Кажется, даже Алиса на мгновение перестала ерзать у меня на коленях, почувствовав повисшее в комнате напряжение. Что я могла сказать? Какой ответ ждала от меня мать? Думаю, ее вполне устроило мое молчание. Она, как никто другой, умела вытаскивать наружу самые затаенные страхи своей дочери. Кто, если не она?

— Рождение ребенка, еще не повод ставить крест на себе. У тебя диплом с отличием. Престижная профессия. Зачем делать из себя домохозяйку?

— С минуты на минуту должна придти на собеседование очередная домработница, — зачем-то сообщила я.

Но, кстати, после этих слов мать заметно расслабилась и, будто торжествуя победу, осушила одним глотком фужер с шампанским.