— Да.
— И чем занимаешься?
— Тем же.
Я пока что сидела тихо, как мышь в сыре, изучая остальных. Рядом с хозяином женщина чуть за сорок — рыжие, стянутые в тяжелый узел, волосы подернуты инеем седины, в глубине серых глаз затаенная усталость — чем-то неуловимо напоминает тётю Виату, наверное, такая же хозяйственная и, похоже, она-то и есть стержень труппы. Слева от неё хрупкая блондинка, почти девочка, скорее всего дочь — те же серые глаза, да и в чертах лица заметно сходство. Она днём Эвельду играла, а горе-лютнист — Лерна. С ним всё понятно — первый красавец, любимец женщин, играет благородных рыцарей и, судя по устремленному на меня отрепетированно-чарующему взгляду голубых глаз, искренне считает себя совершенно неотразимым.
'Нет, красавчик, не стоит на меня так пялиться. Поищи другую рыбку для своей удочки'.
Но взгляд, опробованный на старосте, я показывать не стала. Незачем пугать парня, а то нас точно не возьмут.
Напротив красавца сидела роскошная черноглазая брюнетка, откровенно поедавшая глазами Кариса, удивительно, как на нём ещё одежда не задымилась.
Я снова прислушалась к разговору. Карис сразу нашёл нужный тон: ответы краткие, чёткие, и самое главное, без ненужных подробностей. Чем меньше они будут знать — тем лучше.
— Только ножи, больше ничего?
— Пою, могу играть на сцене.
— А она? — хозяин посмотрел на меня.
Я мгновенно насторожилась, но не подала виду и приветливо улыбнулась.
— Сестра. Работаю только с ней. Я должен доверять помощнице.
Мужчина явно заколебался. Метатель ножей — одно, а ещё одна женщина — совсем другое. Скорей всего, предпочёл бы предложить Карису кого-нибудь из своих.
Я воспользовалась паузой:
— Пою, играю. Лучше всего кормилиц, старух, могу и ведьм.
При этих словах брюнетка заметно расслабилась. Все главные женские роли, точно, за ней. Кроме Эвельды — там нужна блондинка. Что ж, если она решит, что я не соперница, у нас уже будет один союзник.
Блондинка, наоборот, уставилась на меня во все глаза. Похоже, не могла понять, почему я такие странные роли выбрала.
Чтобы окончательно развеять все сомнения, Карис пристально посмотрел на лютню.
— Можно?
Хозяин кивнул, и парень передал брату инструмент. Карис возился с ним минут десять, но всё-таки сумел настроить на приличный лад. После первых же нот вся труппа притихла и насторожилась.
— Мили дорог без конца, (3)
Крепости, лица людей —
Доля бродяги-певца,
Ставшая долей моей.
Ночь переходит в восход,
День переходит в закат —
Путь мой уходит вперед,
Нету дороги назад.
Песня, сказание, быль —
В годы минувшие взгляд.
Шепчет их строки ковыль,
Звезды, мерцая, звенят.
Дождь их мелодию льет,
Буйные ветры поют.
Песни — богатство мое,
Плата за хлеб и приют.
Правда для многих горька,
Я же вранья не пою.
Часто удар кулака —
Плата за песню мою.
Знаю я, как солона
Кровь на разбитых губах.
Это ничья не вина —
Это такая судьба.
На сей раз Карис просто превзошёл самого себя. Заслушалась даже я, а про труппу и говорить нечего. Девочка вот-вот заплачет, рыжик так и застыл на лавке: крыша рухнет — он и не заметит. Зато у хозяев лица стали какие-то отрешённо-просветлённые, наверняка, свою бродячую молодость вспоминают. Даже героя-любовника проняло: что-то такое возвышенное в глазах промелькнуло.
...Пусть за душой ни гроша —
Хватит и хлеба куска.
Только была бы душа
Вечно смела и легка.
Был бы на песню ответ —
Взглядом ли, взмахом руки.
Только б оставить свой след
В памяти, в душах людских.
В битве извечной со Злом
Песня острее меча.
Строки легенд о былом
Нынешней болью звучат.
Каждая песня — как бой.
Кровь на губах солона.
Это дано мне судьбой —
Души будить ото сна.
Последний перебор словно растаял в задымленном воздухе, и в трактире наступила мёртвая тишина. Минуту спустя посетители, словно очнувшись, застучали по столам кружками, требуя ещё песен, а хозяин труппы привстал и протянул Карису руку.
— Шалис Раин.
— Карис Лиат.
— Дарейя, можно Дара, — назвалась я, облегчённо вздохнув про себя. Теперь у нас есть работа.
Тем временем хозяин представил нам остальных. Женщина рядом с ним, оказалась его женой Веретой. Блондиночка и рыжеволосый парнишка, усыпанный веснушками, как булка маком — их дети: Фелла и Авет. Красавицу-брюнетку звали Айрена, а героя-любовника — Ронат. Последний член труппы, высокий худощавый мужчина, с растрепанными светло-русыми волосами, лет под под пятьдесят — Севет, сидел в дальнем углу, с отрешённо-вдохновенным лицом черкая пером по бумаге и почти ни на кого не обращая внимания. На мгновение оторвавшись от своих записей, он только скользнул по нам рассеянно-добродушным взглядом зеленовато-серых глаз и снова принялся писать.
Как выяснилось чуть позже, мы попали к ним очень вовремя: труппа почти завершила выступления в Светлене и послезавтра собиралась уезжать.
Карис с хозяином отошли к стойке — начинался деловой разговор, а меня засыпали вопросами женщины. Особенно старалась брюнетка, и причину столь жгучего интереса не нужно было даже угадывать. Я постаралась расписать наши таланты как можно красочнее, неназойливо дав понять, что посягать на чужие роли мы не собираемся.
Между тем, беседа брата с хозяином закончилась, похоже, удачно, потому что к столу они вернулись вполне довольными. Поскольку своей цели мы добились, мне не хотелось задерживаться здесь ни одной лишней минуты, но пришлось просидеть для приличия ещё четверть часа.
Выйдя на улицу, я вздохнула полной грудью. Хотя воздух в Светлене нельзя было назвать чистейшим (попадались время от времени те ещё ароматы), но после душного трактира он был настоящим спасением.
Я уже хотела спросить, на чём же Карис сторговался с почтенным Шалисом, но тут на меня навалилась дикая усталость (столько дней в седле, да ещё и в трактире порядочно понервничала), и неудержимо захотелось спать. Я попыталась преодолеть себя — до нашей гостиницы было ещё довольно далеко, но после того, как споткнулась в третий раз, Карис попросту подхватил меня на руки. Я уронила голову ему на плечо и задремала.
На постоялый двор он меня принёс, это я ещё помнила, а вот как до кровати добралась — уже нет.
Правда, долго спать мне не пришлось. Посреди ночи сердце сжалось от острой тревоги, я приподнялась на локте, и всё поняла по прерывистому, тяжёлому дыханию рядом — у Кариса начался очередной приступ.
Через секунду я уже была на ногах. К счастью, Карис, когда раздевался, забыл задуть свечу, и мне не пришлось тратить драгоценное время. Зелье стояло тут же, и я почти мгновенно оказалась у его кровати.
Судя по слегка побледневшему лицу и чуть расширенным зрачкам, приступ был всё же не такой сильный, как в предыдущий раз, но едва Карис попробовал приподняться, как упал обратно на подушки.
— Не могу... Голова раскалывается...
Я отставила кружку и присела на край кровати, поближе к изголовью. Нет, вытаскивать боль второй раз я не рискну, но кое-что другое попробовать можно. Я очень осторожно коснулась ладонями неистово бьющихся жилок на висках Кариса, сосредоточилась и попыталась передать ему часть своей силы. Не получилось. Видно, за прошедшее время я тоже изрядно вымоталась.
И тут мне в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль: а что, если... Не медля ни минуты, чтобы не передумать, я сделала то, на что раньше при Карисе никогда не отваживалась: разбудила своё 'второе я' — Дару-волчицу.
Поменять облик трудно только вначале. Чем чаще это делаешь, тем легче получается. Самое важное — помнить, что ты человек, хоть и в волчьей шкуре.
Гораздо сложнее — разбудить дух волка, оставаясь человеком, но мне это удалось. Я чувствовала, как меня заполняет жизненная сила зверя. Карис, пытавшийся по своему обыкновению возражать, умолк на полуслове, остановив взгляд на моём лице.
Я в это время полностью отрешилась от внешнего мира, став проводником, мостиком между 'Дарой-зверем' и Карисом. Силу я отдавала медленно, по капле, опасаясь навредить брату. Через некоторое время (не могу сказать точно, сколько прошло), яростный стук крови под моими ладонями начал понемногу смягчаться.
Дождавшись ровного, спокойного ритма, я вернулась из-за Грани и медленно опустила руки. Меня ещё хватило, чтобы взять со стола кружку с зельем и заставить Кариса его выпить, так, на всякий случай. Но сделать два шага до своей кровати сил уже не было, так что брату пришлось немного потесниться.
На следующее утро, ещё спросонок, в моей голове назойливо веnbsp; Дождавшись ровного, спокойного ритма, я вернулась из-за Грани и медленно опустила руки. Меня ещё хватило, чтобы взять со стола кружку с зельем и заставить Кариса его выпить, так, на всякий случай. Но сделать два шага до своей кровати сил уже не было, так что брату пришлось немного потесниться.
ртелась одна-единственная мысль: 'Что я ему скажу?'
Умывалась и одевалась я как на иголках, поминутно поглядывая на дверь, а вот расчёсывание меня немного отвлекло. Непослушная грива, как всегда, принялась испытывать меня на прочность. Кое-как продрав гребнем половину волос, я начала с нескрываемой нежностью поглядывать в сторону дорожного мешка: кажется, где-то на дне лежали ножницы. И тут же представилась упоительная картина: я с обрезанными до плеч волосами. Искушение было безумно сильным, и я почти поддалась, но в это время за спиной осторожно открылась дверь.
Карис окинул взглядом комнату, меня, раскрасневшуюся и сердитую, с застрявшим в волосах гребнем, усмехнулся, поставил на стол поднос с завтраком, и не торопясь, направился ко мне.
Я тряхнула головой и обиженно заметила:
— Будь у тебя такие волосы, ты бы не ухмылялся.
— Плохо спала? — насмешливо спросил брат, берясь за гребень.
— Твоими молитвами, — буркнула я. — Мог бы и спасибо сказать.
— Ты сразу заснула. Спасибо, — Карис притянул меня к себе, обнял и легонько, почти неощутимо, поцеловал в висок. — Только больше так не делай, хорошо?
Я резко дёрнулась, но он не отпустил.
— Я ничего такого не делала, тебе помогло, это самое главное.
— А то, что у тебя тогда глаза светились янтарём, как у волка, ничего не значит?
— Ты... видел?
— Трудно было б не увидеть.
Я застыла. Карис сразу же ощутил охватившее меня напряжение, что-то неразборчиво сказал, и повернул меня лицом к себе. Тёплые пальцы коснулись подбородка, заставляя поднять голову. Я медленно, нехотя, взглянула ему в лицо. В зелёных глазах не былnbsp;Когда парнишка добрался до нас, Карис опустил на поднос два медяка и отвёл мальчугана в сторону. Через десять минут брат вернулся с довольной улыбкой.
о ни следа страха или сомнений — только нежность и понимание.
— И давно ты узнал? — я затаила дыхание.
— Да сразу после того. Пока ты в себя приходила, мне Ведана всё объяснила. Велела молчать и тебя не торопить, сказала: 'придёт время — сама всё расскажет'.
Рухни сейчас Солнце, я бы не испытала потрясения сильнее. Он почти пять лет знал всё и молчал, а я тряслась, как заяц: 'только бы брат не узнал'. С плеч свалилась не то, что гора — целый горный хребёт. — А с тобой такого не было?
Судя по его изумлённому виду, эта мысль Карису и в голову не приходила.
— Нет, ни разу.
— Странно...
Да, тут было над чем подумать.
Это что же получается: я оборотничество унаследовала, а Карис — нет? А почему, родители-то у нас общие. А, может, в нем больше от мамы? Хотя внешностью он вообще не в родителей пошёл, сам по себе.
— Не ломай голову. У нас и без того куча дел.
О Богиня, опять он мои мысли читает! Какое счастье, что он мой брат, а не муж, к примеру, иначе получился бы настоящий кошмар: ты ещё и подумать не успела, а он уже знает — иногда я ощущала себя рядом с Карисом раскрытой книгой.
Пока я размышляла, брат привёл в порядок мои волосы, и мы наконец-то уселись за стол.
Дел у нас и впрямь было по горло. Лишнего фургона в труппе почтенного Шалиса, конечно же, не нашлось, и мы должны были купить его сами. Хотя, по правде сказать, такой расклад мне нравился больше. Для бродячих артистов — фургон, то же самое, что дом, и я предпочитала выбрать собственный, а не переделывать под себя чужой. Так что после завтрака мы отправились на торговую площадь. Конечно, Светлен — не наша деревня: здесь рынок и больше, и богаче, и кошель с деньгами лучше из рук не выпускать, но по всей Раттее торговые ряды располагаются одинаково, и долго блуждать нам не пришлось.
Везение продолжалось, и подходящий фургончик мы нашли почти сразу же. Не слишком большой, но и не маленький, да ещё и со всем необходимым впридачу. Однако, прежде чем покупать, следовало его проверить, и уж тут я своего не упустила. Обследовала весь сверху донизу, даже залезла на крышу. Не хотелось бы во время непогоды остаться без укрытия сверху, а потом началось самое интересное. Ничего не могу с собой поделать, торговаться — моя страсть, правда, очень и очень полезная.
Карис, уже наученный, даже не вмешивался, а только слушал и ухмылялся.
— И сколько же вы, почтенный, хотите за этот фургон?
— Двенадцать серебряных, девушка.
— Обман чистой воды, да ему красная цена — пять, не больше.
— Да где же это видано, я собственных детей ограблю, если продам его за пять! Одиннадцать.
— Одиннадцать... Почтенный, я же вас спасаю. Вы этот курятник на колёсах, по недомыслию называемый фургоном, больше никому и продать-то не сможете. Шесть.
— Ни за что на свете и не просите. Десять.
Я тяжело вздохнула.
— Беру за девять, только по причине душевной доброты, — дело довершила самая обворожительная из всех моих улыбок. Она-то и добила владельца окончательно, мы ударили по рукам и, благодаря моему сильнодействующему обаянию договорились, что заберем фургон чуть позже.
В лошадиный ряд я не пошла — расставаться со Звёздочкой было жаль до слёз. Бурана мы пока решили оставить (мало ли что в дороге может случиться), но две верховые лошади — слишком накладно. Гулять по городу в одиночестве не хотелось и я направилась обратно в гостиницу. Завтра у нас очень важный день — первое выступление, нужно как следует подготовиться.
Глава VII
Вернувшись в 'Цветущую яблоню' я тут же вспомнила ещё об одном неотложном деле. Конечно, запасной фургон найдётся далеко не в каждой труппе, но внутренний голос мне подсказывал, что у почтенного Шалиса и подходящий для нашего номера щит вряд ли есть.
Нет, чтобы припомнить пораньше, можно было бы договориться с плотником прямо на рынке, но ничего, что-нибудь придумаю. Впрочем, особо ломать голову не пришлось: работу с удовольствием взяли на себя, конечно же, не просто так, а ради симпатичной серебряной монетки, два хозяйских работника. Причём, подозреваю, попроси я луну, они бы, если немного доплатить, попытались достать и её — чего только люди не сделают за деньги!.
